Kitabı oku: «Анатомия страсти. Сериал, спасающий жизни. История создания самой продолжительной медицинской драмы на телевидении», sayfa 3

Джеймс Д. Пэрриотт:

– Тот эпизод, где они вытаскивают пенис из живота женщины? Мы перебрали около двенадцати вариантов размытия кадра, прежде чем его одобрили. Так было во времена более жестких стандартов вещания, конечно.

Джаннин Реншоу:

– Я помню эпизод «Спорим, его ужалили», в котором парня укусили, когда он, по сути, мастурбировал осиным гнездом. Нам пришлось слишком часто употреблять слово «пенис». Отдел вещательных стандартов написал: «Хотели уточнить у вас насчет упоминания пениса. Очевидно, что говорить „пенис“ – это нормально, но было бы неплохо сократить нынешние десять упоминаний до всего нескольких, чтобы они не звучали нарочито грубо». Это было так искренне.

Стэйси МакКи:

– В баре произошел разговор между Келли и Мередит, в ходе которого они где-то трижды использовали слово «влагалище». Я думаю, это было даже обосновано с медицинской точки зрения. Поступило замечание: «Вы можете употребить слово “влагалище” только один раз». Я такая: «Что?» Это врачи, и они используют правильную анатомическую терминологию для обозначения частей тела, которые у них действительно имеются. Я со всем уважением не приняла замечания, и в итоге Сара Рамирес произнесла слово «влагалище», наверное, раз двадцать. Многие «вагины» попали в финальный монтаж.

Марк Уилдинг:

– Кажется, Бейли была беременна, и по какой-то причине персонаж Т. Р. Найта помогал ей рожать или что-то в этом роде. В том эпизоде она сказала что-то типа: «Не смотрите на мое влагалище» или нечто подобное. Мы сделали две или три серии подряд, где упоминалось слово «пенис». И вдруг [отдел вещательных стандартов] заявил: «Вы не можете произносить слово „влагалище“». Шонда такая: «Дайте мне передохнуть. Это же просто смешно. Да что с вами такое?» Тогда мы придумали «ви-джей-джей», чтобы обойти цензуру.

Гарри Верксман:

– Это произошло, когда Эддисон представили как неонатолога и акушера-гинеколога. Конечно, она будет называть эту часть тела так, как принято у врачей.

Тони Фелан:

– Ассистентке в сериале, Блайт Роуб, было, наверное, двадцать три – двадцать четыре года. Шонда спросила: «Так, молодые люди, есть ли у кого-нибудь из вас эвфемизмы для обозначения частей женского тела?» И Блайт ответила: «Ну, мы с подругами называем это „ви-джей-джей“». Шонда одобрила: «Отлично! Отныне это ви-джей-джей».

Марк Уилдинг:

Получилось забавно, потому что отдел вещательных стандартов не мог ничего возразить, ведь слова «влагалище» не было.

Но, конечно, новый вариант звучит гораздо грязнее, чем «влагалище».

Шонда Раймс:

– Когда на следующий день после эпизода с Суперкубком я включила утреннее шоу и все стали использовать «ви-джей-джей», это было действительно сюрреалистично.

Дженна Бэнс:

– Я помню, что там была сцена секса между Келли и Марком, и в замечании указывалось: «Мы видим слишком большой обнаженный отрезок тела сбоку у одного из них». Они были обеспокоены тем, что видно слишком много боковой части ноги. Не бедра, даже не паховой области, а боковой части ноги. Это всегда смахивало на абсурдного тяни-толкая. Шонда постоянно была очень агрессивна в хорошем смысле слова, давая отпор и защищая то, что делает шоу особенным и прикольным.

Тони Фелан:

– Не было ничего такого, что мы хотели бы сделать, но не могли. Для нас с Джоан Рейтер одним из самых запоминающихся моментов было решение о том, что Кристина сделает аборт. Конечно, это было огромным событием, и все были очень им обеспокоены. Мы сказали, что собираемся выстроить данную линию не как единичный эпизод, а так, чтобы все поступки в сериях сезона подталкивали бы ее к принятому решению. Это будет трудное решение, но если мы сделаем свою работу правильно, то его поймут даже не согласные с Кристиной зрители. Мы не получили ни одного осуждающего письма. Не было никаких протестов, ничего. Просто еще один эпизод.

