Kitabı oku: «Герцог в сияющих доспехах», sayfa 3

Вот почему если все эти годы Олимпия и видела Рипли, то, как правило, издалека: где-нибудь в углу переполненного бального зала, на лошади или в коляске в Гайд-парке, на регате или скачках, – а вот за весь прошлый год не видела ни разу, потому что он был за границей.

Он нисколько не изменился. От взгляда его сонных глаз у нее, как и прежде, начинало щекотать в животе. С чего бы это, ведь взгляд его ничего не выражал. Многие думают, будто глаза – зеркало души. В данном случае зеркало было наглухо занавешено. И это, наверное, к лучшему.

Впрочем, она бы все равно ничего не прочла бы в его душе, даже если бы он приподнял завесу: в данный момент ум не подчинялся Олимпии. Когда она пыталась думать, мысли прыгали и разбегались – не поймаешь.

Кроме того, из-за этой дурацкой прически болела голова и думать было невозможно.

Всему свое время, сказала себе Олимпия. Когда они доберутся до Баттерси-бридж, она сделает следующий шаг, каким бы он ни был, а пока главное – унести ноги, и как можно дальше.

– Отодвиньтесь на край сиденья и наклонитесь ко мне, – приказал Рипли.

Олимпия сомневалась, что сможет удержаться: еще не протрезвела, – но признаваться в этом не хотела. Наверняка он задумал очередную шутку! С другой стороны, кто сказал, что этот герцог отличается от двух других? Более того: если уж по справедливости, она и правда сейчас собой еще то зрелище.

Самое главное сейчас – освободиться от чудовищного свадебного сооружения на голове: казалось, она таскает на себе колокольню.

Олимпия переместилась на край сиденья, наклонила голову и чуть не подскочила на месте, когда герцог запустил свои длинные пальцы в ее прическу, дотронувшись и до кожи. Гофрированные манжеты рукавов чуть коснулись лица, и она уловила запах влажной льняной материи и чисто мужской аромат – одеколона или мыла для бритья.

В этот момент она с внутренним трепетом вспомнила то ощущение, когда его руки подхватили ее, вытаскивая из грязи: такие крупные сильные руки, и таким властным было их прикосновение… Она прижималась спиной к его теплому торсу, твердому как скала. Потом его руки с длинными пальцами сплелись с ее руками, помогая взобраться… обхватили лодыжки…

Случалось, конечно, братья помогали ей перелезать через ограды или заборы, то есть прикосновение мужских рук ей было не внове, но он-то не был ей братом. Это был мужчина, который смотрел на нее так, что у нее путались мысли и куда-то девалось самообладание. Некстати вспомнились маловразумительные намеки матери насчет того, что происходит в первую брачную ночь, которые совершенно не способствовали восстановлению ее душевного равновесия.

Олимпии хотелось выпрыгнуть из собственной кожи.

Но нет. Она не позволит себе думать о том, что мог увидеть герцог Рипли, пока она стояла на его плечах. Стоило только подумать – и у нее начинала кружиться голова.

– Не дергайтесь вы, – прервал он ее душевные муки.

– И не думала, – буркнула она.

– Сидите спокойно: мне и так приходится действовать на ощупь в темноте.

– Что я могу поделать, если карету трясет, – возразила Олимпия. – И мне ужасно неудобно.

Это еще мягко сказано: ей было не по себе, бросало в жар, гудела голова.

– Я пытаюсь сделать это побыстрее, однако ваша горничная – или парикмахер? – запрятали шпильки так, что не найдешь. Или эту штуку промазали клеем?

– Нет, там только шпильки – примерно тысяча – и немного помады для волос.

– Протяните руку, я буду подавать вам шпильки, – предложил Рипли. – Полагаю, листья и сухие ветки сохранять не нужно? Сейчас вы похожи на Офелию, после того как она утопилась.

– Фата цеплялась за что ни попадя, – объяснила Олимпия. – А вы что, читали «Гамлета»?

– Мне нравятся пьесы Шекспира: и трагические, и комические, и шуток непристойных полно.

