Kitabı oku: «Зови меня Волком», sayfa 8

31

Холодное осеннее солнце всё быстрее прокатывалось по небу, а ночи становились длиннее и холоднее. Бабы на Чёрном дворе кутались в платки и душегреи, а мужики чаще рассекали в сапогах, а иной раз и в тулупах.

Всё же вовремя посчастливилось уйти с псарни, жизнь дружинника на порядок лучше: исправная кормёжка и тёплая изба.

Дни княжеской дружины отличались лишь временем дежурства – сегодня день, завтра – ночь. Ночами Волк, словно кот, крался по лестницам и сеням просторного терема. Туда, где за тяжёлой дубовой дверью, кроется большая княжья спальня, с коваными подсвечниками, резной высокой кроватью, устланной мягчайшими перинами, с нежным пологом на золочёных столбах. Туда, где его неизменно ждёт лучшая из женщин во всём Вергое.

Она ни разу не говорила этого, но он точно знал, что ждёт. Каждый раз читал это в её глазах, улыбке, тихом шёпоте. Вором он крался по двору, но хозяином приходил в её покои.

Волк приходил к ней свободными ночами, любовался ей и сидел полночи на полу, прижавшись к стене, глядя, как тихо она засыпает. Он не был с ней груб и жесток, как Брониимир, но и не просил больше её княжеского позволения, пользуясь лишь молчаливым согласием. Брониимира всё ещё вздрагивала от резких движений, хоть ужас в её глазах с каждой встречей всё больше уступал любопытству. Волк обнимал её так осторожно, точно она вся из хрупкого льда, и растает от неловкого касания или дыхания.

Княгиня сидела в белой сорочке за столом, и ни один синяк и ушиб больше не портили её красоты. Волк вошёл и привычно запер окно. Родовой дуб сменил летнюю зелень на тёмно-коричневые одеяния, тихо перешёптывался с ветром, звонко роняя тяжёлые жёлуди вместе с вялой листвой.

Брониимира оглянулась:

– Зачем ты всё время это делаешь?

– Государыня, неужто ты хочешь, чтоб все узнали, какой к тебе ночами приходит гость?

– Смеешь упрекать меня? – княгиня поднялась из-за стола.

Волк подошёл к ней так близко, что говорил почти беззвучно, и всё равно она угадывала каждое слово в его шёпоте:

– Я забочусь, чтоб никто больше не мог укорить тебя.

Он поднял Брониимиру на руки, притягивая к себе. Она тихонько коснулась губами кончика его длинного носа.

– Не бойся, – прошептал он, – я не причиню тебе зла.

Волк усадил её на перину, нежно погладил по голове. Её мягкие волосы маняще пахнут крапивной водой и мятой. Захотелось раствориться в этом тонком запахе, в её хрупкости. Волк осторожно обхватил ладонями её лицо и поцеловал в губы. Он целовал её уже десятки раз, и всё ещё робел, как впервые.

Брониимира робко обняла его за шею. Дыхание замерло. Руки вмиг похолодели и иглами побежали по телу мурашки. Голова опьянела сильнее, чем от мёда. Волк крепче прижал её к себе. Не в силах остановиться, он нащупал шнур её сорочки и потянул завязки.

Брониимира схватила его за руку: горячие тонкие пальцы, точно стальные тиски, сжали его запястье. Волк остановился, поглядел на неё: огромные глаза доверчиво распахнуты, любопытство и сомнение смешались и всё больше вытесняли страх.

– Я не причиню тебе зла, – прошептал он и поцеловал её в ладони.

Она не положена ему по роду, но она его женщина, и он будет это доказывать снова и снова, своей дерзостью, своей преданностью, своей страстью.

Волк жадно прижал её к себе и уложил на перину, быстро расшнуровывая завязки сорочки. Он целовал её губы, тонкую шею и нежные плечи. Ничто не пьянило его сильнее её горячей кожи, её нежного тела, испуганно вздрагивающего от каждого его касания, и мягких рук, скользящих по его спине.

