Kitabı oku: «Её величество», sayfa 31
– Сначала у нее было довольно смутное представление о реальной жизни в чужой семье. Она не готова была бороться. Вот и затюкало ее семейство Федора, и завязла она в их болоте по уши. Первое время существовала по заведенным в их семье правилам, пыталась встроиться, влиться, – предположила Жанна.
– Эмма протестовала против принижения, всякого умаления ее заслуг и способностей. Помню идиотскую фразу Федьки по любому поводу: сойдет по третьему сорту в темноте. Она Эмму очень обижала, а он делал вид, что не замечает недовольства, предоставляя ей самой разбираться в своих чувствах и ощущениях, – не согласилась с такой оценкой Инна. – И все же слишком уступчива была. В семейных делах ей не хватало настойчивости, твердости, даже жесткости. От многих своих желаний готова была отказаться ради покоя в семье. Вот Федор и начал этим пользовался. А потом это вошло в систему.
– Не понимал он, что семейная жизнь состоит в основном из «надо», – сказала Аня.
– Не понимал? – скептически протянула Жанна и поджала губы.
– А потом поздно было. Дети появились. Как-то Эмма пожаловалась мне: «Помощи уже не жду. Тут его мама хорошо поработала. Я о другом. Нет чтобы прижать к себе, доброе слово сказать, просто улыбнуться в конце концов. Хотя бы из благодарности. Вечно раздражительный, все не по нем. И к детям то безразличный, то необоснованно требовательный и несправедливый. Сколько раз просила, чтобы прежде чем что-то сказать, думал, учился щадить тонкую психику детей. А он их как обухом по голове… Бесполезно говорить. Остается не подпускать».
– Неразумному проведению было угодно… – ироничной шуткой хотела ответить Инна.
– Ради всего святого, что есть в тебе, замолчи! – тихо, но гневно осадила ее Аня и молитвенно сложила руки. – Не могла она обрубить нити, связывающие детей с отцом. Как тут вырвешься из плена собственной неуверенности?
– Вали на серого. Боялась, что мальчики уйдут к отцу, – уперто не согласилась Инна. Вон Лена сразу все для себя определила.
Лена строго и сухо заметила:
– У меня была другая ситуация.
– …Самосознание женщин начало пробуждаться в средние века. Тогда они впервые поняли свое всесилие.
– Которое утеряли женщины древнего мира? – насмешливым вопросом подкорректировала Инна слова Ани. – И до сих пор его не могут вернуть.
– И почему это многие мужчины не желают быть сопричастными к лучшему, что создала природа и цивилизация, не стремятся к облагораживанию собственной личности посредством прелестных, роскошных женщин, – рассмеялась Жанна. – Разве сделать для кого-то что-то очень хорошее не составляет часть тщеславия мужчины?
– Настоящего мужчины, – уточнила Инна. – Мы им для имиджа, для шарма, они нам для благосостояния?
– А это ты к чему приплела? Уши вянут. Сатанинский замысел, – разозлилась Жанна.
– Ха! Неровен час услышит Господь… и увидит, что это хорошо.
– Ты дальновиднее небесного жителя Мироздания или обладаешь сквозным через века зрением? Тебе известны истинные намерения Всевышнего? – ехидно проехалась в адрес Инны Жанна.
– Какие люди и без охраны! – рассмеялась Инна. – Но я бы на твоем месте не заикалась о недоступных твоему разуму вещах. Что глазами хлопаешь?
«Опять Инка издевается. Это возмутительно! Мертвого из гроба поднимет. А ведь Лене ничего не стоит поставить ее на место», – в который раз рассердилась Аня.
А Лена в это же время подумала с грустью: «Знали бы девчонки об Инниных болезнях, наверняка были бы к ней снисходительней».
– Нет, все-таки зря Господь Бог не женщина, – у усмешкой сказала Инна.
«Это приглашение к новому диалогу? А в чем его своеобразие? Надеется открыть Америку?.. Этот вялый бессодержательный разговор девчонки ведут, чтобы убить время и «уговорить бессонницу»? Теперь я понимаю бабушек на лавочках, умудряющихся изо дня в день без устали часами обсуждать одни и те же проблемы, – успокоила себя Лена, опуская бессильные веки и осторожно потягиваясь. – Ох, с этим жуткими радикулитом и миозитом я давно уже позабыла, что такое приятная разнеженность тела».