Олимпия протянула руку, их пальцы соприкоснулись – это Рипли опустил в ее ладонь несколько шпилек, – и мимолетное прикосновение отдалось во всем ее теле. Надо было надеть перчатки, прежде чем бежать, но тогда пришлось бы вернуться в комнату, а там наверняка кто-нибудь ее дожидался – мама или тетя Лавиния. Вот и угодила бы в ловушку. Значит, возвращаться было нельзя, как не следовало тянуть до последнего, чтобы дать деру, да и вообще не следовало удирать. Что с ней не так?

Олимпия смотрела, как кружатся в воздухе и падают в солому цветочные лепестки: вишнево-красные, белые и нежнейшего розового цвета, – а вслед за ними пикировали блестящие обрывки зеленых листьев.

Что она натворила? Впрочем, не стоит убиваться: всему свое время.

Насчет количества шпилек она ошиблась: по прикидкам Рипли, их было тысяч десять по меньшей мере, – однако принцип он постиг и теперь извлекал их более сноровисто. Густые блестящие волосы девушки благоухали лавандой с примесью розмарина. Поразительно целомудренный аромат. Он привык к пряным, насыщенным духам, которыми актрисы, куртизанки и самые смелые дамы света обильно приправляли помаду для волос.

Его голова непроизвольно склонялась все ниже, и он едва успел одернуть себя.

Даже в умелых руках процедура занимала много времени: надо было не только вынуть шпильки, но и освободить волосы от запутавшегося флердоранжа и кружевных лент, да так, чтобы не погубить прическу окончательно.

Плохо, если женщина бегает по улицам в свадебном платье, но еще хуже – если простоволосой: ее могли принять за проститутку или умалишенную. Знатная леди распускает волосы только перед тем как отойти ко сну. Распущенные волосы уличали распущенную женщину, и таковая становилась мишенью для охоты. Разумеется, он не мог допустить, чтобы девица ехала куда-то без него: он ведь шафер жениха, черт подери. И это не так уж обременительно: девушка оказалась весьма забавной, – и Рипли не терпелось подучить ее кое-чему, чтобы свела Эшмонта с ума.

Но как жаль, что он без шляпы!

Самый последний нищий ухитрялся сохранять на голове хоть какое-то подобие головного убора, пусть и драного. Вот и неудивительно, что герцог Рипли, ни во что не ставивший принятые в светском обществе правила, на публике без шляпы чувствовал себя неуютно.

Лучше об этом просто забыть и не слишком-то упиваться ароматом, что идет от женских волос, который живо навевал видения сладостного безделья в залитом солнцем саду Тосканы.

Жаль только, что никакой тосканской виллы нет в поле зрения, как нет и кокетливой жгучей брюнетки, готовой на все, – есть лишь нареченная Эшмонта.

И вокруг не Тоскана, а мрачный дождливый Лондон и Рипли сидит не в шезлонге на берегу моря, а в грязной наемной карете, которая тащится к Баттерси-бридж, и выполняет обязанности служанки знатной дамы.

Это новый для него опыт, и, что весьма неожиданно, вовсе не раздражающий.

Ему удалось разобрать свадебное сооружение на голове леди почти без проблем, но тут выяснилось, что косы-то были ее собственные. Теперь те локоны, что были уложены по бокам, распустились, и вскоре вся масса волос начала мало-помалу спадать вниз. Он схватил с ее протянутой ладони несколько шпилек и торопливо подколол свисавшие пряди: не очень элегантно, но лишь бы вверх! – потом бросил венок с прицепленной к нему фатой ей на колени и, наконец, выпрямился.

Разглядывая массу кружев и флердоранжа у себя на коленях, она задумчиво проговорила:

– Это ведь блонды, очень дорогое кружево. За них можно было бы кое-что выручить в ломбарде: вполне хватило бы, чтобы заплатить лодочнику!

– Я не собираюсь нести вашу свадебную фату в ломбард, – предупредил Рипли.

– А я разве просила? Сама в состоянии…

– Вчера, возможно, вы бы и могли, – возразил он, – но сегодня – нет: вы нетрезвы, к тому же в подвенечном платье. Если попытаетесь ступить хоть шаг без меня, на вас нападут, и что бы с вами ни случилось, виноват буду я. А это значит только одно: дуэль. Только мне они чертовски надоели, уж поверьте!

