Kitabı oku: «Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье», sayfa 3

– Леночка, может быть купим дом? Пусть за городом, но там будет лучше. Максим сможет больше времени проводить на свежем воздухе. – Вера успокаивала Лену после очередного похода в администрацию района.

– Мама Вера, а как же процедуры? А массаж? А школа? Максим увлекается программированием, а где я ему в деревне учителей найду? Там, где мы смотрели дома, что нам по карману, и интернета-то нет. А провести – дорого. Нет! Нельзя нам уезжать из города! Максим растет. Ему столько всего нужно будет! И прежде всего – возможности! Разве я могу их забрать ради своего удобства?

– Не пойму я, о чем ты, Леночка, но ладно. Раз так считаешь – мое дело поддержать. Думать надо.

– Надо… – Лена соглашалась со свекровью, но выхода пока не видела.

Поменять свою квартиру на что-то другое?

В новых домах были пандусы, да и лифт там был предусмотрен, но квартиры в них стоили так дорого, что Лена, раз ознакомившись с ценами, поняла – это не для них. При всем желании выплатить ипотеку за такую квартиру, учитывая расходы на лечение сына, ей будет не по карману.

Два риелтора, которых она озадачила поиском обмена, только разводили руками. Найти квартиру на первом этаже, да еще по сходной стоимости, было почти невозможно. Маленькая «двушка» Елены никого особо не интересовала.

– Вы поймите! Такое жилье сейчас не котируется! Что мы можем сделать?

Лена благодарила, конечно, за хлопоты, но злилась.

Почему?! Почему она не может устроить жизнь сына по собственному усмотрению? Почему она должна зависеть от капризов судьбы, которая то плачет, то смеется, но никак не хочет успокоиться и, хотя бы денек, посидеть спокойно, дав и им передышку?

Но, видимо, судьба все-таки не была такой уж злодейкой. Рассеянной копушей, возможно, но не злюкой, способной совершенно забыть о такой женщине, как Лена, и таком мальчике, как Максим. Какой-то счастливый билетик на дне ее корзинки все-таки завалялся. И она, шагая по своей тропинке, нашарила-таки его, вытащила на свет Божий. Покрутила в руках, удивляясь тому, что не заметила эту странную бумажку раньше, да и свернула из нее самолетик, отпустив на волю ветра и помахав рукой вслед. Лети, мол, неси людям то, чего они так ждут…

И билетик этот сработал.

В тот самый день, когда Лену толкнула на тротуаре торопыга, спешащая куда-то по своим, наверняка, очень важным, делам, в жизни маленькой семьи появился Иваныч.

– Женщина, вам помочь?

Голос, раздавшийся за спиной Лены, когда она пыталась вытолкать коляску сына из мешанины полурастаявшего снега у перекрестка, был отнюдь не молодым.

– Нет-нет, спасибо! Я справлюсь!

Лена приветливо кивнула невысокому старику, который, впрочем, ее возражений слушать не стал. Деловито обошел коляску, протянул руку Максиму. Крепко сжал ладонь мальчишки:

– Я – дед Ваня. Чего матери не помогаешь? Вон как измоталась!

– Я пытался. Она ругается.

– Понятно! Ну-ка, дочка! Дай-ка я!

Он ловко оттер Елену от ручек коляски, вручив ей свой пакет с мандаринами, и скомандовал:

– Держи крепче! Я их страсть как люблю! Будешь хорошо себя вести – угощу! Поехали!

Коляска сдвинулась с места, и Елена открыла рот от удивления. Старик легко преодолел небольшой сугроб из раскатанного машинами грязного снега и зашагал через дорогу, что-то весело рассказывая Максиму. Спохватившись, она кинулась за ними, удивляясь тому, как легко этот странный человек сделал то, что посчитал нужным.

– Куда вас доставить? Я не спешу! – Иван Иванович, преодолев еще один сугроб, пристроил коляску на тротуаре.

– Ой, ну что вы! Мы сами доберемся!

