Kitabı oku: «Его птичка. Книга 2», sayfa 3
Она приподняла брови, ожидая от меня немедленной реакции на свой последний вопрос, но я сглупила.
– Какого…? – спросила и тут же прикусила губу, сразу исправившись: – Ни в коем случае. Балет всегда на первом месте. Я благодарю вас за похвалу.
Я увидела лишь вежливый кивок, хотя в лице она не на секунду не изменилась.
– Да будет так. Думаю, что мы поставим тебя в основной состав спектакля.
– Ка-рмен? – слова не слова, а слоги вырвались из моего рта. Первый состав.
Считай успех в кармане. На этом спектакле меня увидят все. Это было невероятно. Просто… Вау!
Меня словно подкинули высоко вверх, а потом подхватили и закружили.
На душе стало хорошо и спокойно, а на лице непроизвольно возникла широкая, блаженная улыбка.
– Ты не обольщайся, – слова куратора вернули меня в реальность. – Тебе еще работать и работать.
– Понимаю.
Но ее предупреждение и наставление уже не имели значения. Словно после куска торта вам подали зубчик чеснока. Невкусно, но не смертельно.
– Спасибо большое. Огромное!
– Да, – кивнула она спокойно и уже сделала шаг в сторону, как зацепила взглядом ждущего меня Артура.
Остальные, всё выяснив, разошлись.
– А что Веселов?
– А что с ним? – я взглянула на друга, который стоял, небрежно облокотившись на стену, и разговаривал с Таней, но я знала, что все мышцы его тела напряжены, а сам он впитывает каждое слово.
Разве могла я подвести лучшего друга. Единственного, если говорить честно.
– Справится? Главная роль, в которой нужно сыграть разрушающегося изнутри героя.
– Мне кажется, он справится с любой ролью.
Сказала вроде бы правду, но мне не понравилось, как это прозвучало. А смогу ли я сама распознать эти роли?
– В таком случае приступаем к вечерним репетициям, чтобы не красть время у учебного процесса, – решила она, и наконец, двинулась в сторону выхода.
Как только дверь в актовый зал закрылась, меня тут же подхватили сильные руки и закружили в бесконечном радостном вихре.
– Кармен! Анька, ты слышала. Мы в первом составе! – воскликнул Артур, уже опустив меня на пол. – Ты представляешь?
– Да, Артур, отпусти уже, пока Губанова меня не зажевала губой.
Таня порой так выпячивала губы, то ли чтобы оправдать свою фамилию, то ли просто, потому что хочет выглядеть уткой.
Она мило улыбнулась, если этот оскал можно назвать милым, и прошествовала к нам, сразу же подхватив Артура под локоть.
Тут она стала протягивать мне телефон.
Я зачем-то оглянулась на свою сумку. Она все также лежала на втором ряду, где я ее и оставила.
– Спасибо, Губанова, но мой телефон в сумке, а твой мне не нужен.
– Это твой, – закатила она глаза, чем вызвала еще большее недоумение.
– Как мой телефон оказался у тебя?
– Выпал из сумки, разумеется, не думаешь же ты, что я полезла в нее сама?
– Разумеется, – повторила я, как чревовещатель, пытаясь сообразить то ли Губанова совсем страх потеряла, то ли планета начнет крутиться в обратном направлении, потому что проявление доброты от блондинки не видел еще никто.
– Я жду тебя у выхода, – взмахнув длинными, нарощенными ресницами, Губанова чмокнула Артура. Привлекая внимание к крутым бедрам, покручивая ими, она направилась к выходу.
В зале нас осталось трое, а потому свет уже приглушили. Везде, кроме сцены, где сейчас будут мыть пол.
– Там тебе сообщение приходило на ватсап, но я, кажется, удалила его, – уже в двери сказала Губанова и скрылась.
Если до этого я стояла, не шевелясь, расслабленно, то теперь замерла, словно кто-то заковал меня в статую.
То есть взять из сумки телефон, потому что такой вряд ли кто-то видел – айфон последней модели есть далеко не у всех – это, конечно, идиотизм и наглость, но не преступление.
Но просмотреть сообщения, а еще и удалить их. Это надо быть не просто наглой, это надо быть отбитой. На всю голову.
