Kitabı oku: «Первоклассная учительница, дракон и его сын», sayfa 2

– Прыгай!

Он снова услышал меня и прыгнул: я поймала его, и вместе мы неторопливо пошли по дну бассейна. Джолион напряженно смотрел вперед и сжимал мою руку так, словно боялся потеряться. Я бросила взгляд в сторону слуги у пульта: тот кивнул.

Вода стала медленно заполнять бассейн.

Рука Джолиона сжалась на моей так сильно, что я почти услышала, как хрупнули кости. Мадс смотрел неотрывно, стоял так, будто готовился прыгнуть в бассейн и подхватить мальчика. Мы медленно шлепали по воде: Джолион шел упрямо и неохотно, но все же шел.

Интересно, плавал ли он с матерью? Возил ли Кайлен их, допустим, на юг? Я представила, как Джолион бежит по краю моря к отцу, призывно раскинувшему руки, и в носу защипало.

Почему эта драконья харя, черт бы ее побрал, уходит на работу, а не остается с сыном? Денег нет? Да не смешите – того сундучка, который был мне обещан, хватило бы на долгую и безбедную жизнь. Или это слишком трудно, признать, что ты слаб и боишься и презираешь собственное дитя?

Ему нужна только власть. Власть и больше ничего.

Мы шли по колено в воде. Джолион бормотал что-то себе под нос, и хватка его маленькой ладони постепенно ослабевала. Еще один круг по бассейну – и мы направились к лестнице, вытираться и переодеваться.

Мадс смотрел так, словно я совершила чудо.

Глава 2

Хорошенького понемножку.

После того, как мы переоделись, Мадс повел Джолиона в сад: там мальчик сел на скамью, и его безразличный взгляд поплыл мимо яблонь и дорожки, куда-то в ту глубину души, где еще жива была мама. Я прошла по саду: здесь была весна, а не позднее лето, и мне удалось набрать камешки, абрикосовую камедь, крупные яблоневые цветы.

– Зачем это вам? – поинтересовался Мадс, когда я села на скамью рядом с Джолионом и сгрузила свою добычу.

– У меня был однокурсник в институте, – сказала я. – Шизофрения в состоянии ремиссии, он ничем не отличался от остальных, но постоянно что-то крутил в руках. Четки, ручку, что угодно.

– Это такая болезнь? – уточнил Мадс. Я кивнула, осторожно вложила камешек в ладонь Джолиона и сжала руку мальчика в кулак.

– Камень, Джолион. Маленький теплый камень. Попробуй.

Когда я убрала руку, ладонь Джолиона разжалась, и камень упал в траву. Я взяла другой камень и снова сунула его в руку мальчика.

– Он успокаивался, когда перебирал четки, – продолжала я. – У нас еще советуют давать детям перебирать макароны или фасоль. Хорошо для мелкой моторики.

Когда свекровь принималась орать на меня, обзывая дармоедкой, которая села на шею ее сына, я открывала книгу о развитии ребенка и начинала читать. Иногда я невольно задумывалась: почему она не кричала на сына, который так и не научился пользоваться презервативами?

И я не сидела ни на чьей шее. Я продолжала учиться: ходила на лекции, брала дополнительные задания, что-то сдавала экстерном. Моя повышенная стипендия и деньги со скудных переводов шли в общий котел.

– Я могу принести фасоль. Нужно?

– Попозже, – сказала я. К Джолиону отправился цветок яблони: я сгребла в горсть руку ребенка и дотронулась его указательным пальцем до лепестков. – Чувствуешь? Тонкое. Мягкое.

Джолион по-прежнему смотрел в пустоту. Приоткрыл рот. Закрыл. Мадс вдруг удивленно вскинул брови:

– Медир Кайлен? Почему так рано?

Кайлен шел по тропинке, всем своим видом показывая, что делает то, что ему совершенно несвойственно. Одиннадцать утра, рабочий день – а он не в министерстве, а в саду. Кайлен подошел к нам и сказал так, словно искренне старался быть милым и сердечным, но это было ему совсем не свойственно:

– Добрый день. Как успехи?

Я терпеть не могла, когда так спрашивали. Это значит, что человека интересуют только твои победы – но ведь бывают и поражения, и что теперь, засунуть их поглубже и сгореть со стыда?

