Kitabı oku: «Ильин день», sayfa 13
Глава 48. ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Фронтовики возвращались с войны. Их сопровождали облака крепкого аромата махорки, перемешанного со специфическим запахом ваксы, которой солдаты до блеска надраивали свои сапоги.
Счастливы были те, кого дома ждали матери, жены с детишками.
Братья Мордаевы, ушедшие на войну юношами, едва успев закончить средние учебные заведения, должны были думать, как строить свою жизнь дальше. Каждый из них, демобилизовавшись, прежде всего, направлялся в Москву, на 2-ую Прогонную улицу, к Смолиным, к своей тете Кате. Смолины принимали племянников как собственных детей.
Костя Мордаев без ноги, на костылях, приехал с фронта первым. Погостил немного в Москве, поговорил с Екатериной Алексеевной, с Иваном Васильевичем. Они, как могли, утешили и приободрили его, убедили в том, что он молодой, умный, красивый и самое главное – живой! Не следует унывать, вся жизнь впереди. Костя поехал дальше, домой, в Едимоново. Спустя какое-то время ему удалось найти применение своим способностям в городе Калинине (ныне – Тверь). Он стал работать, женился на хорошей женщине по имени Тамара, постарался заменить отца ее маленькому сыну. Тамара, профессиональный повар, работала в ресторане знаменитого Калининского речного порта, была яркой, веселой, энергичной женщиной. Позже, в задушевных женских беседах, родственницы не раз спрашивали ее: как это она решилась выйти замуж за безногого? Ведь наверняка были у нее и другие, физически здоровые поклонники. Она отвечала: да, были и другие, но Костя отличался от всех тем, что был очень добрым и культурным, много читал, умел интересно рассказывать, ей с ним было интересно, поэтому она выбрала его. Константин и Тамара прожили вместе всю жизнь.
Дядя Костя пользовался большим уважением не только в своей семье. Соседи по деревне, близкие и дальние родственники, ровесники и люди старшего поколения – его ценили и уважали все, кому доводилось с ним общаться. Он интересовался очень многими вещами, много знал, умел одинаково хорошо разговаривать с совершенно разными людьми – с деревенскими мужиками, с образованными «инженерами», со стариками, с детьми. Обладал прекрасным чувством юмора. В общении с ним люди забывали, что он инвалид. Знали, что если он сможет чем-то помочь – обязательно поможет.
Он умер в 1977 году. Дорога от дома до кладбища полегала через всю деревню. Гроб несли по улице вдоль домов. Из каждого дома хозяева выносили лавки, ставили перед домом у калитки, чтобы можно было на несколько минут поставить гроб на лавку. Таким образом, люди прощались с Костей, отдавали ему последнюю дань уважения.
Но в первые послевоенные годы молодые люди – вчерашние фронтовики – не думали о грустном. Думали о том, как строить свою будущую мирную счастливую жизнь.
Василий после демобилизации так же приехал в Москву. Он имел право прописаться и жить в квартире у Смолиных, поскольку до войны он жил в Москве и призывался в армию как житель Москвы. Жилплощадь семейства Смолиных, как и прежде, состояла из двух небольших комнат в коммунальной квартире. Глава семьи Иван Васильевич уже серьезно болел. Екатерина Алексеевна продолжала работать, ухаживала за мужем и делала все дела, которые требуется делать хозяйке, чтобы в доме был порядок. Анечка училась на пятом курсе института, готовилась защищать диплом. Тут же, в семье Смолиных, в течение нескольких лет жила младшая сестра Василия, Нина Мордаева, она училась в техникуме. Василий понял, что здесь ему устраиваться на жительство просто негде, не стал предъявлять свои права на жилплощадь и вскоре уехал жить в Ленинград.
Петя Мордаев, демобилизовавшись из армии, тоже приехал в Москву. Некоторое время ему пришлось пожить у Смолиных на раскладушке. Но у него были конкретные планы, и ему довольно быстро удалось их осуществить. Перед войной Петр начал учиться в московском техникуме. После войны он хотел найти работу и продолжить учебу без отрыва от производства. Так все и произошло. Он стал работать, учиться, получил место в общежитии.