Леди открыла было рот – несомненно, намереваясь поспорить, но, видно, передумала и опять уставилась на то, что осталось от венка.

– Вам хватит денег? Надо заплатить кучеру, а потом еще лодочнику, – встревожилась леди. – Да, конечно, вы герцог, но ведь джентльмены редко носят с собой кучу денег.

Он некоторое время разглядывал ее: грязное пятно на носу, стекла очков, затуманенные слезами или дождем, и странная прическа, которую он соорудил из ее волос. После того как закончились злосчастные дни его детства, ни одна женщина не сомневалась, хватит ли у него денег на что бы то ни было. И это было довольно трогательно, только не его это дело – умиляться. Его долг – направить события в правильное русло. Что может быть проще…

Доставить девицу к тетке, заставить Эшмонта броситься за ней вдогонку и убедить всех, что это всего-навсего привычный для «их бесчестий» розыгрыш.

– Так вышло, что я прихватил наличность: на чаевые, взятки и всякую всячину, – успокоил ее Рипли. – Эшмонт, понятное дело, слишком волновался перед женитьбой, чтобы думать о столь прозаических вещах.

– Волновался, – повторила Олимпия. – Вот как вы это называете? Я бы сказала, что он был в стельку пьян, когда вы втроем ввалились в библиотеку.

– Кто бы говорил, – съязвил Рипли.

Кеб остановился, громыхая колесами и сотрясаясь, как это было уже бессчетное количество раз на протяжении этого бесконечного путешествия. Рипли выглянул в окошко. Царапины на стекле и грязевые потоки милосердно скрывали окружающее, которое могло оказаться каким угодно. Пришлось опустить окно. Дождь перешел в премерзкую морось.

Кучер возвестил:

– Баттерси-бридж, ваша светлость!

– Мы еще можем повернуть назад, – сказал девушке Рипли.

– Нет! – резко ответила та.

Глава 3

Голоса, которые слышали в саду леди Олимпия и герцог Рипли, принадлежали братьям девушки, причем задачей младших было воспрепятствовать старшему.

Когда лорд Ладфорд выбежал из детской, Кларенс крикнул:

– Быстрее, Дрю! Останови его!

Эндрю выбежал из классной и бросился к лестнице. Кларенс едва поспевал за старшим братом и вопил что есть сил:

– Оставь ее в покое, злодей! Пусть бежит.

Он был несправедлив к Ладфорду: никакой он не злодей, просто старший брат. И не счесть, сколько раз бедняга брал на себя вину и даже терпел наказание за проделки своих юных родственников.

Когда Ладфорд обернулся и гневно воззрился на Кларенса, Эндрю улучил момент и пулей вылетел на лестницу, опередив всех, сбежал вниз, нырнул в коридор, выскочил в дверь и помчался к черному ходу этого старинного дома. Ладфорд, призывая на голову брата всевозможные кары, бросился за ним.

Кларенс, который преследовал Ладфорда по главной лестнице, сумел обогнать его на втором этаже, прежде чем припустить в сторону коридора для слуг. Ладфорд, не желая привлекать к себе внимание гостей, что столпились в дверях гостиной, и давать пищу для злых языков, которые и без того уже работали вовсю, также выбрал тайный путь и последовал за младшим братом.

По пути на первый этаж они встретили нескольких слуг, но никто особенно не удивился: все в доме привыкли, что резвые мальчишки вечно путаются у них под ногами.

К тому времени как Ладфорд достиг сада, Эндрю был далеко впереди, да и Кларенс не особенно отставал.

– Берегись, Олимпия! – закричал Эндрю. – Гончие взяли твой след!

Кларенс продолжал орать: все в том же духе, будто за сестрой гнались все черти ада, а не родной старший брат, который всего лишь хотел узнать, что стряслось.

Беда же Ладфорда в данный момент заключалась в том, что Олимпия прочла младшим братьям в их юном возрасте слишком много книг о романтических приключениях. Теперь же они читали их по собственному почину, набивая себе головы бреднями про подвиги, от которых стынет в жилах кровь, и про битвы не на жизнь, а на смерть, среди галантных рыцарей, викингов, разбойников, пиратов и им подобных героев.