– Мы были в бассейне, – ответила я. Джолион по-прежнему смотрел куда-то вперед, бледные губы едва заметно шевелились.

Кайлен вопросительно поднял бровь.

– В бассейне с водой? – уточнил он.

– Разумеется, – холодно ответила я. – Пока не плавали, просто походили.

Кайлен присел на корточки, заглянул в лицо сына, словно хотел прочесть в нем подтверждение моих слов. Джолион смотрел сквозь отца, и на лице Кайлена было написано: что я здесь делаю, я же должен быть в министерстве?

– Он сильно кричал? – спросил Кайлен, и его голос едва заметно дрогнул. – Он всегда кричит.

– Сначала да. Потом я нашла способ.

Кайлен выпрямился. Возможно, он ждал, что прямо сегодня Джолион подбежит к нему с криком «Папа, я вернулся!» – и несовпадение реальности с этой мечтой причиняло ему боль. «Подумай о сыне, а не о себе, – мысленно предложила я. – Хотя бы для разнообразия подумай».

– Я думаю, – ледяным тоном ответил Кайлен. – Если бы я не думал, вы бы сейчас здесь не сидели.

Верно. Я сейчас собирала немногочисленные пожитки в кабинете английского языка и отрабатывала бы законные две недели. И в некотором смысле мне было бы намного легче.

– Вы читаете мысли?

– Вы слишком громко думаете.

Мадс заерзал на скамье. Лицо Кайлена обрело холодную отстраненность статуи бога или героя.

– Продолжайте работать, – произнес он так, словно обращался к кому-то из подчиненных. В общем-то, я и была нанятой работницей – то, что меня похитили из моего мира, было уже деталями.

Я злилась на него. Да, очень сильно злилась.

– Конечно, – кивнула я. – Джолион хороший мальчик, я не оставлю его. Не волнуйтесь.

В том, как он сжимал мою руку в бассейне, было что-то, похожее на страх очередной потери. Джолион был птенцом в яйце, и его душа пока не пробовала пробиться сквозь скорлупу, но он понимал, что я рядом и хочу ему добра.

Мне важно было верить, что он понимал.

– Намекаете, что я оставляю? – глаза Кайлена сощурились, и я увидела, как изменился зрачок, вытянувшись в нить. Сейчас на нас смотрел дракон.

– Нет. Но вам лучше быть с ним больше и чаще. Он тоскует и… – я тоже поднялась со скамьи и посмотрела Кайлену в лицо. – Я не хочу с вами спорить. Я не хочу с вами ссориться. Мне очень жаль, что все это случилось с вашим сыном, и я делаю, что могу. Но и вы тоже должны делать.

Кайлен был заключен не в яйцо – в латы, закрывшие его от мира. Я хотела верить, что смогу до него достучаться – и не верила.

– Вы должны читать ему…

– Он не слышит!

– Должны! Читать ему, рисовать для него, лежать с ним на ковре! Мультфильмы смотреть!

– Он не понимает!

– Надо! Лепите, перебирайте фасоль с макаронами, держите за руку!

– Он не чувствует!

Я вдруг обнаружила, что мы стоим и кричим друг на друга. Кайлен запустил руку в волосы, запрокинул голову к небу и издал тот же прерывистый горький вздох, который я услышала от Джолиона в бассейне. Ему было больно. Непереносимо.

Джолион смотрел сквозь нас – в то место, где он был счастлив.

– Он ни хрена не понимает! – прокричал Кайлен. – Его нет! Был – обычный, нормальный ребенок, а стал деревяшкой! И вы предлагаете мне с ним перебирать фасоль? За руку держать? Да он не поймет, здесь я или ушел! Он! Не! Понимает!

Мне надо было вести себя по-другому. Мне надо было быть милой, спокойной и уступчивой – но однажды я уже была такой, и это кончилось тем, что у меня никогда не будет детей.

– Вам больно? – негромко спросила я, и Кайлен так же тихо ответил:

– Да. Больно.

– Ему еще больнее. И вас никто не вылечит, кроме вас самих.

Не знаю, с чего я это взяла. Не знаю.

Кайлен вздохнул. Словно провел ладонью по волосам, и я увидела, как над его головой проплыла пригоршня искр.

