Kitabı oku: «Молчание», sayfa 4

Я еще десять минут разглядывала фотографии. Нет, это точно она. На вид Ирме около тридцати пяти. Нужно ей написать. Не страшно, если что-то пойдет не так. Добавите друг друга в черный список, закроете страницу и все. Но я разволновалась и логические утешения не работали.

В конце концов я решила написать ей завтра. За это время успею продумать, как именно все это преподнести, подобрать слова. Я выключила ноутбук и прошлась по комнате, вертя спиннер.

Так не хватает мамы с ее уверенностью, что я все смогу.

11

Конечно же, за сутки я так и не обдумала, что сказать, поэтому теперь сижу перед экраном ноутбука с пустой головой. Может, сначала добавить ее в друзья? Нет, она может никак на это не отреагировать. Я нажала на «написать сообщение». Вылетело окошко. Установила курсор, но руки так и застыли над клавиатурой. Я опустила их на колени и уставилась на поле ввода сообщения. Мне было так страшно, и я совсем не знала, что писать.

Я десять минут сидела, раскачивалась и смотрела в одну точку, уговаривая себя сделать этот шаг. Потом снова занесла руки над клавиатурой, и снова опустила их. Посидела еще десять минут. И когда часы пробили шесть вечера, мои пальцы таки дотронулись до клавиш.

Я написала коротко. Представилась, сказала, откуда я, рассказала о своей находке, доме, письмах, фотографии, но промолчала о самой истории Хельмута и Урсулы, решив, что рассказывать это нужно не в чате по интернету. В качестве доказательств я прикрепила фотографии снимка маленькой Ирмы, писем и дома. Подумала и сделала свое селфи с сигной, чтобы она не решила, что я маньяк, желающий убить ее в лесах Франции.

Когда я нажала на кнопку «отправить», меня снова накрыло паникой. Я закрыла ноутбук и спустилась на кухню выпить чаю.

Спустя три часа, я все же решилась глянуть, не ответили ли мне. Открыла «Фейсбук» и сразу увидела, что пришло новое сообщение. Дрожащей рукой я кликнула на него.

Здравствуй, Летиция,

Я очень рада, что ты мне написала. Я давно пытаюсь понять, что же произошло в моей семье, разгадать эту путаницу из обид и недомолвок. До сегодняшнего дня некому было мне помочь, так что я рада, что есть неравнодушный человек, желающий выяснить правду. Я думаю, что о таких важных вещах стоит поговорить на личной встречи. Я живу в трех часах езды от Франции, вашего поселка. Почему бы нам не встретится на выходных, ты принесешь мне письма, все расскажешь подробно, покажешь дом. Ты смогла бы это сделать? В какой день ты свободна?

Меня охватило множество чувств, и я даже не стала пытаться расшифровать их, потому что знала, что они хорошие. Вот это да! Я была уверена, что Ирма мне не поверит, а даже если поверит, то не захочет говорить на эту тему, или не будет знать, что рассказать. На такое я не рассчитывала. Я срочно принялась писать ответ, пока меня не захлестнули все мои обычные страхи и тревоги.

Это очень хорошая идея. Можно встретится в субботу. Около нашего поселка есть статуя, вы найдете указатель на грунтовку, подъезжая к поселку. Это место было очень важно для ваших дедушки и бабушки, и там тихо, так что предлагаю увидится там после обеда, или когда вам будет удобно.

Я отправила сообщение. Ирма ответила через пять минут.

Отлично. Тогда до субботы.

Я нервно заходила по комнате. До субботы еще три дня. А мне уже страшно. Страшно не за то, что в нашей встрече может что-то пойти не так (я подумала о ее безопасности, но не о своей: вдруг маньяк как раз она?), а из-за того, что я все испорчу своим неумением общаться и знакомиться с людьми. Нужно подготовится за оставшееся время. Хорошо, что мне никто не будет мешать: я специально выбрала этот день, потому что папа с утра уедет в другой город. Как же это волнительно.

12

Готовится к встрече я начала только в пятницу вечером. Вымыла голову, чтобы хотя бы выглядеть прилично, потому что вести себя так я вряд ли смогу, как бы не продумывала свои слова и действия. Стоя в ванной, я протерла запотевшее зеркало и впервые попыталась оценить свой вид. Раньше меня никогда не волновала моя внешность, я ходила с всклокоченными волосами и кое-как одетая, не понимая, почему людей так волнует, как я выгляжу. Но сейчас мне почему-то было важно предстать перед Ирмой во всей красе, произвести хорошее впечатление. Почему это расследование с Хельмутом и Урсулой так меня впечатлило, что я даже стала меняться? Потому что я вижу себя в их истории? Наверное, да. Впервые в жизни я нашла кого-то, чьи проблемы похожи на мои. Я тоже молчу, когда нужно говорить и пытаюсь наказать себя за то, в чем не виновата, за свою болезнь.

