Kitabı oku: «Зови меня Волком», sayfa 6
23
Княгиня больше не приходила, но то, что его ещё не выставили со двора, уже значило, что вряд ли будет строгий спрос за дерзость. Мысли снова и снова возвращали к её нежным губам, светлым глазам.
Раны быстро затягивались, и уже через пару дней Живьяра позволила сидеть. Дарёнка принесла его вещи.
– Вот. Велено было принесть, – улыбнулась девчонка, сваливая на сундук ремень, два поясных ножа, кожаную безрукавку, сапоги и кошелёк.
– Откуда это у тебя?
– «Отку-уда», – передразнила Дарёнка. – Когда тебя сюда привели, мужик дворовой принёс. Велено было тебе отдать, когда поправишься.
– Значит, сегодня меня выпустят?
– Почём мне знать? Я тут не решаю. Как княгиня да тётушка скажут.
Волк достал из кошелька небольшое точило и взял нож. Эх! А Птах как-то умудрялся строгать ножи хоть из кости, хоть из камня, иной раз мог плотно сбить, да заточить доску так, что не хуже ножа дырявила. Коль только издали ножи кидать, они изводятся на раз.
Дарёнка уселась в углу, взяла из корзины пучок трав и верёвку и стала собирать вереницу. Она с любопытством поглядывала на Волка, но заговорить не решалась. Видать, старуха запретила.
– А ты что же, целыми днями травы перебираешь? Не прядёшь, не вышиваешь? Где приданое возьмёшь? – спросил он.
– Не положено.
– Как это?
– Ведьмам нельзя. Нить судьбы нам прядут Духи и ткань жизни ткут они же. Ведьме положено следовать их воле. Ежели возьмётся ведьма за веретено, то спутает нити судьбы своей и всех, кто рядом. Так нельзя.
– И как же теперь? Где одежду брать?
– А ты где берёшь? Ты же не женатый, сам не ткач, не пряха. Зато я в травах понимаю, Духов слышу. Что мне до прялки этой? Вот ты знаешь, что это за цветик? – Дарёнка вытянула в руке голубой нежный цветок, похожий на колокольчик.
– Цветик и цветик… не видал раньше.
– Он в Грате не растёт, только тётушка его выращивает в саду, оттого ты его не видал. Это лазорецвет. Он дурной дух отводит.
– Это если кто не мылся давно?
Дарёнка нахмурилась и сердито глянула на Волка:
– Нет! Это ежели кто сглазить захочет! Гляди, какой красивый, – Дарёнка покрутила в пальцах цветок и протянула Волку.
– Славный.
– Вот ежели я могу вырастить лазорецвет, то почто мне прясть? Любая девка мне нить выпрядет.
Дарёнка тихо запела себе под нос странную песню. Слов было не разобрать, точно другой язык. К обеду она принесла еду, поставила на скамье возле Волка в кружку маленький букетик лазорецвета и ушла.
Живьяра пришла уже к ночи. Она придирчиво осмотрела спину и руки Волка. Постучала сухими крепкими пальцами по рёбрам, покачала головой:
– Ещё не отпущу тебя. Пока надо бы покоя.
– Покоя… Не для моей души покой, – сморщился Волк.
– Заметила я, милок. Как же оно иначе. В тебе вон, кровь кипит, бушует! Но ничего. Полежишь чуток, отдохнёшь, а дальше уж поглядим.
– Мать, лежать уже сил нет.
– Давай, стемнеет и пойдёшь чуток на улице посидишь. Только шибко там не гуляй, чтоб не видали тебя.
– Отчего же?
– Я княжеская знахарка, и выход с моей избы на улицу только один – в княжий сад. Идти через сени к Чёрному двору шибко долго, тебе бы покоя побольше.
Живьяра принесла пуховый платок и протянула Волку:
– Укройся, а то застудишься, да пойдём, провожу тебя. И это тоже выльешь заодно, – старуха сунула ему кружку с букетиком лазорецвета. – закиснет к утру. Дарёнка тут устроила девичью радость.
Шутливо браня свою сиротку, старуха вывела Волка в сени и провела через избу к выходу. Аккуратное белёное крыльцо притаилось возле яблоневого сада.
– Здесь можешь чуток погулять. Обратно-то дорогу сыщешь?