Нет, она больше не противилась ему, она и сама хотела этого. Волк боялся не меньше, чем она. Боялся сделать больно или оскорбить неосторожным движением, но быстро забылся в горячих робких объятиях, полных нежности, строптивости и выученной покорности.

– Так вот как оно бывает, когда по любви, – прошептала Брониимира.

Волк обнял её и погладил по плечу.

– По любви всё слаще.

– Знаешь, – она смущённо натянула одеяло до самых глаз. – Меня никто так не целовал.

– Так?

– Ну… как ты.

Волк поднялся на локте:

– Это как?

Брониимира только сильнее налилась румянцем, так, что даже лоб её стал пунцовым:

– Так нежно и горячо, как в сказках, –она замялась и прошептала, – в губы.

– Погоди, – перебил Волк, – ты хочешь сказать, что никто и никогда тебя не целовал?

– Угу, – кивнула она. – Брониимир только раз на свадьбе быстро поцеловал меня в губы и лоб, не более, чем требует обычай.

– А потом что же?

– Он говорил, что я обязана подчиняться ему. Перед ним буду на коленях я и вся Грата, а после и Награй преклонится перед ним. Я должна была родить ему наследника, а лучше двух.

– И он никогда не хотел тебя приласкать? – удивился Волк.

Брониимира натянула покрывало по глаза и сжалась, точно от боли:

– Кулак и пощёчина – вот его ласки.

Волк стиснул зубы. Он пожалел, что Брониимир уже мёртв и умер слишком быстро. Он бы с радостью убил его снова. Волк осторожно обнял её:

– Больше никто не причинит тебе боль. Я отрублю руку тому, кто посмеет на тебя замахнуться!

– Верю, – произнесла Брониимира. – С тобой мне спокойно. Впервые за долгие десять лет.

Она закрыла глаза, и, немного подумав, продолжила:

– Мне не было и десяти, когда отец меня сосватал за него. Говаривают, Брониимир даже успел пару раз жениться на простых девках и извести их. Он бы и меня забил до смерти. Я боялась его, все десять лет, с того самого дня. И вот сейчас, я впервые спокойна. Я хочу тебе верить. Я могу тебе верить?

Волк крепче прижал её к себе:

– Я не подведу тебя.

– Неужели тебе было не страшно? Тогда, на псарне. Я же могла приказать тебя утопить или посадить на кол.

– Могла, – произнёс Волк. – я был уверен, что так и сделаешь. Моя жизнь закончилась той ночью в яме. И всё, что я получил сверх – принадлежит тебе.

– А если бы я распорядилась иначе? Что же? Всё зря? Ты бы просто умер, так и не получив ничего…

– Я уже получил. Брониимир больше не издевается над тобой.

Брониимира замолчала. Она лежала, уткнувшись ему в плечо, и молчала. Волк даже решил, что заснула, но она вдруг прошептала:

– Я знала, что ты придёшь. Верила в это.

– Во что?

– Что явится кто-то и остановит его бесчинства.

– Наверное, то должен был быть великий князь или витязь, а не псарь…

– То должен был быть только ты. Я заметила, когда на площади с тебя сняли рубаху, шрамы на спине… Тебя уже судили? Ты зол на Брониимира за это?

– Нет. То другое, – Волк задумался. – Не выношу, когда муж избивает жену. За то он и получил.

– Какое тебе дело до чужой жены?

– Каждая жена кому-то чужая, кому-то своя. И что же, женился и хоть до смерти изводи?

– Духи в том не перечат, – она села, обхватив руками колени, – Награй не простит.

– Я Награец, и знаю, что Награй так же измучен твоим мужем, как и Грата. Думаю, они будут горевать из-за его смерти не больше тебя.