Через некоторое время до Ладфорда дошло, что братья водят его кругами. Ему давненько не доводилось бывать в саду у Ньюлендов, а вот мальчишки бегали здесь на свободе каждый раз, когда семейство наезжало с визитами.

К тому времени как он добежал до задней калитки сада, младшие уже были тут и, вцепившись в прутья узорной кованой решетки, выглядывали на улицу. Направив взгляд туда же, Ладфорд не увидел ни сестры, ни Рипли и, пробормотав пару страшных проклятий в адрес младших братьев и не заботясь о сохранности надетой по случаю свадьбы нарядной одежды, перелез через ограду и со всех ног помчался по Хортон-стрит.

* * *

– Только не пароход! – возразил Рипли. – Сейчас там столпотворение: пассажиры толкаются и ругаются, пытаясь занять место на борту, и им не до нас, но устроившись поудобнее, захотят развлечений, и мы им устроим представление. Вы будете в главной роли.

Схватив леди Олимпию за руку, он повлек ее туда, где возле ступеней Баттерси-бридж дожидались лодочники.

Некогда безупречный узел шейного платка и отлично накрахмаленные манжеты сорочки теперь размякли и обвисли. Вымокшие под дождем сюртук и брюки украшали пятна всех цветов. Туфли, совершенно не предназначенные для бега по грязным улицам, были все заляпаны, потерты и поцарапаны.

Тем не менее он оставался герцогом, и неважно, что подумали бы зеваки… хотя было омерзительно сознавать, что он без шляпы.

Но Олимпия – совсем другое дело: помимо вымокшего под дождем подвенечного платья, в пятнах от травы и грязи, заляпанных туфелек и превратившейся в тряпку свадебной фаты, которую она несла, перекинув через руку, у нее была с непокрыта голова! Мокрые волосы, невзирая на помаду, превратились в неуправляемую массу локонов и стоявших торчком прядей. Не улучшали положение и очки самого академического вида, сидевшие на переносице, в сочетании с трагически погибшим свадебным платьем.

– Разумеется. – Она поправила очки, хотя это приспособление, насколько он мог судить, сидело безупречно. – А так мы повеселим только этих мастеров весла. Можно им сказать, что мы ехали на свадьбу, но на нас напали грабители.

– Ничего мы им не скажем! – отрезал Рипли. – Их дело перевезти нас туда, куда скажем, а наше – заплатить за проезд.

Он оглядел выстроившиеся вдоль берега суда и остановил свой выбор на четырехвесельном ялике, хозяин которого натянул сверху тент, чтобы можно было укрыться от дождя.

– Но что, если за нами погоня? – спросила Олимпия, когда он вел ее к ялику. – Нельзя ли заручиться поддержкой лодочника? Тогда он, наверное, нас не выдаст.

– Я давно обнаружил, что деньги красноречивее любых слов, – ответил Рипли.

Сплетни его не волновали: их видело пол-Лондона – Олимпию вообще невозможно не заметить, – так что судачить непременно начнут, однако Рипли надеялся исправить положение, если девушку благополучно доставить в Твикенем еще до наступления ночи.

Нет, это было посложнее банального розыгрыша. Как он может за всем уследить? И главная беда – Эшмонт. Насколько Рипли знал своего приятеля, в его духе было продолжать напиваться. А может, этот разгильдяй уже допился до бесчувствия. Таким образом повышались шансы на то, что по следам сбежавшей пустятся ее же родственники, что будет уже совсем не забавно.

Рипли не улыбалось выслушивать кучу обвинений и требований объясниться, не видел он и резона оправдываться перед кем бы то ни было, в том числе и перед самим собой.

Они подошли к ялику, возле которого дежурили гребцы. Благодаря наличным золотым и герцогской манере, которая не располагала ни к расспросам, ни к сомнениям, Рипли уладил дело очень быстро.

Оставалось только посадить девицу в лодку.

Задача не представлялась особенно трудной. У пассажирских лодок наличествовал длинный узкий нос, по которому пассажиры могли перейти на судно, не замочив ног.

Рипли выбрал просторное судно, на котором свободно размещались несколько пассажиров и гребцы – ребята самые крепкие и надежные с виду из всей той братии, что дожидалась клиентов.

Уставившись на лодку, Олимпия спросила:

– Это что такое?