– Ты совсем отбитая? – словно читая мои мысли, спросил Артур, удержав меня за руку уже в закрытую дверь.
Руки зачесались со страшной силой. Повыдергивать бы все светлые волосы, единственное что в Таньке осталось настоящего, потому что мозг, похоже, заменили на менее удачную копию.
– Что было в сообщении?! – все-таки вырвалась я и крикнула в раскрытую дверь. Таня обернулась.
– Пятница, – ответила она и скрылась за углом коридора.
Вот что это было? Ревность к Артуру? Да все знают, что я к нему совершенно равнодушна.
Все его поползновения останавливаются мною на стадии зачатия.
Неожиданно другой блондин занял мои мысли, как только пришло новое сообщение на телефон.
Вопросительный знак.
Это было, как минимум, оскорбительно и я не стала отвечать.
Артур подал мне сумку.
– Наверняка Таня не специально, – сказал он, хотя и сам в это не верил.
– Ну да, как обычно, – не глядя, пробормотала я. – Так же не специально, как она мне семечек за шиворот насыпала во время вступительных.
– Зато ощущения были острее, – усмехнулся Артур, вспоминая забавный момент. Он, наверное, думал, что я могу пережить все.
Я очень надеялась, что он прав, и сжала руки в кулаки, сдерживая желание взять в руки телефон и ответить: «Да» Роме. «Да» на все, что бы он не попросил.
Но там-то все понятно, а вот что Артур нашел в Тане?
– Что ты в ней нашел? – спросила я, уже на подходе к раздевалкам, из которых выходили последние студенты.
– Вагину? – пожал плечами Артур, и я резко вскинула взгляд. Раньше при мне он не был столь бестактным.
О половых органах, как о деньгах, в приличном обществе не говорят. Но все хотят.
– Это мерзко.
– Что естественно, то не безобразно. И, кстати, – он резко обошел меня, преградив путь, и с легким толчком прижал к стене.
Вот это уже было совсем за гранью разумного.
– Что ты делаешь?
– То, что в тебе стало больше страсти, не заслуга твоего докторишки.
Я не ответила на это завуалированное оскорбление, лишь сильнее вжалась в стену, когда Артур склонился ко мне и впился взглядом тигриных глаз.
Я струсила. Он действительно умел быть пугающим, порой неприятным. В его жизни были цели, и он напролом к ним шел.
Такое качество было присуще и Роме, но если тот спокойно работал и трудился, то Артур мог пойти и по головам.
Самый младший в семье из восьми человек, он остро переживал, если на него не обращали внимание.
Неудивительно, что он выбрал профессию танцора. Это своего рода знак, что ты всегда будешь на виду. Если не умением, так фигурой и внешностью.
Артур наклонился ближе, наблюдая за тем, как дрожат мои губы, а мне вспомнился самый первый раз, когда он испугал меня, прекратив играть в заботливого брата и превратившись в самца, учуявшего самку.
– Аня, – проговорил он шепотом, щекоча мне ухо своим дыханием после того, как резко и неожиданно завалил на кровать в моей комнате пару лет назад. Я показывала ему новое па.
– Артур, что ты творишь, мне щекотно.
– Я хочу тебя, Аня, очень хочу. Ты же понимаешь, что мы с тобой идеальная пара. Ты уже выросла. Тебе со мной нечего бояться.
– Мне кажется, что шестнадцать, это еще не совсем выросла.
Я тогда сначала ощутила тошноту, а следом страх, растекшийся по венам подобно ледяной воде.
Артур был выше, сильнее и мог, не особо запариваясь, склонить меня к близости. Я бы вряд ли смогла отбиться от такого кабана.
Эту заминку, заполненную мыслями о собственной слабости, Артур воспринял по-своему и стал действовать настойчивее.
Тронул еле наметившуюся грудь, коснулся прикрытого купальником живота, бедра.
Стало противно, и я поняла, что сколько бы не хотела выглядеть или притворяться слабой, такой я не была.
Еще отец, пока был жив, учил меня защищаться, потому что, по его словам, такую красотку всегда будут окружать уроды.
Вспоминая наставления отца, я напрягла все тело, резко ущипнула Артура, от чего он вскрикнул и отвлекся.
