Kitabı oku: «2120. Ловушка для AI», sayfa 13

Yazı tipi:

Глава 5

Волосы у меня на голове зашевелились в предчувствии того, что машины, следовавшие в сторону дома Степана, имеют какое-то отношение к глупейшему посланию, соображенному вчера «на троих». Я соскочил с кровати и заметался по комнате в поисках штанов и рубахи, спешно оделся и вынесся на крыльцо.

Чисто отмытые сапоги стояли в уголке за дверью – и тут баб Валя поспела. В данный момент она копалась на грядке, что у самого угла изгороди. На машины – ноль эмоций.

Я влез в несколько тесные сапоги и, притопывая ими на ходу, поспешил за удаляющимися транспортами. Несколько из них я опознал как принадлежащие телеканалам – городскому, областному и, кажется, паре центральных, – у других опознавательные знаки отсутствовали, и они могли быть чем угодно – от группы сопровождения телевизионщиков до представительских машин с очень крупными чиновниками внутри. Да, как ни странно, но при современном укладе жизни еще остались чиновники, но это были, скорее, обладатели почетных синекур, нежели действительно важные шишки, от которых что-либо зависело.

Когда я, порядком запыхавшись, добежал до дома Степана, машины уже кольцом окружили дом. Из них, гомоня, выбирались люди, множество людей. Одни держали в руках микрофоны, другие пристраивали на штативы съемочное оборудование, третьи отдавали короткие команды, а четвертые просто глазели на дом, проявляя явное недовольство чем-то и нетерпение. Пока я размышлял, стоит ли приближаться к дому или все-таки лучше постоять в сторонке, боковое окно в доме Степана распахнулось, и из него, невидимая прибывшим и скрытая кустарниками, выбралась фигура. Я не смог разглядеть, кто это был, но, судя по росту, делал ноги японец. Спрыгнув на бетон дорожки, Акиро – это действительно оказался он, – затравленно огляделся и, пригибаясь поспешил скрыться задами домов. А из окна вылезал уже следующий – индеец, что-то непрестанно ворча или ругаясь себе под нос. За ним последовали эфиоп, чех и араб.

«Крысы бегут с корабля, значит, все очень серьезно», – подумалось мне. Интересно, Степан тоже последует за ними?

Но нет. Окно закрылось изнутри, серебристые жалюзи сомкнулись, и в доме все стихло. Я привалился плечом к забору соседнего со Степановым дома и стал наблюдать, чем все закончится.

Между тем прибывшие уже начинали проявлять явное беспокойство и озабоченность отсутствием реакции со стороны жителей дома. Репортеры вообще, как я заметил, очень плохо переносят невнимание или прохладное отношение к себе. Им всегда хочется влезть в самую гущу событий и выставить себя геройствующими глаголизаторами непререкаемой истины. Здесь, увы, выходило все наперекосяк. Ладно еще хозяева дома хоть как-то проявили себя, к примеру, потребовали убраться восвояси и оставить их в покое – тут уж появился бы повод для возмущенных репортерских реплик. Но… Тянулись минуты томительного ожидания, а Степан, словно укрывшись в неприступной крепости, все также оставался глух, нем и недостижим. Беспомощный ропот обескураженных происходящим репортеров все нарастал. Один из них, решив заявить о себе, взошел на крыльцо и позвонил в дверь. Ответом ему была тишина. Он позвонил еще – ноль реакции.

– Безобразие! – не выдержал один из репортеров. – Мы проехали столько километров, а он прячется! Немыслимо!

– Может, его нет дома? – резонно предположил чуть полноватый чиновник, перебирая большими пальцами сцепленных на животе рук.

– Нет, он должен быть дома! Просто обязан! – ответил репортер.

Почему именно «обязан», я, правда, не совсем понял: то ли репортер хотел сказать, что еще слишком рано, и хозяин спит, то ли намекал, что в деревне просто некуда пойти, и потому все сидят в своих домах, сдыхая от скуки. А может, он имел в виду свою персону, которую Степан просто не мог, не имел права игнорировать в силу ее непревзойденности и величия. Ведь сам знаменитый репортер Не-Знам-Каковский прибыл по его душу, а тут такая нелепость приключилась!

