Kitabı oku: «Синдром мертвой невесты», sayfa 3
На этот вопрос, заданный самому себе, ответить было сложно. Но скоро необходимость отвечать отпала сама собой. Я услышал голос. Её голос. И тут же мои глаза открылись.
– Света?
Она лежала рядом со мной. Обнаженная, белокожая, красивая. В палатке было светло. Не так как днём, а так, словно что-то огромное освещает темноту снаружи. Я видел её лицо, залитое призрачным светом. Близко, как раньше, когда она была…
– Света! – снова воскликнул я, покрывая её поцелуями. – Ты жива! Как это возможно?
Света улыбнулась, обнажив ряд ровных фарфорово-белых зубов. Улыбка её вышла неестественной, натянутой, словно она и не рада была меня видеть. А я был рад. Очень рад. Тело моё отзывалось на её прикосновения. Я уже не мёрз, а горел, будто в лихорадке, сходя с ума от желания. Я хотел её так, как никогда не хотел до этого.
Она остановила меня, прижав холодный палец к моим губам.
– Пойдем, – глухо сказала она, встала и протянула мне руку, ледяную и бледную.
Я словно завороженный забыл обо всём и пошел следом за ней. Мы вышли из палатки, держась за руки, будто никогда не расставались. Я увидел, что над озером сияет огромная луна, изливающая серебро в воду, от чего озеро наполняется волшебным светом. Небо, черное и бездонное, поглотило все звезды, и луна на фоне черного бархата небес казалась неестественно яркой и большой.
Обнаженные, залитые лунным светом, мы шли по берегу. Камыши зашелестели, когда Света коснулась их рукой. Я увидел, что мы здесь не одни. Из озерной мглы поднимались белые фигуры. Послышался звонкий смех и плеск воды. К берегу приближались девичьи головки, украшенные цветочными венками. Света поприветствовала подплывающих девушек смехом и прокричала:
" Сюда, сестры мои! Он здесь!"
Я почувствовал себя неловко. Совершенно незнакомые девушки плывут сюда, а я стою абсолютно голый. И потом, какие сестры? У Светы не было ни сестер, ни братьев. Я как-то сник и весь съёжился, но Света как будто не заметила ничего. Зашла в воду и увлекла меня за собой. Я безвольно шел за ней, погружаясь в светящееся, переливающееся серебром озеро. Ноги уже не чувствовали дна и я поплыл, хотя плавать никогда не умел. Но, как бы то ни было, Света плыла и я плыл за ней.
Вскоре девушки, украшенные венками, окружили нас плотным кольцом и запели. Они пели какую-то заунывную песню на непонятном мне языке. Они пели и кружили вокруг нас, а Света улыбалась той же жутковатой улыбкой.
– Ты мой суженый, – сказала она и продемонстрировала колечко на правой руке.
– Да, – неуверенно проговорил я.
– Мы теперь всегда будем вместе, – продолжала она, улыбаясь.
Девушки тем временем запели ещё громче. Звучание их голосов раздражало.
– Да, – опять повторил я, совершенно утратив чувство реальности.
Она скрылась под водой, не сводя с меня остекленевшего взгляда. А я остался один в окружении жутких тварей. Да, это были уже не девушки. Вместо них появились какие-то пучеглазые существа с рыбьими головами, мертвыми помутневшими глазами, пучками спутанных волос, на которых громоздились венки из давно увядших цветов. Пасти их оскалились, обнажив острые мелкие зубы. Они хохотали, содрогаясь от смеха.
Страх накатывал на меня волнами. Я хватал воздух ртом, чувствуя, что задыхаюсь, а твари хохотали всё громче. Гогот этих чудовищ перешёл в ужасный рёв. Перед глазами замелькали их отвратительные рожи с разверзнутыми пастями и вывалившимися длинными языками. Я поймал себя на мысли, что сейчас мой череп разлетится на мелкие осколки или я сойду с ума, если это не прекратится.
Как только я об этом подумал, всё исчезло. Твари с рыбьими головами пропали, словно их и не было. Я остался один в окружении листьев кувшинки. Над озером сгущался непонятно откуда взявшийся туман. Он прибывал так быстро, что скоро полностью скрыл очертания берега и я не мог сообразить, откуда приплыл.