– Ты такая красивая, но вредная до невозможности! – Иван Иванович вытащил из пакета мандарин, очистил его, разломил посередке и вручил по половинке Лене и Максиму. – Неужели я не могу позволить себе прогуляться в приятной компании? Или ты против?

– Да нет… – Лена не знала, что думать, но старик ей, определенно, нравился.

Поход в поликлинику состоялся.

А на следующий день около обеда в дверь квартиры Елены постучали.

– Здравствуйте пожалуйста! Гостей принимаете?

Лена удивленно смотрела на вчерашнего знакомца и не знала, что сказать. За нее все решил Максим.

– Дед Ваня! Ты ко мне пришел? Ура! Мама, ну что же ты? А поздороваться?!

А через несколько дней Лена уже не понимала ничего. Этот странный человек умудрился решить почти все ее вопросы, накопившиеся за год.

– Леночка, я тут переговорил с соседями твоими. Коршуновы. В соседнем подъезде живут. У них квартира такая же, как у тебя, но на первом этаже. Так вот! Они согласны на обмен. Вечером придут твое жилище смотреть. Мой тебе совет – не продешеви. Проси еще компенсацию небольшую на ремонт. У тебя квартирка-то получше будет, чем у них. Ремонт хороший. Кухня, вон, какая! О том, как так потом у них порядок навести – не думай. Я помогу. Руки есть и ничего пока не забыли. Но денежка на обои и клей там всякий, конечно, нужна будет.

– А если им это не понравится?

– Они согласны уже. Только заикнись. Я с хозяином беседовал. Он мужик настоящий. Слово держит.

– Откуда знаете?

– Так, мужики в гаражах сказали. Они его, почитай, полвека знают. С детсада еще. Вряд ли ошибаются.

– Как вам это удалось?!

– Разговаривать с людьми надо! – Иван Иванович укоризненно качал головой. – Вот ты меня даже не спросила, как я тебя нашел, когда в гости пришел в первый раз.

– Ой, а правда! Как?!

– Так, людей спросил. Где, мол, живет красавица с большими такими глазами и мальчишкой, который вставать не хочет?

– Дед Ваня! Я хочу! Но не могу!

– Эх, Максим, было бы желание! А там… Ты даже летать сможешь!

– Как это?

– Лето придет – покажу! Пока рано об этом.

– Ну хоть намекните!

– Нет! И не канючь! Не девица!

– Не буду!

– Вот и молодец! И катись отсюда! Дай с матерью поговорить. Если все сделаем как надо, то летом ты сможешь сам на улице гулять.

– Ура!

– Вот же ж, труба Иерихонская! Я глухой почти, а даже у меня уши заложило! – Иван Иванович посмеивался, глядя, как Максим управляется с коляской. – Руки у него сильные, Лена, но этого мало. Я массажиста хорошего нашел. Бывший военный врач. Техник много разных знает. Даже в Тибет ездил учиться. Нужно мальчишку к нему отвезти. Показать.

– Это бесполезно, Иван Иванович. Нам уже все сказали по поводу возможностей и того, что нас ждет.

– А ты и смирилась? – старик прищурился, качая головой. – Нет, Лена! Пока в человеческой жизни точка не поставлена – руки опускать нельзя. Всякое возможно. Я – живое тому доказательство.

– Расскажете?

– А чего ж не рассказать? Расскажу, конечно. И о том, как плавал по морям-океанам, и о том, как тонул трижды, и о том, как летать научился. И о дельтаплане своем и друзьях моих – летчиках… Все-все расскажу. Но потом.

– Почему?

– Потому, что некогда сегодня. Ильич, из тридцать второй, всего день свободен. Выходной у него. А он сварщик от Бога! Обещал мне пособить с пандусом.

– Иван Иванович, так разрешение нужно! Без этого никак!

– А вот это видала? – Иван Иванович выудил из кармана какой-то белый листок. – И разрешение есть, и подписи я собрал. Соседи у тебя, Лена, все как один – хорошие люди. А те, кто об этом забывать начал, так мы напомнили!

– Кто это – мы?

