Kitabı oku: «Заложники Кремля», sayfa 6
Две недели, четырнадцать дней вблизи отца, в условиях «полусухого закона» – такого «рая» Василий вынести не мог. Маялся, вздыхал, все время пытался внушить Сталину-старшему, что его ждут в Москве неотложные дела.
Реакция была нулевая. Коба умел вот так не замечать того, что его раздражало.
Василий подбивал Капитолину:
– Скажи, нам надо ехать, стройка стоит. И денег на бассейн попроси.
Тесть внимательно выслушал ее, попыхтел трубкой и вынес резолюцию. Звучала она неутешительно:
– В Белоруссии до сих пор живут в землянках люди, которые защищали от фашистов страну. Подождите с бассейном. Все будет.
Василий поймал момент, когда отец находился в благодушном настроении и снова напомнил, что ему срочно надо ехать.
Сталину, видно, это надоело.
– Надо, так надо.
Подал руку Капитолине. С сыном же демонстративно прощаться не стал.
Разговор о деньгах, который Капа завела на берегу озера Рицы, видно, направил мысли вождя в совершенно новом для него направлении. Небожитель, он не нуждался в казначейских билетах и не представлял, как и на какие средства живут его дети.
Уже в Москве спросил у Капы, сколько они вдвоем с Василием зарабатывают. Оказалось, у Васи, генерала, оклад – пять тысяч. У Капитолины (она продолжала преподавать на кафедре физкультуры Военно-воздушной академии) – две с половиной. На алименты Екатерине Тимошенко уходили полторы тысячи.
– Той скромности, в какой мы жили, сейчас даже не поверят, – сердито говорит Капитолина Георгиевна. – У Василия был единственный штатский костюм, и тот купили, когда я взмолилась: не могу ходить все время с генералом! На него же все обращали внимание. А сейчас даже не хочу никому об этом рассказывать, вам вот только. Все равно ведь не поверят.
Я почему-то верю. Сталин в роскоши не купался. Кто-то вообще считает вождя сущим аскетом – известно, что он спал под солдатским одеялом.
Да, номенклатура жила достаточно богато. Но то было своеобразное богатство. Как говорится, ничего личного. Ни квартиры, ни машины, ни дачи, ни мебели. На каждой табуретке – инвентарный номер. Все – государственное, казенное, данное во временное пользование. И бойся, небожитель, выпасть из номенклатуры. Ты разом теряешь не место, не квартиру в хорошем районе, не гарантированные сосиски из спецбуфета, а нечто всеобъемлющее и прекрасное – любовное попечение о тебе государства.
О материальном обеспечении советской верхушки, в отсутствие достоверных сведений, всегда ходили волнующие слухи. Упорно говорили об открытых счетах в банках, которыми элита свободно пользовалась. Открытых счетов. Вожди, может, и не заводили, но имели все, что такие счета могли дать.
Профессионалы выживания оставались у власти десятилетиями.
Роскошествовать в те времена не было принято. Одевались стандартно-тускло: комодообразные черные костюмы, неброских расцветок галстуки.
Кто-то и в те годы умел нажить состояние, но демонстрировать богатство мог решиться только безумец. Лозунг коммунистов: «Главное, чтобы у советского человека душа была красивая».
Александр Шелепин, в прошлом видный, как было принято говорить, партийный и государственный деятель, рассказал историку Дмитрию Волкогонову:
«После смерти Сталина, когда переписывали имущество генсека, выяснилось, что работа эта довольно простая. Не оказалось никаких ценных вещей, кроме казенного пианино. Даже ни одной хорошей, „настоящей“ картины не было. Недорогая мебель, обтянутые чехлами кресла, ничего из антиквариата. На стенах висели бумажные репродукции в деревянных простеньких рамочках… Кроме маршальского мундира из носильных вещей оказалась пара простых костюмов (один парусиновый), подшитые валенки и крестьянский тулуп».
Нарочитый этот аскетизм выглядел бессмысленной, жалкой уловкой на фоне огромного количества дач, построенных для Сталина в разных концах страны.