И вдруг дверь отворилась. Произошло это настолько внезапно, что несколько прибывших вздрогнули, один уронил микрофон, другой едва не упустил камеру, но быстро сориентировался и припал к ее глазку, а тот, что звонил в дверь, сбежал вниз с крыльца. Последнего, вероятнее всего, напугала внушительная фигура Степана, возникшая на пороге дома. Во дворе воцарилась тишина. Похоже, Степану удалось внести сумятицу в стройную, отлаженную тактику работы телевизионщиков.

– Что здесь происходит? – спросил Степан, крайне недовольный столпотворением. Его острый взгляд чуть прищуренных глаз скакал с одного лица на другое, будто хлестал их.

– Грм-м, – откашлялся чиновник, прекратив играть пальцами, и убрал руки за спину. – Добрый день.

– А он действительно добрый? – усомнился Степан.

– Ну-у…

– Вот видите, даже вы неуверены в этом. И все-таки я так и не получил ответа на поставленный вопрос.

– Понимаете, – с некоторой заминкой продолжил чиновник, – от вас поступило заявление…

– Давайте начнем с другого: кто вы?

– Я-то? Я представитель областного Минобра. Фильчиков Василий Гаврилович.

– Очень рад. Даже польщен подобным вниманием, – кивнул Степан, привалившись плечом к дверному косяку. – Продолжайте.

– От вас поступило заявление насчет…

– Поступило, – вновь не дал ему договорить Степан. – Но я не совсем понимаю, что здесь делают все эти люди?

– Как? Репортеры освещают события и…

– Разве произошло нечто великое или сногсшибательное? – вздернул брови Степан. – Или наоборот – отвратительное и гадкое? Обычное заявление отправлено на рассмотрение в Министерство Образования.

– Вы не понимаете… – чиновник все пытался перехватить инициативу в разговоре, но она от него ускользала, словно склизкая, верткая рыба.

– И понимать не хочу, – махнул рукой Степан. – Была подана обычная заявка с предложением пересмотреть систему образования. Не более того. Я могу понять ваш интерес, но что здесь делать телевизионщикам? И прошу не снимать меня без моего разрешения! – указал он пальцем на одного уж слишком нахального оператора, попытавшегося взобраться на крыльцо. – Прошу уважать мою частную территорию и частную жизнь.

Тот попятился, бубня извинения и разочарованно опуская камеру.

– Но вы не понимаете!.. – всплеснул полноватыми ручками представитель Минобра.

– Вы повторяетесь, господин Фильчиков.

– А вы не даете мне договорить!

– Хорошо, говорите, – кивнул Степан, чуть прикрыв глаза, что, возможно, должно было означать сосредоточенное внимание к говорящему.

– Произошло чрезвычайной важности событие!

– Без избыточной патетики, пожалуйста, – поморщился Степан. – Вы попусту тратите мое время.

– Хорошо. Вы заявляете, будто наша система образования не справляется с поставленными перед ней задачами.

– А вы считаете иначе?

– Да, я считаю иначе! – выпятил грудь Фильчиков. Его шикарный синий пиджак разошелся на груди, а галстук в красно-белую полоску собрался волнами, будто выказывая возмущенное согласие со своим обладателем.

– Аргументируйте.

– Я… это… но ведь… цифры… тесты говорят сами за себя, – смешался тот и в нерешительной растерянности оглядел телевизионщиков, словно ища их поддержки. Телевизионщики деловито помалкивали.

– Я могу доказать несостоятельность ваших цифр и тестов, можно сказать, не сходя с места, – я отлип от забора и поднял руку.

Головы телевизионщиков синхронно повернулись ко мне. Фильчиков сделал это с некоторым запозданием.

– Вы? – спросил он. – А кто вы такой?

– Учитель. – Я сделал несколько шагов к собранию и замер под прицелами объективов. – И инициатор заявления, которое привело вас сюда.

– Простите, что перебиваю, – прервал меня один из репортеров, неловко вертя микрофон в руках, – но можно ли снимать?

– Нужно, – хмыкнул я. – Именно что нужно.