Застольные читки стали своеобразной кульминацией совместной работы. Сценаристам было интересно услышать написанные ими слова в исполнении актеров, а звезды с не меньшим энтузиазмом узнавали, какую новую драму Раймс и ее сотрудники приготовили для врачей больницы «Сиэтл Грейс» на этот раз. Но, как нарочно, кто-то всегда уходил с читки, ожидая для себя чего-то большего.

Николь Рубио:

– Во время таких собраний все были полны энтузиазма и воодушевлены. Сценарии тогда были немного смешнее. Авторы посмеивались над персонажем Т. Р., над тем, что они писали для него. За ним всегда было прикольно наблюдать. А какова была Шандра Уилсон! Постоянно происходило что-то такое, над чем можно было посмеяться, а потом начинались серьезные операции, из-за которых наворачивались слезы.

Гарри Верксман:

– Как продюсер скажу, что в этом шоу, да и в любом другом, всегда есть драма, всегда царит суматоха, всегда есть кто-то, кто недоволен своими репликами.

Каролина Паис:

– Я точно помню, что было много конфликтов. После каждой читки актеры выстраивались в очередь у офиса Шонды. Знаю, что нередко случались перепалки.

Джеймс Д. Пэрриотт:

– Она обычно говорила: «Так, я собираюсь в свой кабинет. Кто хочет поговорить со мной?» Актеры поднимали руки, и она обращалась сначала к Эллен, потом к Патрику. Она отвечала на все их вопросы и не допускала конфликтов на съемочной площадке. Каждый приводил свои аргументы, а потом она представляла окончательный вариант сценария, и все. Команда уважала ее за это.

Эрик Бакман:

– В принципе, мы стремились избежать ситуаций, когда актеры просят изменить сценарий на съемочной площадке. Идея состояла в том, что, как только камеры начинают работать, вы снимаете то, что написано.

Марк Уилдинг:

– Шонда была очень строга в отношении историй, диалогов и тому подобных вещей. Если актер хотел что-то изменить, ему приходилось преодолевать множество препятствий.

Джаннин Реншоу:

– Думаю, что такова природа бизнеса – вы стараетесь сотрудничать и учитывать чувства окружающих, но порой как бы встаете в позицию родителя: «С меня хватит. Ты должен произнести написанную фразу».

Марк Уилдинг:

– Бывали моменты, когда они не произносили свои реплики или изменяли что-то еще, и меня это очень бесило. В шоу был старик по имени Чарли – пациент в коме. Интерны обычно обедали в его палате. Я написал эпизод, где он очнулся, но тут же захотел умереть, потому что не собирался больше жить. В какой-то момент все интерны собрались вокруг его кровати, но к тому времени он уже умер, и койка была пуста. Т. Р. положил на кровать шоколадку. Я наблюдал за съемкой и воскликнул: «Что это, черт возьми, такое? Что он делает?» Я спросил декоратора, как такое получилось, и тот ответил: «Ну, Т. Р. хотел шоколадку». Я уточнил: «В сцене нет шоколадки!» Подхожу я к Т. Р. и спрашиваю: «Что ты творишь?» А он мне говорит: «Думаю, мы с Чарли оба любим шоколад». Я такой: «Ты никогда не говорил о том, что любишь шоколад. Между вами никогда не было близости на почве шоколадок. Ты не можешь положить плитку на эту кровать».

Джаннин Реншоу:

– Иногда в одной сцене участвовало по семь человек. Мы старались придумывать эпизоды с минимальным числом участников, но иногда были неизбежны собрания персонала. Я помню, как однажды Джесси Уильямс, благослови его бог, решил, что раз ему нечего делать, то он будет переписываться по мобильному телефону. Это было до обилия социальных сетей и всего остального, поэтому люди не так часто пользовались сотовыми. Он решил, что это как-то займет его персонажа. А я сказала: «Джесси, выглядит так, будто тебе неинтересно, потому что ты занят телефоном. Веди себя, как будто тебе небезразлично то, что происходит».