Чтобы как-то укрепить свой имидж, одной их определяющих черт которого считалось нестяжательство, в начале 30-х годов Центральный комитет коммунистической партии принял решение о том, что члены этого органа не имеют права получать гонорары за свои партийные статьи и книги.
Надежда Аллилуева возмущалась таким ханжеством. Лучше, считала она, брать деньги за то, что ты сам, лично, заработал, чем бесконечно, без всяких лимитов, лазить в казну за деньгами на домашние нужды – дачи, машины, прислугу… Они ссорились из-за этого со Сталиным, но переубедить старшего товарища по партии Надежда так и не смогла.
В 1947 году, после денежной реформы, обесценившей деньги в десять раз, было принято еще одно лукавое решение – об отмене бесплатного содержания семей Политбюро, дотоле, стало быть, имевшего место. Постановление, конечно, было секретным. Одну из величайших тайн партии всегда составляли ее привилегии.
До этого решения ЦК Светлана Аллилуева, как она вспоминает, вообще жила без денег, если не считать университетской стипендии. После 1947-го года отец впервые стал спрашивать, нужны ли ей средства и в каком количестве. Но Сталин не знал счета современным деньгам, не представлял, что сколько стоит. И, давая дочери десять тысяч рублей, был уверен, что дает миллион.
«Денег он не тратил. Их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда – все оплачивалось государством. Для этого существовало специальное управление где-то в системе Министерства государственной безопасности, а там – своя бухгалтерия. И неизвестно, сколько они тратили… Отец и сам этого не знал. Он только интуитивно чувствовал, что улетают огромные средства… Он пытался как-то провести ревизию своему хозяйству, но из этого ничего не вышло – ему подсунули какие-то выдуманные цифры».
…Итак, на семью из пяти человек у Василия и Капитолины оставалось четыре тысячи рублей. Но эта цифра Сталину ничего не говорила.
– Это сколько же получается в день? – захотел уточнить он.
Нервничая, в присутствии Сталина все нервничали, Капа попыталась быстро сосчитать. Выходило рублей по двадцать пять на человека.
– Маловато, – расстроился Сталин. – Вот когда будет сотня в день, да еще бутылка сухого вина к обеду, жизнь можно будет назвать нормальной. А пока – неважная жизнь.
Скорее всего, ему и в голову не приходило, что заработок командующего ВВС сильно отличается от того, что имела какая-нибудь учительница или, тем более, колхозник. Крестьяне, бывало, и копейки не получали за каторжный труд на колхозных полях. И не умирали с голоду только благодаря спасительной картошке и огурчикам, которые выращивали на крохотных личных огородах…
После того разговора со Сталиным прошло месяца два. Однажды у дверей особняка на Гоголевском бульваре остановилась правительственная машина. Василий выскочил навстречу. Однако водитель, державший в руках пакет, деликатно, но твердо его отстранил:
– Мне Капитолину Георгиевну. Это ей.
На большом конверте красовалась сделанная рукой Сталина надпись: «Зарплата И. В. Сталина за декабрь 1950 года». Такие конверты с деньгами стали привозить регулярно, раз в два месяца. Получала их и Светлана Аллилуева. Она в то время только что развелась со вторым своим мужем Юрием Ждановым и осталась одна с двумя детьми.
Автограф «вождя всех народов» Капа хранила, пока он не умер. После этого сразу начались гонения на Василия. Посмотрела, как уводили ее невенчаного мужа, руки за спину, прикладами тычут в лицо, и тут же на всякий случай выкинула конверт, изорвав в клочки. Сейчас жалеет, ведь историческая вещь, реликвия, как ни говори! Но тогда ею руководил только жуткий, всепоглощающий страх за дочку, за Васиных детей, за себя самое. Что их ждет? Ощущение было такое, точно она стоит на дне ущелья, а сверху, затмевая белый свет, валится им на голову каменная глыба.
Присылаемая с нарочным зарплата Генералиссимуса, конечно, снимала материальные проблемы в семье Сталина-младшего. Но никто не мог спасти Василия от него самого.