– Баржа лорд-мэра, по несчастному стечению обстоятельств, сегодня занята, – сказал Рипли. – Моя яхта стоит в Уортинге, как мне сообщали в последний раз. А это ялик.

С интересом наблюдавшие за ними гребцы молчали, что свидетельствовало об одном: им заплатили достаточно, чтобы обеспечить и молчание, и максимальную скорость, – поскольку лодочники на Темзе деликатностью не отличались.

– Уж больно низкая у него осадка, – с сомнением заметила леди.

– Их специально такими делают, – пояснил Рипли. – Для остойчивости и… неважно. Могу объяснить вам принципы судостроения позже. Просто давайте в него сядем, хорошо? И постарайтесь не упасть, пока не опуститесь на скамью. Но даже если упадете, то не утонете – здесь слишком мелко, – однако кому-то придется вас вылавливать. Сомневаюсь, что могу вымокнуть еще больше, но лезть в эту сточную канаву мне не хочется.

Разумеется, он полезет, если понадобится: не позволять же этим мужланам хватать леди своими ручищами.

– У меня кружится голова, – пожаловалась Олимпия.

– Так можно еще вернуться и лечь в уютную постельку.

– Нет, ни за что!

– Уверены?

Если она колеблется, он отвезет ее назад, скажет, что это одна из знаменитых шуток «их бесчестий», и на том приключение закончится. Нет, конечно, будет не так весело, как если бы Эшмонт бросился за ней в Твикенем, но даже Рипли не пал бы столь низко, чтобы дать ей по голове, выбив дух ради более изощренной забавы.

– Сейчас это было бы полной глупостью, – добавила она.

– Правильно, – согласился он. – Несомненно, как и ваше пребывание здесь, а не, скажем, на свадебном завтраке. Не кажется ли вам, что данное положение – я лишь предполагаю – может шокировать своим безрассудством?

Она воззрилась на него.

– Вы так думаете? А вас не шокирует, что вы сейчас здесь, со мной?

– Это как раз соответствует тому, как должно быть, – ответил Рипли.

– Как это? – не поняла Олимпия.

– Разве вы сами не признались, прекрасная дама в беде? Стало быть, я ваш рыцарь в сияющих доспехах.

Ее брови поползли вверх, а он добавил:

– Вот в чем разница.

– Я бы так не сказала, – возразила девушка. – В вашем случае это скорее… – В ее глазах блеснули веселые огоньки. – Катастрофа.

– Вы собираетесь садиться в ялик, или мне сделать то, что мог бы сделать другой – очень голодный и менее галантный, – а именно сбросить вас с моста? – спросил Рипли.

Олимпия посмотрела на деревянный мост, который стоял, попирая законы физики, не говоря уже об эстетике, уже лет шестьдесят. Он был выстроен под неудобным к течению реки углом и мог похвастать восемнадцатью быками, который буквально наползали друг на друга. Суда то и дело в них врезались. Злые языки утверждали, что Баттерси-бридж построили для удобства тех, кому нужно было перейти на другой берег, но вовсе не для судов, которые под ним проплывали.

Единственным мостом на Темзе, который мог бы поспорить с ним по несуразности и уродству, был его собрат в Патни, чуть выше по течению.

– Или мы просто можем подождать здесь, – предложил Рипли. – Эшмонт протрезвеет, явится сюда и спасет вас от меня.

Рипли обернулся на толпу, которая ожидала посадки на пароход: никаких признаков погони, – однако время-то шло. Долго ли они ехали в кебе? Эшмонт, верхом или в собственном экипаже, проделает этот путь гораздо быстрее, если (1) находился в сознании, (2) мог сложить два и два и (3) пришел к совершенно очевидному выводу.

Другими словами, вероятность не особенно велика.

Вновь взглянув на беглянку, Рипли обнаружил, что она за ним наблюдает. Сейчас ее глаза казались голубыми.

– Нет, – повторила девушка. – Жребий брошен. Сегодня я замуж не выйду, и точка.

Очень хорошо. Назад не возвращаемся. Отлично. По крайней мере, можно поразвлечься.

– Не поможете сесть в лодку? – попросила Олимпия. – Или желаете посмотреть, как я свалюсь в воду?

