Kitabı oku: «Сегмент времени», sayfa 3
– Добрый вечер, еще работаете? – смущенно спросил профессор. Он совсем не приготовил предлога, зачем так поздно зашел.
Девушка кивнула и выжидающе посмотрела на него.
– Надо кое-что домой взять, посмотрю перед сном, – нашелся, наконец, он взял первую попавшуюся тетрадь и вышел из кабинета.
Холодное солнце уже спряталось за крышу казармы, осенние дни короткие, на гарнизон надвигался сумрак, короткий промежуток суток, предвещающий длинную ночь.
Глава 5
Как всегда, каждое утро, чуть свет, профессор бежал в лабораторию, но теперь к нетерпению поскорее приступить к работе примешалось ожидание увидеть ее – Карину, дочь женщины, с которой мог бы быть вместе. Как она походила на нее, каждый ее жест, каждое слово, произнесенное глубоким знакомым голосом – все отзывалось в нем болью несостоявшегося счастья. Теперь он не закрывался от этой боли, не шарахался, прикрываясь работой, а хотел ее, словно самоистязание делало его счастливым.
В один из солнечных дней Чепрыгин вышел на свежий воздух, покоптить своей сигаретой. Он с удовольствием смотрел на небо, облака, летающих оголтело грачей, они не перелетели на юг, оставались зимовать здесь, но каждый год инстинктивно готовили свой молодняк к дальнему перелету.
– Привет, – услышал он знакомый голос прапорщика, присаживающегося радом. – Хорошо, правда? – То ли спрашивал, то ли утверждал он.
Леонид Алексеевич промолчал. Это был риторический вопрос, и он сам мог сказать сейчас, то же самое.
– Ты, ученый, объясни мне. Вот, ты новости по телевизору смотришь?
– Нет, – равнодушно ответил Чепрыгин.
– А ты, наверное, в интернете читаешь?
– Да, нет.
– У тебя что, интернета нет? – удивился прапорщик.
– Почему, нет? Есть, конечно, как же без него?
– А новости где узнаешь?
– Нигде. Зачем они мне? Если, не дай Бог, война, я же узнаю. Плохие новости приходят первыми. А остальное мне не интересно.
– Это ты хорошо сказал про новости, – усмехнулся Данилюк, – но здесь такое дело, почище войны будет. – Прапорщик внимательно посмотрел на ученого. – Ты знаешь, что нашу Землю-матушку с каждым годом трясет все больше? Тоже не знаешь? А про бури, цунами…?
Чепрыгин отрицательно покачал головой.
– Счастливый ты человек, Леонид Алексеевич! Ладно, новостей не смотришь, а по сторонам? К примеру, на птиц посмотри, – кивнул он головой в небо.
– Грачи молодых грачат к перелету тренируют, хотя и не летают уже давно на юг, инстинкт. Я, впрочем, не орнитолог, – осторожно добавил он.
– Вот-вот, не орнитолог, здесь наблюдательность нужна и все. Видишь, по-другому они летают, не к перелету готовятся, а мечутся. Боятся чего-то, улетели бы, а куда – не знают. Кошка наша целыми днями в углу сидит, а у Рябыкина собака все время воет. Ветер все сильнее и сильнее, а солнце ты давно видел? То-то! Что-то будет. Знать бы что, своих сберег бы.
Ошарашенный профессор молчал. Он безотрывно смотрел на грачей и понял то, о чем говорил Данилюк. Ветер действительно стал сильнее. Он думал, что это связано с холодным периодом, зима в этом году наступила раньше. На улице нельзя было даже сигарету прикурить, прикуривать приходилось в коридоре.
В последнюю его вылазку к старому леснику было много валежника под ногами вперемежку с сосновыми ветками, он теперь вспомнил. Всюду лежали упавшие старые деревья, их приходилось обходить.
Как же он не замечал всего этого? Птицы не щебетали, тишина в лесу, если сумасшедших грачей поблизости не было.
Старый лесник пытался ему что-то сказать в последний его визит, но он пропустил это мимо ушей. Вспомнил только, что Михаил Романович после нескольких неудачных попыток махнул на него рукой и замолчал, окончательно замкнувшись.