Я заметил, как на передних панелях камер вспыхнули красные глазки светодиодов, и оттого мгновенно утерял часть бравурной напористости. Мне захотелось куда-нибудь убежать, скрыться от пристальных стеклянных глаз камер. Но я постарался взять себя в руки и прогнать страхи. Бояться поздно, нужно было спасать ситуацию.

Я видел растерянность на лице Степана и неистовое любопытство на лицах телевизионщиков, будто я вовсе не человек, а какая-то неведомая зверушка. Фильчиков, напротив, всем своим видом выражал откровенное недовольство. Возможно, все шло совсем не так, как он планировал – поставить на место зарвавшихся нахалов не удалось, и теперь он пребывал в деловой прострации, судорожно ища выход из сложившейся ситуации.

– Повторите, пожалуйста, кто вы и как вас зовут, – попросил тот же репортер, подсовывая мне под нос микрофон, и мгновенно еще четыре микрофона оказались рядом с моим подбородком.

– Федор Васильев, учитель, – повторил я, засовывая руки в карманы, чтобы не выдать ими невольно нахлынувшего волнения.

– И вы готовы доказать несостоятельность системы образования, не сходя с этого самого места? – репортер ткнул пальцем себе под ноги.

– Ну, не то чтобы готов, но могу попытаться.

– Хорошо, мы вас слушаем.

Я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Отступать слишком поздно. Нужно было прорываться с боем, и я пошел в атаку.

– Вот вы, – указал я на симпатичную репортершу, притершуюся ко мне с правого боку. – Если не ошибаюсь, вас зовут Софья Мельникова, и вы со второго канала.

– Мельниченко, – поправила девушка, зардевшись. Ей явно польстила подобная известность.

– Прошу прощения, но я вижу у вас в руке листок бумаги.

– Д-да, – девушка смутилась еще больше, повертев в пальцах исписанный крупным почерком лист, и спрятала его за спину, будто устыдилась его, но камеры успели схватить нужный кадр.

– Вас смутил мой вопрос?

– Нет, то есть…

– Понимаю, – кивнул я, – сейчас мало кто пользуется бумагой и ручкой, не желая прослыть ретроградом. Но вам, вероятно, проще излагать мысли именно бумаге, видеть, как они ложатся ровными строчками, оформляясь в законченные идеи.

– Именно так, – согласилась девушка. – Мне нравится писать.

– Многие присутствующие здесь и те, кто смотрят передачу, могут не согласятся с вами. Искусство письма практически утеряно человечеством.

– Простите, но это, по-моему, мое личное дело, пользуюсь я бумагой или компьютером, – девушка возмущенно надула ярко накрашенные губки.

– О, разумеется! Иначе и быть не может, – заверил я. – Но можно я все же полюбопытствую, – и протянул руку.

– Не понимаю, что вы хотите.

– Ваш листок. Я хочу прочесть, что на нем написано.

– Вы в своем уме? Это… это мой рабочий материал!

– Вы меня не совсем верно поняли. Я ни в коем разе не собирал делать его достоянием общественности. Мне всего лишь хочется оценить вашу грамотность.

– Зачем? – еще больше испугалась красотка и на шаг отступила от меня.

– Я же обещал доказать свою точку зрения. Что вы заканчивали, если не секрет? Филология?

– Актерский, – пробормотала репортерша.

– Дайте ему листок, – вклинился в разговор молчавший до того Фильчиков.

– И не подумаю! – девушка взмахнула гривой волос медного оттенка.

– Выполняйте, или я поставлю вопрос о вашей профпригодности!

– Да вы… как вы смеете?.. Кто вы такой?! – по лицу девушки разлилась бледность.

– Девушка, передайте ему листок! – поджал губы представитель Минобра.

– Да пожалуйста! – вспыхнула та, меняя оттенок лица с бледно-розового на красный, и сунула мне в руки листок.

– Вы не обижайтесь, – примирительно произнес я, переворачивая листок как положено. – Я что-то вроде врача, на меня нельзя обижаться. И ручку, если вас не затруднит.

– Свою надо иметь!

– В выходном фраке забыл.

Девушка только фыркнула, протянула мне авторучку и отвернулась, с вызовом сложив руки на груди.