Все страдали от сложностей, связанных с ростом популярности сериала. В первом сезоне ситуация была иной: все девять серий были закончены еще до выхода пилота в эфир, и на телеканале все еще преобладало мнение, что сериал не выстрелит. Как только «Анатомия» стала хитом, давление мгновенно возросло. «Временами это была настоящая комбинация истощения, стресса и драмы, – сказала Помпео в интервью Variety в октябре 2020 года. – Актеры соперничали и завидовали друг другу…» Пока ABC увеличивал количество заказанных эпизодов, Раймс и ее сценаристы пытались задействовать большой ансамбль актеров, которые внезапно стали объектами восхищения прессы и публики.

Патрик Демпси:

– Энергетика менялась, когда я входил в комнату. Это было похоже на «О, они говорят обо мне». Выглядело дико. Ситуация казалась безумной, потому что ты только что пытался пройти прослушивание – и вот уже все в мире тебя знают, куда бы ты ни пошел. И эта перемена произошла всего за тридцать дней. Я рад, что у меня уже был опыт, который помог справиться с головокружением от успеха.

Питер Хортон:

– Периодически ощущалось напряжение, но и волнение, потому что мы открывали новые горизонты. Сериал развивался по ходу дела, и мы раздвигали границы, выясняя, на что способны.

Гарри Верксман:

– Сценаристы и продюсеры решали множество проблем. Мы все еще несли тяжелое бремя – стремились угодить президенту телеканала и создавать истории и сценарии, которые нравились нам, истории, которые мы хотели рассказать, но при этом не нажать на кнопки, которые заставят его отменить сериал на следующем этапе. Мы учились в процессе и, как сценаристы, также думали: «Да, возможно, не стоит этого делать. Такой диагноз потребует двадцать человек в операционной и займет восемь часов. Давайте найдем другую операцию». Для нас это тоже была своеобразная учеба.

Мо Ирвин:

– У актеров особый стресс вызывали диалоги. Ты должен научиться на ходу произносить свои реплики со всеми этими медицинскими терминами. Просто жесть, чувак. Тут требуется настоящий талант. Ты должен быть на высоте.

Эрик Бакман:

– Сюжеты становились все сложнее, в них участвовало все больше персонажей, и следить за всеми этими героями с тремя медицинскими историями в серии и всеми событиями в их личной жизни было очень сложно. Работа в сценарной комнате становилась все тяжелее.

Тони Фелан:

– Временами мы готовили сценарии около двадцати серий. Очень легко перегореть и очень легко почувствовать себя – ну, знаете – хомяком, бесконечно вращающим колесо.

Гарри Верксман:

– Промежуток между окончанием работы над сценарием и началом съемок становился все меньше и меньше.

Стивен МакФерсон:

– После Суперкубка [в феврале 2006 года] наши актеры приобрели популярность, и все изменилось. Стало возникать много ненужных конфликтов. Многие из них попали в прессу, а это всегда прискорбно. Настолько успешных шоу мало, и они встречаются редко. Каково же видеть, как ситуация подобным образом выходит из-под контроля? Всем платили большие деньги. Все стали знаменитыми в выбранной профессии. Очень жаль, что вспыхивали ссоры.

Мэтт Мания:

– Мы проводили много времени, ожидая, когда актеры появятся на съемочной площадке. В самом начале они завели такую привычку и никогда от нее не отказывались.

Гарри Верксман:

– Я уверен, что если бы был актером и сидел в своем трейлере, то сказал бы: «Черт возьми, меня вызвали к восьми часам утра, уже одиннадцать, а я еще нигде не снялся. Какого хрена?» Я понимаю: никто не хочет, чтобы его время пропадало зря.

Мэтт Мания:

– Никто из производственной группы на ранних этапах не ставил точку в вопросе о количестве отработанных часов. Все просто шло своим чередом, как будто так и должно было быть.

Джеймс Д. Пэрриотт:

– Думаю, что изменения в актерах произошли к третьему-четвертому сезонам. Когда вы пишете истории с таким количеством персонажей, очень трудно добиться того, чтобы все герои имели крупные сюжетные линии в каждом эпизоде. И актеры начали по очереди обижаться на Шонду.