До Лены, как из подвала, продолжали долетать отдельные глухие, будто окутанные ватой фразы, но ее сознание их уже не воспринимало.
Жанна, глядя на неподвижно лежащую Лену, подумала: «Она слишком закрытый человек, чтобы быть кому-то интересной. А Инна, наверное, наслаждается происходящим».
После длительной паузы Аня опять вернула разговор к «женскому» вопросу.
– Я слышала не в самой лучшей мужской компании фразу: «Хорошо, что женщины из-за детей слабо защищены, иначе мы были бы их рабами». И тогда я сделала вывод из поведения Федора: интеллектуально он не мог жену победить, ее правота во всем его оскорбляла и, что естественно, бесила. Но победа для мужчины важна, поэтому он не вешал носа, а брал реванш, унижая Эмму как женщину. По-другому у него не получалось. И что ему увещевания: «Любите друг друга, не ссорьтесь. Жизнь коротка!»
– Помните охоту на ведьм в разных странах? Сколько невинных женщин сгубили мужчины! – вздохнула Жанна.
– А сколько мужчин в войнах погибло, вы забыли? – удивленно спросила Лена.
– Не женщины их затевали, – резко ответила Аня и продолжила свою мысль:
– Кого боятся, того принижают или уничтожают. И священники всегда так же поступали. Изначально по религии женщина – богиня, родоначальница. Вспомните символ Леонардо да Винчи. Мужчина в круге. Мужчина – прямая линия, а круг – женский символ защиты, божественная суть женского начала, о которой умышленно «забыла» церковь, а за ней и вся сильная половина человечества. И ведь тоже из страха потери превосходства. Церковь долбит нам: смирись, смирись. К уничижению призывает. Культ вины насаждает теорией первородного греха. Женщину в грязь втаптывает. Но ведь все оттуда вышли… из одних «ворот». А мужчина не грешен, побывав там?..
– Это одна из твоих самых фундаментальных концепций, как закон всемирного тяготения в физике? – проехалась по Ане Жанна.
Та не отреагировала на укол.
– Многие женщины не выказывают свой ум и защищаются от притеснений хитростью или безразличием – кому что дано, – сказала Аня.
– Но глупых не уважают, – заметила Жанна.
– Слишком тонкая грань между этими категориями, – усмехнулась Инна. – Эмма не хвалилась своим умом. Она им пыталась бороться против упрямства Федора.
– Ум против упрямства? Не то оружие. Я уже говорила, женской хитрости, гибкости Эмме не хватает, – напомнила Жанна.
Молчанием женщины подтвердили свое согласие с подругой.
– Разве Эмма до свадьбы не замечала, что кое-что в Федоре ей не нравилось, а что-то вовсе было непонятно? – спросила Жанна.
– Были маленькие звоночки-сигналы. Они слегка настораживали, задевали, беспокоили. А что – она не могла понять. Так, отдельные неожиданные взгляды, странные фразы. Они не осознавались, но откладывались где-то глубоко в мозгу. А другой раз ей казалось, что они с Федором из одного детства, так близки были их взгляды. Но, может, он уже тогда ей лгал и подыгрывал. Иногда в нем ощущалось что-то неродное, инородное, будто из чужой культуры, что ли. Но она не придавала большого значения этим мелочам. Думала, поговорят, обсудят и все проблемы легко разрешатся. Ведь не глупые. Ей даже в голову не приходило, что подобная малость может как-то повлиять на их отношения и даже их разрушить. Она считала, что любовь может справиться с любыми трудностями и уж тем более с мелкими, непонятными ей особенностями характера жениха, – объяснила Инна. – И только много позже она созналась, что, поняв характер мужа, подспудно боялась, что рано или поздно измена может случиться, но не хотела себе в этом признаваться, мол, такие опасения не по адресу.