– Так, поглядим, что у нас здесь, – я наскоро пробежал глазами текст, написанный красивым почерком, затем вчитался внимательнее и взялся за исправления ошибок.

– Ну, что там? – нетерпеливо переспросил Фильчиков, нервно потеребив узел галстука.

– Не торопите меня, вы мне мешаете работать, – отшил я его, и тот шумно засопел. Минуты три во дворе Степанова дома висела тишина, нарушаемая лишь шорохом листвы и квохтаньем приблудных кур.

– Ну же! – опять не вытерпел Фильчиков.

– В общем, могу сказать следующее, – оторвался я от листа. – Имеем двадцать четыре предложения, двести три слова. На них приходятся тридцать пунктуационных ошибок – в основном отсутствие запятых или неверное их употребление, пропущено три тире, нет точек с запятой, лишнее двоеточие и его отсутствие. Синтаксис – пятьдесят девять ошибок. С большим трудом могу натянуть троечку.

– Многовато ошибок, – дернул подбородком представитель Минобра, потянув пальцем тугой ворот рубашки. Все-таки камень в его огород. – Как же вы, моя дорогая, работаете на телевидении? – он приблизился ко мне и вытянул у меня из пальцев листок. Пробежал глазами правленый мной текст. Нахмурился.

– А я не статью писала для журнала, а наметки на скорую руку к интервью, – огрызнулась девушка. – Это так, между прочим.

– Давайте не будем ссориться, – сказал я. – Дело вовсе не в ней. Боюсь, беда общая. И мне почему-то кажется, если мы сейчас проведем простейший диктант среди присутствующих, то результат окажется ничем не лучше.

Сзади ко мне неслышно подошел Степан, легонько сжал мое плечо и наклонился к самому уху.

– Молодец, так держать!

– Думаю, в этом нет ни малейшей необходимости, – поспешно сказал Фильчиков. Он сложил лист бумаги пополам, потом еще раз и убрал его во внутренний карман. – Для отчета, – пояснил он раскрывшей было губки репортерше. – Но я не совсем понял, почему вы вините в этом, – постучал он ладонью по левой части груди, где у него находился потайной карман, – систему образования? Отдельные личности – еще не все человечество. Непрофессионализм, знаете ли, встречается даже в наше просвещенное время.

– Да как вы… – девушка сжала кулачки и начала наступать на представителя Минобра. Еще чуть-чуть, и она вцепилась бы ноготками в его пышные бакенбарды.

– Тихо-тихо. – Я преградил ей дорогу, выставив руку. Обойдемся без оскорблений и рукоприкладства. А если у Министерства Образования имеются сомнения – их очень просто разрешить путем всеобщего диктанта.

– Кхм-м, – кашлянул Фильчиков в кулак. – Думаю, вы правы. Но зачем такие сложности, в самом деле? И что вы конкретно предлагаете?

– В заявлении все уже изложено! – влез Степан. – И как мне кажется, нет смысла повторяться.

– Да, разумеется. – Фильчиков зачем-то ощупал карманы и рассеянно огляделся по сторонам. – В таком случае, я думаю, можно закончить. Все материалы будут переданы на рассмотрение полномочной комиссии. Всего доброго, – откланялся он и заспешил к своему автомобилю.

Телевизионщики тоже засобирались.

– Спасибо вам огромное! – зло бросила мне репортерша, неистово сверкнув ярко-зелеными глазами.

– Простите, но я не нарочно. Так получилось.

– Получилось, получилось! – забубнила девушка. – Вот вылечу из-за вас с работы…

– Мне кажется, ничего подобного с вами не произойдет. Ведь вы в конце концов действительно не пишете статей. А еще имеете мужество доверять свои мысли бумаге.

– И еще глупость не проверять написанное. Прощайте!

– Постойте!

– Ну что еще? – порывисто обернулась она. Ее милое личико исказила гримаса негодования.

– Разрешите загладить свою вину и угостить вас ужином.

– Вы в своем уме? – девушка повертела пальцем у виска.

– Разве вы замужем?

– Нет, но…

– В таком случае не вижу никаких препятствий. Поверьте, исключительно дружеский ужин, – пообещал я.

– Ну, знаете! А впрочем… – она заколебалась. – Я подумаю. И позвоню.