Это позволило мне скинуть его с себя и выгнать. Мы после этого почти месяц тренировались молча.
– Сексом мог бы заняться с тобой и я, – решительно сказал Артур, выдергивая меня из воспоминаний, почти коснувшись моих губ.
Он держал меня за плечи и все, что оставалось мне, чтобы не устраивать скандала, отвернуть голову.
Трель звонка с песней «Рома, Рома, Роман» заставила Артура отпрянуть, а меня рассмеяться.
– Он старый, – раздраженно рявкнул друг, наблюдая, как я достаю телефон из сумки.
Я все еще была обижена на Рому, но не соврала, когда сказала:
– Он мой роман, ты же слышал? Про него даже группа Винтаж поет.
– Про меня тоже кто-нибудь поет.
Еще раз хихикнув, я отвернулась от раскрасневшегося друга и ответила на звонок.
– Остыла? – послышалось в трубке, и я ощутила трепет в теле от низкого бархатного баритона.
Глава 4. Аня
– Остыла? – послышалось в трубке.
– Я же не кипяток, чтобы остывать, – произнесла я в трубку, внутренне радуясь, что он все-таки позвонил. А ведь стоило проигнорировать всего пару его сообщений. Обычно я старалась отвечать сразу.
– Ты, малыш, обжигаешь похлеще любого кипятка. Что насчет пятницы?
Я встала у стены, прислонившись к ней лбом, и слушала чарующий баритон. Наверное, Рома был бы хорошим певцом, не стань хирургом. И спел бы мне про пятницу-развратницу.
– Твой приятель знает, что я приду? – уточнила я.
– Даже если бы не знал, это не имеет значение, ведь ты едешь со мной.
– А мы долго там будем?
– Почему… – он замолчал, прекрасно зная, о чем я думаю. – У меня в субботу в обед операция, а ночь мы вполне можем провести у меня.
– Если тебя не вызовут, – сказала я и поняла, что, в принципе, впервые упомянула о том, что недовольна нашими редкими встречами.
– Птичка решила показать коготки? – усмехнулся в трубке Рома.
– У меня еще и клювик есть.
– Мне очень нравится твой клювик, милая. И я выключу телефон. Пусть хоть вся больница подохнет, но я останусь с тобой и буду трахать всю ночь.
– Просто трахать? – еле слышно спросила я, уже чувствуя, что намокла от такой перспективы.
– Не просто, Аня. А долго, качественно и со вкусом, – прорычал он в трубку.
– Мм, заманчиво. Но ты все равно был груб сегодня.
– И за это я уже извинился и еще раз извинюсь в пятницу.
– Долго, качественно и со вкусом?
– Да, проведу операцию по вытягиванию из тебя обиды, – рассмеялся Рома, заставляя мое тело дрожать от этого рокочущего звука. В трубке раздался гудок клаксона. Очевидно, он ехал за рулем.
– Тогда до пятницы?
– Отлично.
– И Рома? – он замолчал, слушая, что я скажу дальше. – Скальпель часто не полируй, а то вдруг он станет еще меньше.
Трубку я положила резко, зная, что если не разозлила, то раззадорила дракона точно. И теперь он будет всю неделю думать о том, как накажет меня. А я о том, как мне это понравится.
Когда я вышла из Академии, стояла уже ночь. Машины в этой части города ездили редко, а свет был несколько приглушенным. Много уличных фонарей было разбито. Все это создавало атмосферу некой опасности, но я спокойно двигалась к остановке, стараясь не смотреть по сторонам.
Здесь часто обитали забулдыги. Один из таких спал под навесом трамвайной остановки. Когда я подошла, он словно ищейка, учуявший запах, втянул носом воздух и открыл глаза. В темноте его лицо было почти не различить, но я прекрасно видела, что смотрит он на меня. И вскоре заметила, что он встал и его почти деформированный мозг выбрал себе цель.
Оцепенение спало, и я отвернулась к рельсам, в надежде, что не придется бежать. Было пару случаев.
Смрад, чуть повеявший на меня, вдруг усилился, и я услышала за спиной шарканье ног по асфальту.
– Сигаретки не будет, крошка?