– Любовь! Нет ярма желанней и печальней. Я где-то я читала, что тяжел венец любви и счастья… «крутая соль» бесчисленных обид. Любовь Эммы выше страсти и измен Федора. Он поймет это, но только после полного угасания в нем того…
– О чем не говорят, о чем не учат в школе, – беззаботно пропела Инна, смягчив и завуалировав тем самым Анину серьезную мысль. – И наконец-то она освободится от ревности, обид и унижений. Один знаменитый грузин сказал…
– Но жизнь-то ее уже окажется бездарно прожитой, – перебила Инну Жанна.
– Почему бездарно? – обиделась за Эмму Аня. – У нее прекрасные дети, достойные успехи в работе.
– Главный юморист нашей страны как-то пошутил: «Крепкая семья – это когда оба уже никому не нужны», – вспомнила Инна.
– Не утешил, не обнадежил, – выдохнула Аня. – Нужно ли будет Эмме в таком возрасте Федькино понимание, это выстраданное счастье?
– Анька, что же ты такая безрадостная? Пусть Эмма живет до ста лет.
– Безудержный оптимизм. С таким мужем? Забыла, что Федькина «Аппассионата», «бальзам его души» для нее обернулся болезнью? – возмутилась Аня на бездумные слова Жанны.
– Вот так нарвется какая-нибудь девчушка на этакого гада и все на свете проклянет. И останется на нуле физических и моральных сил… Не приведи Господи с подобным типом сойтись, – вздохнула Жанна. – Не разминуться бы моим малышкам со счастливой судьбой. Как бы заранее подсуетиться, чтобы не промахнулись? «Вопрос, конечно, интересный». Так мы любили говорить в студенческие годы.
«Не приведи Господи? Совсем Жанна старухой-вековухой заделалась? – молча пожала плечами Инна. – Хотя… и для Лены иногда просьба «Господи, помоги» были не просто слова… Тогда, в больнице, она ими оберегала меня. Говорила: ты просто живи без великих ожиданий и верь. Радуйся, скорбя. Не предавайся унынию и отчаянию. Выкарабкаешься, поднимешься. Помни, что тебя любят и ждут…»
– К слову сказать, не снисходила Эмма до мелочей, где только это было возможно, отбрасывала прочь ненужную щепетильность. У меня только одно к ней возражение… – попыталась вставить фразу Аня. Но Инна прервала ее:
– Ищешь к чему придраться? Не советую. Федька так замутил их жизнь, что Эмме сразу не докопаться было до истины, вот и стала легкой добычей лжеца. Воистину не человек, а божье наказание. Он Эммин дамоклов меч. Ей со многим приходилось мириться. Осознание и понимание своей беды не примиряло с душевным одиночеством… Примирять – не значит уравнивать… Эмма – редкий клад, а Федька не ценил ее безоговорочной чистосердечной привязанности. Она его совершенно не «пробивала». Он упивался своей низостью: «Грубым дается радость, нежным дана печаль».
– «Широк человек и в благодати, и в мерзости», – заметила Жанна. – Не урезонивал себя Федор – бездушный демон. Не должно это сойти ему с рук. Говорят, предавший обязательно будет предан.
– Пока сходит, как и сходило его мамаше.
Лена открыла глаза с ощущением того, что она на самом деле хоть недолго, но поспала. Выходит, опять сморило «под колыбельную». Она осторожно расправила онемевшее, словно набрякшее тело.
– Мозжит в позвоночнике? – посочувствовала ей Инна.
– Все нормально. Теперь редко удается даже утром просыпаться с приятным чувством во всем теле, с радостным ощущением предстоящего дня.
Сказала и тут же услышала Аню:
– Любит подпорченное, с гнильцой… Эмма была лишена кокетства, а с его точки зрения это был большой изъян. Можно подумать, оно спасло бы ее… В бурном потоке мужской подлости не одна семья погибла.
Лене не хотелось погружаться в очередной разговор подруг. Но ей плохо удавалось абстрагироваться от происходящего в комнате. Она слышала то Аню, то Инну, то Жанну. И всё это перемешивалось…
– …Это как не понимать, что из магазина надо сначала выпускать покупателей, а потом ломиться туда самим. Иначе может возникнуть переполнение, – говорила Инна.
– …Скользкий, как линь, не за что ухватиться… И все у нее так безнадежно запуталось, – утверждала Аня.
