Kitabı oku: «Ищу повод жить (сборник)», sayfa 4

Номерок

– Неужели всё так и было?!

– Да!

– Тогда это сказка!

1

– Ну что, дорогие мои! – Ольга Николаевна (методист физмат факультета) окинула аудиторию весьма многозначительным взглядом. – Завтра последний госэкзамен!

Можно сказать, финишная ленточка замаячила.

– По-рвём! – громко пробасил студент Липатов.

Ряды заочников оживились.

– Липатов у нас специалист по финишным ленточкам!

– Первый рвач!

– А ещё он специалист по «шпорам»!

– Насчёт шпаргалок разговор будет отдельный, – строго прервала Ольга Николаевна. – А сейчас не об этом. Конечно, я надеюсь, что завтра всё пройдёт благополучно. И Новый год будете встречать с дипломами. Но! Есть одно «НО»…

– И что это за «но»? – настороженно спросил кто-то.

Ольга Николаевна сделала внушительную паузу и таинственно произнесла:

– Ноябрьский пленум.

Все удивлённо притихли. Первым «опомнился» Липатов:

– Вот тебе, бабушка, и ноябрьский пленум!

Все засмеялись.

– А вот смеяться не надо! – строго приказала Ольга Николаевна. – Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Пришло распоряжение!

Собрание насторожилось.

– Необходимо отразить решения ноябрьского пленума на экзамене!

– Чего? Чего? – послышалось со всех сторон.

– Как это отразить?

– А вот «как отразить», – вздохнула методист, – мы сейчас должны подумать. И чтоб комиссия не придралась.

По аудитории покатился недовольный ропот:

– Мы же математику сдавать будем, а не историю…

– Действительно! Матанализ и пленум… Что между ними общего?

– Не знаю, – вздохнула методист, – вот давайте думать.

– А я знаю! – выкрикнул Липатов. – Прежде чем отвечать по билету, предлагаю начать так: «Ознакомившись с решениями пленума, я усиленно начал учить матанализ, чтобы…»

– Ага! Получается, что до пленума ты дурака валял! – прервала Липатова Ольга Николаевна.

По аудитории рассыпался весёлый смех.

– Пожалуйста! – не сдавался Липатов. – Можно и так: «Благодаря пленумам, в частности, ноябрьскому, мы, простые заочники, получаем высшее образование, причём, не хуже очников…»

– Хватит умничать, Липатов! – рассердилась методист. – Городишь чушь несусветную!

– А что? Разве не так?! – удивился Липатов.

– Ох, договорюсь я с вами, – спохватилась Ольга Николаевна, – не сносить мне головы.

– Да что мы головы-то ломаем! Надо повесить плакат с текстом: «Решения пленума претворим в жизнь!», – раздалось среди общего гула.

– Кто? Кто это сказал? – ухватилась за услышанное Ольга Николаевна.

Я, смутилась Чукина Аня.

– Молодец, Чукина! – похвалила методист. – Вот это дельное предложение.

– Чукина! Нуты гений! Нуты голова! – одобрительно загудело собрание.

– Да причём здесь гений?! Эти призывы развешены во всех общественных местах! – начала оправдываться Аня.

– Что-то в нашем общественном туалете я такого призыва не видел, – возразил Липатов.

Тут же посыпались остроты:

– Дурачок! Разве в туалете во время позывов до призывов?! Поэтому их там и не вешают!

– Даже если и повесить… его же разорвут на клочки!

– Естественно! Туалетную-то бумагу достать целая проблема!

Аудитория разразилась дружным гоготом.

– Прекратить немедленно! – возмутилась методист. – Ох, попадёт мне из-за вас!

Дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник декан факультета. Все притихли.

– По какому поводу веселье? – жёстко спросил он.

– Да вот собрание проводим. Завтра последний госэкзамен, – заискивающе проговорила Ольга Николаевна.

– Это так Вы настраиваете студентов на серьёзный лад? – укорил её декан. – Хохот стоит на весь институт.

– Да мы смеёмся на нервной почве, – вступился за методиста Липатов. – От страха. Перед завтрашним днём.

Декан помолчал, как бы осмысливая услышанное, а затем назидательно сказал:

– У нас страха перед будущим быть не должно! Продолжайте собрание. Но… смех прекратить!

И вышел.