Генерал вручил своих детей Капитолине и с азартом нырнул в свою, неведомую ей, бурлящую жизнь. Его постоянно окружали какие-то люди – футболисты, массажисты, журналисты, артисты, тренеры и непонятные темные личности, которые подбивали на гульбу и аферы. Светлана писала:
«…им вертели, как марионеткой, всю жизнь тянули наверх, не считаясь с его способностями и возможностями; ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей, его портили и развращали, извлекая из этого свою корысть».
Василий часто повторял:
– Я живу, пока жив отец.
И спешил схватить у жизни все, наживая новых и новых врагов. Редкие свидания с отцом сын использовал для того, чтобы свести с ними счеты. Недруги, а он умел их наживать мастерски, должны были чувствовать: Василий Сталин еще в силе!
Считалось, что большая группа летчиков именно с его подачи была арестована по обвинению в сознательном вредительстве, которое будто бы привело к отставанию нашей авиации от английской и американской…
Василий видел – отец дряхлеет, надо спешить.
Но все закончилось для Василия еще при жизни вождя. Военный Парад 1 мая 1952 года поставил точку в шальной карьере молодого командующего ВВС Московского округа.
В тот день пролет авиации над Красной площадью запретили на самом верху из-за ненастной погоды. Василий, пьяный уже с утра, мог этого не знать и отдал приказ эскадрилье пройти на бреющем полете над праздничной Красной площадью. Самолеты пронеслись так низко над Мавзолеем, что Сталин испугался. Первая мысль была: покушение!
Разгневанный генералиссимус велел выяснить, кто осмелился поднять самолеты в воздух. Доложили: команду дал Василий Сталин.
– Дурак, неуч! – бушевал Иосиф Сталин при всех.
Расплата последовала немедленно – генералиссимус лично подписал приказ об освобождении сына от должности.
Чтобы хоть как-то занять неуправляемого отставника, Василия зачислили слушателем Военной академии имени Ворошилова. Он ни разу в ее стенах не появился. Неделями сидел на своей даче в Усово, погруженный в депрессию. Иногда наезжал в Москву, и тогда столица имела возможность обсудить пикантные подробности очередного дебоша. Его шофер жаловался: для хозяина не существует дорожных правил, особенно, если выпил. Сам нажимает на педали, то и дело требует выехать на встречную полосу.
Смерть отца показалась ему подозрительной. Василий считал: вождя «убрали» соратнички. И это стало началом новой серии грандиозных скандалов. Сын умершего диктатора ходил по ресторанам в поисках иностранных журналистов, которым жаждал рассказать правду. Кажется, не нашел.
Терпение властей истощилось довольно скоро. 5-го марта 1953-го года умер отец, 26-го марта Василий уволен в запас без права ношения формы, в апреле взят под стражу.
Следствие выявило злоупотребление служебным положением, растраты, рукоприкладство генерала Сталина, интриги, в результате которых его сослуживцы попадали в тюрьмы. На Василия давали показания все – от его адъютанта до начальников штабов и министра обороны. Обвинений хватило бы на десятерых.
Натерпевшиеся унижений от Сталина-старшего с мстительным наслаждением втаптывали в грязь Сталина-младшего. Сколько вылилось на сталинского сына застарелой обиды и ненависти! Василий и Яков, Яков и Василий – оба, каждый по-своему, ответили за злодеяния отца.
Приговор гласил – восемь лет заключения.
Осужденный провел их во Владимирской тюрьме (где когда-то «мотала срок» и жена Якова Юлия Мельцер) под именем Василия Павловича Васильева. Фамилией Васильев Иосиф Сталин как Верховный Главнокомандующий подписывал некоторые директивы времен войны. Впрочем, совпадение здесь скорее всего случайное, вряд ли о таких тонкостях знали тюремных дел мастера в 1953 году.