«И эта тут со своим мнением «во всей незамутненности и простоте», – непонятно отчего злилась Инна на Аню.
– …Судите? Знаменитый адвокат Плевако говорил: «Не с ненавистью судите, а с любовью», – заметила Жанна.
– Мы с обидой и сожалением. Если уж на то пошло, я категорически заявляю: любить и жалеть можно невинно пострадавших, а не этих, которые… Где же любви набраться еще и на предателей? – отмахнулась Аня. – На это только монашки способны.
«Вникать в чужие семейные неурядицы – последнее дело… Уж, кажется, все обсудили. Что они еще изобретут по ходу беседы? Куда направят свой разговор?» – занервничала Лена.
– …Жизнь бессмысленна, если в ней присутствует только плотская любовь, – сказала Аня.
– Смотря какая плотская, – рассмеялась Инна. – Опять у тебя крайности. В твоем случае жизнь не бессмысленная, а неполная.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – перешла к энергичному нападению Жанна.
– Да ну тебя с твоим засахаренным, закостенелым благородством и консерватизмом, – заняла оборонительную позицию Инна. Видно, устала воевать. – Да, перевелись мужчины. Ни принять решение, ни помочь, ни защитить… ни удовлетворить. Это теперь называется современный конструктивный подход к семейной жизни, – язвительно заметила она.
– Я слышала интересную фразу: «Женщина делает всё что нужно, а мужчина – всё что может».
– При условии, что захочет, – уточнила свои же слова Аня.
– …Да уж, не цвели для Эммы фиалки. Не смогла она победить семью мужа, ее устои. И адаптироваться не хотела. По-своему правильно вела себя, но не по их меркам. Она всю жизнь в тоске и обиде, как на остром лезвии ножа. Не расплатиться Федору по счетам… перед Всевышним. Ладно, проехали. В жизни счастье часто сливается с болью. Она одна из его неизбежных компонентов. Они связаны как мёд и жало… – философски заметила Жанна. – Птица счастья прилетает не ко всем. И не каждому ее удается разглядеть и поймать. Сколько бед приносит семье пусть даже одна связь мужчины на стороне! А разум наш не учит и не утешает… В человеке столько намешано-наболтано всякого: сумасбродство и мудрость, бессилие и воля, нежность и грубость, порядочность и скотство. Что переборет, таков и человек. И жизнь в очередной раз дает нам примеры подтверждения этой истины. Конечно, хотелось бы в человеке разделить доброе и злое и зло выкорчевать. Но это на сто процентов невозможно.
– Сократ утверждал, что «в каждом человеке есть солнце, только дайте ему светить», – сказала Аня. – Не обладал витиеватым слогом, кратко, зато основательно говорил. Оно и лучше, когда прямым текстом.
– Федькино солнце, может, и светит, да не греет.
– …На боли нельзя фокусироваться, но и забывать о ней нельзя. Много чести ее виновникам, – сказала Аня.
Слушать одновременно троих Лене было не по силам и она накрыла голову подушкой. Но разговор не прекратился.
– …Заботу и ласку Федька принимал с равнодушием хозяина гарема, потому что сам к ним был неспособен.
– …Нежность – состояние просветленности, – процитировала Жанна, возможно, из Библии.
– Даже животные понимают ласку и доброту и платят за нее благодарностью. Лошади и собаки бывают очень преданными, – сказала Аня.
– А кошки?
– Нет.
– Значит, Федор не иначе как из кошачьей породы.
– Он еще козел, петух и кобель-потаскун – целый скотный двор в одном гаденыше, – рассмеялась Инна.
– Какая проницательная оценка, какое точное суждение! Совсем заклеймила. Хватит, противно слушать. Ну, прямо как…
Лена не стала уточнять, на кого похожа Инна, увлекшаяся критикой.
И та вопреки мнению о мягкости характера Лены, «на своем хребте» знакомая с жесткостью «эпитетов» подруги, неожиданно улыбнулась:
– Премного благодарна за замечание.
– …Семья и быт Федору быстро приелись, – сказала Аня.