– Хоть ты и лучше знаешь награйцев, я знаю князей. Брониимир был сыном, и братом великого награйского князя. Они избавились от него, когда отец женил меня. А смерть брата их любимого князя – это оскорбление Награю, и угроза нашему слабому миру. Если Награй пойдёт войной, без князя мы…

– Любослав не пойдёт войной. Он не так жесток и горяч, как его брат. Он пришлёт послов и начнёт переговоры.

– И что дальше? – Брониимира заглянула ему в глаза в надежде увидеть ответ.

– Дальше зависит от переговоров.

32

Мелкий морозный снег сыпался с неба ледяной крошкой, много таким не наметёт, но за шиворот насыплет будь здоров. Волк не спеша мерил шагами дворцовую стену, крепче кутаясь в зимний тулуп. Ветер громко завывал в седых вершинах гор. Ночь выдалась безлунная, и тучи налетали мелкими обрывками, то закидывая снежными песком, то разбегаясь, уступая звёздам. Созвездие берендея потускнело и почти уже легло спать за горы, а со стороны Бескрайнего леса уже показался волчий след. Сегодня ему выпало следить за порядком с высоты. Ещё пяток старых дружинников, которым так же достался жетон стены, разбрелись по углам, теперь и не высунутся, поди, пока Белорад не пойдёт обходом.

«Фьить», – пронеслось прямо над ухом.

Волк огляделся: вокруг никого, видать на крыше, над стеной.

– А ты всё вокруг двора околачиваешься, – процедил сквозь зубы Волк.

– Слыхал? Говорят, награйский князь сам сюда выдвинулся?

– Слыхал. Уж с лета только о посольстве награйском и разговоры.

Птах тонко захохотал:

– Твоими стараниями, Щенок. Об заклад бьюсь, не знамо тебе, по что он сюда лично наведался!

– Уж не войной ли? – едко прошептал Влаксан.

– Тю! Тут поинтереснее дельце намечается. Похоже, свататься собрался Любослав награйский. Глядишь, так бабёнку-то твою и обженит на себе.

– Закрой пасть, – прошипел Влаксан. – Язык, как помело!

– А мне-то что? Чай, не я в княжей спальне ночи коротаю, – заливался птичьим смехом Птах, – Не боись, я не скажу награйцам, кто меж их князьями постель княгине грел.

– Проваливай отсюда! Ещё раз сунешься ко двору или, упаси Духи, явишься мне – рука не дрогнет, пришью на месте.

– Ты меня не пугай. Как видишь, не боязно. Птицу в кармане не утаишь, так что смирись, – лёгкие шаги, точно крылья птицы, прошуршали по крыше и упорхнули в сторону красного двора.

Волк снял с плеча лук. Он был готов подстрелить любого, кто осмелится баламутить покой княжеской ночи, будь то птица или человек. До рассвета настороженно всматривался в темноту двора, выискивая знакомую тень и надеясь никого не увидеть.

Смена пришла уже к завтраку. Быстро скинув лук и бердыш подошедшим дружинникам, побрёл к избе. В сенях быстро стянул шапку, о колено сбил с неё снежную крупу и повесил на гвоздь, сверху накинул так же запорошённый тулуп. В мешке на стене было уже пару десятков жетонов. Бросив сверху свой, отворил дверь в обеденную.

Из избы пахнуло теплом, печным дымом и ароматной кашей. На столе приятно дымился котелок, и стряпчий разливал густую кашу, заполняя избу запахом мясного бульона.

– Здорова, Волк. Как раз вовремя, – кивнул тот, вручая ему миску.

Трифон рукой поманил Волка. Всё при дворе было любопытно ему, точно мальчишке. Он, не замолкая, делился сплетнями, что рассказали ему чернавки, или очередной занятной диковиной, что высмотрел на посту.

– Слыхал, награйское посольство на подходе.

– Угу, – кивнул Влаксан, усаживаясь за стол.