…Задолго до ареста Василия Капитолина решилась от него уйти. После своей позорной отставки он стал невыносимым. Как-то ударил ее кулаком в глаз. Испытанной в тот миг адской боли и обиды она не забыла и сейчас. Три хирургические операции с интервалами в несколько лет глаз не спасли. В тридцать лет с небольшим красавица Капитолина стала инвалидом.
Тянуть дальше было нельзя. От постоянного стресса Капа перестала есть, спать. И даже знаменитая кремлевская больница в Кунцево, санаторий в Барвихе не смогли вывести ее из болезненного состояния.
Это был рубеж, конец какой-то части жизни. К Василию, решила Капа, не вернусь никогда. И раньше убежала бы от изверга, да не хватало духу оставить на такого отца Сашу и Надю, сирот при живой матери. Галина Бурдонская жила в Москве, совсем близко, но Василий под страхом страшных кар запретил ей общаться с сыном и дочкой.
Однако Капитолине не суждено было и малой передышки. В Барвихе ее настигла весть о смерти Сталина. Она вспомнила, как Вася всегда твердил:
– Я живу, пока жив отец.
Теперь возьмутся за сына! Быстро-быстро женщина собрала вещички и с предчувствием новых бед помчалась к своему мучителю; спасать его, ненавистного и любимого. Капа отказывалась от жестокого, порочного, но не могла бросить поверженного.
При аресте все имущество Василия Сталина конфисковали. Капитолине, чтоб наскрести денег на поездки во Владимир и на передачи в тюрьму, пришлось продавать свои вещи. А хотелось (вот ведь непоследовательная женская душа!) побаловать несчастного узника и рыбкой хорошей, и икоркой…
Бегала по комиссионкам, умоляла хоть за копейки взять платья, туфли. Как-то толстая, сытая приемщица швырнула назад Капино любимое вечернее бархатное платье:
– Длинные не берем!
Ночью она платье укоротила, подшила, как сумела. А утром на приемке стояла уже другая, симпатичная девушка.
– Зачем же вы укорачивали? – удивилась она. – За длинное мы бы вам больше дали.
Капа давно уже окаменела от обид, от страха за детей, от горя, которое, как она чувствовала, теперь уже навсегда с ней. Но после сочувственных слов приемщицы вся затряслась от рыданий. Не нашлось даже сил выскочить из магазина, спрятаться от чужих глаз…
Она бывала во Владимире еженедельно, часто вместе с Надей. Чтобы провести с Василием воскресенье, приходилось выезжать из Москвы в субботу вечером.
Начальство свиданиям не препятствовало, напротив, предоставляло для встреч специальную комнату. Такой вот семейный уикэнд с икоркой и, чего греха таить, рюмкой водки, за колючей проволокой. В Москве Василия Сталина уже не боялись, а в провинциальном городе Владимире имя самого скандального зэка Союза по-прежнему вызывало трепет.
Если Капа иногда позволяла себе пропустить неделю, он встречал ее проклятьями. На нее, единственную из всех его женщин, не оставившую его в страшный час, изливалась вся ярость этого необузданного человека.
Ах, если б знала она, какие показания в это же самое время давал следствию Василий!
«Одной из побудительных причин к этому (строительству бассейна. – Авт.) явилась мастер спорта по плаванию моя сожительница Васильева Капитолина. Васильева меня подбивала на сооружение водного бассейна и, желая угодить ей, а также рассчитывая популяризировать себя сооружением бассейна, я поставил перед собой задачу осуществить эту затею».
Как же мало семья знала о жизни Василия! «Ряд лиц, числившихся инструкторами и тренерами спортивных команд, фактически не имели никакого отношения к спорту и, получая зарплату за счет ВВС МВО, обслуживали меня лично.
В 1952 году был зачислен на должность инструктора второй категории хоккейной команды Евсеев Н. В., который в действительности являлся комендантом моей дачи.
За счет спортивных команд содержались преподавательницы моих детей Новикова К. И. и Августовская М. И.
Приглашенные мною из Сочи для художественной отделки и росписи моей дачи и квартиры художник Лошкарев и его помощник, фамилию которого не помню, в течение нескольких месяцев оплачивались за счет хоккейной команды по ставке инструктора высшей квалификации.