– Нам тоже бывает ой как тошно глядеть на своих мужиков, так что же: сразу хвост трубой задирать? Может, мы тоже не прочь попроказничать, но ведь пока замужем, блюдем себя. Злимся, бесимся, но примешивается сознание того, что мы в ответе за это свое «чудо в перьях», и не позволяем себе расслабляться, – ершисто возмутилась Инна.
– Вот мы виним Федора, а он, наверное, нас. Как можно осуждать природу, ограничивать ее, ломать, запирать сердце, загонять себя в рамки. Ведь только и можно любить что-то недоступное. Бесконечно долго любить… И потом… красота… Она тоже своего рода талант и, если кому дана… ее надо уметь использовать на полную катушку. А мы стеснялись. Нас так воспитали. «Это аморально!» Опасались, что она развратит.
«Второй раз Аня поднимает этот вопрос. Значит, зудит в мозгу, требует разъяснения», – удивилась Лена.
Аня посмотрела на Жанну, потом на Инну. Те как-то сразу не поняли, куда клонит их скромная подруга. А может, просто не успели обдумать эту весьма щекотливую тему и потому не были готовы обсуждать. Монолог Ани был интересный, эмоциональный, но несколько нелогичный. Концы с концами в нем не сходились.
И все же Инна не могла не отметиться хотя бы чужой фразой:
– Понятия «красота», «элегантность», «совершенство» – вариативны, они вне рамок. Каноны – тоже.
– Они сами есть рамки?
– «Красота – условно принятая совокупность достоинств и недостатков, она – поле для экспериментов», – так сказал кто-то из великих.
А Жанна заметила Ане:
– Бунтарская жилка в тебе все-таки имеется.
– Освободи человечество от морали, и оно погибнет. Вспомните Древнюю Грецию, – снова попыталась «завести» подруг Аня. Но Жанна откликнулась только одной конкретной фразой, после которой говорить уже было не о чем:
– Нет такого аморального крючка, на который Эмма могла бы попасться.
– …Однолюбы, как правило, несчастливые, потому что вероятность найти свою половинку слишком мала.
– …Супруги не должны всё знать друг о друге. У каждого должна быть какая-то тайна, загадка, – сказала Аня.
– Нет, какова! Хватит молоть языком. Не о той тайне ты говоришь. Не путай упряжь с лошадью. Я об изюминке, о тайне, сокрытой в женщине. Ее мужчины всегда ищут. Те, которые в этом понимают, а не эти физически и морально вырожденные, инфантильные, изнеженные, развращенные кинофильмами, – принялась насмешничать Инна теперь уже над Жанной. – И еще. Загадочное – не всегда значительное, как часто кажется мужчинам.
– Но именно оно интригует и привлекает их больше доброты и прочих положительных качеств, – отбилась Жанна.
– А в них есть это же самое? – спросила Аня.
– Я готова была видеть достоинства, которых в мужьях вовсе не было. Ах, ах! Весь мир – любовь. И весь он – для меня, вокруг меня, внутри меня. Нежность, преданность… Подобного рода дилеммы давно не стояли передо мной. Я просто искала мужчину, рядом с которым могла бы чувствовать себя женщиной.
Инна произнесла этот монолог бесцветно и безжизненно, но ни Аня, ни Жанна не поверили, что она может быть смирной овечкой. Потому и слушали ее откровение настороженно и внимательно, храня глубокое молчание. Их глаза словно приклеились к ней.
– Федор, наверное, не так прост, каким нам представляется. Он – фигура далеко не однозначная, – засомневалась Жанна.
– Ты его защищаешь? – взвилась Аня.
– Федька говорил, что он не сторож своему сердцу, что следовать всем правилам – значит лишать себя удовольствий. «Айда все в загул! Любовь – мой грех». Шекспир, к вашему сведению. Я слышала, что каждый мужчина мечтает загулять, но не каждый решается. Умудренная жизнью Федькина мать дала ему такую установку, «путевку в жизнь», – рассмеялась Инна. – Видно, в иной ипостаси мамаша сына себе не представляла и ни на что другое в нем не претендовала, – ехидно и зло добавила она.
Со стороны могло показаться, что в Инне кипит личная обида ни на кого иного, как на самого Федора. Но Лена точно знала, что это не так.