– Не заблужусь.
– Гляди, – погрозила пальцем Живьяра, – не бедокурь.
Волк повертел в руках кружку с цветами. Умеют девки во всём видеть красоту и везде её посеять. Чудно!
Он достал букетик, перевязанный тонкой верёвкой, и выплеснул из кружки воду. Уже почти стемнело, а луна уже забралась на спину берендеевых звёзд.
Возле терема раскинул могучие ветви родовой дуб. Волк глянул на цветочки, затем на княжий терем. Вверху, в оконце княжеской опочивальни, едва заметно мерцали отблески свечи. Заправив за пояс цветы, он изловчился и забрался на нижнюю ветвь родового дуба. Бока болели, точно их ногами пинали. Лезть было неудобно, но приноровившись, всё же добрался до княжеского окна. Брониимира сидела в простом сарафане, отвернувшись от окна, на большой постели и расчёсывала распущенные волосы. Волк прицелился и закинул в окно букет. Княгиня испуганно вскочила и стала озираться по сторонам. Подбежала к окну.
Быстро, пока его не увидели, Волк сполз на ветку ниже.
– Кто здесь? – спросила княгиня, свешиваясь из окна.
Волк спрыгнул на землю и рухнул под дубом. Надо бы сбежать, но не вышло даже подняться.
– Ты? – изумилась Брониимира и захлопнула ставни.
Влаксан отполз под дерево, сел, привалившись к стволу. Грудь и спина болела, а в бока точно ножи воткнули.
Ладно. Помоями не окатила, и то не плохо. Волк коснулся ребра –слева болит, точно синячище. Рядом валялся платок Живьяры. Крепче укутавшись, он вспомнил хлёсткую пощёчину княгини и улыбнулся. Могла бы и выставить со двора за такое или снова высечь.
Собраться с силами никак не удавалось, слишком тяжело далось дерево. Тихо скрипнула дверь княжеского терема.
Волк подобрал ноги, и, цепляясь за ствол дуба, поднялся. Ежели кто из дружины его приметил, то нужно быстрее убираться.
– Нет-нет, – раздался голос княгини, – жди здесь.
Она тихонько сошла по лестнице и пошла по тропинке к дубу. Её голубой простой сарафан светился, точно отражение луны, мелькая между листьев смородины.
Волк затаился в тени. Брониимира вышла точно на него.
– Что ты делаешь в моём саду?
– Знахарка погулять отправила, от её терема слишком далеко до Чёрного двора.
– И она не сказала тебе, что будет, если тебя здесь поймают?
– Сказала, – Влаксан говорил мягко и тихо, как любят девки.
– Значит, к ответу призывать тебя, а не её?
– Меня.
Брониимира показала голубой букетик:
– Твоё?
– Было моё.
– Было?
– Теперь твоё.
– Благодарю, – недовольно пожала плечами княгиня. – Ты же понимаешь, что вот это, – она потрясла цветами, – тебя и выдало?
– Более чем. Ты же любишь цветы?
– Тебя это не касается, псарь.
Даже в темноте было видно, как она зарделась.
– Ежели велишь меня снова высечь или со двора погнать, я приму. Только бы это стоило твоей улыбки, государыня.
Брониимира не сдержалась и смущённо улыбнулась, прикрываясь широким рукавом сорочки, точно дитя.
– Ну, вот, – тихо приободрил её Волк, – теперь мне и суд не страшен.
Княгиня поёжилась и робко глянула на Волка:
– Красивые цветы.
– Погоди, – он снял с плеч платок Живьяры и расправил его над княгиней.
Брониимира сжалась и отпрянула от него:
– Не надо!
– Ты чего?
– Не трогай меня!
– Я только хотел укрыть платком. Ты замёрзла, государыня, – Волк протянул ей платок.
– Благодарю.
Осторожно, точно побитый щенок, она взяла платок и укуталась в него:
– Неужели оно того стоит? Так глупо рисковать ради потехи?
– Я гратич. Ты моя княгиня и служить тебе – честь. Я готов рисковать жизнью ради твоей потехи, если это понадобится.
Он нагло глядел ей прямо в глаза, читая в них страх и неподдельный интерес.