По выходным и праздникам Петя часто приезжал к Смолиным как в свою семью. Его любили, ему все были рады. Екатерина Алексеевна, тетя Катя, старалась его получше покормить, понимала, что племянник, живя в общежитии, питается не лучшим образом. Иван Васильевич с удовольствием беседовал с умным и рассудительным молодым человеком. Веселые сестрички, Анечка и Нина, шутили с ним, смеялись, просили их фотографировать и сами фотографировались вместе с ним. Да, ведь у Пети был немецкий трофейный фотоаппарат! На фотографиях, сделанных Петей в те годы, мы сейчас можем видеть, какими они все были тогда: усталые, очень усталые взрослые, круглолицые девушки с веселыми глазами и сам большеглазый, задумчивый Петя…
Все трое старших братьев Мордаевых в течение нескольких лет после войны женились, создали семьи, вырастили детей. Ни у одного из них жизнь не была легкой и гладкой, но каждый до смертного часа оставался верным своей семье.
Единственная сестра братьев Мордаевых, красавица Нина, закончила техникум в Москве и уехала по распределению работать в Харьков. Там в нее без памяти влюбился молодой офицер, фронтовик, Борис Николаевич Каленик. Они поженились. Нина с готовностью приняла на себя все нелегкие обязанности офицерской жены, родила двоих сыновей, Володю и Виталика. Семья жила в Молдавии. В связи со службой Бориса Николаевича семейству Калеников приходилось часто менять места жительства, переезжать со скарбом и двумя детьми из одного города в другой. Летние отпуска семья проводила в Едимонове, у родителей Нины. В Едимоново ехали через Москву, на несколько дней непременно останавливались у Смолиных. Жизнь была полна хлопот.
Виктор, самый младший сын Ильи Алексеевича и Анны Ивановны Мордаевых, во время войны был подростком. Когда ему пришло время идти в армию, его взяли во флот и определили служить матросом на подводную лодку. В те годы срочная служба в сухопутных войсках длилась три года, во флоте – пять лет. Войны уже не было, всем хотелось верить в то, что военным кораблям и подводным лодкам не придется участвовать в морских сражениях. Была надежда на то, что морская служба в мирное время не опасна. Но – пять лет! Это не год и даже не три года. Особенно если представить себе, какими в техническом отношении были подводные лодки 60 – 70 лет назад, можно предположить, что Виктору достался один из самых тяжелых и опасных вариантов несения военной службы. Родители прекрасно понимали это и очень переживали за него в течение всех пяти лет. Мать потихоньку молилась. И Бог миловал! Когда пришел срок, Витя вернулся домой живым и здоровым. Правда, его темно-русые волосы к этому времени были уже наполовину седыми, но глаза по-прежнему сияли чистой мордаевской синевой.
Таким образом, мужчины семейства Мордаевых, отец и четыре сына, честно отслужили Родине как настоящие воины. Не прятались, не старались избежать солдатской доли. С открытым сердцем принимали свою судьбу. Каждый выполнил свой долг. И жизнь продолжалась.
Виктор после армии поехал в Москву, «под крыло» к брату Петру. Петр работал в Летно-испытательном институте (ЛИИ) в городе Жуковском. Он помог младшему брату поступить в техникум и устроиться на работу в тот же институт.
Виктор тоже женился, детей у него не было. Он часто приезжал к родителям в Едимоново, помогал отцу по хозяйству. Он был необыкновенно добрым и мягким человеком, его обожали собаки и он их тоже очень любил, играл с ними, говорил, что все собаки ему улыбаются. Виктор погиб трагически, в результате случайного стечения обстоятельств, в возрасте 45 лет.