Сигнал дан. Понятно же, что сигареты у меня быть не может. Я в этом пуховике выгляжу не больше чем на пятнадцать. Я уже сделала шаг, чтобы пуститься вскачь, как вдруг глухой удар заставил меня испуганно замереть и обернуться.
Вообще в экстренных ситуациях советуют бежать, но у меня ровно наоборот. Я застываю, не в силах пошевелиться. Это опасно и может привести к неприятным последствиям, но сегодня мне повезло.
– А вы что здесь делаете?
Марк и Кирилл последний раз пнули пьяное тело, и совершив свое коронное «дай пять», наконец, обратили на меня внимание.
И как обычно Марк смотрел без эмоций. Спокойно. Он вообще мог испугать, если бы не умел улыбаться так лукаво, а вот Кирилл… С ним вообще было сложно. Особенно, последние пару лет.
– Кира, – только и успела сказать я, как он натянул капюшон на такие же, как у меня глаза и пошел в сторону метро. До него было несколько минут ходьбы.
– Ты поздно, – только и сказал Марк, покачиваясь на каблуках зимних кроссовок, провожая взглядом брата. Такого одинакового внешне и такого другого внутри.
– Репетиция, а вы?
– Соревнование перенесли.
– Какое место?
Он пожал плечами. Победа в кикбоксинге стала обычным для них делом.
– Пойдем что ли, трамвай сегодня вряд ли уже приедет.
Мы шли спокойно, не торопясь. Марк, обычно несущийся сквозь время и пространство, подстраивался под мой шаг. Было даже как-то странно идти вот так, словно не было этих двух лет отчуждения, словно мы снова дружная семья.
– Марк, раз уж выпала такая возможность…
– То давай ею воспользуемся и помолчим.
Я открыла от возмущения рот и тут же закрыла. Если братья не хотели, от них вообще мало, что можно было получить.
– Ты сама виновата, – все-таки подал он голос минуты через две, пока я оглядывала заснеженные улицу и новогоднюю иллюминацию.
– Объяснись.
Мне хотелось остановиться, посмотреть ему в глаза, чтобы понять, не соврет ли он мне, но Марк упорно шел вперед. Оставалось только догонять.
– Сама понять уже должна. Мужика вроде даже завела, а все в облаках летаешь.
– Откуда…?
– Да видели сегодня его ДСку, отличная тачка. И телефон у тебя крутой. Из-за бабла трахаешься с ним?
– Нет! – оскорбилась я. – Моя жизнь не твоего ума дела, лучше расскажи, что произошло и почему я для вас стала опаснее чумы?
– У Кирилла спроси.
– А ты значит не причем? – огрызнулась я.
– У меня на тебя не встает, – усмехнулся он.
– Что?
Я резко умолкла и отвернулась, пытаясь осознать язвительную фразу, кинутую братом. В голове замелькали образы прошлого. Последнего дня, когда мы еще назывались семьей.
Несмотря на отдельные комнаты в большой квартире, мне нравилось тусить с братьями в их комнате. Перед сном они вечно учили меня играть в карты, защищать себя и материться. Это я, кстати, осваивать отказалась.
А еще мы дурачились на разложенном диване. Щекотали друг друга, визжали, ржали как идиоты. Даже соседи как-то пришли. Наверное, своя жизнь кажется им скучной.
Все произошло в одно болезненное мгновение. Я оказалась сидящей на Кире, без задней мысли щекотала его, задрав футболку и оголив уже вполне оформившийся торс. И вдруг почувствовала твердость в его кармане.
– Кира, – рассмеялась я. – Мне казалось, ты закончил играть в пистолетики.
Марк, уже давно рубившийся в приставку, обернулся и просто выпал. Он ржал как безумный повторяя:
– Пистолетик. Бл*ть, пистолетик!
А Кира покраснел, и резко оттолкнув меня, бросился вон из комнаты.
Это и была точка отсчета, тот самый момент, когда вся прелесть родственных отношений пропала, словно закончились выходные и начались будни.
Единственное, чего я удостаиваюсь теперь, это приветственное бурчание.
– Пистолетик, – простонала я, вернувшись в реальность и закрыла горящее лицо руками.
– Да ладно?! Ты только сейчас доперла?
Я кивнула и вздрогнула от шлепка, которым ознаменовался фейспалм.
