Kitabı oku: «Клеймо ювелира Перхина», sayfa 2
4. Подруги
Музыкальный продюсер прислал за Варей мерседес, и она приехала к нему домой на Рублёвку. Но интервью не получилось. Продюсер оказался похотливым сатиром, принявшим Варю за очередную безмозглую нимфу, готовую петь и прыгать под его драгоценную свирель. Взбесился просто от того, что она не подчинялась, обвинял в каких-то ничего не имеющих общего с жизнью идеалах, непрестанно пил коньяк, а под конец обвинил даже в том, что она отказывается от работы. Потом появилась опоздавшая молодая певица, тоже слегка подшофе, набросилась на Варю, стала толкаться и орать, что она сидела не в той позе, в которой ей бы хотелось, слишком близко к богу или ещё как-то. Начался неописуемый пьяный балаган, и Варя, совершенно ошарашенная, еле унесла ноги. Кое-как дошла до шоссе и села на автобус.
В автобусе пришла в себя. Что это было? С такой откровенной наглостью и бескультурьем она раньше не сталкивалась. Он ещё и композитор. Это её расстроило больше всего. Слово «композитор» ассоциировалось с Рахманиновым. Достала пудреницу. На лице, к счастью, не осталось никаких следов от «интервью». Вспомнила, что продюсер говорил о её идеалах, он с этого начал, кажется. Улыбнулась наконец. Сразу, наверное, решил, что далёк от её идеала – предупредил. Что сказать в редакции? Ведь не поверят. Н-да… Инцидент. Знать бы, где он ходит, этот идеал.
За окном мелькали голые деревья, коттеджи, железнодорожная станция, бизнес-центр с красными окнами, иногда просто деревенские домики на три окошка, покосившиеся, но стойко державшиеся рядом со своими роскошными соседями. Варя посмотрела на экран мобильного. В семь была встреча с двумя подругами: Анжелой и Соней. Они давно уже встречались по средам. Обе были журналистками, Соня работала с Варей в одной редакции, а Анжела нашла на отдыхе в Италии русского «папика» и сразу ушла с работы. Теперь ездила по заграницам, гоняла прислугу, следила за культурной жизнью столицы и своим маникюром. Как только приступы зависти у Сони немного притупились, и она поверила, что у неё тоже так получится, но чуть позже, они опять стали встречаться втроём в своей любимой кафешке «Ласточка». Там работал французский кондитер. Пирожные у него получались сверхъестественными, особенно заварной фиалковый крем.
– По-моему, ему наша домработница нужнее, она так классно ему гладит рубашки, без единой складочки, – сказала Анжела, проглотив малинку с верхушки пирожного, – ещё, может, массажистка. Он просто не может без неё жить. А со мной на показ, как с собачкой. Но я всё это предвидела, и мне плевать.
– Я бы так не смогла, – сказала Соня.
Ни Анжела, ни Варя не обратили на её слова никакого внимания.
– Займись, говорит, благотворительностью. В гробу я её видала! Может, ещё учительницей стать, – продолжила Анжела.
– Да, ты им бошки быстро бы поотрывала, – согласилась Варя.
– Спиногрызам? Ага. Вообще не моё. Ты, кстати, замуж-то выходишь в конце концов или
как? – спросила она Варю.
– Оставь эту трудную тему, – вздохнула Варя, – замуж меня тащит отец. Им со Светиком очень тревожно за мою неприкаянность. И Виктор-то у них подходящий, и рожать-то мне пора, и прочая.
– А чем тебе Виктор не подходит? – сразу включилась Соня, – деловой, пробивной, деньги зарабатывает, не пьёт, спортивный, заботливый.
– А как танцует! – Анжела закатила глаза, – помнишь, как он в клубе накручивал? Огонь!
– Да что тебе нужно, Варь? Ответь на вопрос, сразу станет легче, – посоветовала Соня.
Варя задумалась. Положила в рот кусочек пирожного. Глотнула кофе из чашечки.
– Чтобы друг и чтобы сердце ухало – такой ответ.