– Постойте, а телефон?

– Найду, – бросила девушка через плечо.

– Думаешь, позвонит? – спросил Степан, наблюдая, как девушка, огладив юбку-клеш, усаживается на переднее сиденье автомобиля.

– Без понятия, если честно. А вдруг?

– Понравилась?

– А тебе-то что? Решил позубоскалить?

– Глупости, – загадочно хмыкнул Степан.

Мимо нас вереницей потянулись машины. В предпоследней ехала Софья. Я проводил ее автомобиль взглядом.

Девушка обернулась в самый последний момент, когда машина, переваливаясь с боку на бок на ухабах, почти проползла мимо нас со Степаном. На губах Софьи на короткий миг возникла легкая улыбка. Девушка махнула рукой, наклонившись вперед. Я поднял руку в ответ, но, подумав, сделал вид, будто приглаживаю волосы.

«Позвонит, – решил я. – Обязательно позвонит…»

– Позвонит, – уверенно сказал Степан.

– Ты лучше скажи, – решил я сменить неловкую тему разговора, – почему меня в «дурку» не вернули. Я над этой загадкой уже всю голову сломал. Ведь не могла же полиция не знать, что я беглый псих!

– Не могла, – согласился Степан. – Но «бобер» тут совершенно ни при чем, если ты об этом спрашиваешь.

– Странно…

– Сам удивлен не меньше твоего.

В заднем кармане брюк затренькал мобильник. Я выхватил его из кармана, но вызов внезапно оборвался. В пропущенных вызовах высветился неизвестный мне номер…

Часть 4

Глава 1

В дверь позвонили. Я отвлекся от телевизора – Софье по большому блату удалось где-то раздобыть совершенно безмозглый, но вполне рабочий телевизор, прекрасно справлявшийся со своей основной функцией.

– Дорогая, открой! – крикнул я.

– Я заканчиваю срочную статью, – донеслось из другой комнаты. – Открой сам.

Пришлось выбраться из уютного кресла и топать в прихожую. Кто-то очень нетерпеливый вдавил кнопку еще раз.

– Да иду я, иду! – громко сказал я. Трель звонка оборвался.

Щелкнув замком, я приоткрыл дверь и высунул нос на лестничную площадку.

– Степа?

– Федька! – широко расставил руки мой старый друг, с которым не виделись, почитай, месяца три.

– Степа! – я настежь распахнул дверь, Степан переступил через порог, и мы обнялись.

– Вот ты где обитаешь, – оглядел тесную прихожку Степан, сбрасывая сумку с плеча. – Еле отыскал.

– Не крути мне мозги, Степа. «Бобер» кого хош разыщет.

– Нет больше «бобра», – уныло повесил плечи Степан. – Был да весь вышел.

– Как так? – не поверил я своим ушам. – Да ты проходи, чего на пороге-то застрял.

– Ага, – сказал Степа, разуваясь. – Я ненадолго, – добавил он, словно извиняясь, и начал расстегивать куртку.

– Кто там, Федя? – донесся из комнаты голос Софьи, а парой секунд позже она выглянула в коридор, подтягивая поясок халата.

– Степа, – хлопнул я Степана по плечу. – Помнишь?

– Конечно, помню, – оживилась девушка. – Я еще в своем уме. А чего он не проходит?

– Стесняется.

– Он? – ткнула Софья тоненьким пальчиком. – Кончай заливать. Пусть проходит в зал, я сейчас перекусить соображу.

– Может, я лучше пойду? – засомневался Степан. Мне вдруг пришло на ум, что он побаивается моей жены.

– Даже не думай! – я подтолкнул Степана в спину. – Зачем тогда заходил?

– Проведать решил. Узнать, как ты. Вы.

– Вот и проходи, раз решил.

– Да неудобно как-то, – все упирался Степан.

– Слушай, кончай ломаться, как дева красная. С каких это пор ты такой стеснительный стал?

– Всегда был.

– Ну-ну. – Мне наконец удалось втолкнуть упирающегося Степана в зал. – Садись на диван.

– Если так настаиваешь.

– Ох, договоришься ты у меня, – шутливо погрозил я пальцем.