– Я же имел в виду завтрашний экзамен, а он чего подумал? – вслух начал размышлять Липатов, но методист прервала его «размышлизмы»:

– Хватит философствовать! Лучше давайте подумаем, куда мы повесим плакат.

– А чего тут думать? Повесим на стенку, над портретами великих математиков, – предложил неутомимый Липатов. – Другого места всё равно нет.

Все оглянулись назад и стали дружно рассматривать портреты.

– Чушь какая-то получается, – задумчиво сказал кто-то.

– И причём юмористическая! Вверху плакат, а под ним Эйлер, Коши…

– И получается как будто они будут претворять решения пленума в жизнь! – продолжила логическую нить методист.

– Действительно, – расстроился Липатов (ему даже показалось, что Лейбниц недовольно поморщился). – Никто из них и слова-то такого не знал… «пленум».

Все снова засмеялись.

– А давайте портреты снимем! – не унимался Липатов.

– Портреты снимать нельзя! – возразила Ольга Николаевна.

– Ну и задачку Вы нам заганули! – почти по слогам протянул Липатов, изобразив ужас на лице.

– Договоришься у меня, разговорчивый мой! Совсем распоясался! – разозлилась методист. – Думайте! Думайте! Все, кроме Липатова.

– Чего мы головы-то ломаем! – громко сказала Чукина Аня. – Повесим плакат над доской!

Все одобрительно загудели.

– Молодец, Чукина! – обрадовалась методист и облегчённо выдохнула. – Слава Богу! Один вопрос решили. (Она немного помолчала.) А теперь насчёт шпаргалок. Где Тютюникова Татьяна?

– Я здесь!

– Смотри, Тютюникова! Чтобы завтра без фокусов! Вечно из тебя шпаргалки летят в разные стороны. Да… юбку надень подлинней. И с походкой поаккуратней.

– Ольга Николавночка! – нараспев пропищала Тютюникова. – Юбку длинную я уже сшила. Завтра сами увидите. Так что будьте Споки! Всё будет пучком!

– Я успокоюсь, когда вы дипломы получите. Вот тогда будет действительно всё путём, – устало проговорила Ольга Николаевна.

Она хорошо понимала молодёжный сленг и свободно переводила его на литературный язык.

2

И вот наступил ответственный момент!

Комиссия вошла в аудиторию. Сердитая женщина в очках (представитель из министерства), увидев плакат над доской, одобрительно кивнула и что-то пометила в своём блокноте.

«Слава Богу», – с облегчением подумала методист.

Экзамен проходил без сучка и задоринки и даже немного скучновато. Комиссия даже украдкой позёвывала, если бы… не Тютюникова Татьяна.

Она, дождавшись своей очереди, стремительно приподнялась со стула, демонстрируя свой порыв, а заодно и новую длинную юбку, и решительно «пошла в наступление» на комиссию.

Увидев среди экзаменующих Ольгу Николаевну, которая входила в состав комиссии, Тютюникова вспомнила указание насчёт походки и резко затормозила.

Юбка Татьяны произвела размашистое движение, и… кленовым листом в воздухе закружилась шпаргалка, с шелестом спланировав на пол напротив методиста.

Комиссия замерла. Аудиторию обволокла густая тишина. Стало слышно, как трепещет от лёгкого сквозняка паутинка между рамами. Немая сцена длилась несколько секунд, но всем показалось, что прошла вечность.

– Ой! Ольга Николаевна! У Вас здесь бумажка то упала! – радостно вскрикнула Тютюникова, словно нашла кучу денег, и, сделав реверанс перед комиссией, картинно наклонилась, подняла листок и с обворожительной улыбкой положила его перед методистом.

– Спасибо… – растерянно пролепетала та и поспешно накрыла лист бумаги ладонью, словно шустрого таракана, который может сбежать.

Тютюникова тем временем, не дав никому опомниться, схватила стул и уселась напротив насторожившегося мужчины со вспотевшей от волнения лысиной, спросив:

– Можно? – и, не дождавшись ответа, постановила: – Я здесь сяду.

Широко разложив по всему столу свои бумаги, она начала, словно учительница, «объяснять» комиссии свой билет, не забывая при этом периодически улыбаться.

