Kitabı oku: «И грех, и смех», sayfa 6
Войдя в прихожую, он небрежно бросил школьную сумку на полку вешалки. В гостиной было
тихо и горел свет. Не желая видеться с кем бы то
ни было из домашних, он прошел в свою комнату и плюхнулся на кровать лицом вниз. Его воображение рисовало ему улыбающееся, неотразимо
красивое лицо Наташи, и ему с болью приходилось
осознавать, что появилась проблема и угроза, повисшая в воздухе.
Он не услышал, как отворилась дверь и в комнату вошла мать.
– Илья, – позвала мама взволнованным голосом, подойдя к кровати. – Что случилось?
Илья съежился от ощущения того, что мимо
мамы не могли проходить даже чувства, не то
что драка. Телепатия или хрен его знает что. Если
люди не донесут, то это сделает птица, муха, ветер… Илья встал, и он увидел, как ее глаза стали в
ужасе округляться.
– Это что такое? – спросила мать, протягивая руку
к глазу сына, где темнел синяк. – Кто это сделал?
– Упал, – сухо ответил Илья, ощупывая рану.
Мать недоверчиво сказала:
– Не верю. Скажи мне, кто это сделал, или я
сейчас же иду в школу.
Илья знал, что мама не шутит.
– Я подрался с Козловым из-за девушки, – гордо произнес он. – Он тоже получил свое.
Мать ужаснулась.
– Зачем ты с ним связался, сынок? – сказала
мать. – Он же бандит и здоровый, как взрослый
мужик.
110
– А мне плевать, – произнес Илья. – Все будет
так, как решит она.
– А что, кроме нее никого нет в поселке?
Илья громко начал хохотать, забыв про все неприятности.
– Есть, мама. Есть, – сказал он, улыбаясь, – есть
еще Света, Юля, Катя и кое-кто еще. Но мне нравится другая. Ее зовут Наташа. Понимаешь?
Вошел отец с газетой в руке. Он суровым взглядом осмотрел сына с ног до головы. Мать, переведя
взгляд на отца, проворковала:
– Представляешь, подрался с Козловым из-за
девушки.
Отец сказал:
– Надеюсь, ты не остался в долгу.
– Надейся, – ответил Илья, – хотя учитель по
физике нас учил другому. Он любил говорить:
«Если вас кто-нибудь ударит, то по законам физики вы наносите ему удар такой же силы. Так что
можно не отвечать».
Весна заканчивалась, экзамены приближались.
Стояла прекрасная погода. Тихо уходили вечера.
Шумел ветер, нагоняя теплый воздух с юга.
Илья, сидя на перилах, заметив Наташу, попытался поймать ее взгляд, но тщетно – каждый
раз он наталкивался на полное равнодушие с ее
стороны. Он не мог знать причину такого поведения. Другие липли к нему, а он все время думал о ней.
– Слышишь, Наташа, – делилась ее подруга самым сокровенным, – я, кажется, влюбилась.
– Да ты что! – восхитилась Наташа, оглядываясь на подругу. – И кто этот счастливчик?
Света прищурилась.
– Догадайся с трех раз, – она тихо хихикала.
– Не могу, сдаюсь, – ответила Наташа.
111
– В Илью, – выговорила Света и застыла, ожидая ее реакции.
Наташа отвела взгляд.
– Поздравляю, – сердечно произнесла она. – У
тебя все будет хорошо.
– Не будет, – грустно возразила подруга.
– Почему?
Света молчала.
– Почему? – повторила она свой вопрос.
Света собралась с духом, втягивая воздух в легкие.
– Потому что он любит тебя.
Наташа застыла, она даже перестала дышать.
– И зачем ты мне об этом говоришь? – спросила
Наташа после минутного молчания.
– Извини. Я просто хотела узнать, почему ты на
него никак не реагируешь. Он отличник, красивый.
Я вижу, как он страдает, и мне его как-то жалко, –
Света говорила сердцем, тихо, вкрадчиво. – Может
быть, мне тоже не стоит питать к нему чувства, –
Света замерла с открытым ртом.