– От друга не ухает, – сразу поправила Анжела.
Соня ничего не сказала.
– Платье свадебное купила уже? – спросила Анжела.
– Да ну! – протянула Варя, – после ЗАГСа сразу в Париж.
– Лучше в Турцию бы на море слетали с таким настроением.
– Отличная мысль, Анжел, – поддакнула Соня, – но, может, ей не с кем в Лувр сходить?
– У тебя там что с карьерной лестницей? Завалила своего Зиновия Филипповича? – сменила тему Варя. После того, как у Анжелы появился «папик», Соня взяла курс на главреда, но дело оказалось сложным. Во-первых, она была не одинока в своих поползновениях, а во-вторых, Зиновию Филипповичу, похоже, это было не нужно.
– Не завалила, – призналась Соня.
– Плакало место по закупкам, самое золотое! Добивайся, Соня! Я вот думаю, – Анжела отпрянула на спинку стула, – может, и правда, не нужны все эти непонятные замужества? Мужиков надо использовать и копить денежки. Ждать её, эту любовь… Дети всё равно не от любви рождаются.
– Точно! – согласилась Соня, – мне такие серёжки, как у тебя, никогда не заработать. А у тебя их уже сто пар.
– Ждать, – улыбнулась Варя.
В такси пахло бензином и громче обычного играла восточная музыка. Варя даже не стала просить водителя выключить радио. Ей было всё равно.
Виктор лежал, как всегда, напротив телевизора. Пиджак, брюки, рубашка, словом, вся офисная одежда почивала рядом на стуле, а он, оставшись в трусах, пил томатный сок, периодически его доливая в стакан из литрового пакета, который стоял на полу у изголовья. Баскетбольный матч захватил всё его внимание, и он далеко не сразу заметил, что Варя вернулась. Стоит в дверном проёме и смотрит на него.
– Ты так тихо всегда заходишь. Тигрица, – сказал Виктор, наконец, увидев её, – как подружки?
– Мы же договорились эти встречи не обсуждать. Нормально всё с ними. Вить, скажи, а тебе, правда, хочется со мной в Париж или, может быть, в какое-нибудь другое место?
Но телевизор не давал ему нормально слышать и рассуждать.
– Ща, матч закончится, подожди! Хотя… Я бы лучше в Турцию поехал, на работе задолбался. В Париже этом начнутся музеи, церкви, кладбища, опера. Потом, я там был уже, – не отрываясь от экрана выдал Виктор.
Изумлённая Варя молча вышла из комнаты, но быстро вернулась.
– Сравня-я-ли!!! Во, молодца, Курочкин! – кричал и радовался Виктор.
– Наверное, так и сделаем, – достаточно громко сказала Варя после того, как он накричался.
– Что сделаем? Не понял? – переспросил Виктор.
– Я в Париж поеду, а ты в Турцию. Отдохнём от друг друга.
Виктор резко поднялся и сел на диван.
– После свадьбы, типа?
Варя уже стояла под душем.
5. Снегирёв
Офису на набережной Москвы-реки, в перестроенном и заново остеклённом здании старой фабрики, мог кто угодно позавидовать. Самое главное заключалось, конечно, не в современных и со вкусом обставленных помещениях, а в том, что там кипела работа, которую по степени накала страстей и бойцовскому духу можно было сравнить чуть ли не со сталинскими пятилетками. Каждый сотрудник надеялся на чудо карьерного роста или хотя бы на премию. И не беспочвенно. Импорт, розничная торговля первоклассной косметикой, выгодный реэкспорт, рекламные проекты, огромная бухгалтерия, отдел строительства, да чего там только не было.
К десяти тридцати каждый рабочий день ждали приезда шефа: все усаживались по местам и затихали перед компьютерами.