Глава 3. «Дай ему то, к чему нужно стремиться»¹³, или Забота о фанатах и прикармливание прессы

Шонда Раймс с самого начала почувствовала, что привлечение поклонников имеет первостепенное значение для успеха, поэтому она создала блог сериала и потребовала от сценаристов вносить в него свой вклад. Но у запуска такого форума была и обратная сторона: фанаты чувствовали себя обязанными делиться резкими, а иногда и негативными мнениями. Градус агрессии возрос, когда Раймс, а также ее звезды начали использовать социальные сети. Это был ящик Пандоры.

Эллен Помпео:

– Вы не можете понравиться всем. Я симпатизирую отнюдь не каждому, кого я вижу по телевизору. Не стоит пытаться заставить весь мир полюбить тебя. Мне кажется, что это просто странное проявление эгоизма. Я не удивительная, не идеальная и не великая актриса. Я всегда держу в голове мысль, что кому-то могу не понравиться.

Джаннин Реншоу:

– Мы получали письма о каждом персонаже. Были люди, которые сначала ненавидели Кристину, а потом полюбили ее. Что до Мередит, я не думаю, что кто-то мог ее ненавидеть. Она вообще всем нравилась.

Гарри Верксман:

– Я написал эпизод как раз во время Суперкубка, когда «Сиэтл Сихокс» играли с «Питтсбург Стилерз». Я большой фанат «Питтсбург Стилерз» и поэтому пошел на вечеринку, сидел со Стивом Бэйли – барменом Джо – и смотрел игру, пока все остальные наслаждались вечером. Мне захотелось написать в блоге о том, как мы с барменом Джо сидели и смотрели матч. Что-то вроде закулисной жизни создателей шоу, верно? Но я получил кучу гневных откликов от фанатов: «Кого волнует футбол? Кого волнует, что ты делал на этой вечеринке? Что там со следующим эпизодом?» Урок усвоен. После этого все мои посты были посвящены только тому, что происходило в серии и что чувствовала Мередит. Блог был в постоянном доступе, нравилось нам это или нет. Фаны сериалов, сокращенно от «фанатики», действительно начинают чувствовать, будто персонажи принадлежат им. Иногда мы говорили как сценаристы: «Да, мы рады, что вы смотрите, и рады, что вам нравятся персонажи, но они не ваша собственность». У зрителей формируется настоящая одержимость, особенно когда речь идет о долгоиграющих сериалах, в которых есть такие удивительные персонажи и их отношения.

Тони Фелан:

– Если кто-то умирал, женился или случалось что-то другое – да что угодно, – всегда находились зрители, которые говорили: «Ненавижу это. Вы испортили сериал, и я больше никогда не буду его смотреть». Потом его имя исчезало из числа комментаторов, а через полгода появлялось еще одно: «Я ненавижу это. Вы испортили сериал». Имя другое, но IP-адрес – тот же.

Гай Чарльз (доктор Шейн Росс):

– Я быстро понял, насколько активны фанаты «Анатомии».

Брук Смит (доктор Эрика Ханн):

– В блоге была целая страница, посвященная моим плохим зубам. Я подумала: «О боже, мне необходимо поставить элайнеры¹⁴», – что я и сделала! Да, вот так просто. Предпочитаю иметь ровные зубы, так что я благодарна фанатам. Но эти форумы! Знаю, что многим людям не нравилась Ханн, поэтому я перестала заглядывать в блог, мне не было от него никакой пользы. Людям трудно с персонажами, которые им не нравятся, что для меня странно, ведь такие герои необходимы. Иначе где конфликт? Я не понимаю. Как все могут быть симпатичными? Это лишено смысла.

Сара Уттербэк:

– Понимаете, там нет никакого фильтра. Люди считают, что могут совершенно безнаказанно третировать других по очень странным причинам. Кто знает, почему? Я решила не реагировать на них, потому что они отвратительны. То же самое с рецензиями. Содержащаяся в них информация не помогает работе. Работа появляется в результате написания сценария. Ее суть не в том, чтобы всем нравиться.