Семья Ивана Васильевича и Екатерины Алексеевны Смолиных в послевоенные годы продолжала жить своей обычной жизнью. Несмотря на то, что Иван Васильевич уже тяжело болел, в доме всегда были люди, всегда происходило какое-то движение. Часто и во множестве приезжали родственники, почти ежедневно заходили старшие дочери, Тоня и Ираида, с мужьями и детьми. Старшие внучки, дочери Ираиды Клавдия и Александра, стали совсем взрослыми барышнями. Клавдия закончила техникум, получила профессию специалиста-меховщика, ее взяли на работу в ГУМ, в отдел шуб и меховых изделий, она стала совсем самостоятельным человеком и вышла замуж в 20 лет.
Весной 1947 года большая семья пополнилась сразу тремя младенцами. 23 мая Ираида родила младшего сына Евгения, 25 мая у Тони родилась дочка Татьяна. Клавдия решила не отставать от матери и тетки и через неделю, 1 июня, родила дочку Наташу. В один из дней все они, предварительно договорившись, устроили «парад» младенцев: принесли троих своих новорожденных деток в дом к Смолиным, положили их в рядок на одну большую кровать и сказали: вот вам, пожалуйста, новые члены семьи, знакомьтесь!
Глава 49. ИНСТИТУТ МАШИНОВЕДЕНИЯ
Анечка Смолина закончила учебу в Московском автомеханическом институте (МАМИ) в 1946 году. По распределению ей следовало ехать работать в Белоруссию, в Минск. Но оставить престарелых родителей в Москве одних она никак не могла. В те времена отказаться от работы по распределению было непросто. Пришлось собрать все документы о том, что родители потеряли сына убитым на войне, все справки о тяжелой болезни отца. И это возымело действие. Анечку освободили от обязанности ехать в Минск. Но тут уже встал другой вопрос – куда идти работать девушке, молодому инженеру, прямо со студенческой скамьи? На помощь пришел – кто бы вы думали? Родственник, один из многочисленных племянников Ивана Васильевича. Он устроил Анечку на авторемонтный завод, принадлежащий одному из союзных министерств. Казалось бы, молодой инженер, девушка, и вдруг – авторемонтный завод! Но Анечка с радостью согласилась и нисколько об этом не пожалела.
Завод был большой. В его цехах и конструкторском бюро работали люди разных возрастов и социальных групп. Были старые кадровые рабочие, были специалисты из тех, что учились еще в дореволюционные годы. Поскольку советский автопром в те годы выпускал сравнительно небольшое количество машин, на заводе ремонтировали автомобили преимущественно иностранного производства. Среди инженеров и конструкторов было немало немцев из числа пленных. Их привозили на завод специальным транспортом из общежития, в котором они жили на особом строгом режиме. Трудились на заводе и простые рабочие, бывшие фронтовики. Периодически приходили на практику ребята-ремесленники из авторемонтных училищ.
Анечке пришлось привыкать к тому, что на работе ее окружают преимущественно мужчины, и в их речи подчас проскакивают слова, не предназначенные для девичьих ушей. Но она не стеснялась, не изображала из себя «кисейную барышню», вела себя просто и достойно. Возможно, поэтому к ней все относились очень хорошо. Завидев ее поблизости, и старшие рабочие, и даже молодые ребята прикусывали языки, старались не употреблять грубых слов. Анечка проработала на заводе несколько лет, и впоследствии много раз говорила о том, что в эти годы приобрела совершенно новый опыт общения с людьми.
В этот же период времени Анечка вышла замуж за Сашу Натчука, сменила фамилию и стала Анечкой Натчук.
Ольга Лазовская, задушевная подруга Анечки, после защиты диплома устроилась работать в Научно-исследовательский институт машиноведения (ИМАШ). Директором ИМАШа в течение многих десятилетий был академик Академии наук СССР Анатолий Аркадьевич Благонравов. После смерти знаменитого ученого институту присвоили его имя. ИМАШ стал называться «Институт машиноведения им. А.А.Благонравова».