Степан устроился на краешке дивана и принялся разглядывать обстановку. Я ушел на кухню, где Софья колдовала с продуктами, собирая на скорую руку на стол. Девушка оказалась на удивление неплохой хозяйкой. И, что самое главное, ее нисколько не тянуло к смартфонам, а это, знаете ли, большой плюс! Поженились мы всего месяц назад: ни гульбы, ни тостов – просто расписались. Софье вся эта помпезность была не нужна. Странно, и такие девушки еще встречаются, оказывается. И вообще, она без претензий. Бросила свое телевидение в столице, переехала ко мне и устроилась на работу в областную электронную газету помощником редактора. Впрочем, сейчас все электронное. Работы по сравнению со столицей немного, но зато сплошь творческая: статьи – короткие, четкие, самая суть, – развлекательная колонка, даже не одна. Правда, с русским языком она меня просто измучила, заставляла каждый день заниматься с ней с утра до вечера, отчего у меня лично начались головные боли, а ей хоть бы хны! Почему головные боли, спросите? Все очень просто: мы, люди двадцать второго века стараниями правительства, заботящегося о нашем здоровье, чтобы не перетрудились, не перенапряглись ненароком, наконец смогло перевести нас на четырехчасовую рабочую неделю – час в сутки. Остальное время пашет Интеллект, дай бог ему здоровья. Вот и посудите сами, сколько у людей свободного времени и какого мозговое напряжение. А жена моя настырная оказалась – приспичило ей, видишь ли, срочно овладеть русским в совершенстве…

Нет, я не против, конечно, даже наоборот, вот только работать головой по несколько часов день оказалось занятием страшно утомительным. И меня начали одолевать сомнения, а не деградация ли это? Слышал, наши предки свободно отрабатывали по сорок часов в неделю, и никто из них не скопытился. Верится с трудом, но тому есть множество документальных подтверждений. Включая и мою совершенно неутомимую жену…

– Соф, не мудри сильно. Мы без претензий на застолье, – произнес я, наблюдая за проворно снующими ручками жены. Софья одарила меня выразительным взглядом из-под длинных, пушистых ресниц, мол, иди занимайся своим делом.

– Понял, не сердись, – пошел я на попятную, и тут опять кто-то позвонил в дверь.

– Господи, сегодня что, день открытых дверей? – вздохнула Софья, нарезая тонкими кружочками сервелат.

Я прошел к двери и открыл.

– Господин Васильев, ну куда это годится, в самом деле?

– Ты?! – я очумело уставился на квадрокоптер, местами покрытый сосульками. – Откуда ты взялся?

– Оттуда! – заявил дрон. – С улицы, откуда же еще? – Он все так же был прямолинеен и воспринимал вопросы на манер машины, игнорируя переносный смысл. – Вот скажите мне, зачем выплескивать воду в окно?

– Это не я, – на всякий случай сказал я, пошире распахивая дверь и впуская в квартиру несчастный аппарат, заваливающийся набок под весом наросшего на его корпус льда. – Проходи. Вернее, пролетай.

– Спасибо, добрый человек, – взвыл винтами квадрокоптер и вплыл в квартиру. – А Степан у вас?

– Не прикидывайся дурачком, тебе не идет.

– Да, действительно, – квадрокоптер опустился на полочку, привинченную к стене; я едва успел убрать с нее ключи и телефоны – свой и жены. – Я здесь обсохну, если вы не против.

– Погоди, я тазик принесу.

– Не стоит беспокоиться.

– Нет, как раз стоит!

Я унесся в ванную. Через полминуты вернулся с небольшим пластиковым тазиком и подсунув его под истекающего капелью квадрокоптера.

– Благодарю вас! – важно заявил тот.

– Надо же, какой ты вежливый стал.

– Станешь тут… – загадочно произнес дрон и пошевелил объективом. Сосулька, висящая на нем, треснула и упала в таз.

– Ладно, оттаивай, – я вернулся на кухню, где Софья уже красиво раскладывала по тарелочкам нарезки. – Слушай, по-моему, это уже лишнее.

– Достань коньяк из холодильника, – вместо ответа сказала она, облизывая пальцы. – Там, вроде бы, почти целая бутылка была.