Сара Дрю:

– Наверное, меня презирали первые три сезона. Поначалу Эйприл была довольно неприятным персонажем. Она была такой согласно сценарию. Я забила еще один гвоздь в собственный гроб, влюбившись в Шепарда, поэтому, конечно, все злились на меня за попытку вмешаться в самые важные отношения сериала. На меня выплеснулось много ненависти.

Нора Зеетнер (доктор Рид Адамсон):

– О, они ненавидели Рид. Она была очень напористой и вздорной и, очевидно, сталкивала лбами многих постоянных персонажей, которые понравились зрителям. Так что, думаю, еще до выхода в эфир [моего первого эпизода] я знала, что не буду ничьей любимицей. И по сей день я вижу, как сильно люди ненавидят Рид, например, когда в Instagram меня тегают под фотографией, где я лежу мертвой в луже крови.

Роберт Бэйкер (доктор Чарльз Перси):

– Было довольно неприятно, что зрители годами не могли отделить реальность от фантазии, и мой персонаж не стал исключением. Я родом из Мемфиса и был в баре с моим младшим братом и нашим другом, когда там появилась группа молодых девушек. Одна из них подошла – полагаю, она была немного пьяна – и ударила меня прямо в плечо, сказав: «Из-за тебя уволили Иззи!» Сейчас это забавно, но тогда ситуация совсем не показалась мне смешной.

Лорен Стемайл (медсестра Роуз):

– Однажды я заглянула на страницу комментариев. Это было ошибкой, потому что в середине съемок такое читать тяжело. Спустя годы я научилась не принимать такое близко к сердцу, но тогда очень расстроилась. Люди оказались весьма категоричны в своих высказываниях. Если позволять чужому опыту влиять на процесс вашей работы, это может очень навредить повествованию.

Тесса Феррер (доктор Лиа Мерфи):

– Я думаю, что изначально фанатам не нравилось, насколько неумелой была моя героиня. Она не только не преуспела в том, что пыталась делать, но и казалась немного глуповатой. А небольшая интрижка с Аризоной стала последней каплей.

Саманта Слойан (доктор Пенелопа Блейк):

– Когда зрители узнают меня, на их лицах будто написано: «О, я помню, что ты сделала». Такова фишка «Анатомии страсти». Вы должны научиться любить персонажей, которых для вас создали. Я очень благодарна, что стала частью их мира. Я никому не сказала [что буду сниматься в эпизоде смерти Дерека], поэтому все просто смотрели и были, мягко говоря, поражены тем, что произошло. Некоторые из моих очень старых друзей дали понять, что расстроились из-за меня. Я им по-прежнему нравилась, но им требовалась секунда, чтобы перевести дух.

Криста Вернофф (шоураннер):

– Мы ненавидим перемены, но именно они заставляют нас каждую неделю смотреть шоу. В свои 20 лет я была фанаткой сериала «Друзья», и каждую неделю мы смотрели его, визжа и восклицая: «О боже, почему Росс и Рейчел не вместе? О, они снова расстались! О боже, он женился на другой!» Но мы не выходили в интернет и не создавали группу, чтобы подать петицию сценаристам сериала с просьбой подарить Россу и Рейчел счастливую семейную жизнь или сказать: «Вы, должно быть, ненавидите своих фанатов». Или: «Почему бы вам не сделать это ради нас?» Мы так не поступали, потому что это был не вариант. Как телевизионный сценарист вы можете ценить фанатов и их страсть. Но вы не должны им подчиняться, потому что иначе потеряете себя. Если вы послушаете зрителей, то все герои будут вечно счастливы, не будет никаких конфликтов и, соответственно, не будет никакого сериала.

Эллен Помпео:

– Если нет фанатов, нет денег на рекламу. А если нет денег на рекламу, то нет и сериала. Фанаты гарантируют существование шоу.

Но фанаты также могут быть щедрыми в своей поддержке актерского состава. Помимо того что «Анатомия страсти» получила потрясающие рейтинги – с первого сезона сериал неизменно входит в пятерку самых просматриваемых на канале ABC, – зрители всегда искали способы лично выразить свою благодарность.