– Откуда мне было знать! – крикнула я, сгорая от стыда. И вспомнила, в чем собственно хожу по дому. Даже не думая о чувствах братьев. Дура! Господи, какая же круглая дура.
– Но это же просто эрекция. Просто возбуждение. Оно прошло и все… – предположила я с надеждой.
Марк резко мотнул головой и прищелкнул языком в ухмылке.
– Бери выше сестренка. Там далеко уже не просто пистолетик. Там пуля в сердце. Хрен вытащишь. А уж поверь, мы пытались.
– Ты тоже?! – отшатнулась я, словно он мог напасть прямо здесь.
– Еб*нулась? – заржал он, – Мне сроду плоскодонки не сдались. Я подержаться люблю – титьки там, жопа чтобы была.
– Ну и мерзость.
Титьки, жопы, вагина, пистолетик. Что еще интересного я услышу этой ночью?
– Не строй из себя святую невинность. Мужику твоему сколько? Под сорокет?
– Тридцать один, – рявкнула я, злясь на Марка. С ним вообще, если долго
разговаривать, чувствуешь себя в вольере с ядовитой змеёй. То и дело прыскает ядом.
Я ускорила шаг, чеканя его, словно солдат. Но Марк не отставал. Впереди замаячила спина Киры. Парни всегда выбирали одежду ярких цветов, всегда хотели выделиться, словно того, что они близнецы, недостаточно.
До дома мы добрались на удивление быстро, хотя и молчали всю дорогу. Даже братья как воды в рот набрали.
Я только и услышала.
– Сказал, что ли?
– Сама догадалась, – солгал Марк, что было для него обычным делом.
Глава 5. Аня
Всю следующую неделю у меня не выходили из головы три проблемы. По сути, они проблемами не являлись, но на мозг давили, резали нервы по живому и вообще не давали спать.
Артур. Изменения, внешне незаметные, но слишком явные, чтобы не понять, произошли с ним с того самого дня, когда он впервые за долгое время пытался меня поцеловать.
На репетициях, на движениях, которые и так отличались страстностью и резкостью, он порой был беспредельно груб. То сжимал с силой талию, то буквально вдавливал в себя при разворотах и поддержках. И, наверное, со стороны все это выглядело очень красиво, по факту же причиняло невыносимый дискомфорт. На все мои просьбы и требования вести себя адекватно он лишь улыбался, хохмил или шел практически трахать губами Губанову.
Губами Губанову, игра слов какая-то.
Кирилл. Все мои попытки вывести брата на разговор оканчивались или хлопками двери перед носом, или потемневшим взглядом, от которого уже сбегала я. Единственное, что удалось изменить – это вылезти из обтягивающих, как хирургические перчатки бриджей и маечек, да купить в ближайшем ODGY пару домашних балахонов.
Рома. Эту проблему – не проблему я обдумывала почти все время, когда не была занята учебой. И только у меня возникала насквозь правильная мысль порвать с ним и вернуть утерянное достоинство, как вдруг он писал или, что еще удивительнее, звонил. Неужели чувствовал, что может потерять меня?
А может, Аня, ты сама себя обманываешь? Это же не сладкое, от которого ты с такой легкостью отказываешься. Рома в сердце. Его не вырвешь и не заменишь.
Вот это и приводило в раздрай все чувства.
Желание бежать от него и к нему сводило с ума, убивало, вызывало бессонницу. Последнее особенно становилось заметно, когда я пропускала очередную неважную фразу Артура.
А порой не только фразу.
– Синицына, а ты куда собралась?
Я остановилась, смотря на дверь актового зала. Красивую такую, резную. Явно на заказ делали пару десятков лет назад. И за этой дверью, вниз шесть пролетов лестницы, еще одной дверью ждал Рома.
Что что, а педантичностью он отличался и во временном факторе. Он никогда не опаздывал. Сказал в шесть, значит в шесть. И, конечно, злился, если опаздывала я.
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как грудь сжимается от тягостного предчувствия, и повернулась к сцене.
Валентина Марковна смотрела на меня в недоумении, сложив руки на своей могучей груди. Впрочем, ее взгляд не отличался от того, как смотрели все остальные. Три состава спектакля. Кажется, я настолько уплыла по волнам сознания, что пропустила что-то важное.