Я вспомнил, что всё это мне уже снилось, а может быть я и сейчас сплю. О, как бы я хотел, чтобы это было правдой! Я ощутил себя совершенно больным, психически неполноценным человеком, который не может отличить сон от реальности. Всё в голове моей перепуталось, границы яви и фантазии стерлись. Мне вдруг захотелось обратно в больницу, в свою серенькую палату, на коечку в углу, где я коротал однообразные дни. Тогда я хотя бы не боялся и почти не страдал, находясь в полубессознательном состоянии. Зачем я только полез в воду? Ведь мама меня предупреждала…
"Мама, мамочка! Она знала, что так всё и закончится! – горько подумал я. – Но откуда, откуда она могла знать?"
Вдруг из глубины озера поднялись большие пузыри, вода вспенилась и на поверхность вынырнула чья-то голова.
– Света? – обрадовался я.
Но это была не Света. Это вообще был не человек. Во всяком случае, не живой человек. Существо вынырнуло, схватило меня за горло ледяными цепкими пальцами, сдавило его и потянуло моё тело на дно. В последние секунды жизни я созерцал подводный мир, который обещал стать моим домом, моей вечной обителью.
Озерный дух тащил меня за собой, вниз, в глубину, во мрак. Его лицо (если можно так выразиться) стояло передо мной. Мы смотрели друг на друга, не отрываясь, словно не виделись тысячу лет и ужасно соскучились. Его мертвенно-серая кожа, покрытая чешуей, глаза навыкате с черными точками зрачков, тонкие бледные губы, растянутые в кривую улыбку – всё это и сейчас стоит перед моим внутренним взором. Я видел, как ускользает свет, оставшийся ярким пятном наверху, а внизу меня ждали холод и мгла.
Тонкие губы существа заколыхались, будто оно что-то хотело сказать мне, что-то похожее на слово «прости», но я невеликий чтец по губам, а потому могу ошибаться. Да и с чего бы озерному духу просить у меня прощения?
На всякий случай я тоже мысленно попросил прощения у мамы, у Серёги, который наверняка расстроится, узнав о моей нелепой гибели, и приготовился умирать. Но существо вдруг разжало пальцы и отпустило моё несчастное горло. Я в недоумении посмотрел на него, а оно лишь толкнуло меня наверх и отвернулось. Я понял, что он (всё-таки это был он) дарует мне жизнь, отпускает меня на волю и рванул наверх, собрав последние силы. Свет приближался ко мне, тьма отступала, но я чувствовал, что не успею, не вытяну, не смогу. Сознание помутнело, я отключился, так и не добравшись до поверхности.
*****
Я закашлялся. Вода изливалась из легких, носа, ушей, меня рвало пахнущей илом мутной жижей. Когда поток, наконец, иссяк, я откинулся на спину и уставился в небо. Как же рад я был снова увидеть небо, уже светлеющее, наполняющееся розовым золотом восходящего солнца. Как же приятно было снова вдыхать этот воздух, пахнущий прелой травой и мокрыми камнями, несмотря на дикую боль в истерзанных легких. Горло распухло и першило, но я всё равно был счастлив. Я вообще не помнил себя таким счастливым, словно бы до этого момента не жил, а спал и видел мутноватый сон про жизнь.
– Как ты? – услышал я голос Серёги.
Я, наконец, заметил его, сидящего неподалёку, сгорбленного, с поджатыми к груди коленями, в промокшей насквозь одежде.
– Что случилось? – с искренним недоумением спросил я.
– Ты тонул, – коротко ответил он.
– Тонул? Но как я оказался в воде? Почему я голый? Я ничего не помню.
Я судорожно рылся в своей голове, припоминая обрывки сна. Света, девушки в венках, какое-то чудовище, тянущее меня на дно. Всё это мне снилось. Но неужели я еще и хожу во сне?
– Я еле откачал тебя, – Серёгин голос вернул меня из размышлений в реальность. – У тебя сердце остановилось.
"Стало быть, я умер? – подумал я. – Умер и вернулся из небытия. Вырвался из лап смерти!"