– Отстал от тебя Григорян? – улыбнулся Данилюк, – вот, что значит, женщина!
Чепрыгин развернулся к нему всем телом и посмотрел в лицо. Прапорщик удивленно сказал:
– А ты что, не заметил? Где Григорян? Ты здесь, а Григоряна нет. А, как это?
Из-за своих переживаний Леонид Алексеевич совершенно не заметил, что майор Григорян, начальник охраны, действительно перестал его преследовать. «Но почему? – подумал профессор, – нет, это, конечно, хорошо. А, женщина? Что он про женщину сказал, какая женщина?» – заволновался профессор.
– Значит, не понял, ну ты даешь! Заработался. Он же теперь за твоей аспиранткой ходит. Сам присмотрись.
– Что ему от нее надо? – взвизгнул Чепрыгин, подскакивая на скамейке.
– Как, что? А что мужчине нужно от интересной девушки, а? Дело-то молодое, – показал зубы Данилюк. Он загасил сигарету и, помахав рукой, ушел к себе в каптерку.
Эта новость прогремела громом для Чепрыгина, он отчего-то огорчился. «Девушка сирота, за нее заступиться некому, хотя, теоретически где-то есть ее отец, но он, Чепрыгин, здесь и не допустит этому варвару испортить ей жизнь!»
Так он думал, не признаваясь себе в том, что он просто не хочет ни с кем делить Карину. Он попытался разобраться в своих чувствах, ничего не понял и пошел прямиком домой, чтобы не видеть, не думать, не знать. «Завтра, – решил он, – подумаю и разберусь».
На другой день он появился в лаборатории злым и угрюмым, не стал задерживаться у приборов, а прямиком отправился в кабинет. Что он там делал, Карина не знала, но понимала, что-то произошло, что профессор сердится, и лучше к нему не заходить.
Свет от окна заслонил чей-то силуэт. Девушка посмотрела и увидела, что там стоит Григорян. Он поискал глазами профессора и исчез.
– Здравствуйте, Карина Леонидовна, – появился в двери майор. – Как у Вас дела? Как продвигаются Ваши исследования? Вы уже нашли, что искали?
– Здравствуйте. А Вы хотите от нас поскорее избавиться? – лукаво ответила девушка.
– Нет, совсем наоборот, – смутился Григорян, – мне, нам бы очень хотелось, чтобы Вы задержались здесь подольше.
– А, так Вы желаете, чтобы наша работа стала бесперспективной?
– Ой, простите, совсем не то хотел сказать, – растерянно замолчал Григорян.
Через дверь, сидя в своем кабинете, профессор слышал весь этот разговор. Ему очень импонировало то, что Карина разговаривала с этим варваром так дерзко. Он очень удивился смущению Григоряна, он его знал совершенно не таким. Перепалка-то показалась ему не такой уж злой.
Он сидел и думал, выходить ему или не стоит обнаруживать свое присутствие. Он начинал понимать, что девушка просто дразнит майора, она понимает, что нравится ему. А это уже совсем не дерзость, а …, скорее, кокетство! «А может, и он ей нравится?»
Чепрыгин заерзал на стуле, он готов был уже выскочить из кабинета, как чертик из табакерки, но услышал, что дверь хлопнула, и майор Григорян ушел.
Их кабинета он все же вышел. Вальяжно, даже несколько лениво, прошел к столу, наклонился и посмотрел в микроскоп, а потом сказал, как будто, между прочим:
– Он нравится тебе?
Карина пожала плечами, но ничего не ответила.
– Я пойду, уже поздно, – сказала она.
Где-то, по дороге домой ее встретил начальник охраны и предложил проводить домой.
– Да, пожалуй, – сказала она, – у нас ведь здесь такая глухомань, вдруг волки нападут?
Григорян негромко засмеялся и пошел вслед за девушкой.
Они начали встречаться, старались не попадаться профессору на глаза. Карине казалось, что Леониду Алексеевичу это будет неприятно, она сама не знала, почему так, но старалась не огорчать Чепрыгина.