Проработав в институте несколько лет, осмотревшись и освоившись в коллективе, Ольга узнала, что руководитель одной из лабораторий, профессор Петр Ефимович Дьяченко, готов принять на работу молодого научного сотрудника. Инициативная девушка предложила на эту вакансию свою подругу, недавнюю выпускницу МАМИ, Анечку Натчук. Анечка пришла к Петру Ефимовичу, они познакомились, поговорили, и профессор Дьяченко принял молодого инженера в свою научную группу. Таким образом, Анечка стала Анной Ивановной, научным сотрудником Института машиноведения АН СССР.
Руководитель лаборатории с первого дня знакомства называл всех своих сотрудников по имени и отчеству вне зависимости от возраста и занимаемой должности. Он не заставлял молодых коллег следовать его примеру, но они понимали, что если известный ученый, профессор считает нужным вести себя с ними именно так, то и они должны соответствовать высокому уровню взаимоуважения, заданному руководителем. Так и повелось. В числе сотрудников лаборатории были молодые мужчины, женщины разных возрастов. Атмосфера в коллективе была прекрасной. Женщины дружили между собой, нередко делились личными проблемами, в трудных ситуациях старались поддержать друг друга. Жизнь ни у кого не складывалась легко, каждой из них пришлось немало пережить практически на глазах у коллег. Казалось бы, при таких близких дружеских отношениях женщины могли бы уже называть одна другую просто по имени. Но – нет. Порядок, заведенный Петром Ефимовичем много лет назад, никогда не нарушался. Для сотрудников лаборатории профессора Дьяченко было совершенно естественно называть друг друга по имени-отчеству, и эта манера сохранялась в течение всех долгих лет, что они работали вместе, и позже, когда все они уже стали пенсионерками, но продолжали поддерживать дружеские отношения.
Профессор Дьяченко был необыкновенно интересным человеком. Он принадлежал к поколению ученых, выросших и выучившихся уже при советской власти. Петр Ефимович родился в Сибири, учился в Томском государственном университете, продолжил учебу в Москве, позже в составе группы молодых ученых был направлен на стажировку в Англию. Таким образом, опыт жизни и научной работы за границей он получил еще в довоенные годы.
Спектр научных интересов профессора Дьяченко был чрезвычайно широк. И он прикладывал усилия к тому, чтобы кругозор его молодых сотрудников непрерывно расширялся. Это касалось далеко не только научных сфер. Например, в 1959 году, когда в Москве состоялся первый Московский международный кинофестиваль, Петр Ефимович решил, что его сотрудники непременно должны посмотреть как можно больше фильмов из тех, что привезли на фестиваль, это было в новинку, в те годы зарубежные фильмы крайне редко попадали на экраны советских кинотеатров. Для осуществления его замысла существовали два препятствия. Во-первых, фестивальные киносеансы проходили не только вечером, а в течение всего дня, т.е. в то время, когда обычные люди должны быть на работе. Во-вторых, зарплаты молодых ученых не позволяли им купить билеты, например, на пять-шесть фестивальных фильмов. Профессор Дьяченко нашел способ преодолеть оба препятствия. Он сам на свои деньги купил столько билетов, сколько смог, и отпускал своих сотрудников днем с работы в кино. Разумеется, молодые люди были безмерно благодарны своему руководителю за такой невероятный подарок, а он был очень доволен тем, что смог помочь своим ребятам немного приобщиться к современной мировой культуре.
Каждому из своих молодых коллег профессор Дьяченко ставил целью написать кандидатскую диссертацию, продумывал и обсуждал с ними возможные темы научных исследований. Были такие планы и у Анны Ивановны Натчук, руководитель лаборатории видел в ней большую склонность к научной работе. Но этим планам не суждено было сбыться. У Петра Ефимовича случился инфаркт, затем инсульт, он тяжело болел в течение нескольких лет и больше не смог вернуться к активной работе.
Глава 50. ДЕДУШКА-ГОЛУБЧИК
Своего родного дедушку, Ивана Васильевича Смолина, я в живых не застала, он умер незадолго до моего рождения. Пока была совсем маленькая, меня это не огорчало. Ну, нет дедушки – и нет, что же теперь делать? Вокруг всегда было много родственников, я всех любила, и ко мне все были добры и внимательны. Но в какой-то момент я почувствовала, что в моем сердце есть некое свободное место, предназначенное именно для дедушки, а дедушки-то и нет. Мне от этого было грустно.