Мужчина вытер пот с багровой макушки, смущённо кашлянул и начал сосредоточенно слушать Тютюникову изредка отвлекаясь на нечаянно образовавшуюся прорезь в её кофточке.

Комиссия зашевелилась, зашуршала, зашепталась… в общем, оживилась, словно после приятного антракта с перекусом и тонизирующими напитками. Одним словом, заработала. Всё пошло своим чередом.

И только Ольга Николаевна ещё долго сидела с остекленевшим взглядом, боясь пошевелиться. Она своей ладонью закрыла шпаргалку Тютюниковой, стараясь раздвинуть пальцы как можно шире, словно пряча текст от желающих подглядеть, а затем, улучив момент, украдкой спрятала преступный листок в свою папку.

3

На следующий день, когда экзаменационные страсти были позади, все активно взялись за подготовку выпускного вечера.

Девушки столпились около деканата, ожидая самого любимого преподавателя – Любимова Евгения Михайловича, привлекательность и обаяние которого давно уже пленили сердца всех женщин института, включая даже пожилых гардеробщиц.

Говорят, на вкус и цвет товарища нет, но этот мужчина был таков, что «удовлетворял» все вкусы, так как каждая женщина, помимо яркого облика, видела в нём своё, подходящее только ей одной.

Увы! Он был один, а «подходящих» женщин – много. И поэтому им приходилось утешаться односторонней любовью на расстоянии.

В конце длинного коридора появился всеобщий любимец.

– Смотрите! Идёт!

– Ой, девочки! Ну до чего же он хорош! Я сейчас умру!

– Хорошо-то как! Одной соперницей будет меньше! Только умирай поскорей, пожалуйста.

– А вот лично я умирать не собираюсь. Век бы любовалась им.

– Что толку от любования?! Я бы всё отдала за один поцелуй с ним!

– Разве тебе есть чего отдавать? Ты же замужем два раза была.

– Уж чья бы корова мычала! У самой-то: муж и двое детей! Не стыдно на чужих мужиков глазеть? Вот я, как разведённая и свободная, имею право.

– Девочки! Не ссорьтесь! Солнышком с неба все пользуемся. Так и наш Женечка… общий.

– Тоже мне солнышко… – бросила недовольную реплику Чукина Аня. – А не забыли, что он женат. И у него десятилетняя дочь, между прочим.

– А никто и не собирается его из семьи уводить. Пусть живёт! – сказала Грачёва Тамара (так звали дважды побывавшую замужем) и мечтательно добавила: – Ну, как можно пройти мимо этой красоты?! Эх… в койку бы к нему.

– Смотри! Допрыгаешься по койкам! – съязвила Зинаида (та, которая была при муже и с двумя детьми).

– Всё испортила! Пофантазировать, что ли, нельзя?

– Да тише вы! Он совсем рядом, – шёпотом цыкнул кто-то.

Вежливо поздоровавшись с разноцветной и благоухающей толпой поклонниц, Любимов Евгений Михайлович торопливо направился в деканат, стараясь как можно быстрей миновать дамский строй.

– Евгений Михайлович! – остановила его Грачёва и взволнованной скороговоркой выпалила: – Мы приглашаем Вас на наш выпускной вечер.

– Большое спасибо, но я не смогу, – поспешно ответил Любимов и скрылся в деканате, «прихлопнув» дверью разочарованный вздох, пытающийся просочиться следом.

Никто не ожидал столь решительного отказа. Все помрачнели. И лишь Чукина Аня, оптимистичная и жизнерадостная по натуре, шутливо отреагировала на невнимание преподавателя:

– Девчонки! А стоит ли на эту изнеженную обожанием «звезду» свои эмоции тратить?! Мы же послезавтра разъедемся, а ему здесь ещё звездить и звездить. Нам он уже отзвездил, пусть другим позвездит.

– Ну ты и выражаешься! Почти матом, – заметила Грачёва Тамара.

– Слух у тебя извращённый, Грачёва, – продолжала Аня и передразнила: – «Женечка! Ах, Женечка!» Ну, повезло человеку с внешностью! И что? Его, что ли, заслуга?!

– Чукина! Ты действительно равнодушна к нему или прикидываешься?

– Нисколько не прикидываюсь! У меня против красивых мужчин стойкий иммунитет.

– И откуда он у тебя? Прививку, что ли, сделала?

– Переболела, вот он и выработался.