Я легла спать в тревоге за наступающий ответственный день.

В субботу я пообедала в одиночестве и пошла к статуе. До грунтовки я почти бежала, но по ней самой начала спускаться медленно. Чем ближе я подходила, тем больше волновалась. Останавливалась от странных звуков, долго прислушивалась. Но оттягивать до бесконечно было невозможно. Вот я уже перед поворотом, за которым статуя. Я набрала в легкие побольше воздуха и вышла на площадку.

На окраине стояла женщина и смотрела на горные пейзажи. Я подошла к ней. Услышав шум гравия под моими ногами, Ирма обернулась.

– Привет! Я оставила машину на парковке сверху и дошла сюда пешком. Так красиво, – она улыбнулась.

Я разволновалась еще сильнее, и от этого не знала, что ответить. Стояла и рассматривала Ирму. Она была очень красивая. Высокая, статная, с белыми вьющимися волосами и удивительно синими глазами. Я никогда не смотрю людям в глаза, мне это неприятно, но этот ярко-синий цвет меня поглотил, и я не могла оторваться, не осознавая, что ей наверняка не по себе от моего пристального взгляда.

– Я принесла фотографии и письма. Давайте сядем на лавочку, я вам все покажу, – наконец выдавила я.

– Подожди, мы же еще не познакомились, – недоуменно глянула Ирма.

– Но мы же общались в «Фейсбуке».

– А сейчас мы в реальном мире. Можно познакомится и поздороваться нормально, – сказала она.

Слово «нормально» резануло мне уши и стало тем триггером, который напомнил, что я опять упустила какую-то вещь, которая в общении обычных людей важна.

– Здравствуйте, меня зовут Летиция, – отчеканила я.

– Ирма, приятно познакомиться, – засмеялась женщина и протянула мне руку. Я глянула на нее, и не пожала. Ирма немного нахмурилась, но ничего не сказала. – Пойдем, расскажешь мне.

Мы сели на лавочку под большим деревом. Светило последнее теплое осеннее солнце. Ветерок трепал нам волосы.

– Ты хорошо говоришь по-немецки, – похвалила Ирма, пока я доставала из рюкзака свои находки.

– Я изучаю его с детства. Он мне как второй родной, – я сцепила руки в замок, уставилась на них и, раскачиваясь, продолжила. – Я люблю изучать языки. Сейчас кроме немецкого и французского я учу испанский, английский, и пытаюсь начать арабский. Языки – это прекрасно, когда учишь их, понимаешь, как много можно сказать людям, как много слов в этом мире. Я хочу знать все языки мира, вдруг это поможет мне найти ключ к людям. То есть, наверное, не поможет, нет, конечно, не поможет, но все равно я люблю их учить. Так много слов, и все важные.

Я формировала своими пальцами замысловатые фигуры и говорила, забыв, что рядом Ирма. Наконец я вышла из своего мира, медленно подняла голову, оторвав взгляд от рук.

На лице Ирмы появились морщинки, которые мне не понравились. Теперь она выглядела старше своего возраста, но не переставала впечатлять какой-то необычной красотой.

– Расскажи мне про дом, – попросила она. Я была благодарна, что Ирма никак не прокомментировала мое очень странное поведение.

– Я гуляла в лесу несколько недель назад. Мне… стало плохо, и я оказалась на другой дороге. И увидела дом. Я зашла в него, нашла письма, фотографию. С помощью них я смогла расшифровать эту историю… – я снова сцепила руки в замок и, рассказывая, сжимала и разжимала пальцы, глядя в одну точку.

Я говорила долго, со всеми деталями. Закончив, впервые за все это время посмотрела на Ирму. Она снова хмурилась, рассматривая меня. Я поняла, что не давала ей вставить и слова, а она, наверное, хотела.

– Ты… молодец, что смогла все так ловко раскрыть.

– Я так и не узнала, что с ними случилось, – выпалила я, перебив женщину, чем опять ввела ее в ступор.

– Да, но все равно. Я их внучка, но не знала практически ничего из услышанного.

