Kitabı oku: «Клеймо ювелира Перхина», sayfa 4

13. Рекламодатель

Здание редакции находилось недалеко от Таганки в старом производственном цехе швейной фабрики советских времён. Дизайнеры полностью переосмыслили это когда-то унылое пространство и сделали из него хай-тек офис современного журнала о моде и новом взгляде на жизнь. Кирпичные стены, открытые трубы коммуникаций, стекло, белая мебель. И много черно-белых фото «икон стиля» обоих полов, демонстрирующих на разных подиумах одежду коллекций разных годов.

Секретарша шефа, Мирослава, сорокалетняя красотка с зелёными глазам в ультрамодной

одежде, всегда славилась доброжелательством. Она была настолько довольна жизнью и, возможно, самой собой, что её подозревали в лёгком помешательстве. Хотя шеф так не считал, – он работал с ней уже около пятнадцати лет – быстрая, грамотная, прекрасно знает

два языка, верная, да ещё и красотка. Бывает и так.

– Через пару минут примет, – сказала Мирослава Варе, которая ждала в приёмной уже десять минут, – твою статью про веганский ресторан кто только не читал.

– Спасибо, – кивнула Варя, – хозяйка мне звонила, подарила дисконтную карту.

– Вот видишь, какая ты молодец.

В рюкзаке раздался звонок мобильного, но она не стала отвечать.

– Возьми телефон! Мало ли. Никогда не знаешь, кто звонит.

– Потом, – отмахнулась Варя.

– Возьми! Так часто бывает: мы пропускаем самое важное по глупости, а потом не отмотаешь.

Варя послушно достала звенящий телефон, посмотрела на экран и ответила со вздохом.

– Да, ба, что? Только быстро, я на работе. Какая ещё Зина Осипова? Ты о чём, ба? Давай, я приеду – расскажешь. Пока! Целую! – Варя показала Мирославе глазами на телефон, – бабушка.

На секретарском пульте замигал сигнал.

– Да, Зиновий Александрович! Хорошо, – Мирослава отключила связь, – иди!

Варя бросила телефон внутрь рюкзака.

Кабинет шефа был оформлен в виде подиума, где подиум – это длинный прямоугольный белоснежный стол, а на стенах фотообои заполненного зрительного зала. В качестве зрителей в кабинет, точнее, на подиум, смотрели звёзды мирового экрана, коронованные

особы, известные женщины и мужчины. Варя сразу встретилась взглядом с молодым Бельмондо на месте в первом ряду, а по правую руку от него прищурилась Дженифер

Лопес.

Экстравагантный, как всегда, Зиновий Александрович в зелёном шёлковом костюме в китайском стиле сидел за дальним концом стола. Перед ним – открытый компьютер. На

мизинце Зиновия Александровича сиял бриллиантовый перстень. Варе показалось всё это одновременно нелепым, гротескным и зловещим. Она, в сущности, понятия не имела, зачем её сюда вызвали.

– Ты знаешь, что значат для нас рекламодатели? – строго спросил Зиновий Александрович.

Варя решила не отвечать.

– Это наша кровь!

– Я ничего не понимаю… Что-то случилось? – тихо спросила Варя.

– В этом всё и дело, что не понимаешь, Варвара! Ты вообще дура! И пишешь херню!

– Что? Я? – от изумления не хватало воздуха.

– Ты говно, а не журналистка, ты путаешь формат, твою мать! И пугаешь народ своей старомодной заумью. Мне это не на-до! – произнёс он по слогам последнее слово, затем вытащил из кармана платок и громко высморкался, – простудился, чёрт, на скачках. Вали в какой-нибудь литературный журнал, точи стиль и прочее.

– Что случилось, Зиновий Александрович, вы можете объяснить? – Варя растерялась.

– Мало этого, ещё и руки распускаешь с мужиками и позоришь журнал, – он повернул голову в сторону открытого лэптопа и начал читать с монитора: «Распущенная аморальная девица" – это цитата. Я выбираю рекламодателя.

– Это про меня? – рот стал совершенно сухим, а голос хриплым.

– Тут больше никого нет. Ты уволена. Свободна, – Зиновий Александрович уставился в монитор. Суровый и непреступный.

14. Забота

Мария Сергеевна подошла к входной двери и посмотрела в глазок. Открыла.

– Ты? – на пороге стояла улыбающаяся невестка с пакетом из продуктового магазина в руке, – проходи!