– А сыпи случайно не было? – хихикнул кто-то.

– Сыпи не было, а вот рубцы на душе остались.

– Везёт тебе, Анька! – позавидовала Чукиной Грачёва. – У тебя, хоть и с рубцами, но всё-таки иммунитет! А у меня никакой защиты нет.

– Посмотрите на эту беззащитную! – не выдержала Тютюникова. – Это от тебя надо защищаться. Ты вон как на Женечку глядишь! Не глядишь, а раздеваешь.

– Дурочка! Просто я люблю всё красивое: и вещи, и мужчин! Вот только быстро всё надоедает. С вещами, конечно, проще, можно продать.

– А с мужиками?

Грачёва вздохнула.

– Их даром бросать приходится. Так что ты, Анёк, со своим иммунитетом счастливая.

– Конечно, счастливая, – серьёзно сказала Аня. – И особенно счастливой была тогда, когда не знала, что некрасивая.

Грачёва окинула Аню оценивающим взглядом и хмыкнула:

– Любопытно… а чего знала?

– Знала, что я принцесса! Неужели непонятно? А в десять лет от окружающего мира вдруг узнаю, что никакая я не принцесса! А «мышка серенькая». Такого тогда понаслушалась!

Аня глазами смешно изобразила ужас.

– А ты актриса, – усмехнулась Грачёва.

«Актриса» продолжила:

– …И нос-то у меня с лицом не сочетается! И глаза ко лбу не подходят! Сначала, конечно, я внутренне возмутилась: «Как это? Я же принцесса!». Мне и мама с папой всегда так говорили. А потом вижу: «жизнь-то лучше знает». Как же я на родителей обиделась! Десять лет мне врали, что я красавица! Расстроилась я тогда… не передать словами. И начала жалеть себя и переживать. Жалеть и переживать. А заодно красивым завидовать и злиться на них. И… – Аня, вздохнув, сделала паузу.

– И что? – нетерпеливо спросила Грачёва.

– Легче не стало! Вот что! Ну, я взяла и плюнула! Надоело! Жить-то когда? И чем я хуже других?! Пусть не картинка! Ну и что!

– Ты даже лучше других, – вставила Грачева, – во всяком случае, по высшей алгебре, например. Такую сложнятину на пятёрку сдала, а у меня трояк.

– Не прибедняйся, Чукина! – вклинилась Зинаида. – Всё у тебя есть. И лицо, и душа, и одежда…

– И мысли, – смеясь, добавила Грачёва. Зинаида цыкнула на неё.

– А я и так знаю, что есть! – серьёзно парировала Аня. – И это только моя заслуга. Не то что у Женечки! От природы даром получил. А насчёт высшей алгебры… к сожалению, ею никого не соблазнишь, а скорее, наоборот, отпугнёшь, – Аня вздохнула. Но тут же весело провозгласила: – А в данном случае я действительно ощущаю себя счастливой! Мы же институт окончили!

– Молодец, Чукина! Приятно видеть человека в прекрасном настроении, – к собравшимся подошла Ольга Николаевна. – А где Тютюникова? Где эта негодница? – спросила она.

– Я здесь, – пискнула Татьяна из-за спины методиста.

– А! Вот где ты прячешься! – обрадовалась Ольга Николаевна, словно жаждая мести. – Ну и номер ты вчера выкинула!

– Ольга Николавночка! Ну какой это номер? Так себе… номерок… – заканючила Тютюникова. – Никто ведь не пострадал.

– А я? – возмутилась Ольга Николаевна. – Меня чуть инфаркт не хватил! Помните, на биологическом одного студента на госэкзамене из-за шпаргалки зарубили? Так методисту скорую вызывали!

– Ну простите меня! Клянусь, я больше так не буду! – залебезила Татьяна.

– Ну, лиса! – укорила её методист. – Всё позади, теперь и клятвами швыряться можно. Ну да ладно! Прощаю! Тем более настроение предновогоднее, не будем его портить. Кстати, как с выпускным вечером?

– Евгений Михайлович отказался, – грустно сказала Грачёва.

– Что-то он мне тоже в последнее время не нравится. Сгорбился, сморщился. Так и хочется его встряхнуть! – высказалась Ольга Николаевна. – Девчонки! Попробуйте его уговорить. Расшевелить его надо! Мужик-то ведь хороший.