– Я буду поздно, – глухо произнес он. – Работайте.

И Кайлен быстрым шагом двинулся от нас, так, словно боялся, что кто-то бросится за ним. Я почти без сил опустилась на скамью – мои камешки, цветы, абрикосовая камедь рассыпались, никому не нужные.

Есть ли в этом смысл? Хоть какой-то?

Джолион, не меняясь в лице, протянул мне руку. Я взяла ее и принялась массировать пальцы.

***

После обеда Джолион отправился спать, и у меня появилось несколько свободных часов. Уложив мальчика, Мадс пришел в гостиную, где я рассматривала портрет рыцаря во всю стену, и предложил:

– Если хотите, то можем устроить вам небольшую экскурсию. В Малом музее недавно открылась выставка новой живописи. Несколько дико, на мой взгляд, но интересно.

Новая живопись? Должно быть, что-то вроде работ Кандинского.

– С удовольствием! – ответила я. – Мне надо побольше узнать об этом мире, раз уж я теперь здесь живу.

Мадс неопределенно пожал плечами.

– Он похож на ваш, насколько я знаю. Но у вас нет магии и драконов.

«И слава Богу!» – подумала я. У нас и без них хватало приключений.

– А вы умеете заглядывать к нам? – поинтересовалась я. Мадс кивнул.

– Да, есть технология. Смотреть можно, а вот проникать – очень трудно. Медир Кайлен потратил безумную сумму, чтобы вытащить вас.

Я вздохнула.

– Похоже, я все-таки несправедлива к нему, – призналась я. Мадс неопределенно пожал плечами.

– Я вижу, что вы хотите мальчику добра. И меня это радует.

Да, я всегда любила детей. Пошла в педагогический потому, что действительно хотела с ними работать, а не потому, что не хватило ума для чего-то другого. И мне было искренне жаль Джолиона, который не сумел справиться со своей потерей.

Мы все слишком много потеряли. И исцелиться могли только рядом друг с другом.

Вскоре автомобиль, похожий на хищника с глянцево блестящей шкурой, отвез меня в центр столицы из жилых окраин. Я завороженно смотрела в окно, чувствуя себя даже не деревенщиной, которая выехала в город, а пылинкой в сверкающих жерновах. Безумное количество машин, небоскребы, изумрудные россыпи парков, толпы людей, которые ничем не отличались от моих соотечественников – у меня даже голова закружилась.

– Смотрите-ка! – водитель указал вправо, и я увидела, как над тротуаром пролетела огненная комета и, ударившись о землю, рассыпалась облаком искр и превратилась в упитанного господина в дорогом костюме – небрежно помахивая портфелем, он направился в сторону одного из небоскребов.

– Тоже дракон? – спросила я. Водитель кивнул.

– Медир Хольц, генеральный директор «Аттики».

Только сейчас я окончательно поняла, что попала в другой мир. В нашем генеральные директора тоже звери, но не в прямом смысле.

Автомобиль остановился возле здания, похожего на античный храм. Выйдя вместе с водителем, я увидела пестрые растяжки и прочла: «Витус Кевели: новый взгляд». Должно быть, это он был представителем той новой живописи, о которой так скептически говорил Мадс. По ступенькам поднимались люди, экскурсоводы с яркими флажками возглавляли группы туристов, и мне вдруг сделалось жутко – настолько, что несколько секунд я не могла идти.

– Все в порядке? – спросил водитель. Я кивнула: надо было взять себя в руки. Я в новом мире, и в нем нужно освоиться. Лучше это начать в музее, чем где-то еще.

– Вы меня подождете?

– Конечно. И билет куплю, – водитель вынул из кармана сверток розово-синих купюр и протянул мне. – Это вам. Медир Мадс сказал, что мало ли. Магнит там какой или открытки. Или кофе попить.

Я представила, как покупаю открытку, которая, возможно, потом отправится в мой мир, и мне сделалось смешно до колик.

Музей мне понравился. Несмотря на огромное количество народа, здесь было тихо и спокойно. Люди шли мимо картин и статуй, негромко переговаривались, и все это было так похоже на мой мир, что мне невольно сделалось тоскливо.

Я никогда не была так далеко от дома.