Джеймс Пикенс мл. (доктор Ричард Веббер):

– Мне нравятся поклонники. Актеры по-разному относятся к фанатам и к требованиям зрителей, но я считаю, что наша привилегия – в возможности повлиять на их жизнь настолько, что они готовы следовать за нашим шоу годами. Они преданы нам до глубины души и решительно поддерживали истории, которые мы рассказывали. Они не бросали наших персонажей, когда те были хорошими или плохими, поступали ужасно или героически.

Шандра Уилсон:

– Когда люди подходят к вам, им просто очень хочется сказать: «Спасибо. Я ценю историю ваших героев». Даже современные молодые люди, которые начинали с Netflix. Они не агрессивны и не безумны. Это абсолютная признательность, и я не чувствую ничего, кроме благодарности в ответ.

Эллен Помпео:

– Да будут благословенны их сердца, они очаровательны. Просто невероятно, что наш сериал нашел отклик у молодого поколения. Это действительно трогательно.

Мими Мельгор:

– Иногда фанаты сериала приходили к воротам студии, или Патрик Демпси приглашал специального гостя, или кто-то из зрителей что-то выигрывал. Или они были из детской больницы. Всех актеров воодушевляла их страсть. Было так приятно играть ради кого-то лично, потому что обычно мы лишены такой обратной связи и всегда находимся по ту сторону камеры. Думаю, актеры понимают это, но когда мы видим страстных поклонников сериала, то говорим: «Вау, вам это нравится, круто. Заходите».

Джеймс Пикенс мл.:

– Зрители всегда узнают, где мы находимся [когда снимаем в Сиэтле]. Продюсеры просят: «Ничего не пишите в Twitter, ничего не публикуйте в Instagram, пока мы не уедем». Но они все равно нас находят.

Шандра Уилсон:

– Мы с радостью приезжаем туда, чтобы получить реальную возможность играть в том месте, о котором говорили. Так что да, они находили нас и тусовались рядом.

Брук Смит:

– Это так забавно, потому что на днях я покупала матрас и познакомилась с одной пожилой парой в Шерман-Оукс. Мы такие: «Не уйдем из этого магазина, пока не купим матрас!» И вдруг мужчина сказал: «Господи, это же вы произнесли ту речь¹⁵ [о листьях]!» У меня есть гигантская книга от группы фанатов, рассказавших мне свои истории. Все они прислали листья. Это было очень мило.

Роберт Бэйкер:

– Забавно, что, если я еду куда-нибудь в центр страны, меня все равно кто-нибудь узнает. Удивительно, что мой персонаж до сих пор остается в сердцах зрителей. Теперь ко мне подходят молодые люди, подростки. Вот настоящее свидетельство того, что сериал удался. Мой герой умер в шестом сезоне. Прошло десять лет, и до сих пор, наверное, раз в месяц, если не чаще, кто-то из фанатов подходит ко мне.

Келли МакКрири (доктор Мэгги Пирс):

– Меня часто спрашивают: «Вы уже провели достаточно операций, чтобы знать, как это делается?» Ответ на этот вопрос таков: «Да, я могу вас разрезать!»

Джессика Кэпшоу (доктор Аризона Роббинс):

– Мне позвонили и сказали, что [мой сын] плохо себя чувствует, и я помчалась в школу. Я вошла, медсестра посмотрела на меня и сказала: «О, все понятно». Я говорю: «Простите, что?» А она отвечает: «Ваш сын сказал, что его мама была врачом».

Тина Мажорино (доктор Хизер Брукс):

– Сейчас, заходя в социальные сети, я и по сей день получаю сообщения от зрителей, которые говорят, что скучают по Хизер, и это, конечно, согревает мне сердце.

Гарри Верксман:

– Я преподаю писательское мастерство в Американском киноинституте и говорю студентам, что зрители знают о персонажах больше, чем они, вероятно, знают о своих лучших друзьях. Вы видите героев самыми счастливыми, грустными, злыми – переживающими любые эмоции. Люди часто идентифицируют себя с ними.

Кали Роша:

– В основном, когда люди узнают меня, они говорят: «О, ты та самая сумасшедшая девчонка!» Несколько женщин спрашивали: «Ты ходила на свидание с Шепардом?» Они хотят знать, каким был Патрик. А он был просто очарователен. Я имею в виду, что он прекрасный муж и отец. И был бесконечно мил на съемках.