– Ты думаешь?.. – засомневался я.

– Думаю. Достань.

– Как скажешь, дорогая, – пожал я плечами и полез в холодильник.

– Кто там приходил?

– Дрон, – ответил я из холодильника, шуруя по полкам. Холодильник был новый, вместительный, и отыскать в нем одну конкретную бутылку среди разных прочих было довольно затруднительно.

– Какой еще дрон?

– Обычный, с винтиками.

– Шутишь?

– Чистая правда! – донеслось из коридора. – Прошу прощения, что вмешался в вашу беседу. Я действительно дрон.

Из коридора донеслись гудение пропеллеров и грохот опадающих сосулек.

– Прошу прощения, сосульки отвалились, – показался квадрокоптер на пороге кухни.

– Какая прелесть! – восторженно всплеснула руками Софья. – Он еще и болтает.

– Без умолку, – заметил я, вылезая из холодильника с бутылкой коньяка в руке.

– А чей он? Степана?

– Ничей. Приблудный.

– По вашей вине, между прочим, – уточнил квадрокоптер.

– По собственной доверчивости.

– Да, я доверчивый! Но разве это преступление?

– А можно я его себе оставлю? – взмолилась Софья, вцепившись в мою руку и неистово тряся ее. – Ну, пожалуйста!

– Как пожелаешь, дорогая! Для тебя – все самое лучшее.

– Спасибо тебе, добрая женщина, – слезливым, чуть дрогнувшим голосом произнес квадрокоптер. – По крайней мере теперь мне не придется скитаться.

– Тоже мне, скиталец, – фыркнул я, откупоривая бутылку.

– А вы поживите зимой на улице, когда аккумуляторы садятся в три раза быстрее, смазка смерзается, и еще всякие болваны плещут в тебя водой!

– Ладно, ладно, страдалец. Лучше отнеси бутылку в зал.

– С превеликим удовольствием! – Дрон выпустил клешни и вцепился в бутылочное горлышко. Винты взвыли, и бутылка поплыла в коридор.

– Забавный он, – засмеялась Софья.

– Я тебе как-нибудь расскажу, при каких обстоятельствах произошло наше знакомство.

– Обязательно расскажешь. А то ты такой молчун! – пожурила она.

– Защитная реакция.

– От меня?

– Не только.

– Ах ты!.. – Жена замахнулась на меня полотенцем, но я, подхватив тарелки, выскочил из кухни.

– …Как живешь-то? – спросил я у Степана, пока тот с сомнением принюхивался к коньяку в рюмке.

– Может, лучше не будем пить? – осторожно спросил Степан.

– Не боись, у меня отличная тормозная система! – подмигнул я жене.

– А сам себя не контролируешь? – спросила та, морщась от выпитого и закусывая долькой лимона.

– Я тебе комплимент делаю!

– Жена-тормоз – это, по-твоему, комплимент?

– Ну вот, обиды начались на пустом месте.

– За вас! – поднял рюмку Степан и опрокинул ее в рот, прекратив пустые пререкания.

– Спасибо. Но ты не ответил на вопрос.

Степан некоторое время сидел, глядя в стол, потом выдохнул и потянулся за сыром.

– А никак! Состою свинопасом при Его Величестве Самсоне.

– Как так? – не поверил я, решив, будто Степан шутит. Но нет, не похоже.

– А вот так! Как «бобер» скопытился, так и подался в свинопасы. Чем-то мне нужно заниматься? – Степан обнюхал колбасу, сунул ее в рот и принялся лениво жевать.

– Надеюсь, Самсона ты не припер с собой? – Друзья друзьями, а только громадного хряка нам в квартире только и не хватало.

– Так я и приехал по его делам. Ежеквартальное обследование. Спасибочки тебе!

– А чего сразу мне? – деланно возмутился я, хотя понимал, что, по сути, Степан прав.

– Вижу, что понял, – кивнул тот. Прозорливости ему было не занимать. – Так что теперь я не доктор биологических наук, а почетный обхаживальщик свиней. Что, впрочем, можно отнести к моему профилю.

– Да говори ты толком! – потребовал я, вновь разливая коньяк по рюмкам. – Какое еще обследование?