Витус Кевели действительно напоминал Кандинского – его работы были яркими, полными жизни и бодрости. Мешанина цветов, линий и точек звала отбросить все невзгоды и веселиться, пока мы можем. На третьем этаже была экспозиция классической живописи – рыцари, святые, чудовища, похожие на смесь осьминога со скорпионом. Я невольно задержалась возле одного из полотен: девушка была прикована к скале, из морской бури выдвигалось что-то темное, пугающее своей незавершенностью, и рыцарь в сверкающих доспехах поднимал копье, защищая девушку.

«Андин Тор, Дракон и тьма», – прочла я и вдруг услышала:

– Мифологичность Тора слишком примитивна, на мой взгляд. А вы, я вижу, им заинтересовались.

Я обернулась. Рядом со мной стоял молодой человек – растрепанный блондин, улыбчивый и широкоротый, тощий, как щепка. От него так и веяло каким-то беспечным спокойствием, и я невольно вздохнула с облегчением.

Бояться нечего. Ничего особенного в том, что кто-то попробовал со мной заговорить.

– Не сказала бы, что он примитивен, – ответила я. За Тора стало даже как-то обидно. От его картины веяло жизнью. Рыцарь победит, я не сомневалась.

Незнакомец рассмеялся.

– Да посмотрите на него! Эта неопределенная тьма, эта дева, которая обязательно покажет в лучшем свете грудь и бедра, и рыцарь обязательно герой. Это скорее пошло, чем красиво.

Он говорил настолько энергично, что я невольно улыбнулась.

– Рыцарь и должен быть героем, – сказала я. – Как же иначе?

– О да! – вид незнакомца сделался нарочито серьезным. – Драконы испокон веков защищают мир людей от прорывов тьмы и порождений мрака. Что бы мы все делали без них, правда?

– Боюсь, я не до конца вас понимаю, – призналась я. Незнакомец поклонился, тряхнув растрепанной головой и сказал:

– Меня зовут Ник Хоннери. Журналист, искусствовед и оппозиционер. Как насчет чашки кофе? Здесь варят по южному рецепту.

***

Ник оказался замечательным собеседником и знатоком искусства, очень тонким, умным и эмоциональным. По пути в музейное кафе мы зашли в зал с южной живописью, и Ник рассказывал о том, что эти картины были вывезены в прошлом веке из объятой войной страны. Я смотрела на фигурки животных в желтом мареве, и мне казалось, что они вот-вот сорвутся с холстов. Морские пейзажи были, конечно, хороши, но – не Айвазовский. Я помнила свое впечатление от одной из его картин: мне чудился запах водорослей и соли, и нарисованное море плескалось в раме, бросая брызги мне в лицо.

– Так почему же оппозиционер? – спросила я, когда мы пришли в маленькое кафе и взяли по чашке кофе с шоколадными пирожными. Помня, что говорили мужчины о меркантильных женщинах, я попробовала было вынуть деньги, которыми снабдил меня Мадс, и наткнулась на такой энергичный отпор, что мне невольно сделалось стыдно.

– Вы ведь видите, что происходит вокруг? – Ник отломил кусочек пирожного, и я увидела под шоколадом золотой ломтик дыни, сочащийся соком.

– А что происходит? – улыбнулась я, запоздало подумав, что мне надо сойти здесь за свою. Ну или хотя бы делать вид, что я глупенькая куколка, которую интересует только лак для ногтей.

С учетом того, что я пришла в музей, это было бы провалом. Такие куколки не ходят по музеям, их больше привлекают торговые центры и дорогие рестораны. И мужчины, которые носят пошитые на заказ костюмы и заказывают не пирожные, а лобстеров.

– Драконы, – коротко ответил Ник. – Когда-то они были героями, этого никто не будет отрицать. Они защищали наш мир и получали за это справедливую награду. Представьте, – он энергично взмахнул ложечкой в воздухе. – Раскрывается провал, из которого сыплются чудовища, убивая и пожирая всех, кого встретят. И вот дракон – летит на них, извергает пламя, запирает тьму своей магией. Впечатляет, правда?

– Конечно, – согласилась я, радуясь, что никогда такого не видела. Хотелось надеяться, что и не увижу.

– Слава, почет, власть – драконы все это заслужили, с этим никто не будет спорить. Вот хотя бы тот рыцарь, которым вы залюбовались. Он спас царскую дочь от морского бога, пожертвовал собой ради девушки. Достойный поступок, никто не отрицает.