Разговор в Данилюком не выходил у профессора из головы, Было ощущение, что действительно надвигается что-то страшное. Он посмотрел новости и обнаружил, что почти весь мир страдает от природных катаклизмов. Такого масштаба разгулявшихся стихий он не помнил.
«Почему молчит правительство? – думал он, – мы должны знать, что происходит. А ученые?»
Поиски в интернете ни к чему не привели. Не было ничего, что хоть как-то объясняло эти происшествия, даже не нашел форума, где обсуждались бы эти проблемы. Это привело к мысли, что интернет хорошо подчищают.
Какой бы не была глобальной проблема катаклизма Земли, все же она отступала перед проблемой более серьезной, в данный момент для Чепрыгина, он понимал, что отношения Карины с Григоряном медленно, но все же развиваются, и не в его, Чепрыгина, пользу. Он чувствовал себя ревнивым отцом, который на дух не выносит всех потенциальных зятьев, тем более, Григоряна!
Он дулся на Карину, совершенно не отдавая себе отчета в том, что не имел права вмешиваться в ее личную жизнь. Он стал грубым и жестоким со своей аспиранткой. Зло подшучивал над ней, заваливал кучей работы, порой совершенно ненужной. Старался занять ее вечерами, после работы, чтобы из лаборатории она шла прямиком домой. Но она смотрела на него смеющимися глазами, будто что-то знала, что не знал он, и от этого ей было весело.
К концу рабочего дня за окном появлялся ненавистный Чепрыгину Григорян и стоял там до тех пор, пока Карина не уходила домой.
Профессор психовал, он пытался придумать, чем же отомстить майору за свои унижения, и как сделать так, чтобы Карина перестала с ним видеться. В конце концов, он пошел к полковнику Валуевой и нажаловался ей на начальника охраны, что он, якобы, теперь не дает проходу его научному сотруднику.
Вызвали начальника охраны. Григорян стоял, потупившись, и молчал. Он не сказал ничего, только прятал от всех свои виноватые глаза.
Командир взяла с него слово больше не мешать ни профессору, ни его сотруднику спокойно работать.
Профессор ждал, что вот-вот из-за угла, как бывало раньше, вынырнет начальник охраны и устроит разборку за его ложь. Он даже хотел этого, хотел вернуть все на круги своя. Но, даже встретившись случайно, Григорян здоровался и проходил мимо.
Зато за окном он больше не появлялся. Леонид Алексеевич не знал, хорошо это или плохо, он совершенно не знал, закончились ли у них отношения или продолжаются?
Однажды, уйдя домой, но вернувшись зачем-то в свой кабинет, Чепрыгин увидел в лаборатории этого ненавистного Григоряна. Профессор, не сдержавшись, устроил безобразный скандал.
Обвинения сыпались одно за другим, но одно нелепее другого. Чепрыгин кричал, махал руками, он вошел в раж, не замечая ничего вокруг.
Григорян стоял у стола девушки и что-то разглядывал на полу, а Карина смотрела на профессора, готовая вот-вот разрыдаться. Когда Чепрыгин взглянул на свою аспирантку, у него сразу кончился весь заряд агрессивности, он мгновенно успокоился, торопливо взял из своего кабинета папку и ушел, не попрощавшись.
Дня два профессор не появлялся на рабочем месте. Он боялся объяснений с Кариной, или хуже, ее молчаливого упрека. Леонид Алексеевич не знал, как зайти, как поздороваться, как дальше себя вести. Стоит ли извиниться, или оставить все как есть? В конце концов, он пришел на работу, его встретила не улыбающаяся, а грустная, со следами недавних слез, девушка. Словно провалился сквозь землю и майор Григорян, не попадался на глаза даже случайно.
Глядя на Карину погрустнел и сам Леонид Алексеевич Он переживал, даже перестал ходить к Михаилу Романовичу и Ромке. И сам недоумевал, почему так неравнодушен, до болезненности, к своей сотруднице. Да, она дочь Лолы, это многое объясняет, но не все.
Он стал уходить домой пораньше, работать совсем не хотелось. Балкон Чепрыгина выходил в сторону леса, и профессор подолгу наблюдал, как грачи мечутся в небе.