– Мне пора, государыня, – Волк приложил руку к сердцу и поклонился. – Прошу прощения, что побеспокоил твой сон.
Княгиня кивнула:
– Иди, Волчий сын, и не попадись дружине.
– Позволь провожу до терема?
– Я у себя дома, и здесь вся охрана – моя. А вот тебе лучше не разгуливать в княжьем саду. Иди, дерзкий псарь из Награя.
24
Когда Волк вернулся, комната была пуста. Казалось, после встречи с княгиней сутки не уснёт, но стоило дойти до лавки, как усталость взяла своё.
Мысли о Брониимире не отпускали и на утро: её нежные руки и то, как очаровательно она краснеет, прячась за рукавом сорочки. Такая махонькая, точно пташка, и такая запуганная. Как она дёрнулась, когда Волк к ней потянулся… до чего же Брониимир был жесток.
– Ну, что, милочек? Поправился? – зашла в комнату Живьяра.
– Благодарю, – кивнул Волк.
Старуха огляделась и строго подбоченилась:
– Куда же ты дел мой платок?
– Одолжил.
– Кому?
– Княгине.
– Когда успел?
– Вчера в саду.
Старуха села на сундук и опустила руки на колени:
– Ты что же? Говорено тебе, чтоб не видал никто! Теперь и меня к ответу призовут…
– Не призовут, – спокойно ответил Волк.
Живьяра схватила с сундука тряпку, да наотмашь хлестнула Волка:
– Эх! Как дала бы тебе по хребтине! Бестолковый! Тьфу, – Живьяра махнула рукой, смягчаясь, – Хорошо. Гладишь, дня три и отпущу тебя. Коли нет нужды тебе здесь лежать. Да княгиня уже требует. Но гулять больше не просись, раз ты такой строптивый.
Три дня пролетели, точно сокол. К обеду четвёртого пришёл крепкий дружинник в красном:
– Пошли, – объявил он, и, не дожидаясь, развернулся и вышел из комнаты.
Влаксан быстро вскочил, и, на ходу натягивая сапоги, поспешил следом. Мужик вёл его коридорами, пересекая одну избу за другой. Сначала Волк считал повороты и комнаты, но быстро сбился и просто старался не отставать от провожатого.
Эх! Удачно он обновился у кожевника. Не стыдно в новой обувке да безрукавке перед княжьим двором явиться.
Свернув последний раз, дружинник вышел на широкие ступени, у распахнутых двойных дверей. Они пришли в княжий терем, в княжью палату.
Зал огромный, с весь двор, где расположился бык в Стрелецкой слободе. Дубовые стены и полы были начищены и натёрты до блеска. На широких окнах – расшитые рушники. Резные столбы держат высокий потолок, под стать им, вдоль стен выстроены узорчатые лавки. Тонкой работы, кованые подсвечники расставлены по всему залу.
В дальней стороне, на три ступени вверх стоял высокий пустой княжеский трон. Брониимира стояла позади, не решалась сесть на него.
Дружинники в красных кафтанах, точно пламя, расходились по обе стороны от неё. Мужик, что привёл Влаксана, не говоря ни слова, занял место среди войска.
– Влаксан, – заговорила княгиня, – Живьяра сказала, что ты уже почти здоров.
– Да, государыня, – кивнул Волк.
Княгиня вышла вперёд, встав на краю ступеней, и скрестила руки на груди:
– Наш великий князь Брониимир перед смертью успел казнить воеводу дворцовой дружины. Нового выбрать было не так сложно, Доблестный Белорад был личным княжьим охранником. Но не так просто найти достойного на освободившееся место. Новый дружинник должен заслужить доверие княжеского двора. Он должен быть сильный, храбрый, смелый и, в какой-то мере, даже дерзкий, – строго произнесла Брониимира.
Внутри точно солнце вспыхнуло. Волк безуспешно пытался скрыть радость, но улыбка рвалась сквозь сжатые губы.
– Я сказала что-то смешное? – строго спросила Брониимира.
– Нет, государыня, – заверил Влаксан.
Княгиня надменно задрала голову:
– Хорошо. Я назначаю тебя княжеским дружинником, Волчий сын из Награя, – объявила княгиня и обратилась к стоящему справа от неё дружиннику, – Белорад, принимай в свои ряды нового воина.