Тишина стала настолько ощутимой, что ее можно было резать ножом. Кто-то не выдержал и фыркнул.
– Нашей приме-принцессе негоже репетировать после шести вечера?
– Наверное, ноги превращаются в тыквы.
От представленной картины некоторые заржали, другие усмехнулись, но окрик куратора заставил шутников замолкнуть.
– Аня, сегодня должен подойти Афанасьев. Об этом я говорила ещё с утра.
Вот это поворот. Режиссер столичного кордебалета, помощник режиссера хореографического театра, тесно сотрудничавшего с Аллой Духовой – той самой, что в Тодесе – появится здесь.
Все ясно. Он хочет посмотреть наработки, и взять кого-то для масштабного мероприятия, что готовилось на Новый год, или же он хочет поставить наш спектакль в своем театре. А это уже другая аудитория, правильный свет и настоящий оркестр. Невероятно круто. Для кого-то и раньше для меня. Но я не могла отказать, не могла просто открыть двери и сбежать, потому что знала. Это путь в никуда.
Я медленно зашагала обратно к сцене, чувствуя огромный ком в горле, словно кто-то пихал мне туда кулак. Возможность увидеться с Ромой со свистом вылетала в трубу, как и послушать злободневные шутки его коллег.
– Как я могла не услышать? – проговорила я, усаживаясь рядом с Артуром, улыбка которого была раздражающе довольной.
Трясущимися руками я доставала телефон.
На сцене снова заиграла музыка. Третий состав вернулся к прерванной репетиции. Резкий ритм ударных бил по мозгам метрономом, словно отмеряя секунды до моей смерти.
Он не поймет. Он просто скажет: «Прощай, Птичка».
«Рома».
«Я жду уже десять минут».
«Я не могу. Репетиция затягивается», – набрала я сообщение, наблюдая, как на экран капают мои слезы.
«Отпросись».
Я прямо вижу, как он отдает это указание. Жестко, так же жестко, как он мог сегодня вбивать меня в свою кровать.
«Нельзя. Не сегодня».
И все… Страх узлом скрутил внутренности, и я всхлипнула, понимая, что даже если рвануть вниз, сбежать. Я не успею застать машину на стоянке.
Больше ответа не было. Телефон не завибрировал, и на экране не высветилось Сладенький. По щеке покатились слезы, счета которым уже не было.
– Вот же жалость, – пропела за спиной Губанова, и я медленно повернулась. – Не потрахаешься со Сладеньким.
Она так сладко улыбнулась, что живот скрутило болезненной судорогой.
Все напряжение последней недели, вся усталость, злость и обида сформировались в поистине ужасающий взрыв. Он прогремел внутри меня, и я с рычанием, буквально перелетела через спинку кресла и вцепилась в светлые волосы этой стервы.
Она визжала, как отборный поросенок, стараясь отпихнуть меня, то царапая щеку, то кусая за плечо, но я не чувствовала боли. Только желание вытрясти из нее всю дурь, только, чтобы она перестала меня донимать.
– Отвали, больная! – кричала она. – Артур! Артур убери эту *бнутую!
Я знала, что он смотрит и улыбается, ему наверняка нравилось это представление, как и многим другим в зале. Возможно, уже завтра я стану звездой социальных видео сетей.
Нас растащили. Кто, я не знала, пока не увидела нависающую надо мной фигуру Афанасьева Олега. Мы давно знакомы, но лично не общались.
Я все еще тяжело дышала. Меня трясло, но сильные руки крепко держали меня за плечи.
Он хохотал.
– Никогда бы не подумал, Синицына, что ты так умеешь. Теперь к тебе даже подойти побояться.
– Еще бы, – крикнула Губанова, размазывая тушь и губную помаду вместе со слезами по лицу. – Ей самое место в психушке!
Потрепанный вид этой потаскушки вызвал злорадное удовлетворение, и я не смогла сдержать дикой улыбки.
– Воу, – подал сверху восхищенный голос Афанасьев, и я подняла голову. – А ты страстная, Птичка.
Он заглядывал мне в глаза, так же, как когда-то делал Рома. Это был своего рода ритуал по определению к себе интереса. Я не могла выказать его человеку, пусть даже чертовски красивому, любовные похождения которого не обсуждают разве что дети.