На мое счастье, брат бабушки, Илья Алексеевич Мордаев, житель деревни Едимоново, часто приезжал к нам в Москву. Они с моей бабушкой, Екатериной Алексеевной, в течение всей жизни были очень близки друг другу, и для нашей семьи было совершенно естественно, что Илья Алексеевич частенько появлялся у нас в квартире, жил по нескольку дней. Мои родители, тетки, другие родственники называли его «дядя Илюша», имя звучало очень ласково, он и был таким, как его имя, добрым, ласковым, всегда готовым поговорить и пошутить с ребенком. Нередко приезжала и его жена Анна Ивановна, для нас – тетя Нюша. И мы, в свою очередь, каждое лето ездили в Едимоново, гостили у них в доме.
Илья Алексеевич всегда был очень внимательным, ласковым к детям. Мне очень захотелось, чтобы дядя Илюша стал моим дедушкой. Я спросила у своей мамы: можно мне называть его дедушкой? Она сказала: «А ты спроси его сама!». Я спросила, он согласился. Таким образом, я приобрела замечательного дедушку, а дед Илья получил еще одну внучку, собственно, я и была его внучкой, только не прямой, а двоюродной.
Моя бабушка, Екатерина Алексеевна, знала и помнила до старости очень много детских стихов, которые, вероятно, разучивали с детьми в школе в конце 19-го века. Пока я была дошкольницей, мы много времени проводили с бабушкой вдвоем, и она часто читала мне эти простенькие, но очень милые стихи, хорошо понятные детскому сердцу. Одно из стихотворений начиналось так:
«Дедушка-голубчик,
Сделай мне свисток!
Дедушка, найди мне
Беленький грибок!».
Далее шли еще несколько четверостиший, из которых было понятно, что деревенские ребята обращаются к какому-то старенькому, одиноко живущему дедушке со своими нехитрыми просьбами. Один из детей, в частности, просит поймать ему белку. Дедушка ласково всех выслушивает и всем обещает выполнить их просьбы:
«Погодите, детки,
Дайте только срок.
Будет вам и белка,
Будет и свисток!»
Я была уверена, что наш дедушка Илья – точно такой же добрый «дедушка-голубчик», как тот, про которого написаны стихи.
Илья Алексеевич был человеком необыкновенно добрым, светлым и, я бы сказала, благорасположенным ко всем, особенно к детям. Он любил пошутить, поиграть с ребятишками, часто придумывал какие-то занятия, соревнования, загадывал хитрые старинные загадки, совсем не те, что мы знали по своим детским книжкам. Летом в их доме, в Едимонове, иногда одновременно гостили трое-четверо внуков, бывало и больше. Детей обычно сажали за стол отдельно от взрослых. 50-е годы были уже достаточно «сытыми» годами, в семьях детей кормили так, как надо, поэтому дети часто не отличались хорошим аппетитом, что называется, «плохо ели». Тем более что за столом, в компании братьев и сестричек, всегда был соблазн отвлечься от еды, поболтать, пошалить. А для мам и бабушек задача состояла в том, чтобы ребята побыстрее съели все, что положено, отправлялись дальше по своим делам и не мешали взрослым.
Дедушка Илья, видимо, с удовольствием смотрел на веселую компанию ребятишек, сидящих за столом, и все время придумывал какие-то игры, призы для тех, кто быстрее всех съест суп или кашу. В это время младший сын дедушки Ильи, наш общий дядя Витя, служил во флоте. Фотография дяди Вити в матросской форме стояла на видном месте, и все очень гордились тем, что в нашей семье есть такой красавец-моряк. В доме имелись столовые ложки, на ручках которых был рисунок, напоминающий ленточки на матросской бескозырке. Дедушка Илья объявил детям, что это специальные матросские ложки, и тот из ребят, кто сегодня справится с супом или кашей быстрее всех, завтра будет есть суп матросской ложкой. Разумеется, каждому хотелось заслужить право есть именно матросской ложкой, и сегодняшние, не-матросские ложки быстро-быстро мелькали над тарелками с недоеденным супом. Дедушка был очень доволен. И таких примеров можно было бы привести множество.
