Kitabı oku: «Южные помидоры. Рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте», sayfa 3

Но дома было неспокойно, темно и тревожно. Полка с платьями оказалась пуста. Бабушка бросилась к маме с расспросами, и та призналась, что платья давно продала. Денег не хватало, а их все равно никто не носил.

И это было как начало конца: маленькая девочка, которая давно выросла, до самого утра рыдала над потерянным и никого не винила. Ее мама не была жесткой или бессердечной, просто не разделяла этой одержимости, оставаясь всегда сдержанной и практичной.

Позже мою бабушку ждало еще много трудностей и потерь, тяжелая работа и тяжелые люди. Но было и много хорошего: дом, который они построили с дедушкой вдвоем, не теряя надежды, что вместе со всем справятся, дети, которых вырастили честными и умными, и даже чулки и платья, которые много позже наполнили ее шкафы. Но тех, самых первых, желанных нарядов ей было не забыть.

Ребенком, впервые услышав эту историю, я горько плакала и обещала купить бабушке все платья в мире! И важно было только одно – сдержать слово теперь, когда я могла.

Торт

170 см назад меня не было.

Не было носа с горбинкой, родинки на коленке, не было крохотного шрама под левой лопаткой. Мои волосы не вились бесконечными спиралями, коленки не стукались и не саднились об асфальт. Никто не рисовал на обоях в прихожей, не украшал синим фломастером гарнитур и не резал из штор елочки. Некому было покупать желтого жирафа, верблюжий свитер и скакалку. Не было ничего, так мне казалось.

Тогда моя мама разбирала в кинотеатре тяжелые бобины и ставила фильмы, строго наблюдая за тем, чтобы пленка крутилась верно. У мамы были светлые волосы, высокие каблуки и красивая плиссированная юбка – я это помню по черно-белым снимкам из семейного альбома, который теперь у нас есть. Папа наблюдал за мамой, решал, что она красивая и им надо дружить. Я не делала ничего, я даже не знала, что буду.

28 лет назад меня не было. Но было имя, которое любила моя мама, и назвала бы им любого ребенка, который бы у нее только родился, мальчика или девочку, это совсем не важно. Был папа, который возил домой огромные связки зеленых бананов, исчезавших, так и не успев созреть, и не спорил насчет имени, в уме прикидывая, что все-таки будет, если родится парень.

А потом был март, северный снежный месяц, не похожий на южную весну, март, который не знал, что зима закончилась. В марте случилась я – девочка с большими глазами и носом. Папа стал папочкой, и все сложилось.

А после были торты, тяжелые и густые, с увесистыми масляными розами, складками крема и безе, и обязательные тюльпаны – мне и сегодня дарят их в тот самый день. Когда цветочные рынки наполняются хрустом ломких тюльпановых стеблей, я знаю наверняка: скоро мой день рождения. Я жду, что кто-то из моих друзей приготовит мне торт, ведь праздник не наступит, если не съешь кусок шоколадного пирога, – если не попробуешь сладкого, то совершенно никакого чуда не произойдет.

Бабушкина кухня

Слева от входа стоит комод, не такой грузный, как я всем рассказываю: не такой важный. За комодом, по левую руку, если стоять лицом к раковине, маленькое хрупкое окошко в прихожую: одну его половину, выглядывая из соседней комнаты, заслоняет шкаф, через вторую тоже ничего не видно.

Над раковиной сетка с тарелками, большой жестяной стакан со столовыми приборами и дуршлаг. Зимой дуршлаг остается забытым – он ждет лета и спелых ягод, но сейчас не о нем.

За раковиной снова окна, но эти два ведут во двор. Летом через них видно густой виноградник, поздней осенью и зимой окна показывают снег. Чуть правее от окон плита, старенькая, с тяжелой скрипучей дверцей и большими железными конфорками: они светят ровным синим пламенем, когда затевается обед или подогревается чайник.

Следом за плитой стол – круглый, деревянный, немного рассохшийся от жара плиты. Первым к нему придвинут дедушкин стул – он широкий, с высокой спинкой, иногда стул думает, что он важнее и значительнее комода, в такие минуты на нем становится неудобно сидеть. Затем, прячась под краем скатерти, стоит задвинутый синий табурет – широкие негладкие доски его сиденья щиплют тебя за ноги, если ты недоволен ужином и ерзаешь в нетерпении, желая уйти. Рядом с табуретом два строгих подтянутых стула: они выглядят так, словно на них надеты тесные костюмы, и им не вздохнуть. Стулья остались от какого-то гарнитура и, очевидно, совершенно без уважения относятся к синему табурету, мнят себя аристократами.

Над столом обязательно висит календарь, сначала пухлый отрывной, собранный железной скобой из невесомых листочков, а затем тонкий и современный, на светлой пружине – в нем 12 листов на каждый месяц года и картинки на обратной стороне каждой страницы. Мне нравится, чтобы в доме не случалось перемен.

На столе сахарница, всегда с маленькой торчащей ложкой, конфетница, глубокий полый хрусталик, и бумажные салфетки в пластиковом держателе.