«А собака у Рябыкина все-таки сбежала», – подумал он. Но мысли вновь возвращались к Карине, а от нее к Лоле. Теперь он сожалел о том, что тогда не настоял на своем предложении, а потом, не разыскал ее. И Карина могла бы быть его дочерью. От этой мысли стало тепло в груди.
«А если она действительно… – вдруг подумал он. – Сколько ей лет? Когда это было?»
Он лихорадочно сопоставлял время его романа с Лолой и возраст Карины.
«Институт – пять лет, аспирантура, заочно – четыре, но это если уже закончить. Сколько лет она учится в аспирантуре?»
Он волновался так, что затряслись пальцы, держащие сигарету. Одевшись, Чепрыгин побежал в лабораторию. С порога, совершенно бестактно, он задал Карине вопрос, который его мучил:
– Сколько Вам лет?
– Двадцать пять, – ответила девушка, уже зная, зачем этот вопрос задал профессор, – я родилась под Новый год, – добавила она тише.
Именно этого ответа он и ждал. Профессор смотрел на Карину, не отрывая взгляда. Как он был слеп! Нет, не слеп, он это понял в первый день, но был глух к своему сердцу и упрямо, отодвигал эту минуту.
– А кто Ваш отец Карина… Леонидовна?
– Вы, Леонид Алексеевич, – просто сказала она.
Глава 6
Как долго шел этот разбитый автобус! Ну, почему, чем дальше в глубинку, тем хуже общественный транспорт? Сидения облезшие, окна дребезжат, двери не открываются, а если и открываются то, обязательно, не закрываются. Сидячих мест мало, а дорога дальняя, люди изнывают от жары, кондиционеров, конечно, нет, поэтому открыты все форточки, в них летят облака пыли, которую поднимают колеса от давно не ремонтированной дороги.
Валентина Марковна, женщина лет тридцати пяти, в строгом летнем костюме, открытых туфлях на небольших каблуках, уже готова была упасть на пол автобуса, ее терпению подходил конец.
Прошло уже сорок минут, как она вошла в эту консервную банку, еще на остановке засекла время, чтобы отслеживать, сколько осталось ехать. Без конца посматривая на часы, она уже сходила с ума от того, что минутная стрелка почти застряла на месте, еле-еле двигаясь. За окном все также медленно передвигались однообразные картины деревьев и полей.
Ездить этим маршрутом ей приходилось из-за матери, Екатерины Михайловны, которая не очень давно поселилась в деревне. Ей на старости лет захотелось пожить деревенской жизнью, на свежем воздухе.
Как только Валентина не отговаривала ее, даже к психологу водила, все тщетно, мало того, мама и психолога убедила, что всем полезно жить в деревне.
– Как ты там будешь жить одна, ты же почти всю жизнь прожила в городе? – спрашивала ее дочь.
– Везде люди живут, – отвечала она.
В общем, пришлось Валентине Марковне перевозить свою маму в деревню, в дом, который ей оставила в наследство баба Маня, бабушка Валентины, с которого и началась мамина хандра по деревенской жизни.
Втайне, Валентина Марковна надеялась, что немного хлебнув провинциальной романтики, Екатерина Михайловна решит вернуться к привычной городской жизни. Но со временем мама обзавелась подругами, котом, развела курей и совершенно прижилась в родительском доме.
Оставалось Валентине Марковне периодически ездить в деревню, навещать маму, следить за ее здоровьем наскоками, тем более что была сама врачом, терапевтом. Когда она приезжала, к ним в дом всегда приходили соседи, потому, что деревня была настолько мала, что не имела даже своей амбулатории. Чтобы попасть к врачу, нужно было совершить серьезное путешествие. Вот и шли соседи, знакомые и другие жители к внучке бабы Мани за здоровьем. Она их осматривала, давала советы, прописывала лекарства, некоторым привозила их из города.
Сегодня она снова тряслась в автобусе, чтобы пройти еще километра три, потом через всю деревню с одной улицей мимо выскочивших любопытных соседей к своей маме.