– Приветствую тебя, Влаксан, – кивнул воевода. – Меня зови Белорад. Теперь мы твоя семья и твои друзья.
– Благодарю, – кивнул Влаксан.
– В таком случае положено не благодарить, а приветствовать теми же словами, – пояснил Белорад.
– Ну, что ж… – Влаксан огляделся.
Дюжина молодцев слева и дюжина справа. С воеводой – двадцать пять. Все как на подбор высокие и крепкие, вроде Инга. Лица серьёзные, даже суровые.
– Приветствую тебя, Белорад. Зови меня Волком. Теперь вы моя семья и мои друзья.
Брониимира удовлетворённо кивнула:
– Хорошо, завтра приступишь. А теперь ступайте, – Брониимира махнула в сторону дверей, – дружинники как один повернулись и последовали к выходу.
Влаксан так и стоял посреди зала:
– Государыня, позволь спросить, – обратился Влаксан.
Белорад, замыкавший строй, замер и на пятках развернулся к трону.
– Хорошо, Волк. Белорад, можешь нас оставить.
Воевода кивнул и вышел из зала, плотно затворив дверь.
– Я княжий дружинник? Действительно, более достойно, чем псарь, – произнёс Волк, шагая к трону.
– Мне нужен охранник, который, если будет нужно, не побоится княжеского гнева или ответа перед судом. Который будет храбр, быстр и дерзок, если потребуется.
– Мне не страшен никакой суд, кроме твоего суда, государыня, – Волк подошёл к ней и попытался взять за руку.
Брониимира дёрнулась, отступая от него.
– Прости, коль груб. Прости мне мою дерзость…
– Ты забываешься, с кем говоришь, Волчий сын, – дрожащим голосом произнесла она.
– Да. Забываюсь, – произнёс он, подходя ближе. – Я всё на свете позабыл, кроме твоего голоса. Готов идти наперекор любому князю и закону, воле духов и людей. Я уже пропал, и нечего мне больше терять, кроме того, что и так не имею. Жизнь больше не стоит дороже поцелуя любимой, и я готов отдать её за это.
Брониимира, не сводя с него глаз, продолжала медленно отступать, пока не упёрлась в стену. Маленькая, словно пташечка, она смотрела на него полными страха и любопытства глазами, и молчала, сердито нахмурив брови, но яркий румянец на щеках выдавал, что ей не безразличны его слова. Она глядела ему в глаза уже без напускной строгости, скорее покорность и испуг наполнили её.
– Уходи, – прошептала она, указывая на дверь.
Волк послушно отошёл, сердечно поклонился и пошёл к выходу. Он заметил, как украдкой княгиня утирает рукавом слёзы.
25
Белорад поджидал у крыльца. Он внимательно поглядел на Волка и повёл к оружейной:
– Здесь будешь заниматься, – указал он на небольшую поляну. – В свободное время нужно тренироваться, чтоб всегда быть готовым к бою. А спим мы тут, – воевода толкнул дверь дружинной избы.
Изба была большая, на два этажа: на первом располагалась обеденная, во всю длину стояло два стола, второй этаж полностью уставлен лавками для сна. В просторных сенях верхний венец щерился длинными торчащими крюками.
– Ты вещи прихватил? – спросил воевода, указывая в сторону Чёрного двора.
– Всё моё на мне, – ответил Волк.
– Ну, и славно. Тогда свободен. Сегодня можешь присмотреться, Княгиня сказала, завтра приступать.
Влаксан кивнул и вернулся на Чёрный двор. Псаря на месте не было. Псы дремали в загоне, грея бока на холодеющем к осени солнце. Волк громко и коротко свистнул, так как раньше призывал на кормёжку. Свора, заливаясь лаем, сорвалась к пустому корыту. Псы расталкивали друг друга и обиженно рычали через решётку. Они требовали положенной еды.
Из черновой избы не спеша вышел Инг, в руках он держал кнут и дрын.
Значит, не показалось тогда, на площади…
– Ты что ли мне псарню баламутишь? – строго бросил он Волку.
– И тебе здравствуй, – кивнул Влаксан.
– Что надо? – сурово процедил Инг, через решётку замахиваясь на собак дрыном.