– Но? – спросила я. Ник улыбнулся.

– Но уже три века не было никаких провалов. Никаких монстров, что едят людей, никаких морских змеев. Мир стал спокойным и безопасным местом, – сообщил Ник. – Спрашивается: зачем платить Драконий налог? Зачем дарить драконам субсидии на строительство их башен? Почему они не такие же граждане, как все остальные?

Я неопределенно пожала плечами.

– А если снова будет прорыв? Тогда драконы опять всех спасут.

Ник рассмеялся.

– Юлия, вы непередаваемо милы. Теперь нас спасут не драконы, а лазерное оружие. Изобретенное, кстати, совсем не драконами.

Я кивнула. Фонд былых заслуг хорошая вещь, но иногда и он исчерпывается до дна. Особенно если человек бредет с работы, на которой вкалывал двенадцать часов, и видит, как мимо проезжает дракон в роскошном автомобиле – и имеет эту роскошь просто потому, что ему повезло родиться драконом, а не потому, что получил ее своим трудом и талантом.

– Да, тут несложно стать революционером, – согласилась я. Ник понимающе кивнул.

– Драконы, разумеется, не хотят быть такими, как все. Никак не могут смириться, что им нашлась замена. Вот, смотрите, – он приподнял манжет рубашки и продемонстрировал мне глубокий шрам на запястье. Выглядело жутко: казалось, кто-то хотел отрубить ему руку.

– Кто это вас так? – поежилась я. – Дракон?

– Дракон, – кивнул Ник. – Знаете, за что? За то, что я написал статью в университетскую газету о том, что давно пора уравнять драконов с людьми. Там вышла отвратительная ситуация: на вечеринке один из старшекурсников подлил дряни девушке в стакан, потом изнасиловал ее – она даже не понимала, что происходит. Угадайте, что ему за это было?

– Ничего не было, – ответила я. В этом мире была магия и драконы, но он ничем не отличался от моего. Если у тебя будут деньги и власть, то все законы пишутся не для тебя, а для остальных.

– Совершенно верно. Он потом взял меня за руку, выпустил коготь и сказал, что лучше мне закрыть рот, пока он не взял за шею.

– Но вы не закрыли, – сказала я. Ник мне понравился. Было в нем что-то очень искреннее, настоящее. Люди, которые сражаются за правду, не могут не нравиться.

– Не закрыл, – ответил Ник. – Хорошо, что в моем журнале адекватное начальство.

– Это всегда хорошо, – согласилась я и увидела, как в кафе входит водитель, который привез меня сюда.

– Медира Юлия, – он подошел к столу, сделав вид, что не заметил, что я не одна. – Мадс звонил, нам пора.

– Хорошо, – кивнула я и, когда он вышел, сказала: – Спасибо за кофе, Ник. И за разговор, он был гораздо лучше, чем кофе.

Ник улыбнулся, вынул из кармана визитницу и протянул мне карточку. «Ник Хоннери, «Современный взгляд», журналист», – прочла я. Какие странные буквы – сплошь квадраты с точками и хвостиками, но я прекрасно могу читать.

– Позвоните, как будет время, – сказал Ник. – Или напишите. Мало ли, захотите сходить на выставку или в кино…

– Захочу, – уверенно ответила я и протянула ему руку. – Спасибо.

И только сев в машину, я поняла, что за все время, проведенное в музее, ни разу не вспомнила ни о Кайлене, ни о Джолионе. Машина вырулила на проспект и помчалась по свободной полосе – асфальт был украшен отпечатками драконьих лап.

– Что-то с мальчиком? – спросила я. Водитель нахмурился.

– Проснулся и сразу начал кричать. Раньше с ним такого не было.

***

Я услышала вопль Джолиона, когда автомобиль въехал в ворота. Машина остановилась: я увидела, что Мадс сидит в траве, прижимает к себе извивающегося мальчика и качает, пытаясь успокоить. Джолион вопил на одной ноте, крутил руками перед лицом, и мне казалось, что ему страшно. Невыносимо страшно.