В таком же положении находились мои личные шоферы, массажист и даже моя сожительница Васильева Капитолина, получавшая зарплату как тренер команды пловцов, хотя в действительности она ничего в этой команде не делала.
Всем лицам, которые меня лично обслуживали, в том числе и Васильевой, ежемесячно выплачивалось до двух тысяч рублей каждому. Кроме того, большинству из них мною были предоставлены квартиры…»
Не пощадил Василий свою Капитолину, размазал, как мог:
«Продукты же этого моего хозяйства: молоко, масло, яйца, фрукты и овощи моя сожительница Васильева сбывала на рынке при помощи своей матери и сестер, которые постоянно проживали на даче».
Эта злосчастная дача, именно злосчастная, заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее.
С первой женой, Галиной Бурдонской, Василий жил на другой, казенной, ничем не примечательной даче во Внуково. Второй жене Екатерине Тимошенко захотелось чего-то более достойного ее положения – все же невестка Генералиссимуса и дочь маршала! И со свойственной ей настойчивостью «железная» турчанка стала продавливать идею: надо строить собственный загородный дом.
В это время в поселке Усово, неподалеку от Зубалово и от полюбившейся советским вождям Барвихи, завершал строительство роскошного особняка герой только что отгремевшей войны Главный маршал авиации Александр Новиков. Место он выбрал для себя как нельзя более подходящее – на берегу Москва-реки, в окружении дач друзей-товарищей: Молотова, Микояна и других крупных тузов.
Новостройка выделялась своим великолепием даже на фоне окружавших ее элитных строений – маршал вывез из Германии все необходимое для дома, начиная с отделочных материалов, добротной немецкой мебели и кончая изысканным фарфором.
Уже близилось новоселье, когда маршал внезапно был арестован. Его обвинили в приемке неисправных самолетов. Светлана Аллилуева уверенно пишет, что Новикова забрали «с легкой руки Василия». Те же сведения находим в «Воспоминаниях» Хрущева:
«Говорили, что и на него (Новикова. – Авт.) донес Вася Сталин».
Верил ли Василий, что герой войны маршал Новиков переродился во врага? Испытывал ли к нему как авторитетному военачальнику профессиональную ревность? Или все гораздо низменнее – просто захотел (Екатерина заставила?) отхватить вызывающе лакомый кусок?
Какими бы ни были его истинные побуждения, но в результате дача Новикова перешла к сыну Сталина.
Новому хозяину счастья она тоже не принесла. Здесь жестокая Екатерина морила голодом детей Василия. Здесь супруги дрались после пьянок, случалось, до крови. Здесь же подошел к концу их недолгий, как все love-stories Василия, роман. Однажды он сказал:
– Все. Выметайся.
Екатерина, особа практичная, готовилась к расставанию загодя. Она прожила с Василием пару лет в послевоенной Германии – генерал Сталин командовал авиакорпусом, базировавшемся в городке Виттниток. Оттуда самолетами, как разносила молва, отправлялись в Москву трофеи, стандартный набор: мебель, ковры, хрусталь, фарфор, тряпки…
Что-то из этих вещей украсило квартиру на Гоголевском бульваре, что-то попало на усовскую дачу. Но немалую часть немецких трофеев Екатерина предусмотрительно не распаковывала, поместив многочисленные коробки в дачном сарае. Как только Василий произнес свое «Выметайся», отставная супруга вызвала из гаража министерства обороны несколько грузовиков, и военизированная колонна с немецким барахлом взяла курс на Москву.
Какая-то несчастливая была эта дача! Горести преследовали и ее будущих владельцев. После Василия Сталина в нее вселилась семья еще одной Екатерины – Фурцевой, первой женщины – секретаря ЦК и министра культуры СССР. Бывшая ткачиха была не чужда радостей жизни. Она энергично взялась усовершенствовать и без того роскошный по тем временам особняк – там появилась мраморная ванна, сауна, бассейн…
Это было крайне неосмотрительно со стороны секретаря ЦК: в среде партийцев все еще исповедовалась внешняя скромность. Как только положение Фурцевой пошатнулось, Михаил Суслов, тогдашний главный идеолог Центрального комитета, он же главный пуританин, создал ревизионную комиссию.