– Хм. Ты так говоришь, как будто чувство приходит и стучится в дверь, спрашивая: «Можно войти?» – произнесла Наташа. – Чувства никого не
спрашивают: они могут свалиться на голову как
снег. А что касается Ильи, признаюсь: я просто не
люблю ботаников.
– Ботаник? – с удивлением спросила Света. –
Он – ботаник?
Света не сводила глаз с Наташи.
– А ты не видишь? У него в голове одна учеба. Обходительный, чересчур вежливый. Мужик
должен быть таким, чтобы женщина чувствовала
себя как за каменной стеной, – уверенно закончила Наташа.
Выпускники десятого класса испытали от последнего школьного звонка все чувства, какие
только можно. Все были в упоении. Один Илья в
112
душе грустил от безответной первой любви, которая нежданно-негаданно свалилась на его голову.
Наташа больше общалась с Козловым, хотя все
время чувствовала на себе внимание еще пары. После разговора со Светой она внутренне не могла
продолжать игнорировать волны, исходящие от
Ильи. Несколько раз за вечер их взгляды пересекались. Илья готовился поступать в медицинский
институт в другом городе и отчетливо понимал,
что больше у него не будет возможности видеть
эти глаза, взгляд которых пронизывал его до глубины души и заставлял трепетать немало мальчишеских сердец. И ему приходилось тяжело
мириться с тем, что первая любовь становилась
первой неудачей в жизни.
Ликующей толпе на вечеринке не хватало чего-то еще – экстремального, необычного. И первым это уловил подвыпивший Козлов.
– Ребята, есть идея, – сказал он, обращаясь к одноклассникам. – Давайте, когда стемнеет, пойдем
на кладбище и напоследок пообщаемся с духами.
Всем это понравилось.
– Ура! Ура!
– Слышишь, Дима, – обратился к нему Удодов,
выйдя из толпы. – И это все?
– А что еще? – спросил Дима, не сводя взгляда
с его авантюристских глаз.
– Неинтересно как-то. Кладбище, темнота. Надо
сделать такое, чтобы запомнилось на всю жизнь. –
Его глаза сверкали неясным торжеством.
Дима тупо уставился на друга. Маленький, хитрый, скользкий.
– Я знаю, ты что-то придумал. Говори.
Удодов придвинулся поближе и на ухо шепнул:
– Давай попугаем всех.
Дима продолжал молчать, не улавливая мысль
друга.
– Как?
113
Губы Удодова растянулись в усмешке.
– Очень просто, – сказал Удодов. – Я незаметно ухожу домой, беру белую простыню, прищепку,
мыльницу и вату, намоченную спиртом. Спрятав
все это в сумку, иду на кладбище заранее. Улавливаешь? Потом, когда толпа дойдет до середины
кладбища, я накидываю на себя простыню, скрепив
ее на шее прищепкой. Подношу зажженную вату в
мыльнице под подбородок и выхожу из-за могилы.
И я начинаю выть. Ты представляешь, что будет?
Какой улет!
Дима, представив картину, пришел в восторг.
– Хорошо, – сказал он. – Но только давай я сделаю. Я больше тебя, и эффект будет больше. А ты
приведешь класс на кладбище.
Кругом гробовая тишина. Внизу, в двух километрах от кладбища, в поселке мелькали уличные
фонари на столбах, а вблизи хоть глаз выколи –
кромешная тьма. Дул ветер, принося волны тепла с
юга. Кругом надгробные камни и кресты – другой
мир из ужастиков.
Дима в парадных брюках и белой сорочке сидел
на корточках за высоким надгробным камнем, прижав к животу все приспособления, что он захватил
с собой из дома. Руки хорошо чувствовали белую
простынь и мыльницу.
Он с трепетом ждал, а класса не было. «Вот
черт. А что, если этот придурок Удодов решил подшутить надо мной? – думал он. – Они там балдеют,
а я, как дурак, – на кладбище. Ах, как смешно».
Наконец, Дима заметил кучку людей, вышедших из темноты под уличный свет. Он вздохнул
с облегчением, но, когда подумал, что придется
ждать еще много времени, его бросило в пот. С каждой минутой больное воображение уносило его в
другой мир. Ему ничего не оставалось, кроме как
ждать, когда это закончится.