Со смерти Брониимира все только и говорили, что о Награе и их послах, которых непременно пошлёт Любослав, либо о войне, которую тоже многие пророчили.

– Говорят, уже под Руей, – продолжал Трифон. – Нынче боярин руйский гонца прислал. А на днях, стало быть, Награйский гонец примчит. Зуб даю! Как думаешь, – заговорщицки прошептал он, – война будет?

– Что ты у него-то спрашиваешь? Ему почём знать? – осадил его старый Ван.

– А то, что он один у нас Награйский. Ему их норов знаком.

Ван махнул рукой и отвернулся от Трифона.

– Я вот слыхал, что сам князь Награйский к нам путь держит, – подхватил беседу лысый Славян.

– Вот оно как! – хлопнул себя по колену Трифон, – и что же? Сразу с войском? Чай, к войне готовиться начнём?

– Тебе бы всё к войне, малец! – Славян по-отечески потрепал Трифона по плечу, – Слыхал я, свататься он едет.

– Да, ладно! – Трифон аж подскочил на месте.

– Любослав же женат, – уточнил Волк.

– Так померла жена его.

– Это первая померла, лет пять тому, от лихорадки. Он второй раз женился.

– Так вторая померла давеча, – улыбнулся Славян, – разродиться не смогла вторым дитём. Вот он и решил братца-то подменить. Чай, Брониимира наша может сына народить, хотя, сказывают, у него уже есть двое. На кой ему ещё?

– Эт дело такое, – засмеялся Трифон, – нас у отца пятеро было, сыновей только. Мужик в доме лишний не бывает.

– Так куда их потом всех девать? Вот будет у Любослава два княжества, между двумя сыновьями и поделит. А третьего куда?

– Сами денутся, – не унимался Трифон. – Уж нас-то батя раскидал, а то князь! Неужто детей своих не поделит!

Волк опустил глаза, рассматривая в миске светлые разваренные зёрна. Если Славян прав, выходит, Брониимира скоро снова замуж. Конечно, княгине в девках быть не пристало, но не так же спешно…

– Эй, Волк, – дёрнул его за рукав Трифон. – А скажи, отчего в Награе язык Горных Духов знают, а в Грате нет? Мы же тоже у подножия, как и там. Я вот кого не спрошу, никто не может ответить.

Влаксан поднял взгляд. Румяный Трифон сиял наивной улыбкой. Славян отвернулся, сдерживая смех, а старый Ван хоть и сохранил невозмутимое лицо, глаза его щурились в шутливой улыбке.

– Что молчишь? Тоже что ли не знаешь?

– Он-то знает, да тебе это не понравится, – протянул Славян.

– Раз знаешь, что не скажешь? Волк, отчего так несправедливо нас Духи обошли?

– Просто награйцы себя считают лучше, – захохотал Славян.

– Правда? – Трифон уставился на Влаксана.

Волк кивнул:

– По преданию, Награй людям завещали Духи Гор. Этот город старше Граты. Его строили Высшие Духи, ещё до Великой войны, и, покидая людей, оставили своим людям Награй, а вместе с ним и часть своей мудрости. И горы Награйские.

– Это как же?

– Сказывают, что каменных змеев может разбудить только награйский князь. Не гратский. Оттого Награй и не может Грате уступить горы, считая их своими по Воле Духов.

– Да, враки это! – обиженно выпалил Трифон.

– Может, и так, – безразлично дёрнул плечом Волк.

Когда-то он был так же горяч, как Трифон. Но это было давно. Отец учил сдержанности, иначе мог всыпать палок.

– Кто сегодня в ночь? – спросил Волк.

– Я, – отозвался молчавший в углу старый дружинник.

– И я, – тут же подхватил Трифон, – и Славян с Ваном тоже. А что?

– Меняться хочу.

– Давай со мной, – кивнул старый.

– Добро, – Волк протянул руку Славяну, – Я за тебя пойду.