Я отпрянула. Так ничего и не ответив, потопала на сцену, потому что мне было необходимо скинуть пар. Раз теперь в моей жизни не осталось Ромы. Значит, пора сосредоточиться на профессии.
Валентина Марковна, на удивление довольная, сначала поздоровалась с Афанасьевым коротким рукопожатием, а потом посмотрела на всё еще ревущую Губанову.
– Иди хоть умойся.
Артур даже не собирался помогать своей девушке, которую держал в объятиях. Он что-то шепнул ей на ухо и подтолкнул в сторону подружек. Они и повели ее в туалет.
Сам же Веселов, нагловато ухмыльнувшись, в легком изящном прыжке забрался на сцену и встал рядом со мной. Его пошлое восхищение во взгляде бесило неимоверно.
– Ох, Анечка. Ты даже в истерику впадешь красиво, боюсь представить, как ты трахаешься.
– Не бойся, тебе и остается только представлять, – огрызнулась я, в уме просчитывая нужные шаги, не обращая внимания на вмиг помрачневшего, как предгрозовое небо, Артура.
Глава 6. Рома
Утро. Солнечное, хмурое, после смены или отличного секса. Утро бывает разным и очень часто говорят, что оно не бывает добрым. И обычно я вполне согласен с этим пессимистичным утверждением, но не сегодня.
Ну, во-первых, я проснулся. А для человека, так часто видевшего смерть, это уже счастье.
Во-вторых, сегодня я, наконец, попаду на тренировку. Работа в последнюю неделю была изматывающей, особенно после того, как кто-то сломал многомиллионный аппарат.
То, что это было сделано нарочно, по наитию Марины, сомнений не оставалось. Но с этим я буду разбираться позже, а пока…
Третье и самое главное. Аня.
Я уже начал жалеть о данном обещании не трахать никого, пока мы вместе. Оно давалось все труднее, когда счетчик передергиваний перевалил за двадцать, а Ленка Фролова не сводила меня взгляда всю тренировку, а потом и вовсе не заявилась в душ.
Она стояла напротив меня. Еще влажная после тренировки, с высокой грудью, плоским исполосованным мышцами животом и мускулистыми ногами, между которых я уже побывал не раз.
Её руки поднялись, вынуждая приподняться и груди, делая это спортивное тело еще соблазнительнее, а я, бл*ть, думаю об Ане.
Это уже патология, Сладенький.
– Извини, Ленусик, кажется, сегодня тренировка высосала из меня все силы.
Зря я это сказал, потому что она тут же улыбнулась, проведя языком по губам. И если у Ани это движение меня возбуждало, то тут скорее забавляло.
– Хочешь, я всосу тебе силы обратно.
Я рассмеялся.
– Это даже звучит нелепо, а как ты это делать собралась?
Я выкрутил кран до конца, чтобы, наконец, помыться и уже через минуту вышел из душа, направляясь к шкафчику в тренерской.
Спортивное прошлое давало свои привилегии. Хотя я и не стал признанным чемпионом кикбоксинга, толику уважения получил. Вот даже шкафчик в тренерской. Чем не привилегия? И Лена, всегда готовая, особенно, когда муж в командировке.
– Рома, у тебя стояк как у пятнадцатилетнего, – насупилась уже одевшаяся брюнетка, наблюдая за тем, как интересующий ее в данный момент предмет скрывается в боксерах.
– Ты красивая баба, на тебя у любого встанет, – кинул я на нее взгляд, и продолжил одеваться.
Она улыбнулась этому комплименту, забывая, что я их в принципе не делаю. Я просто констатировал факт.
– Ну, так может Сладенький скрасит мое невольное одиночество? – игриво ввернула она и сделала шаг ко мне.
Я уже натянул футболку, джемпер и высокомерно посмотрел на нее, стоящую прямо передо мной. На уровне глаз. Высоковата, как по мне. Впрочем, теперь я любую женщину буду сравнивать по всем параметрам с Аней и ее 160 сантиметрами.
Что отразилось в моих глаза такого, что она резко побледнела?
– Что? – нахмурился я.