114
Со стороны колхозного тока засвистел дрозд.
Дима тихо повернул голову в сторону тока, причем
глаза отставали от движения головы – его начала
пробирать жуть. Через секунду сова невдалеке ухнула, начала зазывать свою пару. Дима никогда не
думал, что у совы такой неземной голос, голос, от
которого пробирает дрожь.
В кустах возле забора что-то зашуршало и
подпрыгнуло. Ежик, заяц, лиса, куропатка? Черт
знает что.
Толпа приближалась, слышен был смех и громкий говор – через минуту они войдут в калитку.
Дима медленно встал и робко накинул на себя
простыню, пристегнув ее на шее прищепкой. Толпа зашла на территорию кладбища – смех прекратился. Тишина. Дима встал во весь рост, и ему померещилось, что кто-то сзади за ним наблюдает.
Подул ветер, раздался шорох, потом металлический звук и гулкий звук: кто-то упал за его спиной. Нервы Димы, которые были на пределе, не
выдержали, и он, страшно закричав, со всех ног
стремглав помчался навстречу толпе. Простыня
развевалась за спиной.
Толпа в ужасе заревела. Началась паника. Удодов, который был готов ко всему, но не к такой
ужасной сцене, повернул назад и начал убегать
впереди всех. Забор кладбища закончился, а он бежал и бежал. Через несколько секунд Козлов мигом проскочил мимо растерянной толпы и пулей
вылетел из калитки. Убегающий Удодов, который,
повернув голову, увидел догоняющее его чудище,
заревел диким голосом, споткнулся и упал. Козлов
перепрыгнул через друга и побежал дальше. Он
был уверен, что его вот-вот нагонят и растерзают.
Он добежал до света фонаря и остановился, не полностью отдавая себе отчет в том, что произошло.
В панике лишь одному Илье удалось сохранить
хоть какое-то спокойствие и рассудок. Он увлек
115
всех вперед за собой, взяв ситуацию под контроль.
Вдруг сзади раздался душераздирающий женский
крик, что подхлестнуло толпу к еще большей панике. Илья остановился и, преодолев в себе страх, побежал назад: кто-то из одноклассников нуждался в
помощи. Он в этот момент не думал ни о чем: в нем
уже работал инстинкт. В проходе между камнями
на земле он обнаружил распростертое тело в белом
одеянии. Оно стонало. Илья нагнулся с широко открытыми глазами и прикоснулся к нему.
– Ты кто?
– Помоги! – раздался знакомый голос любимой
девушки. Это была Наташа. Она подвернула ногу и
боролась со страхом и болью.
Илья подхватил ее и понес на руках от опасного
места.
Окно было открыто. Наташа молча наблюдала, как
скворец плел гнездышко на ветке сирени. Одинокая
пчела несколько раз залетела в комнату и вылетела.
«Потерял нюх, или мои лекарства внесли суматоху в
его нюх и он потерял ориентацию», – подумала Наташа. Ветер приносил в комнату приятные запахи июня
– самого любимого месяца. Она тихо лежала на кровати, перебирая в памяти недавние события. Ее перевязанная нога покоилась на стойке кровати.
Вошла мать с чашкой чая на блестящем железном подносе и села у подножья кровати. Она
улыбалась.
– О чем думаешь, дочь? – спросила Лидия. – У
тебя такой мечтательный взгляд.
– Об Илье, – проговорила благоговейно Наташа
после длительной многозначительной паузы. – Он
спас меня: если бы не он, я бы умерла от страха
или стала инвалидом. А твоя «каменная стена»
рухнула. Сразу же. Они бежали как трусы. Так что
намотай себе на ус, мама: сильный духом сильнее
сильного телом.
116
НЕ ПЛЮЙ В КОЛОДЕЦ,
ИБО ОН МОЖЕТ
ПРИГОДИТЬСЯ
– Пато! – позвал Николай молодого племянника, чтобы распорядиться на сегодняшний
день. – Ты берешь бричку и едешь за провизией
в село. Понял?
– Нет, – грубо ответил Пато. – Не понял. Я как
мальчик на побегушках: то туда, то сюда. Надоело.