Светлана по-свойски зашла в прихожую, сняла обувь, нашла гостевые тапочки. Мария Сергеевна внимательно следила за её движениями.

– Я была в ваших краях, забежала проверить, как вы. Держите! – Светлана протянула пакет, – или давайте я отнесу на кухню и разложу фрукты в холодильнике.

– Нет, оставь, я сама. Спасибо большое. Можем попить чаю или кофе. На работе всё нормально? А то сегодня будни, я, честно сказать, немного удивилась, когда тебя увидела. . – Я в ванную, – Светлана пошла мыть руки.

Разговор не клеился. Мария Сергеевна специально его тормозила, что-то её беспокоило. От Светланы можно было ожидать чего угодно. И всегда надо было успеть защитить своего маленького птенца – Варю.

– Я рада, что у нас будет свадьба скоро, – Светлана сделала новый заход.

Они сидели в гостиной за большим столом, Мария Сергеевна не любила чаёвничать на кухне. Отец отучил. Он очень редко ел на кухне, называя это место «тёмным закулисьем».

– Пусть будет свадьба, – Мария Сергеевна подняла крышку конфитюрницы, – угощайся! Очень вкусное варенье. Соседка мне приносит каждую осень пару баночек. У них на Рязанщине растёт необыкновенная вишня.

– Ой, вы смотрите старые фотографии? – Светлана кивнула на другой конец стола, где ещё лежали фотографии, разложенные по стопкам.

– Да, иногда вспоминаю прожитое. Хотела навести порядок.

Светлана вскочила с места и подошла к фотографиям. Её бесцеремонность не имела границ.

– Чай остынет, – попыталась её вернуть Мария Сергеевна.

– Это Мелехов? – невестка держала в руках фотографию отца.

У Марии Сергеевны сжалось сердце, как будто кто-то вероломно вторгся на её заветную территорию. А так, по сути, и было.

– Красавец! Ничего общего с Сергеем. Ну, то есть совсем другой типаж, – она пробежалась взглядом по остальным фотографиям и вернулась на место, – вы решили, что будете дарить молодым? Может быть, надо помочь?

– Нет-нет, я сама как-нибудь.

– Я, кстати, хотела вас спросить, Мария Сергеевна, про табакерку. Точнее, мы с Серёжей давно хотели спросить, стоит ли держать такую дорогую вещь дома. Всё может случиться, не дай Бог, могут чужие люди зайти, если вдруг…ну, никто же не застрахован. Риски. Семейная реликвия. Сергей мне рассказал некоторые вещи, как она вам дорога, точнее, вашему отцу, и что в ней кроется.

Мария Сергеевна давно так не волновалась. Руки похолодели. Она за этим явилась? Почему вдруг? Мария Сергеевна прилагала максимум усилий, чтобы не сорваться и не выгнать эту хабалку вон, её останавливала только мысль о ссоре с сыном, который всегда будет защищать свою жену. Такое случалось неоднократно. А Лиза ей так нравилась! И как судьба жестоко распорядилась с ней, ушедшей такой молодой! Злой рок. Отец Лизы оставил семью почти сразу после её рождения, а мать тоже умерла от рака, она была родом из отравленного ядерными испытаниями Семипалатинска. Господи, спаси и сохрани! Мария Сергеевна всегда имела в виду эту трагедию и волновалась за Варю. Вместо матери девочка жила вот с этим чудовищем. Незаживающая рана. Зачем Серёжа рассказал про табакерку, да ещё и с подробностями? Почему он такой бесхарактерный? Ведь просила же его – никому. Всегда такой от неё далёкий! Мария Сергеевна была уверена, что сын не хотел трогать эту тему, и вместо него пришла она сама, с пакетом фальшивой заботы.

– Не волнуйтесь оба, я позаботилась об этом, – пусть знают, – она в банке.

– В каком? – не выдержала Светлана. От неё шла такая агрессия, да такая, что Марии Сергеевне хотелось физически от неё прикрыться каким-нибудь волшебным щитом.

– Света, у меня есть сын, и я эти разговоры оставлю для него. Ну, просто так принято, – щитом оставался только её характер.

– Да бросьте! Мы с Сережей одно целое. Я не представляю своей жизни без него. Такого доброго человека второго просто нет. Вы прекрасно его воспитали.

Этого Мария Сергеевна терпеть уже не могла. Она слышала, как колотится сердце. Последнее время она его стала чувствовать.

– Так в каком банке?

