Kitabı oku: «Закон обратного отсчета», sayfa 3

3.

В горле до сих пор стоит горькая муть и вязкий запах горящей плоти.

Это психологическое, на самом деле Михаил и дымом-то не надышался. В этот раз пожарные приехали раньше, а они с Джа опоздали настолько, что вместо покосившегося сарая на выезде из города застали пылающий факел и дымный столп поверх рассветного горизонта. С высоты холма было видно, как пожарные кренятся назад от водяного напора брандспойтов. Тушившие и не подозревали, что внутри горит человек. Хорошо, хоть не заживо.

Тошнотворная вонь – фантомная, подсказанная Михаилу памятью. Он до сих пор различает чад от паленых волос и ногтей, хотя прошло три часа, уже окончательно рассвело, а вторая стопка водки льется по горлу водой.

– Бляди! – выдыхает Михаил, жмурясь. И, как приучил один из сослуживцев, переворачивает стопку вверх донышком.

В баре никого. Все нормальные люди отсыпаются по домам, даже те, кого выволокли под утро. Владелец заведения – отставной подводник Борис «Коса» – мается бессонницей, потому двери бара и открыты. На ранних посетителей обычно докучливый хозяин внимания не обращает. Выставил бутылку с двумя стопками и забил, елозит мокрой тряпкой по соседним столешницам. Солидное пузо не дает ему согнуться, приходится бегать вокруг столов, чтобы дотянуться до каждого края. А знаменитая хлипкая косичка мотыляется с одного плеча на другое.

– Как зачастили, суки, – зло шипит Джа. – Третий раз за неполную неделю, это же полный пиздец!

– Ты ничего нового не заметил? – Михаил вновь переворачивает стопки и наполняет так, что несколько капель проливаются через край. – Может…

– Нет, – прикусив губу, Джа мотает головой и глядит сквозь наполовину завешанное парусиной окно на перекресток. Светофор дружелюбно моргает зеленым. – Ничего странного, все как обычно. Слушай, – он переводит взгляд на друга, и поднятая Михаилом стопка замирает напротив кадыка. – Может, я не все вижу, или мы что-то пропускаем? Может… да не заводись, дай скажу!

– Нечего тебе там делать, – рычит инквизитор. И, наплевав на дурную примету, стучит стопкой о стол, не пригубив. Хорошо, что бар пуст, а Косе начхать на дебоши, как орудовал шваброй возле эстрады, так и продолжает. Но подпитывать лишние уши ни к чему, и Михаил гасит вспышку. – Мне твоих истерик с прошлого раза хватило.

– Не было никаких истерик.

– Конечно. И несколько ночей подряд просыпаться от воплей – это в порядке вещей.

– Проехали, – дергается Джа. Опрокидывает в себя водку, морщит нос, задержав дыхание. – О, смотри, кто-то портрет Биби Бьюэл разгрохал. Наверное, вчера «Икстерск Доллс» играли. Помнишь, как у них басист скачет? Поди налетел на косову «стену почета».

Нет, не проехали. Джа может и мнит себя достаточно хитрожопым, чтобы уйти от разговора и сделать все по-своему, но Михаил эти штучки раскусывает на раз.

– Джа, когда ты уймешься?

– Что? – пальцы гладят клепки на митенках, и глаза чистые-чистые, честные-честные.

Так бы и врезал в воспитательных целях.

– Когда ты просто примешь, что это… дар этот у тебя есть и перестанешь копаться? Думаешь, будет лучше, если допрыгаешься? Хочешь сдохнуть молодым?

Сейчас главное не перегнуть. Достучаться до инстинктов, минуя разум. Потому что разум Джа – болид, ушедший в занос: и тормозить бесполезно, и управлять невозможно.