Я выбежала из машины и бросилась к Мадсу; Джолион уже не орал, а стонал – наверно, сорвал голос. Мадс был бледен до синевы, по его лицу струился пот. Я упала в траву рядом с ними, схватила Джолиона за скрюченные пальцы.

– Маленький мой, хороший. Все, я здесь, не плачь. Слышишь? Я здесь, все хорошо, все в порядке…

– Проснулся, посмотрел по сторонам и начал кричать, – устало выдохнул Мадс. – Такого с ним еще не было.

Я потянула мальчика к себе, и он вывернулся из хватки Мадса и лег ко мне на колени. Я погладила его по щекам, дунула в лицо, и Джолион вдруг умолк, словно кто-то выключил звук. Тишина, рухнувшая на сад, была настолько плотной, что я едва услышала, как Мадс сказал:

– Обычно мы его выводим на воздух, ему так легче. А сейчас… – он устало покачал головой и провел руками по лицу.

В голове царила звонкая пустота. Я обнимала Джолиона, легонько укачивала его, и постепенно дыхание мальчика стало глубже, а тьма в глазах отступила. Он по-прежнему смотрел куда-то сквозь меня; я вынула из кармана магнит, который купила в музее, и вложила в его мокрую от пота ладошку.

– Смотри, Джолли, это тебе. Там дракон. Большой дракон. Смотри.

Джолион не ответил, но его рука сжалась на магните.

– Твердый, – сказала я. – Твердый магнит. Прямоугольник. Джолли, что у тебя в руке?

Мне казалось, что я бормочу какие-то заклинания – слова были не важны, я пыталась достучаться до души мальчика и сказать ему, что он может вернуться. Здесь его ждут. Здесь его любят.

– Что у Джолли в руке? – в очередной раз спросила я, не надеясь на ответ. Бледные губы мальчика дрогнули, и он ответил:

– Агни…т.

Мадс охнул. Прижал руку ко рту. Я кивнула, обнимая Джолиона: не надо было радоваться, не надо было подавать вида – надо было вести себя так, словно ничего не случилось.

– А кто тебе его принес? Помнишь?

Мальчик прерывисто вздохнул и сильнее сжал руку. Глаза смотрели сквозь меня, и мне хотелось плакать.

– Меня зовут Юлия. А это Мадс. Где Юлия, Джолли?

Джолион брыкнул головой – я едва успела увернуться и не получить по зубам.

– Он понимает, – прошептал Мадс, и в его глазах заблестели слезы. Столько горя, столько отчаяния и тоски, и вот деревянная кукла сделала крошечный шаг назад, выпуская живого мальчика. – Он вас понимает.

– Мой хороший, – промолвила я, мягко покачивая Джолиона. Его рука побелела от напряжения, сжимая магнит, и я не знала, к кому взываю и кого хочу вернуть. Не моего же потерянного сына, не счастье, которого у меня никогда не будет. – А где Мадс?

Джолион резким движением выбросил ногу в сторону Мадса: я ухватила его за запястье и сказала:

– Не надо так. Так больно. Мадс тебя любит, ухаживает за тобой. Нельзя, чтобы ему было больно. Понимаешь?

Джолион не ответил. «Он меня узнал», – прочла я по губам Мадса.

Да. Узнал.

Я поднялась, помогла Джолиону встать, поправила его смятую пижаму, мокрую от слез и пота. По-прежнему безразличный взгляд мальчика был устремлен в сторону дома, и я чувствовала: если его поведут, он пойдет, но сам не сделает и шага. Минута понимания рассеялась утренним туманом.

И все-таки она была, эта минута. Я сжала ладошку Джолиона и спросила:

– Джолли, хочешь поиграть?

Он не ответил. Мадс смотрел с отчаянием и тоской. Должно быть, он верил, что чудеса так и продолжатся, что Джолион скажет что-нибудь еще, покажет, что понимает, слышит и любит.

– Нам нужна фасоль, – вздохнула я.

Видимо, драконы ко всему подходили с размахом: слуги принесли три ведра белой, красной и черной фасоли. Я вздохнула и принялась переворачивать ведра на траву. Джолли смотрел на фасоль и не видел ее. Мадс успел переодеть мальчика в сухое и чистое, я усадила его в траву и сказала:

– Дай белую фасолинку.

Джолион молчал. Я взяла белую фасоль, вложила в его руку и объяснила:

– Вот она. Дай.