– Светлана, ты что, меня хоронишь? – смелости у Марии Сергеевны было не занимать, только вот сил поубавилось. Но она выдержала взгляд.

– Я, Мария Сергеевна, стою на страже своей семьи. И Сергей вам не простит. Вы никогда его не любили. Вы ни разу с ним в кино не сходили за всё его детство и не прочитали ни одной сказки на ночь. Он всегда чувствовал себя брошенным и ненужным. И если бы не я, еще неизвестно, что бы с ним было после смерти его первой жены. Только этого никто не ценит и не видит.

Она может сделать со мной что угодно. Что угодно. Серёжа, конечно, об этом не знает. Он как всегда ни в чём не участвует – только возмущается и ждёт, спрятавшись от страха в шкафу, как в детстве, копия – моя мать.

– Ты крутила с Сергеем шашни, когда Лиза была ещё жива и лежала в реанимации – вот это я видела и оценила. Не стесняясь растерявшегося от горя ребёнка в соседней комнате, которого вы поили таблетками. Ты лучше меня спроси, сколько сил мне стоило сохранить психику Вари, когда ты её называла шизофреничкой-малолеткой за глаза. Она это слышала и не раз. А Сергей молчал и позволял тебе это. Я не собираюсь умирать и дела свои решу без посторонних, – Мария Сергеевна встала.

– Посторонних? – Светлана тоже встала, видимо, поняв, что опоздала, – я называла вещи своими именами. У Вари шизофрения, нравится вам это или нет. У неё галлюцинации.

– Запомни! – Мария Сергеевна собрала все силы, – Варя – совершенно здоровый человек, я это тебе говорю, как психиатр с пятидесятилетней практикой. А сейчас я прошу тебя уйти. И забрать пакет, который принесла.

– Сына своего вы не скоро увидите! – Светлана повысила голос, – я вам это обещаю, – она быстро прошла в прихожую, оделась и хлопнула дверью.

Мария Сергеевна так и осталась стоять посреди комнаты, не шевелясь, в той же самой позе, потом почувствовала, как колени сгибаются, и она теряет равновесие.

15. Мухин

Чёрт с ним, с увольнением, но как можно так хамить? Варя недоумевала. Она вышла из метро и брела по улице, не совсем осознавая, куда и зачем идёт. Ноги шли сами, а глаза смотрели и не видели. Как я такая заявлюсь к бабушке? Она поймёт, что-то не так. А зачем ей всё это рассказывать? Нет бы просто уволил, сославшись на сокращения или на что угодно, но без этого: «ты говно, а не журналистка». Садист. Как они стоят друг за друга, защищая свои деньги! Получайте, Варвара Сергеевна, за ваше непонимание законов природы. Но не расстраивайтесь так уж – все дорожки, по которым суждено пройти, даны не напрасно. Мужайтесь, наливайтесь соками, питайтесь правильно!

Варя стояла на Смоленской площади, с противоположной стороны от устремлённого ввысь праздничного здания МИДа. Кто-то ей говорил, что на шпиле гнездится сокол-сапсан, но она почему-то пожалела, что не орёл. В рюкзаке забренчал мобильный.

– Антон? Мухин? – воскликнула Варя, – только тебя мне сейчас не хватает.

Откуда он взялся вообще? Влюблённый в свою любовь. Может, женился? На учительнице литературы, и ему нужно что-то другое? Почему не спросила? Написал непроверенную отсебятину про отношения Бунина и Горького, но кто ж такую тоску издаст? Да ещё сейчас, когда читают про кровь и бабки, если читают. Она назначила ему встречу на Старом Арбате у развала. Объявился! Не знаешь, чего от него ждать. Идти было совсем ничего, и она неспеша двинулась к подземному переходу. Почти прошла нарядный Смоленский пассаж, но вернулась, сделав три шага назад, – увидела в витрине ботинки. Ценника не было. Купить, что ли?

– Осталась последняя пара на витрине тридцать шестого размера, – сказали в магазине, и Варя пошла к выходу. Посмотрела на эскалатор в вестибюле, который ехал вверх. Нет! Это была она, ехала, не держась за поручень, в синем платье с белым воротником, прямая спина, от головы исходили лёгкие блики … Девушка повернула голову и встретилась глазами с Варей. Птица в голове уже пела. Кто ты?

– Девушка, встали на дороге, невозможно в магазин попасть. Отойдите немного! – возмущалась тётка в кашемировом пальто.

Варя вздрогнула. Что-то опять случится. Она приходит перед тем, как что-то случается.