Ты кайфуешь с друзьями – то одних кормишь, то
других. А я вкалывай – барана заруби, шашлыки
приготовь… – На его щеке дергалась мышца.
– Ты что, не понимаешь? – повторял ему правду
Николай. – Эти козлы, которых я кормлю и выпаиваю, могут устроить нам проблемы. Например, выдворить кое-кого из России в Грузию за отсутствие
документов. То, что я делаю, тоже работа. Валяй.
Джамал же, младший брат Николая, худой, прежде чем выйти и освободить овец из база, целый
час искал солдатскую фляжку для воды. Он ее искал везде, по всем комнатам, но тщетно: она словно
канула в Лету.
– Николай! – крикнул он бригадиру, будучи не
в силах сдерживать свой гнев. – Кто тронул мою
фляжку?
– Что? – спросил Николай спросонья. У них
вчера были высокие гости то ли с таможни, то ли
из ментовки – Джамал их с трудом разбирал, для
него они были просто гостями, и чихать он хотел
на их регалии, как учил его искушенный в таких
вопросах друг Мансур. А Николаю пришлось с
ними провозиться чуть ли не до утра.
– Я говорю, мою фляжку не видел? – громко
проорал Джамал, подойдя близко к окну.
117
– А я говорю – нет, – крикнул Николай. – Не
знаю. Она в одно время была в руках у офицера.
Джамал махнул рукой, повесил на бок пастушескую самодельную кожаную сумку, в которой он
брал с собой припасы, и удалился, бормоча под нос
проклятия. Приблизительно так начинался его рабочий день уже не один десяток лет.
Он взмахом руки откинул плетеную изгородь,
закрывающую проход из база, и, покрикивая, стал
выгонять стадо на пастбище. Проходя мимо окна,
за которым продолжал досыпать Николай, он еще
раз крикнул, чтобы умалить досаду:
– Скажи своим друзьям, пусть вернут мою
фляжку.
– Хорошо, хорошо, – согласился Николай. – Ты
хоть возьми с собой баклажку с водой.
– Нет, – сказал Джамал, затаив обиду. – Не возьму. – И ушел в поле.
Через час, когда он добрался до дороги, его начало тошнить. Он рыгнул, затем ушел под мост,
зная, что там осталась лужа воды от недавно иссохшей речки: ему нужно было промочить горло.
Когда он нагнулся к воде, его вновь затошнило и он
рыгнул туда. Потом, с секунду постояв с сожалением глядя на воду, выбрался наверх.
Пато, тридцати пяти лет, с круглым лицом и
широкими плечами, на бричке еще утром уехал за
провизией в село через перевал. Он купил десять
буханок хлеба, две упаковки сигарет, крупы и сахар. Он не забыл купить несколько бутылок левой
прохладненской водки из-под полы, потому что без
акциза водка намного дешевле, чем с акцизом, а содержание одно и тоже. На выходе недалеко от магазина старая бабуля в красной косынке торговала
соленьями, разложив их вокруг себя. Пато скользнувшим взглядом заметил хрен, который он обо-
118
жал больше всего на свете: он не мог есть ни мясо,
ни хинкали и ничего другого без него.
– Хороший хрен? – спросил Пато у бабули, слезая с брички.
– Отличный, – похвалила бабуля. – Попробуй,
сынок.
Пато снял с банки пластмассовую крышку, понюхал, пригубил и отдернулся, как от оголенного электрического провода, – настолько был сильный хрен.
– Отличный, – повторил Пато. «Я еще поиздеваюсь над кое-кем, – подумал Пато, имея в виду
Николая. – Я намочу кусок хлеба и неожиданно
запихну ему в рот вслед за водкой. Я покажу ему
сладкую жизнь».
Джамал с отарой овец через два часа был далеко от кошары, на склоне соседней горы. Жажда в
нем, по мере того как солнце поднималось ввысь,
становилась невыносимой. Его губы иссохли, тело
изнемогало от жажды. Он на секунду представил
полчища жаждущих войск, пересекающие неизвестные безводные чужие просторы, и как воины,
умирая от жажды, выпадают из рядов. «Мне легче, – успокаивал себя Джамал. – Я могу в крайнем
случае выйти на дорогу и попросить у водителей
проезжающих машин. Или под мост. Нет, под мост
не пойду: я туда рыгнул, черт возьми.