– Это было бы незабываемое зрелище, – сказал Рипли. – Только беда в том, что это позабавит также лодочников и прочих зевак, а мы и без того привлекли к себе достаточно внимания.

– Мне кажется, в этом как раз и состоит смысл вашей жизни, – заметила Олимпия. – Привлекать к себе внимание. Или это выходит случайно? Поскольку если это не так и вы все обдумали… – Ее брови сошлись на переносице. – Неважно. Лучше даже не пытаться угадать, что творится у вас в голове. В любом случае мне трудно думать, потому что трудно. Это дилемма?

– Так и не надо гадать, не надо думать – все просто!

– Это многое объясняет в поведении некоторых джентльменов, которых лучше не называть по имени. Виной всему бренди…

– Садитесь в ялик, – сказал Рипли и, сжав ее локоть, повел девушку в лодку.

Пройти по носу оказалось задачей несложной, а вот дальше началось: леди то и дело спотыкалась и ругалась как сапожник, хоть и по-французски. Кружевной тюль развевался как паруса, а ноги герцога путались в юбках. Пару раз невеста сваливалась в его объятия, и тогда приходилось чертовски постараться, чтобы самому не упасть за борт, но ему все же удалось, в конце концов, усадить леди на скамью под уродливым навесом.

Похоже, лодка использовалась еще и для рыбалки – во всяком случае, на дне было полно хлама, выловленного в реке, и вонь стояла еще та. Рипли тонул в юбках девушки, а налетевший ветер поднял вверх фату и бросил ему на голову. Он схватил облако кружев, чтобы стащить с лица, как раз в тот момент, когда Олимпия потянула фату к себе, и пальцы их соприкоснулись.

Она вздрогнула и, смутившись, отвернулась и стала смотреть в воду.

А он не мог забыть те моменты, когда она падала в его объятия и вырывалась во время посадки в ялик, и аромат ее волос.

Ах, что за напрасные мысли!

Как только он уладит это дело, сразу же найдет себе веселую вдовушку или девицу легкого поведения и утолит свою похоть.

Рипли сосредоточился на мысли о шляпе.

Ах как жаль, что он без шляпы! Интересно, где бы раздобыть нечто хоть отдаленно подходящее!

Ялик наконец отчалил, и речной ветерок умчал прочь досадные мысли, которые терзали его ум. В этот миг – что не очень-то его удивило – герцог Рипли не испытал ничего, кроме облегчения.

Ньюленд-хаус

Лорд Ладфорд обнаружил герцога Эшмонта в обеденном зале, с головой, опущенной в большую миску, и герцог Блэквуд поливал его водой.

– Холодно, черт побери! – дрожащим голосом буркнул Эшмонт.

Блэквуд замер, но Эшмонт велел:

– Лей-лей. Мне нужно, чтобы в голове прояснилось.

– Если это ради свадьбы, то не трудитесь, – заметил Ладфорд. – Потому что ее, похоже, не будет: Олимпия сбежала с вашим приятелем.

Светловолосая голова Эшмонта внезапно вскинулась, обдав водой Блэквуда. Тот спокойно отступил назад, но выругался так, что позавидовал бы извозчик.

– Какого черта ты бормочешь? – взревел Эшмонт.

– Она дала деру, и Рипли исчез вместе с ней. Они сели в кеб на Хай-стрит, но куда направились, никто не мог сообщить.

Наемные экипажи имели обыкновение ездить окольными путями, чтобы избежать забитых транспортом дорог. Не зная точных указаний, которые Рипли дал кучеру, определить, в каком направлении они поехали, было невозможно.

– Я подумал, что вы можете знать, куда именно они могли бы поехать, – сказал Ладфорд. – Или что мог затеять ваш приятель.

Оба герцога уставились на него, потом переглянулись. В этот момент в комнату неторопливо вошел высокий светловолосый джентльмен средних лет. Тонкие, приятные черты лица выдавали в нем члена семьи Бекингем.

– Дядя Фред, – обратился к нему Эшмонт, – произошло довольно смешное событие.

Лорд Фредерик Бекингем вскинул бровь.

– Похоже на то, иначе сейчас ты был бы уже женат.