– А ты думаешь, что я один такое провернуть бы смог? Нет, Леночка. Мне и управдом ваш помогал, и Верочка, и другие женщины. У вас тут такой цветник, что я аж растерялся немного. Давненько у меня такого выбора не было.

– Ох, и ловелас же вы, Иван Иванович!

– Не без этого, Ленок! Я ж моряк! Мне по статусу положено! Будь я помоложе – женился бы на тебе без всяких разговоров! Таких женщин, как ты, – одна на миллион! И то наищешься!

– Да ну вас! – хохотала Елена.

– Нет уж! Теперь ты от меня так просто не отделаешься! Если уж я вас принял, то теперь никуда не денусь. Мои вы! И ты, и Максим, и Верочка. Годы уже, конечно, не те, но, что смогу, то сделаю! Присматривать за вами буду! Как женщине, да еще с мальцом, без догляда? Непорядок это!

Обещание свое Иван Иванович сдержал. И уже через несколько недель Лена переехала с Максимом в новую квартиру. Она ходила по гулким комнатам, в которых пока не было мебели, и чуть не плакала, глядя на широкие дверные проемы, над которыми трудились Иван Иванович с соседями, стараясь сделать их такими, чтобы проходила коляска Максима.

Новый откидной пандус, установленный в подъезде, поначалу заставил Лену извиняться перед соседями.

– Простите за неудобства. Сами понимаете – это необходимость…

Но к ее удивлению, никто даже не думал упрекать ее.

– Лена, о чем вы? Дай Бог здоровья вашему мальчику!

Елену, которая не раз уже сталкивалась с тем, что людям неприятен вид коляски сына и его худенькая фигурка, спрашивала у Ивана Ивановича:

– Почему они так спокойно относятся к нам? Не грубят, как другие? Не смотрят с недовольством? Мы ведь обычно мешаем. Люди глаза прячут, когда я с Максимом по улице иду.

– Боятся, Леночка. Страшно им.

– Чего?

– А сама не понимаешь? Беду накликать боятся. Вот и злятся, сердешные, шарахаются от таких, как вы. Но не все же?

– Не все… Вы, вот, не шарахаетесь. Соседи тоже. Почему?

– Не знаю, Леночка. Может, вспомнили, что они люди? – Иван Иванович посмеивался.

Конечно, причина такого поведения соседей была ему отлично известна. Ведь это именно он прошел по квартирам с беседой, задавая простые вопросы:

– Все живы у вас? Все здоровы? Хорошо-то как! Вот и слава Богу! А то ж всякое бывает! Знаете соседей ваших? Елену с Максимом? Какая мать прекрасная! Как орлица над орленком бьется! Ах, знаете! Я так и думал! Приятно пообщаться с умными людьми!

Лена об этих разговорах не знала. Но у нее и без того была масса поводов для благодарности этому странному человеку, который появился в ее жизни ниоткуда и остался, не спрашивая разрешения.

И главным таким поводом было то, что врач, с которым Иван Иванович познакомил ее, очень осторожно заговорил о надежде для Максима.

– Вы только поймите меня правильно, Елена. Это только крошечный шанс. Настолько мал он, что я даже обнадеживать вас не хочу. Но терять его нельзя! И надо ехать.

– Куда?!

– В Петербург. Там работает мой однокашник. Хирург от Бога! Если он не может – не сможет никто! Я уже говорил с ним. И он согласился посмотреть Максима.

– Посмотреть?

– Да, Елена. Это процесс небыстрый и сложный. Прежде, чем взяться за такую сложную операцию, нужно как следует к ней подготовиться.

– Я боюсь, что не смогу позволить себе оплатить все это…

– А вот об этом не думай, Леночка! – Вера Николаевна, присутствующая при разговоре, вмешалась, несмотря на строгий взгляд Ивана Ивановича. – Что, Ваня? Не сверли меня глазами! Я все решила!

– Что вы решили, мама Вера?