– Мих! – он складывает на стол локти, наваливается грудью, окунув концы волос в пустую пепельницу, скучающую на столе. У него горят глаза, сохнут губы и это – первые признаки провала. – Все не просто так. Все можно объяснить, если разобраться. Вот смотри, – Джа откидывается на стуле и доказывает наполовину шепотом, наполовину жестами. – Люди дохрена чего объяснить не могли, от молний до всяких болезней. И на что списывали? Гнев Господень, кара небесная, Зевс с облаков хуевертит – срочно вали барана, закалывай девственницу. Ну, или какие там ритуалы были? А все оказалось физическими и химическими законами. Так? И со мной то же самое! Я как-то завязан на этих людей, на космос, на астрал, на Вселенский коммутатор – называй, как хочешь. Но поверь, между мной и жертвами есть какая-то связь. Мих, надо просто понять, кто эти люди, и почему я вижу их гибель!

– Опять ты про связь с жертвами…

– Не опять, а снова. Да, мы их уже расспрашивали. И следили за ними, и как ты в городской архив лазил ночами, я тоже помню, но… Думаю, мы не там искали. Слушай, ты ведь помнишь про пиковый туз у пиратов?

– Ты про черную метку?

– Именно! Она ж для пиратов была как обещание «ты скоро сдохнешь, червь гальюнный, и порвут твою жопу на щупальца осьминога».

– Джа, ты надрался или совсем сбрендил?

– Никто не сбрендил. И не надрался. Пей, давай.

Михаил послушно опрокидывает в себя водку, занюхивает кожаным воротником и морщится, царапнув по носу зубцами молнии. Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.

– Так вот, про пиратов, – Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. – Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».

– Хиромантия какая-то, – бурчит Михаил.

– Не обязательно. Отметки, родинки, даже татуировки. Это-то мы не проверяли.

– Ты что, раздевать их предлагаешь?

– Мертвых – да, – невозмутимо отвечает Джа. – А живых можно попросить показать.

– Это уже слишком. – Михаил чувствует, как отъезжает. Медленно, но верно скатывается куда-то вбок, вслед за монументальной барной стойкой. Отяжелевшие руки тянет к краю стола за подвешенные к локтям гири. И желудок просится выпрыгнуть через горло. Михаил не уверен, что мутит от водки. – Я не пойду на это.

Джа – напротив – сама трезвость. Что это – трюк или фокус? Или это одно и то же? Михаил уже затрахался угадывать правильные ответы и смыслы пророческих рассуждений по погоде или рисунку морщин на лбу.

– Что за бред вообще? – со злости кричит он. – Ты сам себя слышишь, чудовище?

– Эй, парни, – раздается из-за спины. Инквизитор оборачивается через плечо, и ряды столов плывут сплошной линией, а задница съезжает со стула. Коса месит шваброй в ведре воду, глядит грозно. – Давайте без воплей на всю улицу.

– Извини, – понижает голос Михаил и, разворачиваясь, снова играет с головой в карусельки.

– Может, я и чудовище. – Джа весь как натянутая цепь. Будто зацепился за невидимую шестеренку и зафиксировался намертво – не сдвинуть. Вокруг шатаются стены, а он неподвижен. И кулаки сжаты. – Называй как угодно, ты знаешь, я в морали нихера не смыслю и всегда к тебе прислушивался. Но иногда мне видней. Если для того, чтобы отделаться от этого кошмара придется раздеть несколько трупов, я это сделаю. А если мы успеем до трупов – тем более. Они всегда и так ошалевшие, одним шоком больше, одним меньше – не велика потеря. Только скажи, Мих, ты со мной? Ты. Со мной?

Закрыть глаза и уложить голову на мягкое и теплое. Михаил глядит на тяжелую пепельницу и борется со стойким дежа вю, будто снова тесные сапоги натирают большие пальцы, грязная, давно нестиранная форма липнет к лопаткам, а через плечо перекинута лямка автомата. Правда, теперь водка, а не ядреный самогон, разжижает мозги, и потом отовсюду не воняет до обморока. Зато вот эта колкая, парализующая потребность в покое среди всеобщего пиздеца – она до сих пор рядом. Пригрелась за спиной и тыкает под ребра, будто жнец серпом.

– Да куда я денусь? – отвечает Михаил. И добавляет про себя: «На мне столько крови, хоть часть бы отмыть».