Джамал не мог больше терпеть и направил
овец в сторону моста. Он остановил две машины,
но воды у них не оказалось. Он сверху заглянул
под мост. Вода блестела, притягивая его как магнит. Но нет!
Солнце беспощадно жгло землю, траву. Овцы
толпились на лужайке возле дороги, учащенно
дыша и засунув головы друг под друга. Дорога, соединяющая две сопки, была пуста. У Джамала начиналась паника: ноги в сапогах горели, лицо жгло,
тело вспотело.
119
Через минуту на свое счастье Джамал увидел
спускающуюся с горы бричку Пато. «Мое спасение, – подумал он, облизнув иссохшие губы. – Ну,
быстрее же, – мысленно подхлестывал он Пато,
который полз как черепаха». Он задышал ровнее
оттого, что скоро он приложит к губам пластмассовую баклажку с холодной минеральной водой. «Я
люблю «Новотерскую» воду, но пойдет и другая», –
думал Джамал.
Когда Пато, скрипя колесами и дребезжа железяками, добрался до моста, Джамал вышел на
дорогу.
– Дай воды! – сказал он. – Я умираю.
Пато со смешком ответил:
– Нету.
У Джамала сердце забилось, как молот о наковальню, и он замер, настигнутый ударом судьбы.
– Но, если хочешь, у меня есть томатный сок, –
предложил Пато, лукаво улыбаясь.
Джамал оторопел.
– Давай хоть что-нибудь, – повелел он, сделав
шаг надежды навстречу бричке.
Пато протянул ему банку с красной жидкостью.
Джамал сорвал крышку с трехлитрового баллона, поднес его к губам и опрокинул жидкость в
горло. Пато замер, предвкушая трагическую сцену.
Все случилось в считанные секунды.
Джамал отбросил банку, которая разбилась на
дороге вдребезги, захрипел и упал.
– Воды! – хрипел Джамал. – Воды!
Пато, не ожидавший такого поворота, пришел
в ужас. Он спрыгнул с брички, прихватив с собой
ведро, и пустился под мост. При этом его кепка
упала, штаны сползли. Он, черпнув из лужи ведро
воды, быстро поднялся наверх, держа одной рукой
штаны. После нескольких огромных глотков Джамалу стало легче: он кашлял и отхаркивал.
Когда он пришел в себя, спросил:
120
– Ты где воду взял? – Он еле сидел, глаза слезились.
– Как где? – спросил Пато. – В луже под мостом.
Джамал тяжело задышал.
– Идиот, – выпалил он. – Я туда рыгнул.
Пато засмеялся.
– Нечего было туда рыгать, – произнес Пато. –
Ты знаешь, есть русская поговорка: «Не плюй в колодец, ибо он может пригодиться».
121
С ЧУЖОЙ ЛОШАДИ
СЛЕЗАЮТ ПОСЕРЕДИНЕ
РЕЧКИ
В конце июня выдался прекрасный день. Селение Исган Ярак с восходом солнца быстро оживало. Первым делом люди спешили в сараи, чтобы
надоить молока и отпустить коров на выпас в центре села, откуда они начинали дневное шествие по
сочным лугам. Коров в селе уже давно пасли по
очереди.
Сабир, учитель сельской школы, с круглым лицом, ровными бровями, прямым носом и с вечной
усмешкой на губах, гнал свою корову на выпас с
палкой в руке и сумкой, небрежно перекинутой через плечо. У него сегодня самый мрачный день в
жизни: пришла его очередь. Еще за несколько дней
до этого Сабир начинал нервничать, представляя
день, когда он будет бегать за чужими коровами с
загаженными костлявыми крупами с самого утра
до самого вечера. Это он ненавидел с детства, когда ему приходилось помогать деду. За это он не
любил молоко и все виды его переработки, в том
числе и айран.
Корова, подгоняемая хозяином, шла не торопясь, шатая массивным крупом из стороны в сторону и всем весом наступая на широкие набухшие
копыта.