Андрей Михайлович Снегирёв устроил себе кабинет в самом дальнем месте от главного
входа, и когда он шёл через оупен-спейс к пульту управления своей вселенной, то по дороге успевал заметить всё и всех. Высокий, волосы с проседью, элегантный, всегда безупречен в выборе костюма и аксессуаров, изыскан в манерах и сказочно богат, – так думали все без
исключения. О его кабинете вообще ходили слухи, что там все картины подлинники, включая Гойю и Репина. Недаром на окнах были решётки, а дверь в кабинет бронированной. Говорили, что две китайские вазы на камине и одна огромная на полу раньше, якобы, принадлежали Юсуповым.
Снегирёв любил антиквариат, что и говорить, правда, прежде чем его полюбить и заняться этим делом на полную мощь своего художественно-коммерческого таланта, он прошёл довольно тернистый жизненный путь. Сначала был преподавателем биологии, кандидатом наук, а потом советским бизнесменом, то есть цеховиком. Производил полиэтиленовые пакеты с нетленным изображением Джоконды, певицы Мадонны и Майкла Джексона. Поднял денег, как говорили раньше в бизнес-кругах, до уважаемого уровня и даже сделал
это довольно быстро, но не избежал вездесущего советского правосудия – отсидел два года в Бутырке. Девяностые подарили ему свободу, билет в Израиль, а оттуда в Америку, где он
прожил несколько лет, переправил туда заработанные деньги, приобрёл связи, и там, в Нью-Йорке, выучился антикварному делу, благо материала по этому профилю в Штатах достаточно. В Америке встретил вторую жену, француженку Клодин, девушку из буржуазного семейства, которая познакомила его со своим приятелем, искавшим русского
партнёра для ювелирного бизнеса.
– Андрей Михайлович, сигнализация в бутике готова, и Женевьев едет на следующей неделе. Если вы пока никого не нашли на место продавщицы, у меня есть отличная кандидатура. Может, завтра на неё посмотрите? – тараторила Алла, офис-менеджер и правая рука шефа, маленькая, чуть выше дверной ручки, рыжая, нос с горбинкой и весь в веснушках. Снегирёв прилично ей платил за почти восемнадцатичасовой рабочий день, так что она позволяла себе брендовые платья, туфли и сумки пастельных тонов, – всё, что
работало на её имидж, максимально приближенный к женам успешных и очень богатых. Другое дело, что стать женой никак не получалось, но, в конце концов, ей не было ещё и тридцати. А нос можно переделать.
– Бойко пришёл? – спросил на ходу Снегирёв, полностью игнорируя информацию об «отличной кандидатуре», предложенной Аллой в третий раз.
– Да, Андрей Михайлович. С картиной сидит перед кабинетом, – с готовностью ответила Алла.
– А! Да-а! Вижу проходимца, – слегка улыбнулся Снегирёв.
Перед кабинетом, утопая в пальмах, стоял голубой диванчик, где обычно дожидались приёма у «Его высочайшего». Это местечко среди работников компании называлось «Льдиной», так как несмотря на кажущуюся приветливость и удобство диванчика, никто точно не знал, зачем его вызвали к шефу и посадили ждать перед кабинетом. Снегирёв любил неожиданные решения, что уж там. А уволить мог без всяких предупреждений. Царствовал.
– Соку ананасового мне попроси на кухне, – бросил Алле.
На диванчике сидел Лёня Бойко, нервно сжимая кулаки. Внешне Лёня производил впечатление неплохо устроившегося в жизни ловкого симпатичного предпринимателя средней руки. Он был модно и со вкусом одет и подстрижен, смотрел на всех с лёгкой иронией, схватывал на лету всё полезное и перспективное, что попадало в его информационное пространство, и всегда находил общий язык с человеком, который представлял хоть какой-то интерес для его поля деятельности. Лёня держал небольшой ломбард вместе со своим дядькой Романом Семёновичем на одной из центральных улиц Москвы. Приехав из родного Сочи в Питер, закончил инженерно-строительный факультет, вынашивая амбициозные планы создания большой строительной компании, но постепенно город-музей вовлёк его в орбиту живописных шедевров, и амбиции энергичного инженера перешли на антикварный бизнес. И он преуспел, вкладываясь не только в покупки и маркетинг, но и в собственное образование, постоянно учась и не жалея заработанные доллары на шлифовку своего профессионализма. Но всё когда-нибудь случается впервые, и он ошибся. Дорого купил у одного московского деда фальшивку, которую теперь, естественно, невозможно продать. Основная проблема, однако, состояла в том, что на покупку Лёня занял денег у Снегирёва.