Джа умеет улыбаться, как ребенок. Разбивает вдребезги сопротивление.

– Из тебя получился бы клевый шпион, – Михаил подпирает щеку ладонью, стараясь не завалиться на стол.

– Почему? – Джа меняется моментально, будто – чирк спичкой – и уже другой человек. Мягкий, как язычок пламени, и такой же податливый малейшему дуновению.

– Не скажу. Ой, блин. Кажется, нам пора отсюда валить.

– С какой стати? – Джа развязно откидывается на стуле, развернувшись всем корпусом, и тут же втягивает голову в плечи, группируется до размеров компактного мальчика-подростка. Но прятаться уже поздно, игнорировать – неэффективно.

– Надрались в такую рань? – укоряет обманчиво мягкий голос, и тонкие пальцы с безупречным маникюром ложатся на плечи Джа.

– Привет, Юль, – опасливо жмурится он.

Михаил с виноватой улыбкой машет ладонью и старается поймать взглядом в фокус пальцы девушки, блуждающие по шейным позвонкам пророка. Он не боится, запугать инквизитора – миссия крайне сложная. Да и зайти Джа за спину он никогда бы не позволил, с первой попытки обеспечил бы смельчаку постельный режим и месяц казенного отпуска, как минимум. Но Юля – девушка. Хозяйка бара. И, видят Боги, Коммутатор и прочая астральная муть, упомянутая Джа, за нее Михаил сам убьет и покалечит. Если Юля позволит. А она любит и умеет разбираться с помехами сама.

– И какой сегодня праздник? – Юля отпускает плечо Джа, чтобы откинуть за спину полотно своих густых волос. Многие засматриваются на тугую косу до пояса и без разговоров получают в челюсть. У Михаила и Джа привилегии, но шутить с хозяйкой сокровища все равно не резон.

– Никакого, – сознается Михаил, уже готовый к изобличительным, часто – уничижительным выводам. Умеет она зрить в корень, и – самое противное – не чурается озвучивать.

– Не представляешь, какое тяжелое у нас выдалось утро, – под предлогом «смотреть в глаза» Джа выворачивается из женских рук и воодушевленно несет чушь. – Клиенты приперлись, мы еще проснуться не успели. И нет, чтобы подождать, слету – хуяк – по горлу ножом… в смысле, сразу уперлись, вот только за такую сумму продадим, и все. А у нас столько нету. Тупо – не успеем! Ни найти, ни… собрать. Но их же это не волнует. Сразу за спички хватаются. Типа, мотоциклы поджечь, все дела. Козлы, в общем.

– Резонный повод ужраться в дугу до полудня, – ее пальцы теребят кожаную куртку Джа, и он не выдерживает.

Передернув плечами, Джа высвобождается из цепких рук.

– У меня шея на месте, правда. Не надо больше этого… мануального.

– Я и не собиралась, – Юля смеется, потрепав Джа по макушке, прячет руки в карманах драных джинсов. Ей льстит, когда признают силу. – Пап, зачем ты их ухрюкал?

Откуда-то слева Коса скрипит: «Сами попросили». С ним Юля никогда не пререкается.

– Я так и думала, – она двигает от соседнего столика стул, садится, закидывая ногу на ногу и полностью зеркаля позу Джа. – Ну ладно – Миха, он половину юности с автоматом, да на самогоне по горячим точкам, но ты-то, Джа, ты-то чего за ним гонишься?

– Спорный аргумент! – защищается Михаил.

Юля машет на него рукой и продолжает:

– Какая разница, куда вас из постели выдернули, и куда вы не успели, это не повод упиваться двум здоровым, красивым и пока еще умным мужикам, поэтому…

Иногда Михаилу кажется, что Юля знает о них все. Абсолютно все.

– Ну что ты, в самом деле…

– Ничего я! Сейчас Джа поможет тебе встать, и вы без пререканий, стройным шагом, напевая «Ребел Йелл», дойдете до дома. А я буду торчать, как герой, у окна и следить, чтобы вы дошли. Все ясно? А иначе…

– Ю-у-уль, – карусели в голове Михаила уже остановились, но перехваченный всухомятку бутерброд еще норовит покататься, хоть пивом заливай. – Не будь жестокой.