И прежде чем уйти, оглянулась по сторонам и шёпотом произнесла:

– Поговаривают, что жена его бросила. Только я вам ничего не говорила.

– Да Вы что?! – дружно ахнула компания. – Не может быть!!!

Несколько минут все были в шоке. А потом завязалось горячее обсуждение новости. Все так увлеклись, что едва не пропустили сам предмет сенсации, который вышел из деканата и направился к выходу.

Девушки с любопытством и сочувствием посмотрели ему вслед, а затем начали перемывать косточки его жене, которую и в глаза не видели.

– Как она могла такого лапушку бросить?!

– Зажралась!

– А может, она сама как Софи Лорен?

– Да стерва она, а не «Софи Лорен»!

– Какой же он красивый… и грустный…

– А как грусть ему идёт!

– Уходит наш красавчик! – шёпотом пафосно пошутила Аня и сделала театральный поклон в сторону удаляющегося преподавателя. – Выпускники семьдесят седьмого года вечно будут помнить тебя!

– Как это?! – первой опомнилась Грачёва. – Он же теперь свободный! Его догнать надо! Слышали, что Ольга Николаевна сказала? «Растормошить! Встряхнуть! Утешить!»

– Ну, утешать тебя никто не просил.

– Так нетрудно догадаться, и это я могу взять на себя, – продолжала Грачёва. – Чукина! А ты, как самая невлюблённая, догони и пригласи его ещё раз.

– Может, мне ещё и разуться для скорости?! – возмутилась Аня.

– Ему же не до нас, Грачёва! Неужели не видишь?! – попыталась возразить Тамаре Зинаида.

– Ничего! И к разводам привыкают. Я тоже, когда первый раз развелась, всплакнула даже. Зато во второй раз уже весело было, – поделилась своим опытом Грачёва. – Девчонки! Надо что-то делать! Не оставлять же его в беде!

– По телефону пригласить надо, – предложила Аня, – чтоб он наших рож не видел.

– Точно! – обрадовалась Грачёва. – У меня и номерок имеется.

После небольших препирательств собрание всё-таки именно Аню решило отправить на телефонные переговоры, которые запланировали на вечернее время.

– Ты хорошенько постарайся! – не унималась Грачёва. – У меня на этот выпускной вечер большие надежды.

– Да ладно тебе! – урезонили её. – Вернёшься домой и другим утешишься.

– Это будет потом. А сейчас я Женечку хочу. Чукина! Не подведи!

– Раз твоя судьба в моих руках, – поставила условие Аня, – жарь на ужин картошку.

– Пожарю! – обрадовалась Грачёва. – Только чтоб Женечка был!

– Девки! – возмутилась Зинаида. – Ну вы и даёте?! Торговлю устроили… Любимов и жареная картошка… Слышал бы он! Представляю, что бы с вами сделал!

– Хоть бы что-нибудь сделал! – воскликнула Тамара. – Я только этого и жду!

На этой ноте, да ещё в предвкушении жареной картошки, «ассамблея» была закончена.

4

Тем не менее разговор взволновал Аню. Она вдруг вспомнила, как своей пылкой любовью ответила на внимание симпатичного парня, по которому сохли многие девчонки. Но… парень после двух встреч как в воду канул, так и не оценив её чувств.

Первую любовь Аня пережила как настоящее горе.

Позже, вспоминая свои страдания, она удивлялась: неужели была настолько слепа, что не разглядела в объекте своей любви паршивца, замаскированного под красивую внешность.

Он, как выяснилось, просто «коллекционировал» поклонниц и хвастался перед друзьями своими «подвигами». С ней, правда, никакого «подвига» он не совершил. Они даже не поцеловались ни разу.

После первого любовного урока Аня стала осторожно относиться к мужской красоте. Очередной «обрыв счастья», как Аня называла финал второго сердечного романа, ещё больше ранил её душу. А началось всё с того злополучного дня, когда она навещала в общежитии свою заболевшую подругу. Там-то, в узеньком коридорчике, она и столкнулась с красивым, уверенным и, как ей показалось, наглым парнем.

Встреча произошла и на следующий день, в том же коридорчике. Аня смутилась от неожиданности, а парень ухмыльнулся.