6. Лёня
Снегирёв обошёл огромный и практически пустой письменный стол, уселся в кожаное кресло и потом только обратился к стоявшему у входа Лёне.
– Слушаю тебя, братец Кролик! – поприветствовал он Лёню в своей обычной манере, то есть, как точно он мог назвать собеседника всегда оставалось загадкой, но по ней можно было предположить его настроение. Ну, Кролик так Кролик. Норм. Успел подумать Лёня.
– Принёс картину. Последнее, что могу оставить, – в одной руке он держал завёрнутую чуть ли не в простыню картину, а в другой портфель. И тут же поставил ее на пол, прислонив к свободному месту у стены, где стоял, потом открыл портфель, вытащил оттуда папку с бумагами и положил на стол перед Снегирёвым, – провенанс, экспертиза и прочее.
– У другой стены поставь, – кивнул Снегирёв на картину, и показывая глазами на противоположную сторону, – я потом посмотрю, – но всё же открыл папку и небрежно взглянул внутрь, – долги нужно отрабатывать.
– Я готов, Андрей Михалыч, – пробурчал Лёня.
– Ну-ну! – Снегирёв медленно накрыл ладонью компьютерную мышку, щёлкнул пару раз, покрутил колёсико, – вот, смотри! Иди-иди сюда.
Лёня обошёл стол. Монитор светился акварельным рисунком: с основания яйца взмывал вверх хрустальный лебедь. Голова лебедя представляла собой крупный бриллиант, на котором прорисовывалась ажурная корона. Создавалось впечатление, что лебедь уже летит, и на рисунке тот самый миг, когда птица отрывается от земли и устремляется в небо. Лёня уставился на монитор в восхищении и сразу понял, что речь шла о чём-то серьёзном.
– В зобу дыханье спёрло? – услышал он Снегирёва.
– Что это?
– Это, Лёня, пасхальное яйцо Перхина «Царевна Лебедь».
– Но я его нигде никогда не видел. Я же знаю Фаберже, – пролепетал Лёня.
– И не мог. Яйцо задокументировано, не сомневайся, но, Лёня! Вот здесь внимание! – с этими словами Снегирёв встал из-за стола, подошёл к книжному шкафу и стал искать глазами какую-то книгу, потом, найдя нужный корешок, с трудом вытащил её из других плотно стоявших книг. Напряжение у Лёни нарастало, и он почувствовал, как пересохло во рту. Язык стал шершавым и огромным. Хотелось пить. Больше всего он боялся, что надо будет рисковать свободой, чтобы выполнить задание Снегирёва: украсть или убить, не дай бог. А вдруг? Там, где Фаберже, всегда большие бабки и ещё бОльшие амбиции ненасытных коллекционеров. Снегирёв вернулся к столу с книгой, но не показал её Лёне, выдвинул один из ящиков, достал тонкий коричневый портфель из крокодиловой кожи, открыл золотой замок и положил туда книгу. Он просто делал несколько дел одновременно – только и всего. Книга не имела никакого отношения к разговору о яйце, успокаивал себя Лёня. Он почему-то испугался, что ему надо будет что-то изучать, сложное и на чужом языке, и он не справится, и начнутся ещё какие-нибудь проблемы. Снегирёв воздействовал на него, как старая огромная кобра с раздутым капюшоном.
– Яйцо не найдено до сих пор, – прервал затянувшуюся тишину Снегирёв, – найти его, -
значит, сделать сенсацию.
– Вы ещё янтарную комнату вспомните, Андрей Михалыч! Мне такое в ломбард точно никто не принесёт, – попытался пошутить Лёня.
– Есть слабая путеводная ниточка.