– Опять мать! Во-первых, Федор, скажем так, свою голову имеет, а во-вторых, ты свечку при них не держала, – недовольно заметила Жанна.
– За что купила, за то и продаю, – в ответ фыркнула Инна.
– А я другую, более весомую фразу из «Гамлета» приведу: «За что прощать того, кто тверд в грехе?» Я считаю, что есть вещи, которые нельзя спускать. И Федор не может рассчитывать на это. Изучая поведение мужчин из своего окружения, я пришла к выводу, что они вовсе не умеют любить, потому что до мозга костей эгоисты. У них нет ничего святого, кроме мамы. Дома – жены, которые их устраивают как хозяйки и матери их детей, но они их не уважают. Все удовольствия в основном у них на стороне. На кой они такие? Из-за денег? Я сама себя вполне устраиваю, – сердито сказала Аня. – А вот в нашем огромном доме, например, все вдовые мужчины остались верными своим женам, доживают поодиночке, домашнее хозяйство сами ведут, к детям и внукам в гости ходят. Я уважаю их за это.
И только мой старый друг в семьдесят пять лет – в его-то годы! – женился под тем «соусом», что хотел продолжать жить полноценной жизнью. Уже через неделю после похорон накупил себе модной одежды и вырядился как жених. Конечно, жена каждую копеечку сберегала внукам. Они в Москве учатся. Там и за квартиру платить приходится, и одеться девочкам прилично хочется. Родителям двух студенток было не потянуть. А теперь деда никто не ограничивает, он все деньги только на себя и на свои удовольствия тратит. Без няньки и месяца не прокуковал, хотя дочки обещали заботиться о нем. Это же верх неприличия!
– Может, Господь ту женщину послал ему в утешение. – Жанна попыталась оправдать «жениха».
– Да уж, наслышана, как он с ней утешался, когда его жена еще жива была. Одна из его давних «привязанностей». Может, тем в гроб и загнал свою благоверную.
– А жена твоего друга терпела или тоже в отместку? – спросила Инна.
У Ани глаза на лоб полезли от раздражения. Она стала похожа на взъерошенного, общипанного в драке воробушка.
– Небось те «идеальные» вдовцы с утра к бутылке прикладываются? Зачем им жены? – предположила Жанна.
– Не были замечены. Одни общественной работой занялись, другие перебивают тоску и уныние садом, внуками и рыбалкой. И все трезвые как стеклышки. Я намеренно следила.
– Зашлась криком. А сама-то ты плохого любила. Обаянием притягивал или… зов крови? За обаяние много чего можно простить?
– Я самодостаточна, мне важно было самой любить. Умственную любовь я ставлю выше любой другой.
– Отгородилась от него хорошо выполненной «почтительной» решеткой обожания? А ему нужно было, чтобы его по всякому любили. Беда с тобой, – шутливо покачала головой Инна и опять перевела разговор на Эмминого мужа:
– Теперь уж Федька как «пень трухлявый, пень корявый». Помните «гарики» Губермана: «на девушку в трамвае посмотрел, она мне молча место уступила»?
– А лет этак через десять Федор будет утверждать, что не блудил, что мы поклеп на него возводили. Будет юлить, пытаться уйти от ответа, чтобы обелиться, – забухтела Аня.
– Сомневаться не приходится: история его ясная, незамысловатая и гадкая, – сказала Жанна.
– …Я что-то не замечала на лице Федьки печати гения, – с хитро-скорбным лицом, ожидая возражений, сказала Инна.
– Ты и об этом берешься судить? Я на стену от тебя лезу. – Жанна выразительно закатила глаза.
– От злости? Напрасно, землю копытами не рой. Тайну жизни все равно не отроешь. Ее мужчины глубоко закопали. Тебе не кажется, что моя мысль получила неожиданный поворот?
– Зубоскалишь? Хватит ломать комедию. Голова от тебя кругом идет. Я не даю никаких оценок жизни Эммы и Федора. Мне просто обидно за нее. Ведь умная.
– Умная, да не прозорливая, – беспечно отреагировала Инна.
– …Уж позвольте! Эмма не сидела сложа руки, когда надо было воевать.