А за столом мы все. Нас обязательно пятеро: я, на неотесанном табурете – для меня его застилают колючим шерстяным одеялом, дедушка, на стуле со спинкой, папа и мама, на стульях важных и неудобных, и бабушка, которой некогда присесть. Мы шумим, спорим и смеемся, родители приносят пуф, мы снова все пересаживаемся, меняясь местами. Из рук в руки передаются тарелки, кто-то роняет салат на новое платье, и это маленькая трагедия.

А потом горят бенгальские огоньки, мы в расстегнутых пальто выбегаем на улицу смотреть салют, вокруг и посреди нас происходит праздник.

Позже нужно будет заменить календарь, убрать со стола посуду, раскрыть подарки, важно будет посмотреть «Голубой огонек» и не уснуть до поздней ночи. Но это все потом, позже, кто-то даже пошутит, что не сегодня, что это уже в следующем году.

А сейчас важно загадать желание – одно, самое важное, и не нужно никаких конфет, просто остаться в этом дне, и чтобы мы никогда не расставались.

P. S. Если сейчас, когда вы читаете эту книгу, все еще не декабрь и Новый год не скоро, то попробуйте приготовить самое уютное, что есть в зимних праздниках, – орешки со сгущенкой. Обязательно в старинных семейных орешницах, и чтобы было много начинки. Рецепт у них самый простой, смотрите сами.

Орешки со сгущенкой

140 г сливочного масла 82,5%

70 г сахара

1 яйцо

250 г пшеничной муки

1/3 ч. л. соды

1 щепотка соли

200–250 г вареного сгущенного молока

1. Сливочное масло комнатной температуры разотрите вместе с сахаром. К ним в компанию добавьте яйцо и снова хорошо перемешайте. И тут уж вы постарайтесь, чтобы все получилось как надо.

2. После этого добавьте муку, соду и соль. Замесите хорошее гладкое тесто, заверните его в пленку и уберите в холодильник, пусть полежит там примерно час, остынет и станет поплотнее.

3. В это время поставьте вариться сгущенку, только не упустите ее: важно, чтобы банка всегда была в воде. Я так сразу покупаю готовую, на всякий случай, чтобы потом не отмывать стены и потолок, сами знаете почему.

4. Когда тесто остынет, выньте его и обомните, скатайте небольшие шарики, подходящие под размер вашей орешницы, и распределите их по формам. Это такое тесто, оно ко всему подходит – и к электрической орешнице, и к той, что разогревается на плите, и к маленьким формочкам, которые надо ставить в духовку. Выпекайте песочные скорлупки по 2–3 минуты, приноровитесь к своей плите.

5. Когда тесто закончится, а половинки печенья остынут, соберите их попарно, наполняя вареной сгущенкой. И обязательно съешьте столько готовых орешков, сколько вам повелит сердце, а не здравый смысл – он в этих вопросах ни к чему.

Хлеб

Уже привычная окружность стола, стены небольшой кухни и распахнутые во двор двери. На юге горячится лето.

Бабушка совсем еще молодая, мои родители, немногим старше меня сегодняшней, и, собственно, я сама, в синей юбке и красных сандаликах, должно быть, мне 5 лет.

Через открытые двери мне видно трехколесный велосипед – он стоит у кирпичной стены соседского дома, видно следы каблуков, оставленные на растаявшем от жары асфальте, я слушаю, о чем говорят взрослые, и немного сожалею о том, что у меня все еще нет собаки.

Голоса за кухонным столом ничего не знают о моих сожалениях, они ведут спор, решают, кто должен идти за хлебом. Идти, очевидно, никому не хочется.

Здесь, в тени кухни, стены которой с одной стороны увиты виноградом, а с другой защищены от солнца навесом, сохраняется прохлада. Но стоит их покинуть, и тебя охватит июльский зной, температура лета, с которой никому не справиться, прилипнет к коже, ухватит за нос и обязательно обожжет его.

За хлебом идти недалеко: сначала откинуть щеколду с кружевной калитки, затем повернуть направо и идти вдоль соседских клумб ровно два дома, по пути необходимо поесть шелковицы. Через много лет от этого дерева ничего не останется, большое и сильное, оно исчезнет и забудется, но в тот день его ветви спускаются низко к дороге и теряют плоды – те падают, оставляя на земле темные пятна.

Потом следует пройти еще три двора и повернуть за угол. Дальше, изнывая от жары, шагать, не оглядываясь на киоск с мороженым, – всем известно, что вафельный рожок лучше купить на обратной дороге, чтобы он не растаял раньше времени и не испачкал рук.

Уже в магазине взять горячий кирпичик хлеба, отломить и съесть кусок хрустящей корочки, забыться и принести домой буханку, с одной стороны приветливо глазеющую на всех одним только мякишем.

Но мне все еще 5 лет, и самостоятельные походы за хлебом начнутся намного позже, а сегодня, устав от взрослых разговоров, я выбегаю за порог, огибаю бабушкин дом и рву там малиновые листочки, собираю их, сколько влезает в руки. Кричу, пробегая мимо окон кухни, что я нарвала денег и сама схожу за хлебом.

Папа перехватывает меня у дверей, хохочет, обещается сам добраться до магазина.

Мои родители очень любят эту историю. Бабушка всегда смеется, когда ее рассказывает.