Мо Ирвин:

– Я даже не думал, что люди замечают моего персонажа. Я просто хотел стать командным игроком, не пытаясь делать что-то выдающееся, и поэтому не думал, что кто-то обращает на меня внимание. Но, помню, однажды я играл в спектакле на Мелроуз-авеню, у меня был перерыв, и я зашел выпить кофе в Starbucks. Я переходил через дорогу, как вдруг женщина остановилась посреди улицы, выскочила из машины и сказала: «Мне нравится ваш герой!» Очевидно, они все-таки обратили внимание! Перестав сниматься, я начал видеть в комментариях утверждения, что «Тайлер был одним из лучших медбратьев в сериале и одним из тех, по кому мы особенно скучаем». Кто бы мог подумать?

Джеррика Хинтон (доктор Стефани Эдвардс):

– Среди зрителей многие действительно скучают по Стефани. И я ценю их за это.

Стивен В. Бэйли:

– У меня есть странная, очень эгоцентричная теория о том, почему мой персонаж популярен, и она не имеет ничего общего с моим исполнением. Мне кажется, что Джо был на стороне зрителей. Он не работал в больнице, не был врачом, за жизнью которого мы следили. Он тот, кто, как и зрители, наблюдал за врачами. Я чувствую, что подсознательно… Не знаю, может быть, это полная ерунда, но иначе я не могу понять, почему он вызвал такой сильный резонанс. У меня было всего три или четыре эпизода, в которых я полноценно участвовал, – ну, знаете, усыновление детей, поход и тому подобное. В большинстве других серий я просто говорил: «Вот ваше пиво» или произносил язвительное замечание.

Сара Дрю и Джессика Кэпшоу столкнулись с неожиданным проявлением зрительской благодарности после того, как было объявлено, что их героини будут выведены из сериала в 2018 году. Дрю уже была занята работой над пилотом проекта для CBS, который стал обновлением классической драмы «Кегни и Лейси», когда ее попросили как можно скорее вернуться на площадку Prospect Studios.

Сара Дрю:

– Одна девушка связалась с Джессикой через Twitter. Она написала: «Мы собираемся сделать для вас кое-что и хотим убедиться, что вы обе там будете». Она была нашей поклонницей и действительно присутствовала на съемках, посетив их за пару месяцев до этого. Ее отец выиграл на аукционе посещение съемочной площадки и привел дочь на съемки. Эта девушка очень любила Эйприл. Мы с Джесси Уильямсом пообщались с ней и сделали кучу фотографий. Она была такая милая и, по сути, сама организовала все это мероприятие. Она провела кампанию GoFundMe, и фанаты собрали деньги, чтобы нанять самолет для размещения баннера.

Баннер, который пролетел над площадкой Prospect Studios, гласил: «Мы ♥ Сару Дрю и Джессику Кэпшоу».

Сара Дрю:

– Это было так удивительно! За эти несколько недель произошло столько потрясающих событий, которые согрели мое сердце и которые я никогда не приму как само собой разумеющиеся, – они будут дороги мне до конца жизни.

Тесса Феррер:

– Поклонники «Анатомии страсти» – самые преданные, верные, невероятные люди. Моя героиня не была заметным персонажем, но меня до сих пор останавливают на публике. Люди говорят мне – не знаю, правду или нет: «Мы любили вас». Удивляюсь, что зрители вообще меня помнят.

О, помнят. Фанаты не только знают о мифологии сериала больше, чем актеры, – это регулярно признает в своем Twitter Помпео – они жаждут любой информации о сотрудниках клиники «Сиэтл Грейс». Опра Уинфри попыталась воспользоваться этой фанатской зависимостью, записав эпизод своего ток-шоу на съемочной площадке. В то же время несколько отраслевых изданий, в том числе Entertainment Weekly, выделили «Анатомии страсти» постоянную рубрику.

Эллен Помпео:

– Когда меня пригласили на шоу Опры, я подумала: «Вау, круто, это так здорово». Я почувствовала, что мне очень повезло. Все мы понимали, как трудно добиться такой возможности, – нужно, чтобы все звезды сошлись.