На повороте автобус остановился, из него вышла только она одна, сняла туфли, надела тапочки и пошла по грунтовой дороге вдоль леса уже знакомой дорогой.
Вдали от раздолбанного, но все же асфальта, жара была не такой знойной, от сосняка веяло прохладой, иногда дорога проходила через лес, и тогда идти было совсем не жарко. Валентине даже нравилось шагать вдали от городской суеты, коробок домов и грохочущего потока транспорта.
Здесь тишина оглушала, первое время казалось, что заложило уши. Потом, постепенно начинали вкрапываться едва слышные звуки: стрекот кузнечика, полет шмеля, шелест травы на ветру. Где-то слышался тоненький сверлящий звук, куковала кукушка, женщина с упоением вбирала в себя звуки природы и отчасти понимала свою маму.
Уже у самой деревни Валентина услышала писк и поскуливание. Она пошла на звук и увидела в траве совсем маленького щеночка. Валентина наклонилась и взяла его на руки. Щенок был крепышом, крупные голова и лапы обещали, что из щенка вырастет большой пес.
Щенок лизнул Валентину в лицо, и она засмеялась. Женщина стала озираться по сторонам в поисках матери щенка или его хозяина, или хотя бы логова, откуда мог вылезти этот малыш. Со щенком на руках она обошла все вокруг, но никого и ничего не нашла.
Валентина Марковна подумала, что щенок пришел из деревни и заблудился, хотя был слишком мал для этого, она прижала его к себе и пошла дальше, надеясь в деревне отыскать его семью.
Никто из деревенских не знал, откуда этот щенок, тогда Валентина оставила его маме.
– Вырастет, будет дом сторожить, ты ведь совсем одна живешь, а вдруг, воры?
– Да какие могут быть воры? – удивилась Екатерина Михайловна. – Здесь даже дверь никто не запирает. – Но щеночку обрадовалась.
Животное оказалось очень умным и благодарным. Найденыш помнил, кто его принес, потерянного или брошенного, испуганного и одинокого из леса.
Екатерина Михайловна и кормила его, и соорудила для него из ящика домик, постелила теплый коврик, но хозяйкой он считал только Валентину, слушал только ее, хотя она приезжала только раз в неделю.
Грин, так назвали собаку, рос удивительно быстро. Он действительно оказался очень крупной собакой непонятной породы. Больше всего он был похож на немецкую овчарку, но еще крупнее, а шерсть его была сероватой.
В деревне заговорили, что Валентина Михайловна принесла в дом волчонка. Но один опытный охотник развенчал сплетни: Грин, все-таки собака. Но наедине Валентине сказал, что в нем примешана волчья кровь, и даже не очень мало.
Каждое воскресенье Грин сидел за околицей столбиком у дороги и ждал свою хозяйку, едва она выходила из автобуса, он срывался с места и молнией мчался ей навстречу. Как он узнавал, что она приехала?
Деревенские привыкли к сидящему по воскресеньям у дроги псу.
– Ты представляешь, – жаловалась одна соседка другой, – пошла в магазин, совсем забыла, что воскресенье, магазин-то закрыт. Гляжу, Грин у дороги сидит, вот, думаю, какая дура, собака и то знает, какой день недели сегодня.
– Хорошая собачка, хорошая, – говорил Митя и гладил пса по голове. Только одному человеку, кроме своей хозяйки, позволял Грин так с собой обращаться.
– Ты не устала тут сидеть? Жарко, водички хочешь? – Митя поставил перед Грином ведро с водой, которую нес от колонки домой. Пес с удовольствием принялся лакать.
Митя был не обычным человеком, он был, как теперь говорят, особенным. Лет ему было уже не мало, но он все равно оставался ребенком, небольшого роста и с детским рассудком. Он родился с синдромом Дауна, это было написано на его плоском лице и узких, словно монголоидных глазах. Митю все любили, был он добрым, не обидчивым, всем старался помочь. Дома он выполнял самую простую работу: принести, вынести, протопить печку, и очень гордился тем, что был полезен.