Сосед, Джамал, с квадратным лицом, холодными глазами и шутливым характером, увидев
Сабира, остановился, чтобы подождать его и идти
вместе. Заметив на лице Сабира мину, готовую
взорваться по любому поводу, решил поддразнить:
– Хорошо смотришься, однако – как настоящий
пастух.
– Да пошел ты! Лучше бы нашел кого-нибудь,
чтобы пас за деньги, – парировал Сабир.
122
– Кстати, – произнес сосед, сдвинув брови. – Я
вчера был на похоронах в Межгюле и слышал, что
там есть один человек. Профессиональный пастух,
между прочим. Магарыч с тебя, если получится.
Сабир раздраженно спросил, нахмурившись:
– Ты не мог это сказать еще вчера?
– Ну ничего. Через месяц наступит твоя очередь
еще.
– Ладно, – фыркнул Сабир, – сейчас дойдем до
годекана и с народом обсудим, как быть. А то и
вправду, сколько можно это терпеть – я действительно начинаю чувствовать себя пастухом, раз думаю об этом тридцать дней в месяце, а не учителем
математики. Мне надо беречь нервы для школы.
– Будут противники, – вставил сосед. – Первый –
твой коллега Селим, у которого три коровы и три
взрослых сына, которые с удовольствием ходят пасти. Что он будет деньги выкидывать? Такие еще
найдутся.
Действительно, Селим и еще несколько человек
воспротивились.
– Да я знаю этого типа, – сморщив лоб, нервно
начал Селим, со строгими чертами лица. – Он несерьезный и ненормальный, и как можно доверить
ему целое стадо – возьмет и загонит в Черный лес,
и что потом?
К счастью для Сабира, такие дела в селе решали
большинством голосов, и народ согласился отправить к пастуху трех представителей во главе с Джамалом, чтобы согласовать все детали предстоящего
договора.
Сабир, убедившись, что к следующему разу он
сможет снять с себя тяжелую обузу, с поднятым
настроением увел стадо, временами покрикивая:
«Гей, гей, чтобы вас волки сожрали». Он вернул
губам былую усмешку.
123
Красный «жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они
завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора.
Джамал постучал.
Дверь открылась, и на них уставилась пожилая
сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный
платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши.
Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до
головы.
– Вам кого?
– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и
мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?
– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза
забегали. – Сейчас позову.
Во дворе, который был аккуратно подметен,
бродили жирные куры и горделиво разгуливали
петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на
морде.
Спустя минуту к калитке приблизился Аюб –
тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице
брови производили жалкое впечатление.
– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку
поздоровался. – Может, пойдемте домой?
– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб,
нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.
Он, словно в оцепенении, некоторое время не
сводил глаз с Джамала.
Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.
– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.
– Например? – Джамалу стало интересно.
124
– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…
– А что, они не платили?
– Платили, но не вовремя, – с достоинством
произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.
– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал,
и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у
него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку».
В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из
дому на работу в одно и то же время с точностью
педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял,
ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не
знали его раньше.
Больше всех радовался Сабир: из его жизни
ушла самая серьезная проблема его быта.
Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет,
начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел
получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.
Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.
– Ты что собираешься делать?
Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:
– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.
Джамал засмеялся.
– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано
это делаешь.
– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя
есть что сказать?
Джамал с подозрительной улыбкой на лице искоса смотрел на соседа. Тот уже доставал спички
из кармана.
125
– Что-то этот Аюб мне не понравился с первого
взгляда, – заключил Джамал. – От него можно ожидать что угодно.
– Да ладно тебе, – не хотел Сабир с ним соглашаться. – Нормальный парень. Он уже почти двадцать дней исправно делает свое дело. – Он зажег
спичку.
– Может, пока не надо, – произнес Джамал. – Не
делай этого.
Сабир ничего не хотел слышать, хотя сомнения
Джамала вывели его из душевного равновесия. Он
бросил спичку на кучу, и все с хлопком вспыхнуло.
На календаре тридцатое июля. Полдень. Жарко
и душно. Аюб согнал стадо к роднику на пойло.