Проверка установила, что Екатерина Алексеевна сорила казенными деньгами. C этого момента ее карьера была окончена. Как утверждают, именно в усовской мраморной ванне Фурцева дважды пыталась перерезать себе вены…
Капитолина, которую Василий привез в Усово сразу после разрыва с Екатериной Тимошенко, боялась этого места. Всегда перед глазами стояли жалкие, несчастные Васины дети, какими она увидела их там впервые.
Теперь, после ареста Василия, Капа лишилась всякой надежды на то, что жизнь ее вообще когда-нибудь устроится по-человечески. Заведенной машиной моталась между тюрьмой во Владимире и домом в Москве…
Как-то вместе с Капитолиной в тюрьму поехала Светлана, оставившая запись о «мучительном» свидании с братом. На стене кабинета, где брат и сестра встретились, еще висел огромный портрет Сталина.
«Под портретом сидел за своим письменным столом начальник… Он был маленького роста, белобрысый, в стоптанных и латаных валенках. Кабинет его был темным и унылым – перед ним сидели две столичные дамы в дорогих шубах и Василий»…
Оставили портрет поклонники вождя или просто забыли его снять? Кто знает, но получилось так, что сын и здесь был унижен перед ликом отца.
Навещали Василия и дети. Надя об этих свиданиях рассказывала:
«Часто, когда мы его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, в кирзовых сапогах он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой поддерживающий ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом».
В тюрьме Василия настигло заболевание, в просторечии называемое «сосуды курильщика». В лучшем случае его следствие – хромота, в худшем – гангрена ног, спасти от которой может только ампутация. Это случилось, к слову, и с первой женой Василия Галиной Бурдонской.
Василий давал показания на Капитолину, мучился от болей физических. Но, хочется думать, и от душевных тоже. Днем предавал возлюбленную, вечерами точно стремился ласковостью слов снять с души совершенный грех:
«18.2.56г.
Мамка милая!
Первая ласточка, хотя и небольшая, но все же долетела… Хотя ты далеко, но с письмом как будто приблизилась и находишься рядом. Не думал, что листок бумаги может так взволновать. Ты не представляешь, как приятно в этом «дворце» получить даже такое небольшое и бестолковое, но теплое посланьице!.. Твое тепло лучше всяких лекарств, и раз оно греет меня – мне сам черт не страшен!..
Крепко целую. Твой Василь».
«2.4.56 г.
Мамка – родинка! То, чего я так боялся, произошло. Просудилась… Проклятая конура. Но почему нет больничного? О чем думают ваши блюстители здоровья?.. Кроме нас самих, о здоровье никто заботиться не будет… Настроение отвратительное, но твердость моего духа может тебя не беспокоить. Хотя и трудно, но ничего. Отец часто говорил: «Для того чтобы из железа получилась сталь, его надо бить». Это, конечно, образно, но смысл в том, что за битого двух небитых дают. Сильный человек должен стать сильней от такой передряги, а слюнтяй расклеится».
«27.5.57 г.
Здравствуй, золотко!
Ну и погодка!.. Все наоборот: в марте ходили раздетые, а в мае замерзаем. В такую погоду только пить – под Вертинского. Но он взял и душу Богу отдал… Прочитал об этом сегодня в «Советской России» и вспомнил его песенку: «А мы пьем горькое пиво…» Песенка очень неплохая и как раз к этой погоде и моему настроению. С фокусами был старик, но пел, по-моему, хорошо. Душевно, по крайней мере, а не орал, что есть силы, как это делают некоторые молодые «таланты». Чем сильнее орет, тем лучше – как такой петух. Тогда лучшими певцами должны бы считать себя ишаки – уж орут-то они, действительно, непревзойденно. Чтобы согреться – замерз! – сегодня после работы работал. «Впихнул» в рамку твое Величество. Получилось неплохо, и настроение поправилось хоть немного…»
«22.4.58 г.