– Не теми средствами.
– Опять навязываешь свои «технологии»! Это уже переходит все границы.
– …Что у каждого останется под конец их совместной жизни? Эмме, кроме обид, нечего будет вспомнить. Тоска. Какой противный финал! Это же трагедия! – Инна «задирала» подруг.
Аня буквально подпрыгнула на своем временном ложе:
– У Эммы богатая, насыщенная, наполненная разнообразными событиями жизнь. Это Федька будет жить только памятью отдельных «ярких происшествий» и гордиться ими, как солдат великими победами в военных сражениях. Но чего стоили эти его «завоевания»? Я не видела рядом с ним ни одной приличной женщины, на самом деле его полюбившей. Они его только использовали и обирали.
– Любить – значит отдавать себя полностью, не ожидая награды, – подтвердила Жанна.
– Ожидая! Я, значит, ему всё, а он мне фигу?! – горячо возразила Инна. – …Ну, если только любовь безответная, платоническая.
– Сочиняем себе кумира и сами же потом с ним мучаемся. «Если я тебя не встречу, я тебя придумаю». Вот все мы такие! А мужчины бывают такие же чувствительные, как женщины? – спросила Аня.
– Подвержены тому же, что и мы, – убежденно сказала Жанна.
– Но в меньшей степени и реже, – уточнила Инна.
– Не хватило у Эммы мужества уйти от мужа, вот и стонет под пятой своих обид и сомнений. В каком аду пребывает! Это вам не хухры-мухры. Это жизнь с привкусом яда, – вздохнула Инна. – А может, Эмма научилась абстрагироваться от мужа? Вроде бы и нет его. Я слышала, как в больнице одна немолодая женщина каждый вечер перед сном вместо молитвы шептала: «Меня ничто не волнует. Я хочу одного: жить, жить, жить!» Видно, уговаривала себя.
«Инна не познала безграничной безраздельной привязанности, болезненно-фанатичной всепоглощающей любви к детям, а берется судить об Эмме», – мелькнула у Жанны в голове зловредная мысль и улетела, не задерживаясь. (Ночное бдение кого хочешь утомит.)
Пытаясь остановить вновь разворачивающийся поток женского «плача», Лена поведала:
– Один мой хороший знакомый как-то сказал: «Тридцать пять лет мы с Галочкой. Но ничто мне не надоело: ни семья, ни заботы. Я лучшей доли не хотел бы. Живем с женой просто, честно, легко. Благословляю все, что было в моей с нею жизни». Я с чувством радостного удивления смотрела на этого элегантного седовласого красавца и думала с грустью: «Как же иногда мучительно трудно и запутанно живут люди! И самое главное, никто, кроме них самих, в этом не виноват».
– «Счастлив тот, чей дом украшен скромной верностью жены»… и мужа, – сказала Жанна первое, что пришло в голову. После слов Лены ей хотелось сказать что-то хорошее. – Бальзак утверждал: «Поиски разнообразия в любви – признак бессилия».
– Что-то мне всегда подсказывало, что Федор ненадежный человек, но из-за собственной неуверенности я никогда в чужую жизнь не влезала, – испортила Аня начинающуюся было вырисовываться позитивную картину разговора. – Удивительно, но Федор ничем, кроме женщин, не интересовался. Ни политикой, ни футболом, как другие мужчины. Еще, правда, собой.
Лена вздохнула и отметила про себя: «Попытка перестроить девчонок не удалась».
– Откуда ты знаешь подробности Эмминых перипетий? Случайно рояль в кустах обнаружила? – ревниво спросила Инна.
– Забыла? Я ездила к Эмме в гости. Она звала. Я же вольная птица.
– Попутно обстряпывала свои делишки?
– Одна из моих детдомовских подруг там живет.
– Ты исколесила всю страну?
– Ну не то чтобы… но случалось в летние каникулы посещать подруг. На юга я не горазда ездить. Жару плохо переношу.