Джолион протянул мне руку, и я осторожно перевернула ее, стряхивая фасолину в пустое ведро.

– Сюда кладем белую. Сюда красную. Сюда черную.

Джолион сперва замялся, но потом дело пошло на лад, и фасоль бойко застучала по ведрам. Мадс, который сидел рядом, вдруг сказал:

– Я и правда его люблю. Вы бы видели, медира Юлия, какой это был чудесный мальчик! Умный, ласковый, в три года уже читал книги, как взрослый. А как катался на велосипеде, как рисовал! – улыбка Мадса была тихой, запыленной печалью. – А потом… вот это случилось. Не сердитесь на медира Кайлена, он до сих пор не может опомниться. Он очень любил свою жену, и утрата его подкосила.

– Я не сержусь, – ответила я. – Я его даже в чем-то понимаю.

Джолион бросил очередную фасолину в ведро и замахал руками, раскрыв рот. Я осторожно придержала его за запястье.

– Тихо, тихо, мой хороший. Кто тебе дал магнит?

Мальчик не посмотрел в мою сторону, его взгляд по-прежнему был взглядом деревянной куклы, но рука хлопнула меня по колену.

– Он понимает, – сказала я. – Он понимает, он слышит. Мы вернем его.

– Обязательно, медира Юлия, – откликнулся Мадс. – Теперь у нас есть надежда.

***

Вечер прошел спокойно. Ну, почти.

Я спросила у Мадса, есть ли в доме животные – он ответил отрицательно и рассказал, что у покойной жены медира Кайлена была сильная аллергия. Я понимающе кивнула и предложила:

– Может быть, принесем кошку?

Мадс удивленно посмотрел на меня. Джолион снова свернулся калачиком на полу детской и выстраивал в ряд машинки, которые я ему протягивала. Потом я убирала машинки и видела, что Джолион с трудом удерживает слезы, но не кричит, не кусается и не сопротивляется.

– Зачем ему кошка? А если она поцарапает?

– Это неизбежно в общении с кошками, – улыбнулась я. – Джолли, поставь сначала красные.

Магнит с драконом так и лежал на полу рядом с ним; когда я спрашивала, кто принес магнит, Джолион брал Мадса за руку и указывал на меня. Мадс всякий раз смотрел на это так, словно на его глазах совершалось чудо. Одно дело дать руку, когда к тебе протянута рука, и совсем другое – дать ответ на вопрос.

– Джолли, ты очень умный мальчик. Теперь поставь синие сюда, а желтые сюда.

Джолион по-прежнему смотрел в пустоту. Руки двигались быстро-быстро, машины выстраивались в две ровные линии. Он слышал меня, решил выполнять мои просьбы, но не собирался выходить из своего кокона.

– В нашем мире есть такая вещь, как лечение животными, – сказала я. – Кошка может очень помочь мальчику. Можно бы и собаку, конечно, но лучше начать с кошки. Умной, спокойной, у которой уже были котята.

Мадс кивнул.

– Если нужно, то найдем. Знаете, я уже перестал надеяться, честно говоря. Медир Кайлен кого только не приводил. Врачи, психиатры, психологи… никто не смог до него достучаться. То, что вы спрашиваете, а он отвечает – это настоящее чудо.

Когда-то мама говорила, что Бог творит чудеса руками людей. А потом я добавила, что чудеса – это не обязательно мило и красиво. Чудом может быть и грузовик, который заносит на дороге как раз в ту минуту, когда мама переходит ее, спеша ко мне – час назад я сказала ей, что беременна.

Максим потом ставил ее гибель мне в вину. Вот если бы я ей не позвонила, то она не захотела бы пойти к нам в гости, с учетом того, что моя свекровь ее презирала. Медсестра из поликлиники не может быть ровней преподавательнице музыкальной школы.

– Вам нужен кто-то другой, – вздохнула я. – Врач из нашего мира, дефектолог, но не я.

Я хотела вытащить Джолиона из яйца, но сомневалась, что смогу это сделать. Меня никто и никогда не учил этому, и сейчас я шла просто по наитию и воспоминаниям о книге о развитии ребенка, которую когда-то прочла от корки до корки.