Здравствуй, Капа!
27-го числа этого месяца исполняется ровно пять лет, как я не был дома. Ты спрашиваешь: «Кто тебя навещает и бывает у тебя? Я интересуюсь, когда у тебя была последний раз твоя первая жена и когда вторая? Если тебе нежелательно говорить об этом, не настаиваю…»
Почему нежелательно? У меня нет тайн от тебя. Я тебя действительно люблю!
Не навещают ни одна, ни другая. Екатерина не навещает и не пишет, так как каждое навещание кончалось руганью из-за тебя. Я не скрывал от нее, да и ни от кого, свое к тебе отношение. Ее условие – бросить даже думать о тебе. А я этого не хочу! Изредка пишут Света и Вася. Вот и вся связь с ними… Галина приезжала два раза с Надей. Одна не приезжала. Никогда и ни перед кем я не постесняюсь назвать тебя человеком, которого действительно люблю! Приезжай и ни о чем не думай, кроме того, что тебя любят и ждут. Целую родинку свою дорогую и любимую, хотя и упрямую, как тысяча ослов, и колючую, как ежик: но мою любимую…»
Все годы заключения Василий не уставал ходатайствовать о досрочном освобождении. Был полон отчаяния, метался. Писал всем, кто имел власть, обещая стать другим. И пользовался всяким удобным – или не очень удобным – случаем, чтобы это продемонстрировать: я – уже другой человек..
Письмо Василия к XX съезду КПСС датировано 23 февраля 1956 года. Съезд не закончен. Более того, еще не прозвучал исторический доклад Хрущева. Пришедший к власти новый вождь выступит с разоблачением культа личности Сталина только в ночь на 25 февраля, на закрытом заседании. А сын тирана уже спешит откликнуться на выступления участников съезда, всего лишь туманно предваряющие разоблачение его отца.
Это письмо Василия Сталина впервые опубликовано в 1996 году:
«Президиуму ЦК КПСС.
Считаю своим долгом – долгом коммуниста изложить Президиуму ЦК КПСС свое мнение по вопросу культа личности, – поднятому на ХХ съезде КПСС <…> Сказана – правда, вывод справедлив.
К такому мнению я пришел не сразу, а путем долгих раздумий.
Трудным для меня был этот путь – путь внутренней борьбы и противоречий.
Но какова бы ни была правда, хоть и горькая – она лучше миража.
Мне не с кем, кроме Президиума ЦК КПСС, поделиться этим не легко давшимся, но твердым мнением.
Надеюсь, что Вы поймете меня. Все остальные вопросы, выводы и задачи, поднятые и разоблаченные съездом, настолько жизненны, логичны и необходимы, что вызывают лишь гордость у любого честного человека за партию и ее Центральный комитет.
г. Владимир. 23 февраля 1956 г.
В. Сталин»
Как суетлив он в предательстве! А результата – никакого. Никто не спешит смягчить участь Сталина-младшего. Мужественная Капитолина уговаривает его терпеть и ждать конца срока, но это только приводит Василия в ярость.
Только в 1960-м году Сталина вызвал к себе Хрущев. Вася рассказывал потом близким: Никита Сергеевич принял его, как родной отец. Они расцеловались и оба плакали.
Итогом встречи стало досрочное – Василию оставалось сидеть еще около года – освобождение.
Его дочь Надя к этому времени стала уже барышней, училась в седьмом классе.
После ареста Василия Галина Бурдонская сразу бросилась искать своих детей. И с тех пор они жили вместе: Галина, Надя и Саша. Восемь лет дети жили с отцом без матери – семь лет с матерью без отца…
Как-то вечером Надя сидела дома одна. Время с того страшного дня, как забрали отца, тянулось ужасно медленно.
Зазвонил телефон. Надя сняла трубку. Знакомый голос произнес:
– Дочка, это я – твой папа. Я звоню с вокзала.