Я осторожно встал. Кружилась голова, меня шатало, но я смог добраться до палатки, достал из рюкзака припрятанную пачку сигарет. Сел на поваленное сухое дерево, лежащее на берегу (прямо так, в чём мать родила) и закурил.
Курить я начал после гибели Светы. В больнице не курил, не мог. По утрам мучила тошнота, днём нужно было просить санитаров, чтобы выдали курево и я постепенно отвык, переломался. А сейчас захотелось снова. Рука, сжимающая сигарету, нервно подрагивала. Едкий дым впивался в больные легкие, в распухшее изнутри горло, по щекам текли слёзы, но я продолжал затягиваться и глубоко вдыхать.
Серёга молчал, сидел на берегу, задумчиво пересыпая мелкий белый песочек из одной ладони в другую. Он не бранил меня, не укорял за то, что я полез в воду, но его молчание было хуже всяких укоров. Уж лучше б вскочил, накричал, ударил, но только не это молчание. Он, верно, решил, что я совсем сбрендил. Хожу во сне и ничего не помню. А может быть, он считает меня самоубийцей? Думает, что я нарочно сиганул ночью в озеро, чтобы покончить с бренным существованием? Эх, Серёга, если б ты только знал!
Но Серёга ничего знать не мог. Он мирно спал в палатке, уверенный в том, что его лучший друг тоже спит и не делает глупостей. Как же рассказать ему про Свету, заманившую меня в озеро? Серёга, материалист до мозга костей, не поверит в этот бред сумасшедшего. Не поверит и окончательно убедится в моём безумии, если до этого и питал какие-то надежды.
– Ты видел его? – вдруг спросил Серёга.
– Кого? – удивился я.
– Озерного духа.
Я не поверил своим ушам. Но оснований думать, что Серёга разыгрывает меня не было. Всё-таки ситуация не располагала к шуткам. Вид у него был серьёзный и даже немного испуганный.
– Да, – сдавленно ответил я.
– Я тоже его видел.
– Он отпустил меня! – воскликнул я, воодушевленный его словами.
– Теперь ты свободен. Она больше не твоя невеста.
Сигарета в моей руке неумолимо тлела, а я сидел, открыв рот и выпучив глаза от изумления. В небе что-то громыхнуло, перекатилось и снова обрушилось на нас с грохотом. Полил дождь. Нескончаемым потоком, стеной, будто сверху открыли невидимый шлюз и выплеснули все запасы воды разом. Дождь хлестал по щекам, с глухим звуком барабанил по плоским листьям кувшинки. Озеро покрылось пузырями, забурлило. Вода заливалась в палатки, грозя затопить наши вещи.
Мы не пытались скрыться от этой водной лавины, спрятаться, надеясь остаться сухими. Просто сидели на берегу, прикрыв ладонями головы. Упругие струйки ощутимо шлёпали по лбу, целясь прямиком в глаза. Нам почему-то происходящее показалось смешным. Первым в голос заржал Серёга, я подхватил, вторя ему надрывным, переходящим в рыдания смехом. Мы смеялись и плакали. А дождь смывал наши слезы и уносил их с потоками воды в землю. Со слезами уходили, растворялись наши страхи, тревоги, пережитые кошмары, чтобы никогда больше не возвращаться.
Глава 2
За некоторое время до описанных событий…
Сергей переминался с ноги на ногу в ожидании встречи с другом. Он побеседовал с Петром Игоревичем, лечащим врачом Никиты, обсудил с ним его состояние и прогноз течения болезни.
Петр Игоревич считал, что причиной заболевания стал пережитый стресс, вызванный трагической гибелью невесты. Ну, это и ежу понятно, как любил говорить Серёжин отец, человек простой, далёкий от медицины. Самого Сергея новость о смерти Светы потрясла не меньше, чем Никиту. Поначалу он даже отказывался верить. Света всегда ему нравилась. Очаровательная, умная и очень добрая. Не девушка, а мечта. Если бы не друг, в которого Света влюбилась сразу и бесповоротно, Сергей и сам бы приударил за ней. Но дружба – это святое.
С друзьями у Серёги всегда было туго. В деревне, где он родился, дружить с сыном ведьмы считалось за гранью добра и зла. Это сейчас, соприкоснувшись с тайнами человеческой психики, изучив семейную историю вдоль и поперёк, Сергей понимал, что мама была больна. Но когда он был ребёнком, в их деревне никто и слыхом не слыхивал про психические заболевания, не говоря о том, чтобы их лечить.