– Жестокой? Ха! Я знаю, что сделаю! Я выдам ваши телефоны девчонкам из «Эквитас». Хотя, нет. Давайте я вам еще бутылку принесу, упою, и позвоню им. Ох уж эти байкерши на вас покатаются. Сразу все вызнают: где родились, где крестились, на что в детстве заводились. Размеры мозгов и членов как на ладони! Халявная шоу-программа посетителям.

Михаил болезненно кривится.

– Не надо, сейчас уйдем. Спать… Юль! Все-таки ты жестокая!

– И коварная, – вторит Джа.

– Да пожалуйста, – ухмыляется она, теребя длинную прядь. – Все, встаем по команде. Раз-два, встали!

Первым подрывается Джа, и видно, что он пьян немногим меньше друга. Шаг назад, будто по инерции вслед за откинутой со лба челкой. Юля закатывает глаза, переключает внимание на Михаила.

– Тебе помочь?

– Нет, я сам.

Настоящий солдат способен идти, ползти, бежать и стрелять, попадая точно в цель, даже едва держась на ногах. Поэтому Михаил поднимается сам, подхватывает дезориентированного Джа и, наклонившись, тыкается губами в прохладный лоб Юли.

– Ты хорошая.

Девушка отмахивается смущенно и, Михаил уверен, провожает их взглядом до выхода.

На улице свежо и солнечно. Нет привычной для Икстерска духоты и асфальтовой пыли, видно, ночью шел дождь, а они и не заметили. Джа перебирает ногами, но Михаилу все равно кажется, что он тащит друга на себе. Тяжелый. Тощий, но тяжелый. Будто ответственность пророка, как душа, имеет вес. И отнюдь не девять с половиной граммов.

– Я тебя все равно никогда внутрь не пущу.

Джа останавливается, оскорблено выпячивает нижнюю челюсть и рвется из рук. Дорога в шаге от них, но Джа в сторону машин даже не смотрит. Хорошо, что Михаил сильнее и может удержать.

– Джа, да подож… Джа, не трепыхайся, блин, слушай, что говорю. Давай лучше я тебе буду фотки приносить. Идет? Сам сфотографирую не только морду – полностью все тело, а ты потом посмотришь. Договорились?

Мимо с грохотом проносится грузовик. Дым из выхлопной трубы застилает дорогу, от задних колес по асфальту к ногам скачут мелкие камушки. Джа смотрит вслед машине до тех пор, пока громыхание габаритной туши не теряется в реве других двигателей и дневной уличной суеты.

– Давай попробуем так, – отвечает он. И Михаил, наконец, может выдохнуть.

До дома остается метров двадцать. Виски сдавливает такая тяжесть, что впору петь Юле дифирамбы за своевременное изгнание из бара. В который раз ее радар алконормы спасает от перегрузок. Теперь бы выспаться.

Два дня передышки невыносимы, если следующий вызов потенциально избавит от кошмара.

От нечего делать Джа на кухне печет оладьи.

– И охота тебе с этим возиться? – Михаил садится к столу, смотрит на горку румяной стряпни в керамической миске.

– Либо оладьи, либо расхуяченные в крошку посуда, телевизор, твоя невъебенная китайская ваза. Выбирай.

– Она не китайская, – зачем-то спорит Михаил.

В прошлый раз Джа разбил окно, но даже это не помогло успокоиться. После провала всегда и Михаилу-то наждачкой по душе скребет, а каково бывает пророку, видевшему самое страшное? Если б можно было выключить память. И воображение заодно, до кучи.

– Да без разницы! – запоздало отвечает Джа. Деревянная лопатка летит в миску с тестом, едва не опрокинув. Тухнет газ под сковородой с белыми непропеченными бляшками.