Наспех доев горячую кашу, Влаксан бросил миску в ведро с грязной посудой и пошёл в спальню. Птах не шутил, он действительно пронюхал о гонце. Выходит, и сегодня будет тереться у дворца. С этим надо заканчивать, пока худо не стало.

33

Проспав до ужина, Волк успел к последней жеребьёвке, Белорад выдавал оставшиеся жетоны:

– А ты чего? – нахмурился он, когда Волк потянулся к мешку, – ты только с ночи.

– Поменялся. Охота в день дежурить, когда Награйский князь придёт.

– Хуже баб, – Белорад покачал головой, протягивая мешок, при этом взгляд его оставался холодно-суровым.

Влаксан глянул на жетон с нарисованными красной краской воротами.

– Ты куда сегодня? – пихнул под бок локтем Трифон, – я на стену.

– Мне тоже не повезло, – хмыкнул Ван, показывая жетон со стеной. – Буду кости на ветру морозить.

– Могу за тебя.

– А ты куда? Неужто не зябко на стене торчать?

– Внизу, – Волк протянул жетон с красными воротами, – Я молодой. Кости мороз не крутит.

– Ого! Ворота! Прекрасно, там хоть ветер так под тулуп не лезет.

Уже к часу луны Влаксан пожалел о своей торопливости и дерзком заявлении, что молодость и холод – вещи несовместимые. Он приставил к стене бердыш, растирая под рукавицами окоченевшие пальцы. С неба подмигивала тонкая полоска зарождающегося месяца. Уже под полночь, но никто так и не явился. Неужто, гонец будет не сегодня, и придётся опять меняться. Заночевать в тепле, либо навестить княгиню будет куда приятнее, чем зазря на стенах ошиваться, надеясь шугануть дружка.

С улицы послышался громкий протяжный свист и стук в калиту. С псарни разразилась лаем княжья свора. Тихо скрипнул засов.

– Что надобно? – голос Вана звучал грубо, перекрывая лай возбуждённых псов.

– Велено предстать перед княгиней, – раздался громкий мальчишеский голос, и тут же сорвался на шёпот, – князь Награйский поклон шлёт.

Ван распахнул калиту, впуская паренька, ведущего под узду взмыленного коня. Хлопья белой пены под седлом превратились в хрупкую ледяную корку.

Влаксан поднял бердыш. Что ж… Всё же повезло. Уж такую возможность Птах не упустит, точно прибежит.

Трифон стоял в углу над Княжеским садом, прижавшись к опорному столбу, он облокотился о древко бердыша, подперев голову рукой.

– Спишь, что ли? – шепнул Волк, подходя к молодому дружиннику.

– Батюшки! – вздрогнул малец, – ты почто крадёшься?

– А что же, мне барабанить сапогами? Чтоб все вредители точно знали, где я иду?

– Вредители… – пробурчал Трифон, – кому это надо?

Волк пожал плечами:

– Там гонец с Награя пришёл.

– Да ладно! – даже в темноте было видно, как возбуждённо заблестели глаза Трифона.

– Думаешь, псы так просто разорались? Хочешь, пойди, глянь, а я тут подменю.

– Да, ну. Там уже, поди, в красном дворе только слуги бегают, а сам гонец где-то в тереме. А ты, прямо, видал его?

– Видал, – кивнул Волк, – мальчишка младше тебя. Может, пройдёшься?

– А ты меня что, гонишь? Ходил я, ничего не видать: там горы, – махнул рукой Трифон, – с Красных ворот город, а во дворце тишина, поди, на Чёрном дворе только мужики к бабам гуляют… я, может, с тобой хочу опытом поделиться.

Волк хмуро кивнул, снимая лук, размотал и надел тетиву.

– Ты чего? – удивился Трифон.

– Показалось, слышал что-то.