Бесноватая, ведьма, невеста дьявола – каких только чудных прозвищ не давали матери жители деревни. Травили, плевали в след, обижали. А уж если кто захворает или мор нападет на скот, того и гляди убьют. Отец увез мать от греха в деревеньку поменьше, ту, что за рекой, рядом со сказочным сосновым бором. То была небольшая, богом забытая деревенька. Мама тогда была уже совсем плоха. Часто плакала и чего-то боялась. Говорила, что слышит голоса, которые рассказывают ей ужасные вещи, не дают спать по ночам и заставляют сделать плохое, богопротивное дело. И мама не устояла, сделала.
Отец вынимал её из петли два раза. Плакал, просил, уговаривал, бранил, но всё без толку. Сергей часто думал о том, почему отец ничего не делал, не спасал её. Глубоко в душе он винил отца, хоть словом ни разу не упрекнул. Он видел, как тот страдает и мучается, как мужественно несет свой крест. Отец так и говорил:
"Настенька – мой крест, мы с ней навсегда связаны, и в горе, и в радости, и в здравии, и болезни, пока смерть не разлучит нас".
Как спасти мать, Сергей тогда и сам не понимал. Отправить её в город на лечение в психиатрическую больницу никому просто не приходило в голову. Отец никогда на такое и не согласился бы. Отдать Настеньку на растерзание палачам в белых халатах? Не бывать этому!
Так и жили. Временами даже неплохо. После приступов мать отходила, становилась самой собой. Занималась хозяйством, улыбалась, играла с сыном. В такие моменты ему казалось, что всё позади, болезнь отступила и больше уже не вернется. Но она всегда возвращалась. С полей начинал сходить снег, на реке бугрился и трещал лёд, а мать делалась странной. Не улыбалась уж больше, подолгу смотрела в окно, не замечая никого вокруг. Не мыла и не расчесывала длинные светлые волосы, не готовила еду, не прибиралась в доме. Потом приходили они. Голоса – так она их называла – нашептывали, пугали, говорили, что убьют сына и мужа, если она не сделает то, чего они хотят. Тут уж отец не спускал глаз с безумной Настеньки, стерёг её денно и нощно, ходил по пятам. Раз за разом отвоёвывал любимую у тёмных сил, вырывал из лап смерти.
Но однажды не уследил. В лесном хозяйстве, где трудился отец, случился большой пожар. Он уехал в ту деревню, из которой когда-то увез любимую жену, и не возвращался три дня. Пожар, бушевавший в тех краях, тушили всем миром, бросить всё и сбежать отец не мог.
Тринадцатилетний мальчик остался присматривать за матерью. Стояло жаркое сухое лето. Давно не было дождя, и природа раскалилась так, что трава пожухла, пожелтела, словно поздней осенью. В летнюю пору приступов у матери не случалось. Но в этот раз всё пошло по иному сценарию. Словно тёмные силы, сидевшие в ней, только и ждали, когда отец уедет от них подальше. Знали, что мальчишка не справится, подведёт. Так и случилось.
Он готов и сейчас поклясться, что мать была совершенно нормальной. Улыбалась с утра, шутила. Напекла его любимых блинчиков с ягодами. Он весь перемазался, увлеченный поеданием блинов, а мама смеялась. После завтрака пошёл на рыбалку. Не надо было идти, чувствовал, что не надо, но пошёл. На часок всего, речка-то рядом. Что может случиться? Когда вернулся, матери нигде не было. Внутри всё похолодело.
"Опоздал, опоздал!" – пульсировало в висках.
Он осмотрел дом, заглянул в подпол и даже под лавки, как будто в прятки играл. А нашёл её в бане уже мёртвой. Так и сроднился Сергей с мыслью, что опоздал, подвел и мать, и отца. Хотел уйти вслед за ней, да отца пожалел. Ему одному не выжить.