– Тебе помочь? – спрашивает Джа, остановившись на пороге мастерской. Руки на груди скрещены, плечом навалился на косяк. Всем видом показывает – его величество решило снизойти до холопа пока самому заняться нечем.

Ворота распахнуты в обе стороны, и по мастерской насквозь гуляет прохладный воздух, разбавляет маслянисто-бензиновый дух мотопарка.

Старик Днепр почти готов к покорению новых трасс, осталось только навести марафет и можно отправлять на выданье. Обвесы, готовые к покраске, болтаются на специальных тросах, спущенных с потолка.

– Ну помоги.

Михаил выкатывает в центр мастерской складные ширмы из растянутого на деревянных рамах плотного целлофана, покрытого разноцветными слоями краски. Вместе с Джа они расставляют их вокруг обвесов импровизированным периметром покрасочной зоны.

– В какой цвет заливать будешь? – спрашивает Джа, подбоченившись.

– Он по документам черный, таким и останется, – достав респиратор с двумя фильтрами, Михаил надевает его на шею как брутальное ожерелье. Шарит в ящике, выбирая баллон с нужной грунтовкой. – Надо только придумать аэрографию какую-нибудь. Что-то мощное, внушительное, но без агрессии. И чтобы коляска с баком перекликалась.

Джа критически оглядывает голый скелет мотоцикла.

– Надо подумать.

У ворот шумно паркуются несколько авто. Ни звонка, ни предупреждения.

– Побудь здесь, – говорит Михаил, передавая пророку респиратор. А сам идет к выходу.

В проем ворот виден полосатый бок патрульной машины и запускает в инквизиторе режим тревоги. Поддался блажи, потерял бдительность, распахнул ворота, заходите, гости дорогие, берите нас с потрохами. Михаил мысленно ворошит память, ищет, где мог проколоться, раз вычислили. И немного успокаивается, заметив рядом седан с прицепом. На таких за преступниками не гоняются.

– Доброго дня, Вячеслав Геннадьевич, – громко здоровается Михаил. – Чем обязаны?

Подтянутый генерал-майор, быстро полысевший от бюрократии за год на посту начальника икстерской полиции, крепко жмет Михаилу ладонь. По левую руку от него бычится перекачанный отпрыск, по правую беспристрастно сканирует округу рядовой полицейский, видимо, из патруля.

– Неприятная оказия случилась с мотоциклом, – сообщает генерал-майор, высверливая во лбу Михаила третий глаз.

Выступив вперед, его сын орет:

– Я чуть не убился!

– Мы обратились к вам по рекомендации, – напоминает генерал-майор, игнорируя истерику младшего. – И вы нас подвели.

– Что именно случилось? – спрашивает Михаил, вспоминая, из какого хлама восстанавливал спортбайк за наклейку «Неприкасаемых».

– Внезапно вышли из строя тормоза. Хорошо, что это случилось на дрифт-площадке, а не посреди трассы. Вы понимаете, чем могла закончиться ваша оплошность?

У Михаила сосет под ложечкой. Предупреждал ведь Джа, любая проблема с «неприкасаемым» байком станет их оплошностью, потому что – попробуй, докажи. Кто здесь мастер, кто гайки завинчивал и запчасти проверял перед тем, как поставить? А упрешься, отстаивая свою правоту, и мигом попадешь в прицел всех камер наблюдения по городу. Все равно, что с красным флагом кататься, можно сразу с очередного подвала – в участок, чтобы два раза не переобуваться.

Им так нужны были привилегии, обещанные за хорошую работу, что Михаил пошел на риск из-за твердой уверенности в своих руках и знаниях. И где-то дал сбой. Теперь нужно выкрутиться с минимальными потерями. Самое главное, даже если виноват – нельзя падать ниц и бить челом. Растопчут.

– Кто-нибудь пострадал? – спрашивает Михаил ровно.

– Я пострадал! – мелкий снова бросается на Михаила, но отец выставляет перед ним руку, сдерживая.