Животные, попив воды, шеренгой тянулись наверх,
лениво отмахивая хвостами оводов; тяжело дыша,
выпуская из ноздрей пар, преодолевали короткий
подъем к месту водопоя, где высокие ореховые и
грушевые деревья бросали прохладные тени. Буйволы, мыча, ложились в трясину возле родника.
Аюб выкриками увлеченно регулировал ответственный момент пойки: большие животные могли
пободать слабых или рогами могли нанести травмы друг другу.
Через несколько минут Аюб со вздохом опустился под раскидистую крону орехового дерева.
Потом он, подтянув к себе сумку, отработанным
движением левой руки откинул ее подол, доставая
хлеб, сыр и металлическую солдатскую флягу с холодной водой из родника. Пообедав, он прижал голову к стволу дерева и уснул мертвым сном вместе
со своим стадом.
Через некоторое время его сон неожиданно прервали вспышка молнии и раскаты грома – началась
гроза. Аюб быстро достал из сумки болоньевый плащ
и накинул его на плечи. Он наблюдал, как жирные
капли дождя ударялись о гладкую зеленую поверх-
126
ность толстых ореховых листьев, ручьем сползали
по их середине на землю, покрытую низкорослой
зеленой травой. От земли шел пар. Ласточки весело
резвились, перелетая от одного дерева к другому.
Когда дождь прекратился, воздух стал таким свежим
и прохладным. У Аюба дух перехватило – он застыл,
глядя на небо, в котором кучевые облака, подгоняемые ветром, шли на юг по сине-голубому небу. Рай!
Когда Аюб, весь мокрый, пригонял стадо, Селим встретил его на окраине села.
– Гьапур-дава, – поздоровался Селим, протягивая руку. – Весь промок, брат? Тяжело тебе хлеб
достается.
– Да ничего, – ответил Аюб. – Дай сигарету, а
то мои промокли.
Селим, протягивая сигарету, сказал:
– Плохи дела, Аюб, – он посмотрел ему прямо в
глаза. – Народ не собирается давать тебе денег так
быстро, как ты хотел.
У Аюба задрожали руки, в которых он держал
горящую спичку.
– Не может быть, – отрешенно произнес Аюб. – Я
сегодня жду денег. – Он бросил долгий вопросительный взгляд на Селима, выдыхая из легких сигаретный дым. Селим молчал.
Утро тридцать первого июля. Стадо стоит в
центре села в ожидании пастуха. Его нигде нет. В
воздухе нарастает напряжение. Джамал неотрывно смотрит на Сабира, лицо которого стало чернее
тучи. Старейшина села достал из нагрудного кармана записную книжку, где велся учет денег и списка очередности. Оторвав взгляд от страницы, он
посмотрел на Сабира и произнес:
– Твоя очередь, Сабир.
Сабир негодовал:
– Я ни за что не пойду пасти коров, – решительно произнес он. – Я сейчас же поеду в Ме-
127
жгюл и привезу этого сукина сына сюда. Явное
недоразумение.
– Может, он заболел, – ехидно вставил Селим. –
Вчера после дождя он был весь мокрый.
Сабир с Джамалом открыли дворовую калитку
Аюба. Во дворе Джамал заметил совсем другую атмосферу: собака с диким оскалом рвалась с цепи, куры
не шествовали, как месяц назад, а летали, роняя перья.
Аюб появился в майке и недружелюбно посмотрел на гостей.
– В чем дело, Аюб? – гневно спросил Сабир. –
Ты почему сбежал, нарушив договор?
– Я? – Аюб высоко задрал голову. – Я? – Он
ткнул пальцем себе в грудь. – Вчера был последний
день месяца, и вы мне не заплатили. – Он нервничал и заикался.
Гости пришли в замешательство.
– Аюб, – вкрадчиво начал Сабир, – вчера не был
конец месяца. В июле месяце тридцать один день.
Тридцать один, – подчеркнуто добавил он.
Аюба это нисколько не смутило
– Это мне не интересно, – твердо сказал он, зло
покачивая головой. – Может, у кого-то в месяце сорок дней, а у меня тридцать. Тридцать.
Калитка захлопнулась так сильно, что штукатурка посыпалась на голову Сабира.