Приметив, что сейчас влетит палок, собаки чуть разошлись, продолжая жалобно поскуливать.
– Не замечал раньше, чтоб ты псов любил, – протянул Влаксан.
– Ты тоже о себе не рассказывал. Уж дело-то не хитрое. Тем более, что князь суровый вдруг закончился. Княгиня – вон какая мягкая, даже за мужа на кол не сажает. Либо же ты думал, Бык так просто тебя оставит?
Волк огляделся. Не лучшая затея посреди двора такие разговоры вести:
– Знаешь, я помогу тебе их покормить, – кивнул на собак Влаксан, снимая со стены кнут. – Сейчас им корок сыпану, а ты принеси навар.
Инг тихо выругался и пошёл в черновую кухню.
Псы громко огрызались и толкались, хлебая из корыта, что помоложе, радостно повизгивали и скакали кругами.
– Значит, Бык тебя мне в няньки поставил? – прошептал Влаксан.
– Глядя как быстро и радостно ты творишь глупости, не самая дурная затея, – кивнул Инг. – Когда Птах сказал, что ты князя извёл, я не поверил. Какой бы подлый ни был человек, всегда должен быть порог низости, но у тебя его, похоже, нет.
– Ты сюда нанялся, чтоб меня учить?
– Скорее, напоминать, чтоб ты язык не распускал.
– Что мешает вам сорваться, и пойти искать богатств в других княжествах? Где-нибудь в Арградоне, Лардере или в срединном Гвенеше вам везде будут рады, – пожал плечами Волк, кидая из мешка ещё горсть корок в сторону.
Псы, восторженно крича, бросились на них.
Инг прислонился к стене:
– Честное слово, сначала действительно бежать хотелось, но город был закрыт, не оставить же Косого да тебя. Потом, когда ты при дворе нанялся, стало боязно, что через тебя колдун нас углядит, но обошлось. Правда, язык твой мог выдать нас, и стоило бы приглядывать, с чем Птах вполне справляется. Когда же князя псы загрызли, то и зачем бежать? Князя нет, и гнев его уже не страшен. Да и интересно, что ещё ты можешь выкинуть. А коль дурить надумаешь, то и мне плетей не страшно получить, – нагло ухмыльнулся Инг. – Княгиня же за убийство не строга.
26
В избу Волк пришёл к закату. Следом за ним вошли пятеро дружинников, разом стянули алые кафтаны, повесили на крюки под потолком. Один снял с лестницы небольшой мешочек и протянул приятелям. Те сняли с шеи круглые жетоны и положили в мешок. В избу вбежал ещё один суетливый мужичок:
– О! И мне давай, – он потянулся, прямо с порога кинул туда свой кругляш и вбежал в обеденную прямо в кафтане.
Остальные тоже, не обращая внимания на Волка, пошли следом. Волк заглянул в мешок: деревянные жетоны блестели полированными рёбрами. Он достал один. Кружок с ладонь, с двух сторон нарисованы ворота красного цвета. Вверху, насквозь пробита дырка.
Дверь снова распахнулась, вошли ещё три дружинника: лысый, высокий пожилой и совсем ещё юный мальчишка.
– А ты новый! – улыбнулся мальчишка, – Привет! Меня Трифоном звать, а тебя?
Волк посмотрел на Трифона: на вид едва ли пару лет, как в весну вошёл, высокий, статный и гладкий, как баба.
– Чего молчишь? – спросил Трифон, вешая алый кафтан на крюк.
– Волком зови, – произнёс Влаксан, переворачивая в руке жетон, – Что это?
– А это? – Трифон потянул за шнурок на шее, и достал из-за пазухи такой же жетон, – эт жребий. Гляди, – быстро развязав шнур, Трифон протянул Волку свой жетон, – нарисована стена дворцовая, значит моя смена на стене. А этот, – паренёк забрал жетон из рук Влаксана, – указывает на Красные ворота. Каждый раз, когда собираешься на смену – берёшь жетон. Если терем, то идёшь в терем, если деревья, значит сад, ну, и так далее. Коли не понятно будет – спросишь. А ты поди, вместо Белорада, в нашу смену? – он не скрывал любопытства и радости от появления нового дружинника, – Откуда будешь? Да, проходи в избу, чего в сенях тереться?