– Все обошлось испугом и царапинами мотоцикла. Но… Михаил? Правильно помню? Я хочу знать, во-первых, как вы допустили такую серьезную поломку, во-вторых, как быстро вы сможете полностью восстановить мотоцикл.

– Давайте его сначала выгрузим. Джа! – кричит Михаил вглубь гаража. – Принеси документы по байку Вячеслава Геннадьевича.

Присутствия в гараже посторонних Михаил не терпит, поэтому осматривает мотоцикл прямо на улице, благо старенький подъемник всегда дежурит у «клиентских» ворот. Проблема видна с первого старта, но на всякий случай Михаил проверяет – уровень тормозной жидкости в норме, тормозные диски на оба колеса люфта не дают. Он просвечивает фонариком тормозные колодки в щель между суппортом и диском, извинившись, ныряет в мастерскую за инструментами.

– Если я правильно помню, – говорит Михаил, пристраиваясь к переднему колесу с щипцами. – Вы приносили несколько запчастей для замены. Напомните, что именно?

– Фару, поворотники, – через губу перечисляет младший. – И свечи.

– Еще тормозные колодки, – добавляет Джа, сверяясь с актом приемки работ.

– Да, и колодки. Мне братишка привез новые только с завода.

– Джа, сверь маркировку, – Михаил передает вынутую колодку и поднимается, вытирает пальцы вафельным полотенцем, заткнутым за пояс.

– Все совпадает, – Джа разворачивает к генерал-майору планшет с документами, показывает пальцем точное совпадение маркировки на детали с актом и переворачивает колодку фрикционной накладкой вверх.

– Я не знаю, как нужно ездить, чтобы сточить колодки в ноль, – Михаил в упор смотрит на отпрыска, вжавшего голову в массивные плечи. – Новые купите и принесете сами, заменю бесплатно. Могу подсказать магазины, где продают качественные. Что до покраски – это по полному прайсу. И взять смогу только через две недели.

– Ясно, – сурово резюмирует генерал-майор. Разве что подзатыльник отпрыску не отвесил. – Спасибо, парни. Этот сезон на своих двоих походит. Мои вам извинения.

– Все нормально, – уверяет Михаил, пожимая ему руку. – Рабочие моменты. Если будем полезны, обращайтесь.

Пока искалеченный байк грузят обратно в прицеп, Михаил аккуратно выспрашивает генерал-майора о новостях. Если верить полиции, в Икстерске царят тишь да гладь, образцовый городишко.

Похоже, пророк с инквизитором вырывать людей из рук извергов ныряют в другое измерение. Не иначе.

Когда эскорт снимается с места, Михаил возвращается в гараж и запирает ворота на все засовы.

– Словил нервяк при виде патруля? – язвит пророк, укладывая документы в файл. – Мих, с этим надо что-то делать. Так не может продолжаться вечно.

– Может – не может, – психует Михаил, натягивая респиратор. – Если ты знаешь, что делать – иди и сделай. А мне работать надо.

– Знаю, и сделаю! Для начала, куплю нормальный фотоаппарат.

Если в голову пророка засела дурь, выбить ее невозможно даже кулаками. Проще самому успокоиться и смириться. В такие моменты Михаил жалеет, что когда-то бросил курить.

«Это закон подлости, Мих, самые клевые камеры такие огромные. С ними таскаться будет неудобно». На полупрофессиональную мыльницу уходит стоимость ремонта двух байков.

«Мих, вдруг жертвы и правда помечены? Прикинь, мы же сможем их предупреждать до моих приходов». Если Джа не грызет шоколад, он грызет ногти. Обертки от молочных плиток шуршат даже в тапочках по утрам.

– Мих, а если это можно прекратить, ты хотел бы больше не…

– Джа! Я могу в любой момент завести Нортон и свалить к ебеням от тебя, твоих приходов и твоего блядского нытья – в первую очередь!

– Ладно тебе, не ругайся.

К исходу третьего дня Михаил готов убить кого-нибудь без всяких пророчеств.

Он находит Джа на полу ванной, мокрого и голого, в крови из рассеченного лба. Хорошо, что пророк успел приоткрыть дверь до полного провала в ирреальное. За шумом старенькой душевой кабины Михаил не расслышал бы и криков.