Она почувствовала что-то неладное, когда увидела его с цветами около проходной своего предприятия. А как только он протянул ей цветы, сильно удивилась и шарахнулась от него, словно от чудовища. Понимая, как глупо выглядит в глазах парня, Аня побежала, пробиваясь сквозь толпу идущих со смены.

Но парень пришёл на следующий день с новым букетом цветов. Аня поразилась ещё сильней. Но твёрдо прошла мимо.

«С чего бы это?! – думала она. – И к чему этот „Марчелло Мастрояни“?! Здесь что-то не так…»

Когда он появился на третий день, Аня, осмотрев его с ног до головы, не выдержала и грубовато, не церемонясь, спросила:

– Чего тебе надо от меня, цветонос неизвестный?

– Ничего, – ответил он спокойно, – просто хочу пригласить тебя в кино.

И Аня, словно загипнотизированная, не узнавая своего собственного голоса, еле слышно выдавила:

– Пойдём…

«Боже, что я делаю?!» – удивлялась она себе.

Но, несмотря на внутренний протест сознания, Аня согласилась на следующую встречу, а затем и на следующую.

Они пересмотрели весь репертуар в местных кинотеатрах, измерили шагами почти все улицы и переулки, разговаривая на разные темы (парень оказался эрудитом), целовались, и… каждый день Аня возвращалась домой с цветами. Всё было чисто, красиво и романтично.

Душа Ани трепетала, сопротивлялась и в то же время требовала рождения нового чувства. И Аня влюбилась во второй раз.

Однако… наступил день, который, хоть и жестоко, но справедливо «приземлил» её и уберёг от более тяжёлых последствий.

Свидание было назначено в вестибюле того же общежития (где они впервые встретились). Аня, воодушевлённая предстоящей встречей, пришла, а точнее, «прилетела» намного раньше.

Дверь в каморку, где сидел вахтёр, была раскрыта нараспашку, и Аня увидела своего любимого: он разговаривал с дежурным. Она хотела подкрасться, чтобы весело обнаружить себя, но вдруг услышала странный разговор.

– Спасибо, Михалыч, за койку, хоть я от неё порядком подустал! Я, видишь ли, комфорт уважаю. Столько хватит? (Шелест денег.)

– Хватит, хватит! Я бы и дольше позволил тебе жить, но комиссия проклятая!

– Михалыч! Не переживай! Сегодня переселяюсь в прекрасные апартаменты.

– Куда это?

– Нашлась одна дура. Пришлось поработать, конечно. Ты же знаешь, мне только года полтора перекантоваться, а потом я квартиру получу и… поминай меня, как звали!

– А может, тебе с ней законно оформиться?

– Что ты! Она моль серенькая, а я видных баб люблю.

– Так видную искал бы!

– Да они, понимаешь, или замужние, или бесквартирные.

– А как ты эту вычислил?

– Осведомители везде есть. А квартира хорошая, я вчера там был в гостях. Соседка такая мировая, чирикает, пирожками угощает. «Наконец, – говорит, – мужчина будет в доме». В общем, я их обаял. А ради удобств я и бабу Ягу потерплю.

– Ну ты и стервец! Я стервец, но ты меня переплюнул! И как это тебе удалось? Как же она не догадалась?

– Я, Михалыч, таких слов могу наговорить, что любая уши развесит! А уж эта тем более.

В глазах Ани всё потемнело, шум холла внезапно стих, а ноги опутала предательская слабость. Только неимоверным усилием воли Аня заставила себя устоять.

– Привет, дорогая! – слащаво сказал он, заметив Аню, и бодро кинулся навстречу.

Превозмогая себя, она, собрав всю свою боль, возникшую от услышанного ужаса, ударила наглеца по щеке… Не помнила, как оказалась дома. И словно подкошенная, слегла…

Аня занимала комнату в коммунальной квартире. Её соседкой была милая, добродушная Галина Константиновна, дети которой проживали в далёком сибирском городе.

– В трёх сутках езды на поезде… – вздыхая, говорила Галина Константиновна. – Вот как далеко от меня уехали. И не вижу их почти.

Соседку Аня называла ласково: «мама Галя». Они настолько привязались друг к другу что жили по-родственному разделяя свои неудачи и радости. Родителей у Ани не было, и соседка всячески опекала её.

И на этот раз, перепугавшись, она вызвала врача.