Например, кто-то заболевает или выгоняют с работы.

Продавец у развала на Старом Арбате, лет семидесяти, еле шевелился, но внимательно осматривал каждого, кто подходил и листал книги. Он не продавал детективы, любовные романы и детские сказки с сумасшедшими картинками, у него были словари, справочники, научно-популярная литература советского периода и немного прозы на выбор. Девчонка в кепке со звездой была его давнишней клиенткой, специально для неё он доставал старые, книги, преимущественно о литераторах-эмигрантах начала прошлого века и их произведения в оригинале.

– Добрый день! Я не могла прийти в субботу. А книга Нины Берберовой ещё есть? – спросила Варя.

– А-а-а! – кивнул продавец в знак приветствия, – её же купили! Купили, да, в прошлое воскресенье и купили. Я вас ждал, но, сами знаете, уговор был на субботу.

– Я очень постараюсь тебе её достать, – услышала она знакомый голос и обернулась.

Перед Варей стоял Антон. Наглаженный, волосок к волоску, стрелки на брюках, начищенные ботинки, трость в руке.

– Мухин? Почему с палкой? – бестактно спросила Варя.

– Э-э, авария! – махнул рукой Антон, – не обращай внимания! Мне намного лучше. Я поэтому и пропал, собственно.

– Пошли где-нибудь сядем, – предложила Варя.

– Знаешь, я сейчас шёл к своим друзьям, они одну прикольную пьесу собирались читать, немецкую, хочешь со мной?

– Прямо сейчас? – Варе хотелось и не хотелось. Можно пойти и забыть про увольнение, а можно не ходить, потому что удовольствия от пьесы не будет, а будет звучать в ушах мерзкий голос Зиновия, – не знаю. Меня только что с работы уволили.

– Ну, ничего нового, узнаю друга Петю. То есть Варю. Когда ты по этому поводу горевала? – Антон не скрывал улыбки.

– В этот раз из меня сделали козла отпущения.

– Я так и подумал.

– Заткнись, Мухин! Ты зачем звонил? Из-за пьесы? Там, что Брехт* обещал явиться к вам на читку с того света, и ты про меня вспомнил?

Антон растерялся. Мало того, что он весь вспотел и почти дрожал от того, что видит её впервые после универа, так ещё и это враньё про пьесу, которое плохо придумал. План был дать сигнал Лёне, тот бы перезвонил на полдороге и сказал бы, что пьесу отменили, и пригласил бы их в ресторан.

– В другой раз. Звони, сходим пиццу съедим. Расскажешь, что с ногой на самом деле.

Варя поцеловала Антона в щёку и пошла от развала. Почувствовала, что не могла сейчас его слушать. Кого угодно, но точно не Мухина.

––

* Берто́льт Брехт (1898-1956) – немецкий драматург, поэт и прозаик, театральный деятель, теоретик искусства, основатель театра «Берлинер ансамбль».

16. На редкость насыщенный день

В троллейбусе сидели одни пенсионеры. Кто-то ехал к внукам, кто-то в поликлинику, а кто-то наслаждался бесплатным проездом. По Садовому всегда было интересно кататься, что в детстве, что сейчас. Варя присела рядом с дедом-физкультурником – поджарым, в спортивной одежде, лыжной шапочке. Безобидный пожилой горожанин.

– Вот у вас на кепке красная звезда. Почему? – спросил дед.

Варя давно заметила, что если пожилым людям хочется поговорить, они говорят. А если с ними не хотят общаться, дело поправимое, – не ты, так другой. От скуки всё. Хотя и любопытства не занимать.

– Кепка Мао. Унисекс, – начала его путать Варя, – хотите такую?

– Не, я звёзд наносился. А почему вы с таким большим рюкзаком? – дед обрадовался, что зацепил такую симпатичную собеседницу.

– Там книги, – Варя не поленилась и, расстегнув молнию, достала только что купленный

томик Стивена Кинга. Дед сразу прочитал, что было написано на обложке, обошёлся без очков.

– Это ж его «Сияние»? Где дом с приведениями в горах? Кино такое было. Страшное.

– Да, по его книге.

– Мы такое не читали раньше, – вздохнул дед.

– Я выхожу на следующей, всего вам доброго!

– Ага, – буркнул дед и пожалел, что она так рано выходит.

Начинался вечер. Ещё полчаса, и «офисный планктон» повалит наружу, а пока ещё по

улице гуляли туристы и разные свободные люди. Проснулся мобильный.