До места «икс» минут двадцать езды, но Джа видел, что расправа будет недолгой. Жертва – парень крепкий, не чета убийце, который не позволит оглушенному арматурой прийти в себя. Значит, придется спешить как никогда и наплевать на осторожность.

Почти полночь. Банальная подворотня – тупик между старыми домами, чьи жильцы привыкли заглушать телевизорами тревожные звуки улицы. «Сам нарвался» – любимая отговорка, и верная для семи случаев из десятка. Большинство.

Михаил бросает мотоцикл на обочине и, свернув за угол, сразу замечает в мерцающем свете неисправного фонаря обоих. В переулке даже теней нет, чтобы предупредили жертву о занесенной над бритым затылком арматуре. Только инквизитор.

– Ложись! Сзади! – орет Михаил, надеясь, что распознал «своего брата» правильно. По осанке, описанным Джа татуировкам на плечах, мягкому шагу. И переходит на бег, стягивая на ходу перчатки.

Не ошибся. Тот, кто был выбран в жертвы, пригибается, уходит влево, подставляя под арматуру тренированное плечо. Удар выходит инерционным, от того слабее, чем мог бы, но «жертва» кроет матом до чердака соседней многоэтажки. И, не останавливаясь, по той же траектории впечатывает кулак молотом аккурат в бритый висок нападавшего.

– С-сука!

– Все в порядке? – спрашивает Михаил, подбежав к месту разборки.

«Жертва», скрючившись буквой «Г», держится за плечо.

– Норм, вроде. Сустав на месте, – он отвел локоть назад, повертел им влево-вправо, убедиться, что плечо не выбито. Протянул руку для пожатия: – Макс.

– Михаил. Что с ним делать будем? – инквизитор кивает на распластанного бугая.

– Пусть отдыхает. С ментами связываться не хочу, таскаться к ним потом без толку. А тебе спасибо. Если б не увернулся, лежать мне здесь.

– Всегда пожалуйста.

Михаил бросает последний взгляд на поверженного и ловит себя на мысли, что лежи спасенный рядом, сделать обещанные Джа фото было бы проще. Как склонить к фотосессии этого мужика в текущих обстоятельствах нет ни одной идеи.

– Послушай, дружище, – говорит Макс, – ты, похоже, мне только что жизнь спас. Предлагаю отметить этот факт вискарем.

Одна идея, похоже, вырисовывается.

– Я не один, – предупреждает Михаил. – И за рулем. Друг за углом мотоциклы караулит.

– А дома кто-нибудь ждет?

– Вообще-то нет.

– Тогда решено. У меня десятилетний Макаллан уже три года повода ждет. Его и распечатаем.

Спорить Михаил не стал.

Видеть Макса рядом с инквизитором для Джа настолько неожиданно, что он снимает шлем. Пожимая руки, пророк и бывшая жертва разглядывают друг друга, как экзотических зверей, с искренним интересом и едва сдерживая картечь вопросов. Это даже забавно.

– Сейчас затариваемся вискарем, – говорит Михаил, – и едем к Максу, упиваться за спасенную жизнь. Прости, брат, но одна бутылка на троих – это детский лепет.

– Говно-вопрос!

– Мы вообще-то за рулем, – напоминает Джа. Ему затея не нравится то ли из-за недопонимания плана, то ли из-за самого Макса, который в памяти пророка мертв, а в реальности сидит на корточках перед Нортоном Михаила и гладит золотистую надпись. Инквизитор успокоил бы друга, да палиться не резон при таких удачных обстоятельствах.

– До завтра протрезвеете, – обещает Макс и, подскочив с корточек, хлопает Джа по плечу. – Шлема на меня, значит, нет?

– Возьми мой, – уступает Михаил и дергает кикстартер. – Кстати, садись к нему, у меня тормоза барахлят, а твоя карма мне сегодня вообще не нравится.