– Вас ведь назвали первоклассной учительницей? – поинтересовался Мадс. Я кивнула, вспомнив, как тряслись от гнева подбородки завуча. Как-то она там теперь…

– Это была ирония. Меня презирали на моей работе.

– Это почему же?

– Например, потому, что я читала беллетристику. А учительнице это не положено.

Мадс усмехнулся.

– Бред какой-то. Почему кто-то решает за вас, что вам читать?

– Потому что если ты читаешь любовные романчики, то ты полная дура, – услышала я голос Кайлена. – И тебе не место на хорошей работе.

Я обернулась. Кайлен вышел из-за стеллажа с боевыми роботами и посмотрел на меня так, словно задавался вопросом, как же его угораздило потратить огромные деньги на то, чтобы вытащить из другого мира такую дуру.

– У вас есть социальные сети? – поинтересовалась я. Кайлен кивнул.

– Разумеется. Очень удобно для работы.

– Ну вот если у меня на аватарке ученый, то это еще не делает меня доктором наук, – ответила я. – Не судите о конфете по обертке.

Кайлен вздохнул.

– Медира Юлия, почему вы начинаете пикировку, стоит мне только войти в комнату? – осведомился он. Джолион прикатил еще одну машинку в ряд, и лицо Кайлена наполнилось привычной тоской.

– Наверно, потому, что не люблю манипуляторов, – призналась я. – Может, послушаете, что случилось с Джолли?

Кайлен скривился.

– Джолли? Что за собачья кличка?

Я заметила, что взгляд мальчика скользнул от игрушек в нашу сторону, словно он слышал, что речь идет о нем, и ему сделалось горько.

– У детей бывают ласковые имена, – сказала я. – Вас ведь наверняка звали Кайли? Или Лин?

Над головой дракона проплыло облако искр и рассыпалось возле большого желтого бульдозера с фигуркой местного супергероя за рулем. Кайлен покосился на Мадса и коротко приказал:

– Выйдите отсюда.

Мадс послушно поднялся с ковра и быстрым бесшумным шагом двинулся к выходу. Джолион дернул головой, и я испугалась, что сейчас он заплачет. Не заплакал.

– Так что с Джолионом?

– Он слышит, – ответила я. – Он слышит, отзывается на мои просьбы, понимает, что у него спрашивают. Я сегодня была в музее, купила ему магнит, и он показывает, кто именно купил. Берет руку Мадса и показывает. Различает цвета, сортирует предметы, как его просят.

Кайлен присел на корточки рядом с лежащим мальчиком. Погладил его по плечу с такой осторожностью, словно Джолион был птичкой, готовой взлететь.

– Он мужчина, – произнес Кайлен. – Он будущий глава драконьего дома. Ему нужна серьезность во всем. Никаких кличек, никаких бабских соплей. Моего сына зовут Джолион, помните об этом.

После своего рассказа о том, что мальчик смог сделать сегодня, я ожидала совсем другую реакцию. Как минимум радость, а не этот холод.

– Знаете, медир Кайлен, мне все равно, что происходит с вами, – призналась я. – Мне, честно говоря, плевать на ваши чувства – вы уже большой мальчик и сумеете справиться. Думаю, с министерской зарплатой можно позволить любую терапию. Но мне искренне жаль Джолли – потому что сейчас у меня мог бы быть сын чуть меньше, чем он. И я буду называть его коротким именем, потому что это ему нравится. Я вытащу его из этой скорлупы, но вы…

Я вдруг обнаружила, что задыхаюсь от гнева. Это был его ребенок, не мой – так какого же черта этот драконище сидел в своих латах, не желая открыться собственному сыну?

– Что – я? – глухо спросил Кайлен. Его лицо на мгновение сделалось похожим на смятую маску.

– Помогите ему, – тихо ответила я. – Ему и себе. Вас ведь звали Кайли, а потом что-то случилось, и вы покрылись льдом. И не желаете от него освободиться.

Кайлен протянул руку и дотронулся до моего плеча – почти дотронулся, я ощутила едва уловимое прикосновение пламени.

– Свалились вы на мою голову… – вздохнул он.

– Вы похитили меня, насколько я помню. Я сделаю все, что смогу. Но вы должны помогать мне и Джолли.

Кайлен прикрыл глаза.

– Съездим в одно место, – сказал он. – Это ненадолго.