Прошел год, снова наступило лето. Как всегда, Валентина Марковна, сойдя с автобуса, переобувалась в тапочки и шла в деревню.
Ее обогнал внедорожник и остановился. Дверь открылась, из нее выглянул глава района, Федосеев Иван Сергеевич.
– Здравствуйте, доктор Гусева, давайте, я Вас подвезу, – предложил он.
Валентина Марковна с удовольствием уселась на заднее сидение.
– Я вот, что думаю, – обратился он к попутчице. – Вы, наверное, очень устали, мотаться из города?
Валентина Марковна кивнула.
– А почему бы Вам не перебраться сюда насовсем? – спросил он и посмотрел на удивленное лицо врача и, не давая ей ответить, продолжил. – Вы все равно, каждую неделю приезжаете, мало того, принимаете больных, причем, бескорыстно. А мы предлагаем работать официально, за зарплату. Откроем для Вас амбулаторию, дайте нам рекомендации, сделаем все, что нужно. И Вам лично поможем, крышу починить, воду в дом провести. Как Вам наше предложение? – глава района развернулся всем телом к Валентине Марковне.
Совершенно обескураженная она только молчала.
– Понятно, – хмыкнул Федосеев, – Вы подумайте, с матерью посоветуйтесь, а я потом к Вам подъеду, хорошо? А вон и собачка Ваша.
Валентина Михайловна только заметила, что рядом с машиной бежит Грин.
– Я хотела бы здесь выйти, – сказала она, собирая сумки и пакеты.
Машина умчалась, оставляя за собой клубы пыли. А к своей хозяйке подбежал Грин и радостно завилял хвостом, лизнул руку и осторожно взял в зубы один из пакетов.
Амбулаторию решили разместить в пустующем здании старого детского сада. Какой уж теперь детский сад, если и школа осталась только начальная. В нее свозили детей со всех хуторов, которые еще сохранились вокруг, но все равно школа не была заполнена даже наполовину.
С амбулаторией другое дело, взрослого населения было больше и доктору Гусевой обещали дать фельдшера, медсестру и санитарку. Со временем даже посулили выделить машину и водителя, ездить по вызовам.
Пока шел ремонт, Валентина Марковна дорабатывала в городе и, как всегда, приезжала каждое воскресенье. Личная жизнь у нее не сложилась, все училась, некогда было, а потом работа отнимала много времени. Но это было не главным. Главным было то, что она еще не встретила того «самого». А выходить замуж за кого-нибудь, лишь бы создать семью, не хотелось. Поэтому, в городе ее ничего не держало.
Шли они с Грином по улице, как всегда соседи, увидев знакомую картину, врачиху и идущего огромного пса с сумкой в зубах, подходили поближе, здоровались. Валентину Марковну и так уважали, а когда пошли слухи, что она будет работать в местной амбулатории, стали ждать с нетерпением.
Уже у самого дома из-за соседского забора посмотрел на них незнакомый мужчина. Что-то в нем настораживало, вроде бы человек, как человек, смотрел он, как будто прищуриваясь, отчего глаз не было видно совсем. Он пошел к дому, Валентина посмотрела ему вслед, что-то и с походкой не то, какой-то взвинченный. Но главное, она почувствовала опасность, которая исходила от него.
– Что это у тебя за сосед появился? – спросила она маму.
– Не у меня, а у нас, – поправила ее та. – Это сын тетки Тани вернулся.
– Откуда вернулся?
– Из тюрьмы.
Тогда Валентина Марковна все поняла. Вот, что в нем было не то, чем он отличался от всех.
– Долго он сидел?
– Лет восемь, на этот раз.
– А были и другие разы?
– Говорят, были. Много было. Плохой человек, этот Женька, Валюша.
– Значит, Женька, – произнесла Валентина Марковна.
– Да, Женька Сокуров, послал Бог соседушку. Тетка Таня уж несколько дней на улице не появляется, только за водой из дома выходит. Сама боится. Что будет?
– Что будет, то и будет. Поживем, увидим.