– Показалось… Я третий год в дружине, тут каждую ночь кажется что-то. Коли была с этим беда, нам бы луки заправленные давали, – проворчал дружинник, тоже стягивая со спины лук.

–А что лук тогда заправляешь? – спросил Волк.

– На всякий. Что коли тебе не показалось?

Влаксан пожал плечами. Что ж… если мальчишка тоже шуганёт Птаха, глядишь, тот, наконец, поймёт, что не следует сюда соваться. Раз ему слово приятеля не указ, может дружинников побоится.

– Зябко на стене, – поёжился Трифон. – Неужто ты, и правда, не мёрзнешь?

– Мёрзну, – ответил Волк и решил увести разговор в другое русло, пока Трифон не стал расспрашивать дальше. – Ты как в дружину-то попал, малец?

– Почему ж малец? Мне-то, поди, уже скоро третий десяток починать – пробурчал Трифон. – Я из городских, из гратичей. Тут выбор не велик: либо в городе устройся, либо в деревни иди. Отец мой кузнецом был, его даже наш Ярош жаловал, вот он и успел меня сюда пристроить, покуда не почил.

– И как тебе жизнь при дворе?

– Поди, худо! Кормят, поят, кафтан красный выдали даже. Знай себе, ходи охраной… то, что ночи не спать, так к тому привыкаешь. А как Ярош дочь свою сосватал, так и войн не было – Награй нас в покое оставил. Так что, я тут бед не знал. По весне вот думаю посвататься.

– Приглядел кого? – спросил Волк, высматривая, не крадётся ли где по крышам знакомая рваная тень.

– Ага! Знахарку княжью знаешь?

– Старуху?

– Её самую. При ней сиротка ходит. Хороша девка! – засмеялся Трифон.

– Дарёнка? Славная девчушка, только мала ещё.

– Тю! Поди, в весну уже вошла, или к лету войдёт, а там можно уже свадебку играть, детишков нарожать.

– Хорошая затея, – Влаксан похлопал Трифона по плечу.

Тихий шорох, точно хлопанье крыльев, раздался слева. Волк обернулся.

– Да, ладно тебе! Ворона, поди, – отмахнулся Трифон.

Волк быстро натянул тетиву и выстрелил. С глухим стуком стрела воткнулась в родовой дуб. Крупная рваная тень скользнула по ветвям, прячась за стволом.

– Погоди-ка, – натягивая тетиву, прошептал Трифон.

Волк опустил лук и внимательно смотрел на Птаха: что дальше? Затаится и будет ждать, или попытается рвануть?

Трифон выпустил стрелу, чуть ниже Волка, так же оставив её в дереве, но вот лук опускать не стал.

– Может, показалось? – неуверенно спросил Влаксан.

– За два с лишним года в дружине мне всякое казалось, но не такая дрянь.

Трифон вытянул спину в струну и тихой поступью на полусогнутых ногах двинулся вправо. Влаксан напрягся, мальчишка не так прост, как кажется. Трифон неслышно прокрался к повороту стены и уже обходил дуб справа. Если он так выучился ходить, то и стреляет, поди, не хуже заядлого охотника. Малец натянул тетиву, Волк свистнул, что было сил. Тень рванулась вправо и вверх: Птах успел ухватиться за ветвь. Стрела, по самое оперение, влетела ему под мышку. Слабо пискнув, Птах повалился с дерева, словно куль.

– Мать, – прошипел Влаксан, лук выпал из его рук, гулко стукнувшись об дощатый пол.

– Я снял его! Ты видел? – радостно улыбаясь, подбежал Трифон. – А что у тебя с лицом?

Волк так и застыл с открытым ртом, словно болван, глядя на пацана.

– Не ожидал, что ты так хорошо стреляешь, – покачал он головой. – Ни разу не видал тебя на стрельбище.