– …Знаешь анекдот про семь раз? – тихим шепотком спросила Инна у Ани. Но та не оценила «пустопорожние» с ее точки зрения откровения и не захотела слушать заведомо фривольную байку. Аню – в научном плане – волновало непонятное: как достигается то, что заставляет любящих людей соединяться в любовных объятьях вновь и вновь, годами и десятилетиями, и как избежать роста числа таких вот Федоров? Животрепещущая проблема для ее уже взрослых подопечных. Но спросить она стеснялась и только исподволь пыталась навести подруг на интересующую ее тему, чтобы кое-что в ней осмыслить и осознать.
– …Может, у Эммы с Федором всё уже сгладилось? – оптимистично предположила Жанна.
– Но не наладилось. Хотела бы я увидеть Федьку присмиревшим. Я наблюдала своего отчима после шестидесяти. Он чувствовал себя неполноценным и пришибленным. Нечем ему было кичиться, потому что сам в себе больше всего ценил способность к совокуплению. Даже жену стал ревновать. Дикость, да и только, – ответила Инна и продолжила рассуждать.
– Все свои природные данные надо уметь использовать на сто процентов. Правда, мы в нашей молодости об этом не задумывались, разве что только в плане работы. – Не упустила Инна возможность подразнить Аню. – Трагедия мужчин состоит в том, что с возрастом желание у них не убывает, но возможности сходят на нет. А у женщин влечение всегда есть, но достойные особи, желающие ими обладать, нечасто находятся, – скабрезным шепотком, прямым текстом выдала она. И прыснула в ладоши. Так хихикают девчушки, впервые услышав анекдот про мужа, рано вернувшегося с работы.
– Инна… – неодобрительно покачала головой Лена.
– Я уже сто лет Инна.
– Ты уже многие годы Инна Григорьевна, – напомнила ей Лена.
«Ленка в основном молчит, но всегда начеку. Наверное, полна иронических домыслов по поводу своих подруг. Мы разговариваем, а она нас сканирует и выводы делает», – внутренне поежилась Жанна.
– Я одну из своих неродных бабушек вспомнила, ее будто оценивающий взгляд внутрь себя. Может, каялась? Уж больно грустна была… перед уходом. Она много грешила по мужской части. У дедушки я страха в глазах не замечала. Жил он чисто и честно, – сказала Жанна.
– Инна, а твой второй отчим каялся? – спросила Лена.
– Он не верил ни в ад, ни в рай, – ответила та. – Для него панацеей от всех бед было вино. Прекрасное средство!
– Для полного счастья нам только его недоставало! Опять дразнишь? Как ты любишь издеваться над людьми! – взвилась Жанна.
– Как? Представь себе, по-разному, – поставила Инна ударение на слово «как».
– Не передергивай, – вспылила Жанна.
– Я, как ты, наверное, догадываешься, для этого достаточно эрудированна, – невозмутимо, с холодной стальной твердостью в голосе продолжила свою мысль Инна, стараясь уколоть Жанну больнее. Потом как ни в чем ни бывало повернулась к Ане. А та вдруг вспыхнула белым пламенем, мол, мы еще посмотрим кто кого. Инна ничего не успела ей ответить. Лена серьезно сказала:
– С Федором, наверное, не всё так просто.
– Мы не искажаем его характеристику, а говорим только об одной линии его поведения, об одном аспекте его личности, который нас всех больно задевает в связи с Эммой, – пробормотала Аня.
«Привыкла перемаргивать любую обиду и даже тут не пытается активно оспаривать, а оправдывается», – мысленно посочувствовала ей Жанна.
– Личности? – брезгливо фыркнула Инна. – Возможно, он много хорошего сделал на работе, но запомнится людям только плохими поступками. Ирод – царь иудейский – был прекрасным градостроителем. Он построил Стену Плача, а в истории остался, прежде всего, как жестокий, безжалостный, мнительный, подозрительный злодей. А американский президент Клинтон – только казусом с Моникой Левински.
– Да… не всякая жизнь достойна реквиема, этой возвышенной торжественной музыки, – задумчиво произнесла Лена.
– Девочки! Хватит рыдать над судьбой Эммы, – заворковала Жанна, изобразив дежурную ослепительную улыбку. (А может, в этот момент луна вынырнула из-за туч?) – Пусть каждый сам решает для себя: соответствовать ли требованиям, предъявляемым противоположной стороной, или сохранять свою индивидуальность.