В этот момент раздался стук в дверь. Лёня чуть не вздрогнул, но кажется, удержался.
– Войдите! – громко сказал Снегирёв.
В кабинет вошла длинноногая белокурая девушка с подносом, на котором стоял огромный стакан свежевыжатого ананасового сока и лежала полотняная салфетка. Она вопросительно посмотрела на шефа, тот показал ей глазами угол на своём огромном столе, она поставила туда поднос и тут же вышла. При нормальных обстоятельствах Лёня бы точно обратил внимание на такую красотку, ему и в этом состоянии хватило трёх секунд, пока она шла от стола к двери, заметить тонкие щиколотки и точёные бёдра, но сейчас его сексуальные
фантазии были полностью заблокированы. Снегирёв не спешил возвращаться к прерванному разговору. Он выпил залпом все триста граммов фреша, промокнул губы,
слегка откашлялся и посмотрел на свой золотой турбийон на левом запястье.
– У-у-у-у! Надо бежать! Ждут друзья-антиквары. А, ну-ка пошли, я тебе по дороге расскажу.
Они быстро вышли из кабинета и в сопровождении двух охранников, которые ждали его у двери с внешней стороны, направились к лифту.
– Тебе, дорогой, надо заняться одной старушкой, милейшим созданием, научным работником, дочерью знаменитого психиатра дореволюционной России Сергея Мелехова.
– В смысле? – совсем разнервничался Лёня.
– Смыслы сам будешь искать. Тут я тебе не советчик. Старушку зовут Мария Сергеевна.
– Какая связь?
– Она знает, где спрятано яйцо. Её отец лечил Перхина.
– Перхин был психом? – удивлённо спросил Лёня.
– Скорее всего, – пожал плечами Снегирёв, – Перхин умер в его больнице. Совсем молодым.
До лифта оставалось метра три.
– Совсем молодым, Лёня. В расцвете сил. В славе и при деньгах.
Двери лифта открылись и один из охранников заботливо заглянул внутрь.
– Чистые пруды, дом 17, квартира 11. Мария Сергеевна Мелехова-Давыдова. Это твой последний шанс, Бойко! Иначе с ломбардом придётся попрощаться, – не взглянув на Лёню, Снегирёв шагнул в кабину лифта.
7. Антон
Лёня стоял у памятника Грибоедову. Умиротворяющий, монументальный, величественный, бронзовый, на высоком постаменте, похожем на колонну, с небольшими скульптурами у основания – героями его знаменитой пьесы. «Служить бы рад – прислуживаться тошно», – вспомнил он из «Горе от ума». На заре коммунистической эры здесь сначала поставили кубофутуристического Бакунина: великий анархист держал в руках собственную голову. Но народ не принял монументальную пропаганду, слишком уж
опередившую время, и мыслителя-теоретика, радевшего за народовластие, скоро демонтировали. Лёня знал эту историю потому, что всегда интересовался искусством и много читал, а переехав в Москву из Питера, первые два года исходил город вдоль и поперёк с путеводителем в руках.
Антон опаздывал.