Ладфорд рассказал, что ему удалось увидеть, и лорд Фредерик взглянул на племянника:

– Надеюсь, это не одна из твоих шуточек?

– Не моя. Рипли.

– Очевидно, – подал голос Блэквуд. – Но я как раз хотел сказать Ладфорду, что беспокоиться не стоит: далеко они не убегут, ровно на то расстояние, чтобы вышел скандал.

– Правда? – изумился лорд Фредерик. – Должен признать, что не понимаю, как на это согласилась Олимпия.

– А почему бы нет? – сказал Ладфорд. – Она считает всю вашу троицу никуда не годными болванами.

– Но про меня-то она наверняка так не думает, – возразил Эшмонт. – Ведь она сказала «да», не так ли? Значит, я кое-чего все-таки стою.

– По твоим словам, – хмыкнул лорд Фредерик.

– Но ведь она сбежала, – стоял на своем Ладфорд.

– Она не убегала, – заявил Эшмонт. – Рипли же вместе с ней. Наверняка убедил ее поучаствовать в розыгрыше, вот и все.

– Мне казалось, что это вы вдохновитель розыгрышей, – заметил Ладфорд.

– Не всегда, – возразил Блэквуд. – Некоторые особо удачные придумывал Рипли. Вопрос в том – как это весьма деликатно сформулировал Ладфорд, – куда Рипли мог ее отвезти. Это должно быть где-то неподалеку. Он же не захочет, чтобы возникли… гм… осложнения.

– Я его убью, если он погубит репутацию сестры! – заявил Ладфорд. – Вот это будет осложнение что надо.

– Вам придется встать в очередь за Эшмонтом, – заметил Блэквуд.

– Ты чертовски прав! – согласился герцог. – Я проделал всю работу: ухаживал и все такое, – мне и предназначается невеста. Вот ведь подлый негодяй! Изображал из себя… я-то еще попросил его приглядеть, чтобы все шло, как надо!

– Вовсе ты не просил, – возразил Блэквуд. – Распорядился, и все.

– Да какая разница! – вспылил Эшмонт и вдруг нахмурился. – Ну ладно, не просил. Но если он не хотел, так бы и сказал, вместо того чтобы умыкать мою невесту.

– Я могу вообразить себе все что угодно, – заметил лорд Фредерик, – но только не Рипли в роли похитителя леди Олимпии.

– Если он решил ее похитить, зачем тогда бежал за ней через весь сад? – спросил Ладфорд. – Она ведь убегала. Мог бы просто перекинуть через плечо, и вся недолга.

Четко очерченные брови Эшмонта сошлись на переносице.

– Признаюсь, меня это ставит в тупик.

– Да уж, – согласился с ним лорд Фредерик. – Однако вместо того, чтобы ломать голову над загадками, я бы на твоем месте поспешил вернуть ее обратно.

– Но что мы скажем сейчас моим родителям и приглашенным на свадьбу гостям? – сокрушенно покачал головой Ладфорд.

– Я попытаюсь все уладить, – пообещал лорд Фредерик. – Скажу, что так и задумано, что Эшмонт все держит под контролем и вскоре во всем разберется. Гостям мы скажем, что леди Олимпия внезапно почувствовала себя нехорошо. Но теперь, с вашего позволения, я бы перекинулся парой слов с племянником.

Когда все удалились, лорд Фредерик прошипел:

– Что ты натворил?

– Да ничего такого, черт возьми! Не представляю, отчего она сделала ноги. Если конечно, сделала, если это не Рипли затеял один из своих розыгрышей.

– Я тебе говорил…

– Ничего не надо было говорить, дядя. Я когда ее увидел, сразу сказал себе: прекрасная девушка! Именно такая, какая мне нужна. И никакие ваши нелестные замечания или предсказания грядущих несчастий меня не остановят.

– Жаль, что мои слова не заставили тебя пересмотреть свое поведение.

– Я ничего такого не делал! – воскликнул Эшмонт.

– Остается надеяться, что это дело не стоит и выеденного яйца, как ты утверждаешь. Поскольку, если ты упустишь эту девушку, Люциус, у тебя, вероятно, не будет другого шанса, – сказал лорд Фредерик. – Может, сейчас ты этого не понимаешь, однако пройдут недели, месяцы, годы – и ты будешь кусать локти.