Вскоре доктор Гусева совершенно осела в деревне. Готовились к открытию амбулатории, работы было много. Домой она приходила поздно, уставшая, но сияющая. Ей нравилось все устраивать по собственному усмотрению, нравилось, что в деревне, наконец, появится своя больничка, людям будет, куда обратиться за помощью, нравилось, что здесь, в деревне, ее работа более значима, чем в городе, где в одной только поликлинике было пять терапевтов. Нравилось особое к ней отношение жителей и районного начальства.
На их с матерью просторном, но простом домике работала целая бригада по его обустройству. Были сделаны все удобства, паровое отопление, перекрыта крыша. Екатерина Михайловна не могла нарадоваться.
Иногда приезжал Федосеев, интересовался, как идут дела, что нужно еще сделать для открытия? Чем необходимо помочь? Он расхаживал по зданию новой амбулатории, уже почти готовой, радуясь, что называется, от уха до уха. Валентина Марковна показывала ему свою новую резиденцию.
– Да здесь, даже не амбулатория, а настоящая поликлиника! – радовался он, – а это, что за помещение?
– Здесь бы коечки поставить, Иван Сергеевич, некоторые из далека будут приезжать, а если им на следующий день с утра анализы сдавать? Гостиницы нет у нас, а они и переночевали бы, к тому же будут случаи, когда понадобится госпитализация. Если, что посерьезнее, мы в район отправлять станем, но будут простые случаи, когда дня три достаточно будет.
– Ну, Вы размахнулись, доктор Гусева! А коечки от детского сада подойдут?
– Маловаты они, Иван Сергеевич.
– Добро. Вам же только одну палату нужно обустроить? Придумаем что-нибудь, – кивнул довольный Федосеев.
Настолько прижилась Валентина в деревне, что, казалось, всю свою жизнь здесь прожила. Каждое утро до работы она ходила на речку купаться. Разве в городе она могла бы себе такое позволить? Утром вода теплая, а воздух свежий. Начинают просыпаться птицы и радоваться встающему солнцу.
Из-за зарослей послышался шорох, Грин, который всюду сопровождал свою хозяйку, зарычал. Шорох утих. Валентина Марковна ступила на песчаный берег, верный пес остался сторожить вещи.
Вдоволь накупавшись, она позвала Грина. Тот радостно помчался в воду.
Когда они шли домой, Валентина почувствовала на себе тяжелый взгляд. Грин, хотя и не рычал, но тоже явно что-то учуял, он остановился, посмотрел куда-то, поводил ушами и пошел далеко от нее сбоку. Женщина не очень волновалась, ведь с ней был ее верный друг.
Тем не менее, каждый день история повторялась, более того, Грин перестал оставаться дома, пока хозяйка была на работе, он ждал ее у здания амбулатории. Он лежал там целый день, пока доктор Гусева принимала пациентов, потом они вместе шли домой.
– Тетя Маруся, – сказала Валентина Марковна, да зачем же Вы мне все это принесли? Вам тяжести нельзя поднимать! Тем более, что у меня все есть, мне ничего не надо.
– Я хочу тебя, дочечка, отблагодарить, я же имею на это право? – возмутилась тетя Маруся. – Я сама и не тащила ничего, мне внук помог. Знаешь, какая у меня вкусная тушенка! Будешь кушать и меня вспоминать. У меня этой тушенки полный погреб. Не обижай меня, возьми, пожалуйста.
Доктор Гусева махнула рукой:
– Спасибо. – Она взяла сумку и переставила под стол.
– Тяжелая? – спросила тетя Маруся. – Да твоя собачка донесет, – сказала она и посмотрела в окно.
Как раз напротив лежал на земле Грин, он был такой большой, что тень от молодой вишни не скрывала его. Было жарко, иногда он передвигался вслед за тенью, пациенты амбулатории обходили его, но взгляд пса неизменно был прикован к окну. Валентина Марковна посмотрела на него через стекло. Грин встал, махая хвостом. Она вынесла ему воды.
– Видишь, мой дорогой, как в жизни бывает, кто бы мог подумать, что я здесь основательно обоснуюсь? – произнесла Валентина, вороша шерсть на загривке Грина. Он смотрел на нее, кося глазами, не отрываясь от миски с водой.