Друзей у Лёни было очень мало, и Антон был одним из них. Спас ему жизнь: помог выбраться из горевшего туристического домика, когда они отдыхали в Абхазии, а сам покалечился. Рухнувшее от огня перекрытие ударило его по спине и сломало позвоночник, руку и ногу. А мертвецки пьяному Лёне досталась только пара ссадин. Антон долго
лечился, заново учился ходить, научился, но всё-таки хромал. После Абхазии они очень сблизились, хотя постоянно спорили и ругались. Лёне трудно давалось «тихое» понимание жизни Антона, который никогда не выпячивался, ничем не хвастался, спокойно относился к деньгам, стремился к каким-то непонятным научным целям с сомнительной практической пользой. Антон окончил филологический и работал в библиотеке, как раз недалеко от Чистых прудов. Как можно заточить себя по собственному желанию в библиотеке в такое бурное время, когда все строили новый мир и гонялись за деньгами, за благами, за супер
тачками, в конце концов, Лёня отказывался понимать. Он ненавидел бедность. Одна лишь секундная мысль о том, что у него пустой кошелёк, вызывала у него чуть ли не рвотный рефлекс, а само слово «библиотека» было сродни страшной божьей каре, беспросветности и нескончаемому унынию. И то, что, получив задание от Снегирёва, Лёня тут же назначил встречу с Антоном, было связано отнюдь не с горячим желанием поделиться невыполнимой задачей, а вполне конкретным обстоятельством, помимо безграничного доверия к нему, – Антон учился в МГУ на одном курсе с Варей Давыдовой. Лёня много раз слышал от Антона о его студенческой любви, пусть даже и безответной, и очень многое знал о Варе, в том числе и то, что у неё была классическая интеллигентная бабушка, Мария Сергеевна, живущая в районе Чистых прудов. Антон рассказывал, что они иногда заходили к ней в гости и слушала истории о знаменитостях её времени, например, о Лиле Брик, Дягилеве,
Булгакове и прочая. Причем, она рассказывала не только о том, что происходило с ними тут, в России, но и о их проделках за её пределами, в заграничных путешествиях или на эмигрантских выселках.
Лёня купил в аптеке дорогую импортную трость с дубовой ручкой и с регулятором длины и ждал Антона с презентом. Повода дарить подарки особого не было, но Антон никогда не отказывался, приговаривая «вины твоей нет, но она есть». Наконец в толпе прохожих показался слегка прихрамывающий Антон.
– Привет, Тотош, есть дельце, откладывать не хотел, – начал Лёня.
– Садиться не будем, пошли гулять, мне надо двигаться, – ответил Антон.
Внешне он напоминал задумчивого интеллектуала, обдумывающего на ходу сложный текст, как, впрочем, могло быть на самом деле. Аккуратно подстрижен, гладко выбрит, в коротком черном пальто классического покроя, сером недорогом костюме, белой
водолазке и клетчатой кепочке, ещё советского производства. Скромен, незаметен, но исключительно опрятен. Ботинки, правда, выглядели староватыми, хотя, скорее всего, в них просто было удобнее, чем в новых.
– Я тебе палку новую купил. Японскую. Держи, – протянул подарок Лёня, – как дела в библиотеке?
– Выкладывай, зачем пришёл, – Антон взял в руку палку и сразу поставил её на асфальт, – удобная. И?
– План родился, как достать тебе бабла на лечение. Если всё получится, поедешь в Европу и вернёшься здоровеньким, – Лёня взял от Антона старую трость.
– Заботливый ты наш. А суть-то в чём? А то я тебя не знаю.
– Помнишь, я про Снегирёва рассказывал?
– Который из Штатов вернулся?
– Да. Он открывает ювелирный бутик вместе с французами. В основе архивы Перхина.
– Перхина? Что за… а-а-а.. он делал яйца Фаберже, так?
– Да, всё дело как раз в одном яйце, которое нам надо с тобой найти, – спокойно, как будто речь шла о покупке пачки сигарет, ответил Лёня.
– Лёнь, ты чё? – Антон повертел пальцем у виска.
– Да, погоди ты! Есть идея. Помнишь, с тобой на курсе в МГУ училась Варя Давыдова?
Антон резко остановился и также резко поменял тон, моментально превратившись из ироничного и расслабленного в серьёзного и даже злого.
– Я… ни за что не пойду с ней встречаться… – он кивнул на больную ногу, – в таком состоянии. – Отвали!
– Да какая тебе разница, если ради такого дела?! Будете друзьями опять. Всё равно импотент.
– Во, сука! – зашипел Антон, – А ну, верни мне мою старую палку и вали! Мразота! – и тут же швырнул подарок на ещё не растаявший, полный грязного снега газон.
– Тотош, остынь! – начал извиваться Лёня, – Есть шанс заработать! Тебе, что, твоя жизнь нравится? Я тоже тебе ничем помочь не могу. Думаешь, у меня совести нет?
Но Антон не слушал. Он замер, уставившись остекленевшим взглядам на дом напротив.