– Квартиру продам. И сыну я звонила. Он тоже поучаствует. Нет! Не возражай! И не отказывайся! Не до гордости теперь! Нужно Максима поднимать на ноги! Да, виноват перед тобой мой оболтус, но он Максиму отец! Пусть и забыл об этом на какое-то время. Ничего! Я ему напомнила! А ты, Лена, женщина умная. Всегда такой была. А потому пойми – нет у нас сейчас другого решения. Мы должны объединиться. Может, тогда что-нибудь и получится…

Елена только кивнула в ответ. Спорить на эту тему она не хотела. И так было ясно – Вера Николаевна права. Максим – это главное! А все обиды, слезы, позы – все это чушь и блажь по сравнению с той возможностью, о которой они даже мечтать не смели.

Операцию Максиму сделали полгода спустя. И пусть до конца двигательные функции еще не восстановились, пандус, сделанный когда-то Иваном Ивановичем, стал больше не нужен. И Лена нашла в городе тех, кому эта конструкция была тоже необходима, как воздух.

– А ваш мальчик?

– Он теперь ходит. Да, пока на костылях и с трудом, но это только начало.

– Как думаете… – женщина, с которой Елена договорилась об установке пандуса на новом месте, задумчиво посмотрела на девочку, демонстрирующую Максиму свою новенькую коляску.

– Я дам вам контакты врача. Кто знает. Может быть он и вашей дочери помочь сможет? Я теперь знаю, что возможность – это то, что упускать нельзя ни в коем случае!

– Как вы выдержали все это? Столько проблем и столько… боли…

– Это не моя заслуга. Знаете, с некоторых пор я уверена, что ангелы существуют. И они бывают очень разными. У меня, например, их много. Все они мои хранители.

– Правда?

– Да! И у них есть предводитель. Грозный такой, сильный. Бескомпромиссный. Хотя с виду – милейший человек. Он считает, что все люди – добрые. Нужно только напоминать им об этом иногда, когда они забывают.

– Как зовут его?

– Иваныч. Иван Иванович Крапивин. Мой персональный ангел. Мой и Максима. Да, Макс?

Максим обернется, щурясь на солнышке, с трудом поднимется со скамейки и подмигнет маленькой девчонке, которая будет словно сорока трещать без умолку.

– Да, мам! Скажи, а можно я с Соней немного прогуляюсь? Мы недалеко!

Елена тронет за руку мать девочки, испуганно вздрогнувшую от этих слов, и улыбнется:

– Конечно… А нам с вами можно? Мы не помешаем?

– Ладно! Давайте! Мороженого на всех хватит!

И еще в одной семье станет чуть тише.

И там поселится, крошечная пока, надежда.

Но не надо бояться.

Ведь стоит дать ей волю и немного помочь, и она начнет расти не по дням, а по часам, меняя жизнь тех, кто приютит ее у себя. И пусть ожидания не всегда совпадут с реальностью, этой крохе поначалу будет довольно и того, что в доме снова зазвучит смех, а беда, сердито нахохлившись, посидит в уголке, наблюдая за этим безобразием, а потом уметется восвояси, хлопнув на прощание дверью. Но люди этого уже не услышат. Они будут прислушиваться совсем к другому звуку.

И этот звук, легкий, едва слышный, со временем окрепнет, зазвучит переливами хрустального колокольчика, и надежда сделает шажок, потом другой, и, спустя какое-то время, все-таки закружится в танце, повторяя движения за маленькой девочкой, за которую так отчаянно будет просить судьбу Максим.

– Что тебе стоит? Ну пожалуйста! Еще один билетик… Мне же ты помогла?!

И судьба, поразмыслив, выполнит просьбу этого настырного мальчишки.

Почему?

Отчета она никому не даст. Просто пороется в своей корзинке, свернет еще один бумажный самолетик и запустит его в небо, напевая что – то себе под нос. А потом зашагает дальше по тропинке, заметая воланами новой нарядной юбки, и гадая, кому бы еще отмерить толику счастья…

Иваныч

– Иваныч! Старый хрыч! Хватит только о себе думать! Бог велел делиться! А ты целую бутылку, да в одно лицо! Это справедливо по-твоему?

Тимофей грустно балагурил, раскладывая на столе нехитрую закуску и поглядывая на своего приятеля.