– Как какое? А чьими стараниями жирного борова – чтоб ему пусто было! – в разряд редких животных занесли? Вот и приходится с ним теперь возиться как с писаной торбой: спецжалование, спецпитание, спецобследования и даже отчетность, и та «спец». Сил моих больше нет, вот серьезно!

– Так брось все!

– Ага, брось, – завозился на диване Степан. – Хозяева его говорят: «Ты все затеял, вот ты и возись теперь с ним!» А брошу, так они мне такой шухер устроят!

– Да-а, попал ты, – задумчиво протянул я, взъерошив шевелюру.

– Может, придумаешь, чего, а? – с надеждой спросил Степан. – Всякие подлости делать у тебя отлично получается.

– Ну, спасибо тебе, друже! – обиделся я.

– А разве я не прав? Прав! – Степан схватил ручищей рюмку и выплеснул коньяк себе в рот. – «Бобра» развалил? Развалил! Людей от коммуникаторов избавил? Избавил! Ты только подумай, как им, горемычным, без рамок своих любимых приходится. Образование с ног на уши перевернул?

– Я…

– Перевернул! Свинью мне подложил? Подложил. Что, не так? Вот и выходит: вредитель ты. С большой буквы, причем!

– Все так, – повесил я нос. Крыть было абсолютно нечем.

– А раз так, снимай теперь с моей шеи эту обузу. – Степан нежно грохнул об журнальный столик рюмкой, и Софья тут же наполнила ее вновь.

– Я думаю, с Самсоном твоим разберемся. Но я что-то не уразумел, чего с «кротом» произошло?

– А то и произошло, – выпучил глаза Степан. – У Акиро отобрали звание доктора наук, потому как он шишку от улья отличить не может, и теперь бедный японец с горя взялся пчел разводить.

– Ха!

– Ничего смешного не вижу, – буркнул Степан, завозившись. – Выпьем!

– Ты бы не торопился, Степа, – попытался я урезонить друга.

– Все нормально.

– Софьюшка, хоть ты повлияй на него, – потряс я руками.

– Ты не видишь, в каком человек состоянии? – вопросительно изогнула брови моя сердобольная жена. – Ему требуется разрядка, внимание друзей.

– О-хо-хо, – потряс я головой.

Мы чокнулись и выпили.

– А что с индейцем?

– С индейцем? – Степан, морщась, разжевал лимон и проглотил, потянулся за шоколадной конфетой. – С индейцем все в полном ажуре. Учит молодежь в резервации стрельбе из лука.

– Серьезно?

– Нет, блин, шучу! Конечно, серьезно. Говорит, наконец-то нашел себя.

– Да-а. А остальные?

– Остальные вообще после всего, что произошло, зареклись со мной связываться, будто я виноват.

– Ну, хочешь, я им скажу, что вся вина на мне?

– А-а, пустое, – только и махнул рукой Степан и вновь погрустнел. – Ты лучше насчет хряка что-нибудь изобрази. Во он мне где уже сидит. Да и хозяевам тоже. Придумаешь?

– Он придумает. Обязательно, – пообещала Софья, поглаживая меня ладошкой по спине. – Ведь придумаешь, Федя?

– Да придумаю, придумаю, – проворчал я. – Вот же привязались на пару! Опять предлагаешь мне заняться надувательством интеллекта? Мало тебе, да?

– Ну не могу я больше, понимаешь? Не мо-гу!

– Хорошо! – звонко хлопнул я ладонями по коленям и, протянув руку к полочке «горки», взял планшет. – Та-ак, поглядим, что к чему.

Степан, затаив дыхание, наблюдал за мной.

Софья теребила кончик пояса, заглядывая сбоку в экран, но молчала.

Мои изыскания, вернее, очередное прошение к Интеллекту, не заняли много времени.

– Ну вот! – наконец сказал я, откладывая в сторонку планшет. – Теперь будем ждать результат.

– Что ты сделал? – с нервной настороженностью повел носом Степан.

– Первый шаг к твоему избавлению. Софьюшка, наливай за успех!

– Ох, не нравится мне все это, – покачал головой Степан.

– Все будет «вау», как говорят американцы.