– Ну, так я лучник, с малолетства отец меня то к охоте, то к дружине приобщал, хоть туда, хоть сюда ко двору пристроить. Что мне на стрельбище-то делать? Я и так стреляю хорошо. Пойду, гляну, что за чёрт к нам пожаловал, – махнув рукой вниз, Трифон побежал к лестнице.

Ночь вдруг стала темнее, и кровь жаром ударила в лицо. Холод отступил, но руки продолжали дрожать.

– Твою мать! – выругался себе под нос Волк, с силой ударив по опорному столбу.

А-ну, как его допросят? Говорят, княжий палач может выведать все тайны. Стрела вошла глубоко, всю грудь насквозь, не иначе. С такой раной не сбежит, да и не проживёт особо, но разболтать лишнего может.

– М-м-мать!

Он снял перчатки и обхватил голову руками. Глаза заболели, а руки, казалось, вообще стали чужими. Знать бы куда теперь определят Птаха, а то ещё выдаст всё, что знает о княжьем младенце…

Внизу забегали слуги. Белорад громко отдавал распоряжения. Волк глядел и не слышал ничего вокруг. Вот двое дружинников подхватили за ноги и уволокли Птаха, следом прибежали слуги, стали заметать листвой кровь, чтоб не портить вид в княжьем саду. Трифон вернулся тихо:

– Ты чего? – спросил он.

– Да, хотел сам вражину снять, обидно, – отмахнулся Волк.

– Ладно тебе, не бесись, я Белораду всё равно, как есть скажу: что без тебя и не заметил бы эту дрянь. Вон, на днях награйское посольство приедет, там, поди, этих чертей полезет со всех щелей. Сдаётся мне, и эта паскуда была заслана награйцами.

– А он что говорит?

– Ничего не говорит.

– Будут допрашивать? Может, расколется, – спросил Влаксан.

– Этот уже ничего не скажет, уже раскололся, – махнул рукой Трифон. – Шею себе свернул, когда падал. Я пришёл, он уже покойный был.

Волк почувствовал, как ужас отступает, и тело обмякло.

– Да уж, – покачал он головой, – Пойду стену обойду, глядишь, ещё кто тут ошивается.

– Давай, – кивнул Трифон, протягивая Волку бердыш, – не забывай своё.

Волк обошёл княжий сад и зашёл за терем, туда, где начинал дежурство. На углу, у Красного двора стоял пожилой дружинник, он глянул на Волка:

– Что там? Поймали кого?

– Скорее, пристрелили.

Старик кивнул и отвернулся, старательно вглядываясь в темноту города. Волк выбрал укромный угол и уселся на пол.

Птах! Ну, что ж дурень такой! И надо было ему лезть в эти окна! Сколько раз было велено не являться. Зачем доводить до лиха?

Не нужно было убивать! Так, шугануть, показать, что не шутит, да сдать дружине, что шарится под окнами паскуда какая-то. А вон как вышло. Хуже было бы, только если бы тот выжил и начал языком трепать, чего вызнал про княгиню.

Княгиня… Брониимира! Она и так натерпелась за свою небольшую жизнь. Мысль о ней успокаивала, точно вино. Захотелось упасть и забыться в её нежности.

– Я же тебя предупреждал, – прошипел себе под нос Волк.

К утру пришёл Белорад. Едва заслышав твёрдые шаги, Влаксан вытянулся в полный рост, крепко сжав бердыш.

– Всё тихо? – скорее утвердительно произнёс воевода.

– Конечно. Уж я-то услыхал бы.

– Да-а, – протянул Белорад, глядя вниз, – Трифон сказал. Молодец, Волк. Интересно только, давно ли эта паскуда по нашему двору шастает.

Да уж… Лучше бы здесь никому не знать как давно, и по какому поводу.

– Я впервые увидал.

– Как сменишься, свободен, – улыбнулся Белорад, – вы с Трифоном сегодня отличились, даю вам выходной.

Воевода задумчиво оглядел Красный двор и пошёл дальше.