Майкл Осиелло (бывший колумнист EW):

– Сериал «Анатомия страсти» с самого начала обеспечил огромный трафик, поэтому получить сенсационный материал о нем имело смысл просто с точки зрения бизнеса.

Генри Голдблатт (бывший главный редактор EW):

– Этот сериал широко обсуждался. Для Entertainment Weekly было важно находиться в центре дискуссий.

Дженнифер Армстронг (бывший старший редактор EW):

– Вскоре мне стало казаться, что я постоянно летаю в Лос-Анджелес из Нью-Йорка, потому что сериал привлек огромное внимание. Я бывала там так часто, что в какой-то момент Патрик заявил мне нечто вроде: «Мне больше нечего сказать! Почему у тебя все еще есть вопросы?»

Может быть, потому что сама Раймс не всегда была откровенна. Было практически невозможно вытянуть что-либо из шоураннера, печально известной своей застенчивостью. Она с самого начала пыталась держать под замком спойлеры, распространяя памятку насчет того, что «болтун – находка для шпиона», и размещая фальшивые истории на стенах комнаты сценаристов. Она крайне осторожно давала интервью, к большому разочарованию любителей развлекательных журналов. В своей книге 2015 года Year of Yes/«Год согласия» Раймс признается: «Когда ко мне впервые обратился журналист, я объяснила ему и его команде, что главная причина нашей встречи – то, что мне никогда не приходилось заниматься рекламой. Все подумали, что это шутка, но я не шутила».

Стэйси МакКи:

– Шонда была очень осторожна с самого начала. Она тоже была новичком в этом процессе. После того как в прессу просочилась пара вещей, она подумала: «Если я буду говорить с кем-то о чем-либо, это обернется против меня. Лучше просто ничего не рассказывать». Думаю, она беспокоилась, что может непреднамеренно сообщить слишком много.

Шонда Раймс:

– Я всегда требовала от помощников, чтобы те держали язык за зубами. Именно по этой причине у нас в комнате сценаристов на стене висели фальшивые истории.

Дженнифер Армстронг:

– Шонда была милой, смешной, умной и похожей на Эллен в том смысле, что, я думаю, они обе понимали, что происходит и насколько это круто. А потом ситуация превратилась в «Давайте не будем все портить, сказав что-то не то репортеру». Я помню, что случился настоящий пик спойлеромании. Все хотели знать, что произойдет в сериале дальше, и Шонда была крайне не заинтересована в том, чтобы выдать хоть что-то из сценария. Мне казалось, что она всегда раздражалась, когда мы спрашивали об этом. Я не помню, говорила ли она на самом деле или просто подразумевала, но мне показалось, что ее особенно озадачило постоянное стремление людей узнать, что произойдет в том вымышленном мире, который возник в ее собственной голове.

Эрик Бакман:

– Такой точки зрения придерживалась не только Шонда. Все были обеспокоены спойлерами. Поэтому с того момента мы стали относиться к ним очень серьезно. Что интересно, еще до того, как сериал стал хитом. Шонда просто хотела проявить уважение. Какой бы большой ни была наша аудитория, мы должны были быть уверены, что им все понравится.

Стивен МакФерсон:

– Мы готовили телесериал, которого ждут, и хотели сохранить наши [большие секреты] в тайне как можно дольше.

Стэйси МакКи:

– В какой-то момент папарацци пробрались на площадку и расположились там, делая снимки. Это был уже перебор.

Эрик Бакман:

– Утечки информации были большой проблемой в первом сезоне. Не помню, на каком сайте, – возможно, его уже не существует, – вы могли найти спойлеры предстоящих эпизодов, и самый большой слив, который действительно всех расстроил, гласил: «О, в данном эпизоде приедет жена доктора Шепарда». Тот факт, что он был женат, раскрыли заранее! Но хорошая новость в том, что сайт не попал в поле зрения большого количества людей, поэтому зрители не пострадали. Когда информация появилась на том сайте, Шонда затащила меня в свой кабинет и сказала: «Мы должны выяснить, откуда они берут сведения, и положить этому конец».