Трифон быстро затолкал Волка в избу. В шумной и душной обеденной за столами сидели с десяток дружинников. Те, что моложе, возбуждённо пересказывали день. Мужики постарше тихо обсуждали дела, пытались угадать как же теперь без князя будет. Их голоса наполняли комнату густым неразборчивым басовитым гудением. Третьи же громко смеялись, травили байки о жизни до дружины, вспоминали весёлые истории из юности и детства. Влаксан окинул взглядом собравшихся и снова вышел. На спальном этаже народу было меньше. Двое дружинников крепко спали, заливая горницу молодецким храпом. Волк прошёл в угол и улёгся прямо на полу.
Надо бы завтра спросить у Белорада, какую лавку занять. День дружины начинался ещё до рассвета: кто-то шёл чередовать ночную смену, остальные лениво спускались к завтраку. Обеденная была полна молодцев-богатырей, так что Волк среди них казался тщедушным. Разве что, Трифон по юности был ещё хилее.
Шустрый стряпчий разливал из чугунка кашу, кидал в миску сверху ломоть хлеба и выставлял перед собой. Дружинники разбирали миски и садились за столы. Волк замешкался, высматривая свободное место, и остался стоять в проходе.
Стряпчий окинул взглядом собравшихся, отставил на лавку у двери котелок, рядом – ведро с водой, для пустой посуды и ушёл. Трифон поманил Волка, отпихивая черноволосого соседа справа, чтоб тот подвинулся. Волк подошёл, поставил на стол миску.
Здоровый рябой молодчик за соседним столом отложил ложку, и, нагло ухмыляясь, уставился на Волка:
– Заблудился, псарь? Так тебе не сюда, твоё место в клети на улице!
– Скажи это княгине, – отмахнулся Влаксан, перешагивая скамью. Не успел он сесть, как черноволосый дружинник локтем смахнул миску ему на колени.
– Да, что ж ты делаешь? – вспылил Трифон.
– Недоглядел, – пожал плечами тот, и, прищурившись, добавил, – как наш псарь за сворой!
– За языком следи, – не выдержал Волк, по привычке нащупывая поясной нож.
– Ты мне не грози! Нашёлся тут, хилы пугать! Что? Князя загубил, и нас загубишь, паскуда?
Все смолкли, даже перестали есть, так что было слышно, как возмущённо сопит черноволосый.
Волк закрыл глаза и медленно проговорил:
– Я не губил…
– Ага! Ещё скажи, псарём не был, – громко перебил с другого стола рябой.
– Хорош вам, видят духи, на пустом месте взъелись, – возмутился Трифон, его юный голос звучал слишком звонко и мягко против мужицкого баса.
– На пустом месте? – взвился черноволосый, – Скажи, сколько лет тебя в дружину готовили, Трифон? А тебя, Колыван? – черноволосый глянул на рябого.
– Меня вот, батя с детства натаскивал, дядьке отдал на пятом году, чтоб выучил, – подхватил Колыван, – а сейчас что? То за псами дерьмо убирал да блох гонял, даже доглядеть не смог! А тут пожалуйте, место уступите! – швырнул он ложку на стол и вышел из обеденной.
– Тьфу! – плюнув в сторону Волка, черноволосый тоже поднялся, на ходу швырнул в ведро свою миску и вышел.
Дружинники один за другим поднимались и выходили из обеденной. Осталось меньше десятка, когда за соседним столом заговорил седой мужик:
– Не бери в голову, малец. Меня тоже не сразу приняли. Ты себя ещё покажешь, а они привыкнут. Деваться некуда. На-кось, лучше, –мужик бросил тряпку, – утри кафтан-то.
Дверь распахнулась, и в обеденную влетел воевода:
– Что здесь происходит? – прокричал Белорад, – Какого лешего вся дружина на прогулку выперлась? Что? Жрать никто не хочет?
– Поди их разбери, – пожал плечами старый.
– Вы все, – воевода обрисовал круг в воздухе, – поедите и на поле! – приказал он и, выругавшись, пошёл на улицу.
– Меня Ваном звать, – невозмутимо продолжил беседу старый дружинник, – А тебя?
– Волком зови, – кивнул Влаксан, отирая одежду.