Врач недоумевала, пожимая плечами:

– Температура нормальная, давление в норме, а бледность, слабость и отсутствие аппетита из-за того, что мало бываете на свежем воздухе. Так что больничный не дам.

Аня ко всему была безучастна.

– Вы же видите, она встать не может. Ей бы отлежаться, – настойчиво говорила соседка, встревоженная состоянием несчастной девушки.

– Ну хорошо… только на три дня, – вздохнув, согласилась врач.

Чтобы отвлечь девушку от «дурных мыслей», Галина Константиновна начала рассказывать о себе, о своей молодости, о любви, об измене мужа и о том, как простила его и как потом они жили душа в душу, пока он не умер.

Аня слушала и не слушала. Временами плакала навзрыд, услышав созвучное своей боли. И когда эта боль не выдержала остроты, Аню словно прорвало. Она начала говорить… неистово, сбивчиво, срываясь до крика. Словно выкрикивала из себя наболевшее.

– Мама Галя! Давай срочно сделаем генеральную уборку, давай переклеим обои! Ведь он был здесь!

– Хорошо, хорошо! – успокаивала соседка. – Но не думай, что только красивые бывают подлецами. – И шутливо добавила: – А тебе везёт на красивых!

Однажды, взглянув на себя в зеркало, Аня ужаснулась: на неё злобно смотрела стареющая женщина. А ведь Ане на тот момент было всего двадцать четыре года.

– Ой! Кто это такая, противная и омерзительная?!

– Озлобленность любого человека уродует, – заметила мама Галя, – да и жизнь не виновата в том, что тебя обидели. Так что, давай-ка мы с тобой сошьём новое платье! У меня и материальчик подходящий есть.

И они дружно погрузились в процесс творчества.

Шила соседка замечательно. Аня вошла во вкус – начала посещать магазинчик «Мерный лоскут» (были такие в семидесятых годах двадцатого века), искала красивые ткани, изобретала фасоны… и в результате стала довольно заметно выделяться из серой толпы.

Врождённый оптимизм одержал победу над унынием, и Аня снова почувствовала себя счастливой.

– Доброе утро, лохматень! – громко говорила она по утрам своему заспанному непричёсанному отражению в зеркале. А затем корчила смешную рожу и торжественно произносила: – Поздравляю тебя, моя красотень! – и посылала самой себе воздушный поцелуй.

По натуре Аня была непоседой и постоянно чем-то увлекалась. К её прежним увлечениям добавилось ещё одно: она, не имея за плечами никакой художественной школы, начала писать миниатюры, придумав свой стиль, который в шутку называла «чукинский». Друзьям нравилось, и новоиспечённая художница с удовольствием раздаривала свои произведения.

5

Полистав страницы своего прошлого, Аня вернулась к реальности, которая напомнила ей, что нужно напрячься и пригласить на вечер неприступного красавца-преподавателя, переживающего личную драму.

«Задачка на сообразительность, – в шутку подумала Аня, – и ответ не должен быть отрицательным. Итак, какие у нас исходные данные?»

И она по привычке начала рассуждать так, словно решала трудное уравнение.

Вспомнив о жареной картошке, Аня с удвоенным старанием начала обдумывать предстоящий телефонный разговор. Прокрутив в голове некоторое количество вариантов и не найдя подходящего, она решила использовать главный аргумент, то есть правду.

После обмена вежливыми приветствиями Аня уверенно выпалила:

– Мне поручили пригласить Вас на наш выпускной вечер. Несмотря на то, что мы получили отказ, я всё-таки настаиваю, чтобы Вы пришли. Мне не хотелось бы уезжать домой, не выполнив поручение. К тому же получится, что я всех подведу, если не уговорю Вас.

– Почему подведёте? И кого это всех? – растерявшись от такого напора, спросил Любимов.

– Представляете, какое будет огорчение для всех, если Вы не придёте!? А кого подведу? Разумеется, женскую часть группы. Вы же сами прекрасно знаете, что все женщины института без ума от Вас. Причём независимо от семейного положения. И вот на выпускном хотят увидеться с Вами ещё раз. На прощанье, в общем.

– Вы, конечно, входите в число этих женщин? – шутливо спросил Евгений Михайлович.