"Мир наш не такой, каким кажется, – сказывал Серёжин отец. – Мы не можем видеть и слышать многих вещей, которые существуют. А мама твоя могла. Слышала их. У неё был дар. Хотя по мне, никакой это не дар, а проклятье. Бабка её, Эльвира, тоже проклятая была. Влюбилась она в какого-то заезжего мужичка и понесла от него, а того и след простыл. Деревенские косо глядели на Эльвиру, а когда мор в деревне начался, обвинили её. Мол, накликала она гнев божий на жителей своими грешными делами.
Утопилась Эля в озере со стыда и страха, не вынесла упрёков и гонений, рассудком помутилась. Говорила, что должна сотворить богопротивное дело, иначе сына её заберут злые духи, которые поселились в ней. Бедняжка, видно, и сама поверила в то, что ей так долго внушали окружающие. Самоубийство, сынок, большой грех. Самоубийц не отпевают, а раньше даже не хоронили на общем кладбище".
Серёга вспоминал отцовские слова и думал, как бывают жестоки люди. Стоит раз оступиться – заклюют, растопчут. Нравы сейчас не такие суровые, но древний инстинкт так и живет в нас, укоренившись глубоко в подсознании: быть не таким, как все опасно.
Мать его, Настенька, да и сам он, всю жизнь слыли белыми воронами. Их обходили стороной, не звали на праздники, отводили глаза при встрече, словно страшась заразиться сумасшествием. Сергей жалел себя, мать и отца, и профессию выбрал такую неслучайно. Он решил, что должен помогать людям, попавшим в беду. Тем, чей близкий человек превращается в чуждое, пугающее существо, имя которому – Безумие.
Теперь, когда такая беда случилась с единственным другом, он не мог остаться в стороне. Как только вернулся из деревни и узнал о случившемся, сразу же поехал к Никите, навестил в больнице. Друг пребывал в состоянии овоща. Не реагировал на внешние стимулы, не отвечал на вопросы, сидел целыми днями, уставившись в одну точку.
Петр Игоревич объяснил такое состояние вынужденными мерами. Никита проявлял аутоагрессию, которую сложно было контролировать. Мол, не хотел жить без Светы, остро переживал её гибель. Сергею не в чем было упрекнуть врача. Петр Игоревич опытный психиатр, лечение назначил в соответствии с протоколом, но внешний вид и поведение друга удручали. Вероятно, когда-нибудь Никита поправится и станет собой прежним, но вот только когда это случится Петр Игоревич сказать не мог. Сергей любил друга. Ранимого, по-детски трепетного, романтичного паренька с отзывчивой душой. Теперь же это был совсем другой человек: угрюмый, мрачный и потерянный. Видеть его таким было невыносимо.
Чувствительные люди воспринимают мир острее, их психика как тонко настроенный музыкальный инструмент нуждается в бережном обращении. Сильные переживания могут выбивать из колеи, разрушать опору под ногами, заставлять чувствовать одиночество и бессмысленность бытия. Всё это так! Никита, любивший Свету больше жизни, вероятно, мог решиться на отчаянный шаг. Но задушить себя собственными руками – это уж слишком. Какой-то странный способ расстаться с жизнью, как будто не убить себя хотел, а наказать. Вот только за что? За что мог наказывать себя человек, который и мухи никогда не обидел?
*****
"Анна Петровна, я к вам по делу!" – Сергей решил, что не будет ходить вокруг да около и прямо скажет о цели своего визита.
Нужно сразу привести собеседника в замешательство, чтобы пробить стену, которую люди сооружают, когда хотят что-то скрыть. Захочет ли Анна Петровна скрывать необходимую ему информацию – не известно. Одно ясно: речь пойдет о семейной тайне. О вещах, которые не принято рассказывать первому встречному.
Конечно, Сергей не был первым встречным. Он был близким другом её сына, но с самой Анной Петровной они виделись всего несколько раз, да и то вскользь. Перекинулись общими фразами, когда она приезжала навестить Никиту.
"Ну, хорошо, – размышлял Сергей, – а дальше-то что? Сказать ей, что хочу помочь другу? Но чем я могу ему помочь? Я ведь даже не врач ещё".
Он направился к дому Анны Петровны, а пока шел, пытался выстроить в голове стратегию разговора. Раскладывая по полочкам факты, собранные им за последние дни, Сергей пришел к выводу, что близок решению головоломки, в которой не хватало лишь нескольких частей.