– Подъезжай! Завтра улетаю на Бали. Долго не увидимся, – Анжела была в прекрасном настроении, – Сонька уже тут.

– Буду.

Варя подняла руку и поймала частника. Взяла телефон, чтобы набрать бабушке, но передумала. Не хотелось её ничем расстраивать, и вообще она не знала, куда себя деть. Лучше к девчонкам.

Анжела устроилась лицом к залу. Она была с новой причёской и в умопомрачительном трикотажном платье. Соня страдала вечной болезнью женской зависти и, сидя рядом с мечтой, доставшейся другой, чтобы не сойти с ума, глушила эмоции пирожными.

– Зиновий меня уволил, – сразу выпалила Варя, – сегодня днём.

– Да ты что?! – удивилась Анжела, – ты же классно пишешь! Подстава, сто пудов, – сказала поразмыслив, – или ляпнула что, как оно есть.

– Да ладно тебе, делать из неё героиню старого кино, – фыркнула Соня.

Варя молчала. Пусть говорят. Анжела взяла самое красивое пирожное и положила себе на тарелку.

– Эй, уже второе! – вырвалось у Сони.

– Ничего, мне можно. Это ж ты в вечном поиске. А я – не ты. Могу и расслабиться.

– Что теперь делать будешь, решила? – перевела разговор Соня, обратившись к Варе, – хотя у тебя Виктор есть, не то, что у некоторых, кому не на кого положиться.

– Ох, да чего ж вкусно… – промурлыкала Анжела.

Соня посмотрела на неё не по-доброму.

– Как же ты всех достала со своим ехидством! Вот что ты хочешь от Вари? Ей вообще не до тебя сейчас, разве нет? – напирала Анжела.

– Куда уж мне!

– И я возьму одну штучку. «Наполеон», например, – Варя подыграла Анжеле, совершенно

не соприкасаясь эмоционально с их перебранкой.

– Ой, устроились! Одна неизвестно зачем замуж выходит, дурит честному мужику мозги, другая рога папику наставляет, и всё сходит с рук! Милашки! А я у них ехидна!

И тут Анжела бросила по-настоящему злой взгляд на Соню.

– Ты чё бесишься, озабоченная? Достала со своим мокрым местом! Мы что ли должны искать тебе кошелёк с деньгами?

– А-ну, перестаньте! Что с вами? – прикрикнула Варя.

– Годы идут, а квартиры всё нет. Нервы. Типичный провинциальный синдром.

– Да ты сама на Красной Площади что ли родилась? – распалялась Соня. Она давно мечтала разрядиться. Зависть – тяжёлое бремя.

– Хватит, замолчите уже!

– Ой, подружки! – притворно произнесла Соня и уставилась на Варю, – ты знаешь, что она с твоим Виктором спит? Или тебе пофигу? Всё витаешь в своих литературных фантазиях, а Витёк тихонечко в гости ходит к подружке.

– Что ты несёшь? – завопила Анжела, – совсем свихнулась! Сама перед ним жопой крутишь!

Анжела схватила с тарелки недоеденное пирожное и бросила в Соню, тут же наклонилась, протянула руку и размазала крем по её офисному костюму, кофте, по всему, до чего

дотянулась.

– Мерзота!

Соня схватила пирожное с Вариной тарелки и швырнула его в Анжелу.

– Чтобы ты это платье своё в помойку выбросила, гнида! И тебе туда же дорога!

– Не дождёшься! Интриганка офисная!

Варя сидела парализованная и безучастно смотрела на сцепившихся подруг. На редкость насыщенный день. Встала, взяла рюкзак и вышла из ресторана.

17. А разве я не успела?

Опять пешком, куда глаза глядят. Можно ли ни о чём не думать? Забыть всё, что случилось, вычеркнуть день из памяти? Нет, не получится. Слишком много специй в супе, когда пытаешься его спасти. Надо взять кастрюлю и вылить содержимое в унитаз. Потом положить кастрюлю в посудомойку на полтора часа и долго вообще не подходить к плите. Нельзя кривить душой – получается казнь. Компромиссы с собой не проходят бесследно. Компромисс – это оттягивание времени, пирамида вроде финансовой, только вместо потерянных денег уходит внутреннее богатство, часть внутреннего я, которую не восстановишь.