– Скотина! У тебя появилась другая, – заявила она и ткнула меня в грудь. Может быть, и хотела сильно, но я даже не качнулся.
Я мог бы многое ей сказать. Про то, что это не её ума дело. И про мужа. И про сына. И про то, как она мне напоминала порой мать. Но не стал. Просто хмыкнул и развернулся к шкафчику, собирая в спортивную черную сумку последние вещи.
Но сколько не игнорируй снег, двигаясь по московским улицам, сколько не сдувай снежинки, налипавшие слоями на лицо, природа все равно будет тебя преследовать.
Вот и Лена. Ей и говорить ничего не требовалось. Она все придумала сама.
– Значит, это правда. Я думала Саныч врал, что видел тебя с малолеткой. Нет, серьезно?!
Она уже шла за мной к выходу, бурча и причитая. Я сносил любые вопросы и уколы, пока она в конец не обнаглела:
– Ты, взрослый мужик, пялишь школьницу?
Я резко развернулся, так, что она на меня налетела и охнула.
– Ты, когда открываешь рот, Ленусик, следи, чтобы серое вещество из черепушки не утекало.
– Ты вот эти свои медицинские штучки оставь. Ей хоть есть восемнадцать? Или совсем офонарел на старости лет.
Да, ее было сложно испугать, но я раньше и не пытался. Теперь мне вдруг захотелось сжать руки на ее крупной шее, чтобы она заткнулась раз и навсегда. Да и любому, кто хотя бы заикнётся о моих отношениях с Синицыной.
Я едко улыбнулся, давая ей немного расслабиться. А затем провел по лицу рукой, к волосам, и оттянул их. Да так резко, что она закричала, привлекая к нам внимание тех, кто тренировался.
Мне было плевать, что за нами наблюдают.
– Ты когда ложишься под тренера, на тебя песок не сыплется? – прошипел я ей в лицо, пока она пыталась убрать от себя мою руку.
– Откуда ты…
– Знаю. А может узнать и твой муж, так что отъ*бись от меня. Поняла?
Я отпустил ее, когда она кивнула. Освободившись от моих цепких пальцев, она сразу повернулась к тому самому тренеру – Санычу. Справедливости ради сказать, вполне еще здоровому, крепкому мужику.
Но разница между ними была порядка двадцати лет, и я просто ей об этом напомнил. Тренер Малехин Владислав Александрович отвел глаза, а Лена тут же убежала в женскую раздевалку.
Привилегий она так и не получила. И даже персональные тренировки с Санычем не помогли.
Несмотря на странное утро, день не стал хуже. Я, наконец, доехал до того ювелирного магазина, что проезжал мимо, наверное, раз десять, постоянно думая об Аниных ушках.
И сегодня купил золотые серьги капельки, усыпанные россыпью мелких брюликов. Тело тут же напомнило о последней фантазии про обнаженную Аню в пуантах, и я решил, что серьги будут приятным дополнением к этому сексуальному образу.
Я набрал сообщение Ане о том, что приеду к ее универу ровно в шесть и помчался в больницу.
Были еще незаконченные дела.
День сегодня, словно вторя моему настроению, шептал и радовался. Солнце освещало заснеженные улицы, создавая поистине драгоценное сияние на снегу. Люди бродили в этой красоте, не противореча ей своими красочными одеждами, разным цветом лица и улыбками.
Москва был одним из тех городов, в котором можно было встретить людей абсолютно любой национальности, вероисповедания или сексуальной ориентации. Здесь никто никого не стеснялся, порой одеваясь так, что даже у меня краснели уши.
Нарядилась бы Аня в кожаную красную юбку, сильно напоминающую пояс, ботфорты, сплошь исполосованные ремнями и светлую курточку – это в конце ноября – у нее бы мигом покраснела вместо юбки задница.
Еще одна чертова фантазия.
Вот только, как это все воплотить, если мы видимся от силы раз в неделю, ежели не реже. И я ведь сам держу ее на расстоянии, берегу, чтобы не влюбилась, не страдала.
По-моему, Сладенький, ты где-то свернул не туда.
Это верно. Редкие встречи только добавляют остроты, а мое свинское поведение в сочетании с заботой и удовлетворенностью Ани от секса заставляли ее желать меня при любом раскладе.