От растерянности она глупо спросила:
– Какой папа?
– У тебя что, их много? Отец бывает только один.
Василия восстановили в партии, вернули генеральское звание, назначили солидную пенсию, дали квартиру на Фрунзенской набережной, дачу в Жуковке. Как наслаждался он возвращенной свободой! Съездил с дочкой в санаторий, загорел, окреп. Жил мечтами о спокойном, размеренном существовании, в котором видел себя… директором бассейна. Быть может, эта мысль пришла ему в голову, когда он узнал, что их с Капой бассейн все-таки достроили – без него, в 1955 году.
Но долго продержаться не удалось. Уже в Кисловодске снова потянулись к нему приятели и собутыльники. По Москве с новой силой покатились слухи о гульбищах Сталина-младшего.
Было решено, что с Василием должен побеседовать Климент Ворошилов, давний друг Сталина, если можно считать, что у Кобы были друзья. Запись этой беседы, датированная 9 апреля 1960-го года, долго хранилась в архивах под грифом «Совершенно секретно». Ее опубликовал директор Государственного архива РФ, доктор исторических наук С. В. Мироненко в 1998 году.
Итак, беседуют старый и малый, легенда гражданской войны, Герой Союза, Герой Труда, восьмидесятилетний председатель Президиума Верховного Совета СССР и недавно выпущенный на свободу сорокалетний сиделец Владимирского централа, сын бывшего вождя всех народов.
«Ворошилов: Ну, рассказывай, Василий, как дела, как живешь?
Сталин: Плохо, Климент Ефремович, работать надо, прошу помочь, иначе без работы пропаду.
В.: Я тебя знаю со дня, когда ты появился на свет, приходилось нянчить тебя. И я желаю тебе только добра. Но сейчас буду говорить тебе неприятные, плохие вещи.
С.: Слушаю.
В.: Прежде всего ты должен стать другим человеком. Ты еще молодой, а вон какая у тебя лысина, у отца твоего не было, хотя он дожил до 74 лет. Все это потому, что ты ведешь бурную жизнь, живешь не так, как нужно. То, что с тобой произошло, не должно больше повторяться. У нас социалистическое государство, мы строим коммунизм, боремся за каждого человека. Ты носишь фамилию великого человека, ты его сын и не должен это забывать. Ради его памяти тебе иначе надо жить. Ты не ожидал этого разговора?
С.: Ожидал, думал об этом.
В.: Помнишь, когда твой отец был безнадежно болен, а ты ходил пьяный по коридору. Я тебе говорил: брось пить, брось всякие нехорошие мысли. А потом ты стал пить еще больше. Как было горько видеть, когда Сталин не раз сожалел, что ты не умеешь себя вести. Сейчас вопрос так стоит: или тебя надо лечить, если ты не в состоянии сам начать новую жизнь, или ты соберешь свои моральные силы, возьмешь себя в руки и будешь вести себя как следует.
С.: Я Вас понимаю, Климент Ефремович. Вы во всем правы. Полностью с Вами согласен, мне надо исправляться, но для этого надо работать.
В.: Это не проблема. Но надо понимать, что ты находишься до некоторой степени на особом положении. Я бы на твоем месте изменил фамилию. Прямо тебе скажу. К тебе всякая сволочь лезет. Недавно ты отдыхал с дочерью в Кисловодске, и как ты там себя вел? Безобразно. Об этом нам все известно, и мы не имеем права об этом не знать.
С.: Я понимаю.
В.: К тебе потянулась всякая дрянь. Ты мог занять себя чем-нибудь полезным, читал бы хоть книги, писал что-нибудь. А ты вместо отдыха устраиваешь встречи со всякими сомнительными людьми, подхалимы тебя восхваляют. Имей в виду, эта братва тебя толкнет в какую-нибудь яму. Почему эти люди не помогут тебе встать на правильную дорогу? Вот у нас есть письмо, написанное на имя Н. С. Хрущева. Он сказал: будет у тебя Василий – прочитай ему.