– А что вы знали? – поинтересовалась я.

– Папа с детства на мои расспросы о дедушке и бабушке говорил, что они плохие люди, совершили страшные преступления, и я не в коем случае не должна с ними разговаривать. По его словам, они сами не хотели общаться, уехали в другую страну…

– Он же прав. Они действительно сами себя изолировали. Но у него был их адрес.

– Да, теперь я знаю, что он прав, – Ирма дернула бровью, и я поняла, что веду себя как-то не так, как нужно, чтобы казаться нормальной. – А про адрес он мне ничего не рассказывал. Врал, что не знает, где именно они во Франции. Я просила маму мне помочь, но она говорила, что папа прав, не стоит мне вмешиваться во все это, у меня же есть дедушка и бабушка по ее линии. Но я всегда хотела понять, в чем дело, что же между ними случилось. Став взрослой, я окончательно убедилась, что папа мне ни слова не расскажет, а мама сама не знала, в чем суть их конфликта, так что попыталась сама докопаться. Но отец все уничтожил, любые документы, бумаги, которые могли бы мне помочь. Никаких следов. Более того, такое чувство, что даже в самой стране нет ни одной зацепки. Я пыталась найти их прежнее место жительство в Берлине, не вышло. Все будто забыли, что здесь жили Хельмут и Урсула Шульц.

– Но как же Ханс? – пришло мне в голову. – Мы все время искали Хельмута и Урсулу, но есть же еще и он.

– Сомневаюсь, что он все еще жив. После войны охранников в концлагерях и нацистов массово судили, скорее всего, он тоже понес наказание. Если дожил до этого. В любом случае, он никогда не объявлялся ни в нашей жизни, ни в жизни дедушки и бабушки, так смысла узнавать его судьбу нет. Все и так понятно.

– Ну да. И все равно куча вопросов осталась.

– Завтра посмотрим дом, может, что-то еще поймем. Все равно я рада, что знаю правду, – Ирма встала, подошла к краю площадки. Я за ней. – Значит, на тот концлагерь они смотрели каждый день?

Я кивнула. Несколько минут мы пристально смотрели на гору напротив. Потом Ирма повернулась ко мне.

– Пойдем. Уже поздно.

Мы поднимались по дорожке вверх. Еще не стемнело, но солнце уже заходило. С горы было видно потрясающе розово-голубое небо. Я смотрела на него, ступая по камням вперемешку с листьями.

– Осторожно, – я чуть не споткнулась о лежащую на грунтовке огромную ветку, и Ирма резко схватила меня за руку, чтобы остановить в сантиметре от нее.

Ее прикосновение словно током ударило по моей ладони. Я резко шарахнулась в сторону. Ирма в ужасе на меня посмотрела.

– Все в порядке?

– Да, – мне стало как-то не по себе, очередное чувство, которое я не могла назвать. Кажется, стыд. Да, именно он, как всегда, когда я веду себя ненормально.

Чтобы сгладить неловкую паузу, я спросила:

– А где вы остановились?

– В гостинице в городке внизу. Завтра нужно пойти пораньше, мне же еще в Германию возвращаться вечером.

– Да, конечно. Можно пойти в полдень. До дома минут тридцать-сорок пешком, и вряд ли мы пробудем там долго.

Мы остановились на парковке рядом с дорогой, у машины Ирмы.

– Тогда завтра в полдень где?

– Где? – я недоуменно глянула на нее. – Что где?

– Ну, встретимся где?

Ах, ну да. Не понимать простые вопросы в моем стиле.

– Можете оставить машину здесь и идти по асфальтированной дороге в поселок. Когда войдете в него, идите прямо до начала леса, там есть лавочка. Я буду ждать возле.

– Хорошо. До завтра, – Ирма улыбнулась.

Я ничего не сказала, просто развернулась и пошла домой, опять забыв про правила приличия.

13

Утром следующего дня я проснулась не в лучшем настроении, потому что весь предыдущий вечер изводила себя мыслями о том, что моя встреча с Ирмой провалилась. Точнее, я провалилась. Опять не смогла преодолеть свои особенности. Как же меня утомила эта борьба с собой.

Как назло, папа сегодня был дома. Пришлось написать ему письмо.

Папа,

Манон, моя школьная знакомая, пригласила меня сегодня пообедать с ней. Ее родители уехали, и она устраивает девичник. Я уйду в двенадцать и останусь там до вечера. Надеюсь, ты меня отпустишь.

Папа прочел послание, и его лицо озарила улыбка.