Илья Алексеевич работал сельским почтальоном. Три раза в неделю он ездил в большое село Юрьево-Девичье, где находилось ближайшее почтовое отделение, «за почтой» и забирал там почтовые отправления, предназначенные для жителей Едимонова. Вернувшись домой, он тщательно разбирал привезенную «почту» и потом разносил письма, газеты, журналы по адресатам. Для поездок «за почтой» у дедушки была специальная, видимо, старинная коляска на двух высоких деревянных колесах – двуколка. Верхняя «пассажирская» часть двуколки представляла собой что-то вроде широкого диванчика, на котором могли удобно разместиться два седока. В те дни, когда нужно было ехать «за почтой», Илье Алексеевичу выделяли колхозную лошадь. Рано-рано утром он обычно шел за лошадью, ловко и быстро впрягал ее в свою коляску, брал в руки вожжи и отправлялся в путь. Дорога в Юрьево-Девичье была все той же лесной дорогой, по которой много десятков лет назад мчался свадебный кортеж князя Голицина, а отец Ильи Алексеевича, тогда еще неженатый Алексей Мордаев, принимал участие в устройстве праздничной иллюминации в окрестном лесу.
К чему я вспомнила про дорогу в Юрьево-Девичье? К тому, что нам, внукам иногда выпадало счастье проехать с дедушкой по этой дороге в двуколке ранним росистым утром. В почтальонской двуколке было два (два!) места для седоков. Следовательно, теоретически почтальон мог взять с собой в поездку одного «пассажира». Даже в самую благоприятную, летнюю погоду для дедушки эти поездки были работой, а не развлечением: 10 километров в одну сторону и столько же обратно, на деревянных тележных колесах, по жаре, сквозь тучи комаров, злых слепней и оводов. Какое уж тут развлечение? И брать с собой в дорогу ребенка – это лишняя морока. Но иногда он все-таки уступал уговорам и соглашался взять одного из внуков. Но такая поездка не давалась просто так. Ее надо было заслужить! Это, главным образом, касалось мальчиков. Им ставились условия: слушаться старших, не грубить, не драться, не уходить из дому без спросу на целый день неизвестно куда и т.д. И если все условия выполнялись, день проходил без неприятностей, счастливый внук получал возможность завтра ехать с дедушкой за почтой. Это была гордость, это было событие в жизни! Младшие могли только тихо завидовать и надеяться, что «может быть… когда-нибудь… и я тоже поеду!».
Дедушка Илья любил есть деревянной ложкой и очень хотел научить нас, детей, есть настоящими деревянными ложками. Наверное, он полагал, что это полезное умение. Кто знает, может быть, когда-нибудь и пригодится в жизни. А кто научит, если не дедушка? Хохломские деревянные ложки, которые имелись в хозяйстве у его жены Анны Ивановны, были не новые, служили семейству много лет. Лак и краска с них пообтерлись, и ложки имели не слишком привлекательный вид. Потертой деревянной ложкой ребенка не заинтересуешь. И дедушка решил купить каждому из внуков по новой деревянной ложке. Когда новые золотые хохломские ложки перед обедом были разложены на столе, каждому захотелось схватить такую ложку и тут же начать ею как-то – обладать. Чтобы избежать споров типа: «Это моя! Нет, это моя!», дедушка ножичком сделал на каждой ложке по нескольку зарубочек. И каждый знал: с одной зарубочкой – моя ложка, с двумя зарубочками – ложка Володи, и т.д. Мы старательно учились есть деревянными ложками, но получалось не слишком хорошо. Идея скоро себя изжила, но мы все равно гордились: каждый знал, что у него есть своя собственная деревянная ложка.