Джамал не выдержал и разразился громким басистым смехом, и смеялся до тех пор, пока слезы
не хлынули из глаз.
Сабир, растерявшись, застыл, не зная, что сказать.
Позже старейшина села, провожая Сабира пасти стадо, сказал:
– У нас есть поговорка, Сабир: с чужой лошади
слезают посередине речки.
128
ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ
После окончания второго семестра студенты
обретали свободу от учебы и каждый сам выбирал
себе занятие. Кто куда ехали: мой сосед по общежитию Аким собирался на родину в Африку, Педро
из Доминиканской Республики – в Японию, чтобы
защитить очередной черный пояс по каратэ, – с
ума сойти! – а Диссонаяки из Шри-Ланки – в Англию, чтобы нарастить волосы на образовавшейся
на голове лысине, – я ему очень сочувствовал. Я
же выбрал строительный отряд и делал последние
приготовления для отъезда в Братск.
Я купил гимнастерку и краской, по единому
шаблону для всего отряда, наносил на ее спину
контуры меридианов земного шара с голубем –
символом мира. Все это время Аким, смугловатый
студент с черными как смоль волосами, молча сидел на кровати, отрешенно уставившись в пустоту.
– В чем дело, Аким? – спросил я, выпрямившись и держа губку с краской в руке. – Ты с утра
был такой радостный, что улетаешь домой, а сейчас на тебе лица нет. Может, поедешь со мной на
БАМ?
Аким дружески посмотрел на меня и изогнул
губы в усмешке.
– Проблема, – выпалил он. – Ты помнишь моего земляка Шарафа? Он в прошлом году окончил
учебу.
– Худой, высокий, веселый? – спросил я, вспоминая африканца.
– Да, – согласился Аким. – Он мне звонил сегодня. Он просил, чтобы я ему привез вина, – Аким
сделал паузу и посмотрел на меня. – А у нас там
сухой закон. Я не знаю, что делать.
– Ну ты же христианин.
– Какая разница, закон есть закон.
– Тогда не вези, – посоветовал я.
129
– Я ему обещал. Не одну, не две, а десять
бутылок вина, представляешь? А он обещал кому-то еще.
– Тогда отвези, – предложил я с иронией.
– Как?
– Очень просто, – сказал я. – Покупаешь четыре
трехлитровых банки с виноградным соком, с этикетками, сок выливаешь, а туда заливаешь вино.
А потом закатываешь их новыми крышками. Все.
Если попадешься – виноват завод. Ты помнишь,
как в прошлом году мы купили в магазине бутылку
водки? И что там было?
– Вода.
– Вот именно! Так что давай дерзай, парень.
Шараф в европейской одежде – в белых брюках,
в белых босоножках и сорочке – подкатил к дому
Акима на служебной машине (он работал главным
инженером на заводе). Дверь ему открыла мать
Акима, тетя Ария, вся укутанная в одежду: поверх
чадры видны были лишь глаза темного цвета и лоб
с копной седеющих волос.
– Шараф?! – удивилась тетя Ария. – Проходите.
Мы будем рады. Чай?
Шараф сделал несколько шагов во двор и остановился.
– Нет, спасибо, – произнес он. – Я зашел, чтобы
узнать, не приехал ли Аким.
– Нет, – взволнованно ответила Ария. – А что,
он уже должен был приехать?
– Не знаю, я ему звонил вчера, сказал, что вылетает, – сомневающимся тоном ответил Шараф. – Я
боюсь, что он может поехать в строительный отряд
в тайгу… – Шараф специально нагнетал обстановку, а то, не дай бог, Аким возьмет и поедет на БАМ
с разрешения мамы.
– А это что, опасно? Отряд, автомат Калашникова?..
130
– Нет-нет, – перебил ее Шараф, увидев, как напряглись ее заострившиеся черты. – Это студенты с
лопатами. Это не опасно, если тебя не укусит клещ.
– Тайга? Клещ? – прищурившись, переспросила
Ария. – Что это?
– Тайга – это высокие русские деревья, – начал объяснять Шараф, – а клещ это, – он выдвинул указательный палец, приложив большой, – это такая маленькая