Зашла в магазин за яблоками. Сделала пару кругов по залу с пустой тележкой, забыв вообще, зачем пришла. Остановилась у прилавка с конфетами. Перед глазами пестрел банер: "Шоколадная фабрика "Сказки Пушкина" представляет новый шедевр французских шоколатьеров. Конфеты "Царевна Лебедь". Изысканный вкус, предвкушение любви..." На банере – картина Врубеля "Царевна-Лебедь". Миг между сказкой и реальностью. Сумерки, грусть, перламутр, море, драгоценности и огромные таинственные глаза. Варя остановилась, пораженная и испуганная. Ей показалось, что она смотрит на себя, и та, на картине, улыбается ей и зовёт в волшебную сказку. Выпрямила спину. Вспомнила про яблоки, пошла к фруктам и прихватила шоколадку с прилавка.

Добралась до дома, медленно открыла входную дверь. Темно. Никого нет. Включила свет. Бросила пакет и рюкзак в прихожей и пошла в спальню. Сняла одежду, накинула халат. Кровать с совами молчала, ей не было дела до её чувств. Её захлестнула ярость: она содрала покрывало, огромное, как парус, потом начала стягивать постельное бельё: наволочки летели на пол, пододеяльник трещал по швам, простыня сопротивлялась, но она стащила её, подбегая то к одному углу кровати, то к другому, схватила эту кучу обеими руками и бросилась в ванную комнату.

В дверях наткнулась на Виктора с букетом ромашек, довольного и жизнерадостного.

– Мне нужно две недели, чтобы я нашла себе жильё. Может, меньше.

– Какое жильё? Ты о чём? – встрепенулся Виктор.

– Ты можешь сегодня куда-нибудь свалить? Завтра всё равно выходной, потом выспишься. Сходи в казино, ещё куда-нибудь. Туда, откуда пришёл, например. Сделай мне подарок.

– Никуда я не пойду! Ты о чём вообще говоришь? – Виктор никак не мог взять в толк, как реагировать, – я с Никоноровым встречался. Я же тебе говорил! Ну, поздно пришёл, что тут такого? Первый раз что ли? Ты что?

– Бобров, последнее, что я буду делать – это тебя разоблачать! Я просто не в твоём вкусе. Давно бы так и сказал.

Она оттолкнула оторопевшего Виктора и пошла в ванную. Постояв полминуты, он ринулся за ней. Варя открыла стиральную машину и начала запихивать туда пододеяльник и всё остальное.

– Я два года с тобой живу, и ты не в моём вкусе? Меня, что кто-нибудь заставляет с тобой жить? Что случилось? Я сделал тебе предложение!

– Возьми его обратно. Не хочешь уходить, могу уйти я. Поеду к отцу.

Совершенно ошарашенный Виктор схватил её за плечи. Ромашки разлетелись по полу.

– Менструальное настроение? Душевные конвульсии? Что-то на работе? Варя! – он продолжал держать её, едва не тряся.

– Бобров, исчезни! По-хорошему прошу, – Варя вырвалась наконец и кинулась обратно в спальню, наступая на цветы.

Бросилась с разбегу на голую кровать лицом вниз и замерла. Только руки сжимали наматрасник.

– Хорошо. Я пойду. Это легче, чем разбираться с сумасшедшей. Только не пожалей потом, – жёстко сказал Виктор, не заходя в комнату, и бросил, – ты не умеешь любить.

Хлопнула входная дверь.

Варя перевернулась на спину, уставившись в потолок.

– Да, наверное, не умею.

От света уличных фонарей в комнате стоял полумрак.

Фигура Марии Сергеевны, еле различимая, в белом. Она сидит за столом в своей неизменной позе. Перед Марией Сергеевной стоит коробка из банковской ячейки, на коробке лежит что-то красное, небольшое, бархатное.

Мария Сергеевна смотрит на Варю.

– Там с палкой кто-то около тебя. Осторожнее с ним.

Мария Сергеевна поворачивает голову будто ищет глазами кого-то, но продолжает обращаться к Варе.

– Отец ругается, что не успела. А разве я не успела? Ступай, детка! Ты умница!

Мария Сергеевна берёт в руку красную тряпочку…

– Зина вот смеётся… Говорит, что рис никогда не любила.

Раздаётся звук Вариного телефона.

Варя с закрытыми глазами пошарила рукой на полу около кровати.

– Алло! Ты? Алло! Что?

Сразу не поняла, что звонил отец. Села на кровать. Голос задрожал.

– Умерла? Инфаркт?… Пап, ты там? Я… сейчас.

Варя повалилась на кровать, сотрясаясь от рыданий.