– Конечно, дорогая. Я так рад, что у тебя есть друзья, и ты общаешься. Проводи с ними сколько угодно времени. В разумных количествах, конечно, – спохватился он, как будто не знал, что я не обычный подросток, готовый развлекаться сутками на пролет.

Одеваясь, я подумала, что в моем общении с отцом перепиской есть плюсы. Я не умею врать, и в устном виде мои выдумки про девичник у Манон не имели бы успеха. Меня бы сразу раскусили. Зато в письме я немного помучилась, пытаясь понять, чтобы на моем месте соврал обычный тинейджер (пришлось воспользоваться поисковиком в интернете), и вуаля. Все прошло как по маслу.

Я поднялась в лес, и села на лавочку на опушке. Через пять минут подошла Ирма.

– Привет!

– Здравствуйте, – сухо сказала я.

– Как дела?

Да что же такое, почему все так любят этот бессмысленный вопрос. Опять я не знаю, что ответить.

– Ну… Нормально.

– У вас тут так хорошо. Красивая природа, свежий воздух.

– Да, – не умею я поддерживать эти разговоры ни о чем.

Я повела ее к дому. Погода сегодня была мрачной. Тучи заволокли все небо, в лесу было темно, как вечером.

– Почему Уве не сдал своего отца? Я прочитала, что нацистов судят до сих пор, даже спустя столько лет после войны. Если он думал, что Хельмут был охранником в концлагере, он мог отдать его под суд. И тот получил бы справедливое, по мнению Уве, наказание. Но он ничего не сделал. Почему? – этот вопрос не давал мне покоя со вчерашнего вечера.

– Я думаю, потому что он его любил. Хельмут был хорошим отцом. И то, что папа узнал про него, стало ударом. Поэтому не смог сдать. Он просто уехал, разорвал все связи, продолжая любить.

– А Урсула? Причем тут она? Почему она так легко позволила себе промолчать, дать сыну отречься от себя? Она же не виновата.

– Я немного разузнала по всяким архивам. Кажется, родственники Урсулы тоже были нацистами. Она чувствовала свою вину за них, как и Хельмут за брата. Они всю жизнь ощущали себя виноватыми за преступления своих родственников. И за то, что сами были молчаливыми сообщниками.

– Ну да, только так можно объяснить эту их странную историю.

– На самом деле мы никогда не узнаем правду. Потому что нас там не было. Мы ничего не видели, а дедушка и бабушка молчали. Так что это лишь предположения, составленные из писем. Кто знает, может, их история гораздо глубже.

Ирма права. Здесь столько непонятных деталей, которые так и не прояснятся. А все из-за молчания.

– Вы расскажете своему отцу все, что узнали о дедушке и бабушке? – поменяла я тему.

– Нет, он тоже никогда не узнает правду. Он умер пять лет назад.

– От чего? – вырвалось у меня.

Ирма опять глянула на меня нахмурившись.

– От инфаркта. Ничего интересного или таинственного. Думаю, стресс от этой драмы с его родителями тоже сказался на здоровье.

Я резко остановилась посреди дороги.

– Что такое? Мы уже дошли? – спросила Ирма.

Я не ответила, потому что была во власти своих воспоминаний.

– Летиция, с тобой все в порядке? – Ирма подошла ближе и протянула руку ко мне, но я отшатнулась. Этот жест вывел меня из транса. Я поняла, что выглядела очень странно: стою, смотрю в одну точку с выпученными глазами и приоткрытым ртом.

– Нет, еще минут десять идти, – пробормотала я.

Мы двинулись дальше.

– А вот когда ваш отец умер вы… ну, как вы это пережили? И ваша мама… ее же нужно было поддержать… Как вы это сделали? – я поняла, что задаю нетактичные вопросы уже когда они прозвучали, и Ирме наверняка было неприятно об этом говорить, ее лицо как-то поменялось, когда она вспомнила о смерти отца, но мне нужно было знать.

– Ну, все было непросто. А зачем тебе это? – Ирма пыталась поймать мой взгляд своими синими глазами. Я наклонила голову к сжимающимся и разжимающимся ладоням.

– Просто… Неважно. Уже все равно ничего не изменить, – это правда. Мои отношения с мамой ничто не спасет. Я не исправлю своих ошибок, во-первых потому что уже слишком поздно, а во-вторых, потому что я никогда не преодолею свои особенности, пусть даже Ирма даст мне подробную инструкцию, как вести себя в подобных ситуациях.