Аня не ожидала такого вопроса, но ответила твёрдо:

– Нет! – и, сделав паузу, добавила: – Думаю, что Вы из-за этого не очень расстроитесь. Вам и без меня любви хватает.

Услышав в ответ молчание, Аня спохватилась, что перегнула со своим признанием в «нелюбви», и поспешно заявила:

– А преподаватель Вы хороший.

– Хоть на этом спасибо, – пробормотал хороший преподаватель, обескураженный такими откровениями.

Ане показалось, что в его голосе прозвучала обида. И, словно подтверждая её догадку, он проговорил:

– Значит, все меня любят, а Вы – нет.

– Ну, Вы слишком «округлили» мои чувства, я же всё-таки уважаю Вас, – объяснилась Аня и жёстко «надавила» вопросом: – Ну так Вы придёте?

– Приду, – неожиданно для себя ответил он и поспешно спросил: – Кто Вы?

– Даже фамилию называть не буду. Если и назову, Вы всё равно не вспомните, кто под ней скрывается.

– Я надеюсь, что при встрече-то обозначитесь? Интересно же знать, кто меня «не любит, а просто уважает», – пошутил преподаватель.

– Без проблем. Если прорвусь к Вам через танцевальную очередь, – поставила точку в разговоре Аня и первой положила трубку, опасаясь, что Женечка передумает.

Она, довольная собой, понесла подругам приятную новость. Вдохновлённые согласием Женечки подруги с аппетитом уничтожили пожаренную Грачёвой картошку, после чего Аня, совершенно счастливая, завалилась на кровать и заснула безмятежным сном, не слыша бурных приготовлений к завтрашнему мероприятию.

А в это время озадаченный Евгений Михайлович Любимов ругал себя за данное обещание и в то же время понимал, что поступит непорядочно, если нарушит слово.

«А почему бы и не пойти, – думал он, – тысячу лет никуда не выбирался. Да и человек я, можно сказать, холостой».

Евгений вздохнул и посмотрел на дочку, старательно что-то выводившую в тетради.

– Пап, а что это за тётенька странная тебе звонила? – дочь слышала телефонный разговор. – А за что она тебя не любит?

– Слушай, Катюша, а может, мне вправду сходить на этот загадочный вечер?

– Конечно, пап! Я же большая, посижу одна. А ты развейся, – по-взрослому резюмировала дочь. – Пап, а мама придёт к нам Новый год встречать? Осталось пять дней. Пап, а почему она не хочет нас видеть?

– Не знаю, дочка.

6

И вот наступил торжественный вечер.

«Кто же мне звонил?» – включив «математическую» логику, пытался угадать Любимов. Взгляд его остановился на Грачёвой Тамаре, которая кокетливо опустила глаза.

«Это она! – обрадовался преподаватель, словно доказал сложную теорему. – Скорее всего, я не ошибся. Она очень похожа на любительницу флиртов. Именно такие посвящают любовь сначала себе, а уж потом другим, если что останется. Это я хорошо знаю по своей жене».

– Можно? – прозвучало над ухом. – А то потом к Вам не прорваться.

Любимов оглянулся и увидел Аню.

– Вот… – смущённо сказала она. – Вы просили обозначиться.

Преподаватель удивился. Он не ожидал от себя такой грубой ошибки в «вычислении» неизвестной, звонившей ему накануне.

В этот момент зазвучала мелодия. Любимов, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации, воспользовался «музыкальной паузой» и пригласил девушку танцевать.

Грачёва сурово посмотрела на Аню и сделала страшные глаза. Та в ответ из-за спины преподавателя сначала показала Тамаре язык, а потом попыталась мимикой лица успокоить её.

Любимов заметил эти гримасы, и ему стало весело.

Танцевали они первый танец одни, под дружным пристальным наблюдением собравшихся.

«Танцуем, как новобрачные, – вдруг подумала Аня. – Даже интересно. Наверно, со стороны неплохо смотрится, с таким-то красавцем». Она поймала себя на мысли, что впервые оценила «пользу» мужской красоты.

«Танцуем, как новобрачные», – подумал Любимов, вспомнив свою свадьбу.

Больше в течение вечера Аня и Женечка не пересекались, так как последний был нарасхват.

В гардеробе, после окончания мероприятия, возбуждённая Грачёва приглушённым шёпотом обратилась к подругам с просьбой «не окружать» Женечку.