– Я намерен ее вернуть! Но чем дольше я торчу тут с тобой и выслушиваю нотации, тем дальше она удирает.

– С Рипли.

– С ним она в безопасности.

– Надеюсь, ради тебя.

– Он мой друг, – сказал Эшмонт. – Рипли подлый негодяй, как и все мы, но он мой друг, и мы очень скоро во всем разберемся. Еще и посмеемся, вот увидите.

К тому времени как ялик отчалил от Баттерси-бридж, морось сменилась туманом. Берега тонули в мягкой дымке, и кто-нибудь другой, не Рипли, мог бы сказать, что так они выглядят гораздо романтичнее. Лондон, казалось, таял и терял очертания, и здания, вроде бы знакомые, маячили в тумане таинственными силуэтами. Впрочем, тайна, возможно, заключалась в том, что туманная вуаль сделала их менее грязными, как обычно, но его зоркому глазу не составило труда разглядеть оборванных мальчишек, которые бродили по илистому прибрежному мелководью, вылавливая из воды всякий хлам.

Что касается бедности и грязи, Лондон не отличался от любого другого большого города, и он очень по нему соскучился. У него почти не было времени, чтобы прогуляться по его улицам, и вот теперь он опять бежит, и опять по воде.

Однако в данный момент это было совсем не плохо. Во-первых, день свадьбы Эшмонта вышел не таким скучным, как предполагал Рипли. Во-вторых, в его руках оказалась невеста, которую он и не думал похищать, но похитил, организовав себе приключение. И они плыли по реке, оставив всех далеко-далеко.

Ему только и осталось, что благополучно доставить ее в Твикенем. По воде это два-три часа. По суше путь короче, но времени займет больше из-за запруженных дорог.

– Вон церковь Баттерси! – воскликнула Олимпия. – Из лодки все выглядит по-другому. Я плавала по реке только на пароходе или на яхте, но если сидишь так близко к воде, гораздо лучше.

Будто в ответ на ее слова, мимо с пыхтением прошел речной пароход, подняв волну. Рипли протянул руку, чтобы помочь девушке удержать равновесие, и в этот момент особенно высокая волна ударила о борт, едва не перевернув ялик. Адресовав пароходу проклятие, он выпрямился и схватил девушку за плечо, но это оказалось вовсе не плечо, а буф внутри рукава.

Она, кажется, даже не обратила на это внимания. Олимпия сидела, крепко вцепившись в борта ялика, и лицо у нее было белым, как подвенечное платье.

К тому времени как ялик выправился, герцог тоже смог более-менее перевести дух, хотя сердце по-прежнему тревожно стучало. Если бы девица упала за борт…

Но, слава богу, не упала. Никто никуда не упал.

– Да уж, скучным это путешествие по крайней мере не назовешь, – заметил Рипли.

– Совсем другое дело, когда лодка так низко сидит в воде, – дрожащим голосом пролепетала Олимпия.

– Не сидите так близко к борту, – посоветовал Рипли. – И не вздумайте страдать морской болезнью.

Олимпия подняла голову и взглянула на него. Сейчас ее глаза казались серыми.

– Интересно, почему до этого еще никто не додумался? Просто взять и приказать. Уверена, это отличный метод против морской болезни, – проговорила она спокойно, обеими руками вцепившись в борт.

– Я все понял! – воскликнул Рипли. – Я-то все удивлялся, что нашло на Эшмонта, но теперь мне ясно. Ему очень повезло: нашел именно то, что ему нужно.

Румянец вернулся на ее побледневшее лицо.

– Только вот меня это совершенно не волнует. Вопрос в другом: тот ли он, кто нужен мне?

– Он герцог, – сказал Рипли. – Этого достаточно для любой женщины.

Один за другим она разжала пальцы, сжимавшие борт ялика, и призналась:

– Я повторяла эти слова раз, наверное, сто. Только вот это заклинание нисколько не помогло справиться с нервами.

– Надо было выпить еще, – твердо сказал Рипли. – Это бы помогло. Вы дошли лишь до стадии, когда тянет на подвиги. Еще бы чуть-чуть, и вы стали бы всем довольны и на все согласны. Что до стадии пьяного раскаяния…