Макс устраивается позади пророка, не найдя пассажирского поручня, обхватывает за торс. Конечно, Михаилу наплевать на карму, но поручней сроду не водилось на обоих байках, а обнимать себя инквизитор никому не позволит – еще напорются на один из ножей в ремнях под курткой. Объясняйся потом.

В квартире очень чисто и очень жарко даже для байкеров, привыкших в любой зной к коже. Но расчехляться перед незнакомцем гостям нельзя.

– Вот вы мерзляки! – Макс раздевается до пояса, хотя был в одной майке. – Миха, окно открой. Да, полностью. Спасибо, брат.

Вечерняя прохлада ветерком мазнула по загривку. Михаил не сглупил, забившись в дальний угол у окна. Джа, напротив, сразу уселся возле двери, и теперь пытается заправить отросшую челку за уши так, чтобы замаскировать набухшую на лбу кровавую ссадину.

– Ты женат? – резонно спрашивает Джа хозяина. Фартуки-прихваты-полотенца висят по всей кухне, полки уставлены приправами в баночках, и пепельница забита в угол подоконника, а не красуется во главе стола.

– Нет пока, – доносится из-за дверцы холодильника. Макс передает Михаилу контейнеры с закусками и уже мог бы накормить солдатский взвод. – Свадьба в ноябре.

– Но живете вместе?

– Четыре года. Четыре блядских года, ты можешь себе это представить? – он, наконец, захлопывает холодильник. И, водрузив на стол тарелку порезанной колбасы, упирается в него кулаками. – Я раньше у баб даже имя не спрашивал, а здесь – четыре года! Ахренеть!

– Я в шоке, – картинно закатывает глаза Джа. – А она нас не шуганет?

– Нееет. Сашка сегодня у подруги ночует. Они уже в дым, наверное, обе. Обзванивают стриптизеров. Так, у всех налито? Давайте, первая за встречу, а дальше, как пойдет.

Пошло хорошо.

– Зря вы в этом районе осели, – Михаил сожалеет искренне. Макс ему нравится. Пусть парень непрост и явно с военным прошлым (может, это и роднит двух бывших солдат), но Михаил по опыту знает – такой разборчив в друзьях и за каждого готов драться насмерть.

– Мы не осели, так перекантовываемся, – Макс криво улыбается, уставившись в салями. – Потом видно будет. Вы-то что здесь забыли, на ночь глядя?

– Покататься выехали, – быстро отвечает Джа. – А чем ты занимаешься?

– Работаю охранником в торговом центре, в этом… французском… блядь, никак название не запомню. Рядом еще салон «Порше». Братцы, какие там тачки! Я у них в Карреру сел покататься. Типа тест-драйв. Так в ней оргазм уже на старте.

– Представляю. Я копался в такой, – Михаил тянется за бутылкой, но к Джа она стоит ближе.

– Я налью.

– Вообще, сегодня я должен был работать. Меня вчера напарник подмениться попросил. Вот, блять, удружил. Да ладно, – машет Макс и не замечает, насколько больше виски в его бокале по сравнению с остальными. – А ты механик?

Свою порцию Джа и вовсе делит на два захода. Он не любит пьянки на чужой территории с чужими людьми из-за неизбежных, как похмелье, разговоров о личном. И Михаил принимает огонь на себя. Устраивается поудобнее так, чтобы надежно упираться плечом в стену, не греметь арсеналом, дотягиваясь до стопки, и чувствовать, как ветер обдувает спину. Он забалтывает Макса до сакрального вопроса «где служил?» и сужает опрятную кухню маленькой квартиры до двоих слишком молодых для «бывших» солдат.

Теперь Джа спокойно разливает только на пару. Макс уходит в нокаут к началу третьей бутылки, уснув прямо на унитазе. А Михаилу не сразу удается достать смартфон из кармана. Для него ночь переключается в режим слайд–шоу.

Скатерть в шотландскую клетку.

Карман на водительском кресле такси.

Родная подушка в цветочек.

– Джа, Нортон.

– Я перегнал уже, дрыхни, вояка.

Беспамятство.