Иван на шутки внимания не обращал. Он сидел у стола, крутя в руках полупустой уже стакан, и даже не пытался участвовать в разговоре.

На душе был полный раздрай. Неделю назад он попрощался с Катей и теперь не мог понять, как же жить дальше.

Катенька, Катюша, Катерина…

Сколько лет они прожили вместе? Двадцать? Да, двадцать с гаком… Много это или мало? Наверное, как посмотреть…

Память стерла подробности, оставив почему-то то, что было незначительным и ненужным. Убрала, припрятала по сундукам хорошее.

Удивительно, куда что девается?

Хотя… Сколько его было, хорошего-то?

Иваныч вздохнул, аккуратно поставил стакан на стол и отодвинул от себя бутылку.

– Ты чего это? Не будешь больше? Нет, Иваныч, так не пойдет! Поминать надо как положено! Она тебе все-таки жена, а не чужая тетка!

Тимофей оставил свое занятие и присел к столу.

На маленькой, тесной кухоньке места было мало, но им с Иваном хватало. От прежнего порядка, заведенного Катериной, уже почти ничего не осталось. В раковине громоздилась грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно отдавая последнюю дань уважения той, что так любила их.

– Вань, ты бы повинился, что ли? Оно бы и полегчало. – Тимофей поставил полный стакан перед приятелем.

– Убери… Не хочу больше!

– Эва как! А когда Катя жива была – не отказывался…

– Не капай, Тимофей! Все ты знаешь! Сволочью я был… И порядочной… А Катя терпела…

– Так баба она, Иваныч! Ей сам Бог велел терпеть!

– Глупости не говори! – Иван помрачнел еще больше и угрюмо глянул на своего соседа и давнего собутыльника. – Что Бог ей велел – про то мне неведомо. А вот, что я про себя понимать должен был – это знаю…

– И что же?

– А то, что не человек я, а человечишко… Беспутный, пустой, как вот эта банка из-под огурцов. Ничего во мне хорошего нет…

– И не было? – Тимофей прищурился, но бутылку от Ивана отодвинул, заменив ее на бутерброд с «докторской».

– Не знаю, Тимофей. Может, когда и было, да только забыл я об этом давным-давно… Катя, вот, помнила…

– А что она про тебя помнить могла, если вы познакомились с ней, когда ты в наш город переехал?

– А ты не знаешь? Не тогда мы друг друга узнали-то. Давно знакомы были. Еще с того времени, как я кораблики в луже пускал, а Катя со сбитыми коленками бегала…

– Постой! Это что же получается? Ты мне врал? Я думал, что вы с Катей знакомы столько, сколько прожили. Вы же сразу съехались, как только познакомились. Вот я и думал…

– Почему врал? Ты не спрашивал.

– Надо же… А я о ней не очень хорошо думал…

– Почему?

– Потому, что сошлась с тобой быстро. До этого жила тихо – скромно, с пацаном своим, никого к себе не водила, а тут – здрасте-пожалуйста! Муж! Кто такой? Откуда взялся? Никто не знал. Решили, что она на тебе от тоски повисла. Шутка ли – столько лет одна, да еще с ребенком? Все знали, что ты сидел. А какая порядочная женщина за сидельца замуж пойдет? Кому оно надо?

– Прав ты. Никому… Катя единственная была, кто меня понял и принял… А я ей вот так отплатил…

– Как?

– А то ты не знаешь? С тобой ведь пили!

– Как будто я тебя силком поил! Ты, Иваныч, говори, да не заговаривайся!

– Это не тебе претензия. Себя ругаю… Нет мне прощения за то, что такую женщину потерял…

– Каждому свой срок, Иваныч! Не вини себя так уж… В одном только ты прав – Катя твоя редкой красоты человеком была… Ты бы это… Рассказал бы про нее, что ли? Помянем ее не стопкой, а словом. Мать моя говорила, что поминки живым нужны. И вовсе не для того, чтобы глаза залить, а чтобы хорошее о человеке вспомнить. Я, вот, уйду, и про меня слова никто хорошего не скажет. А потому, как никому от меня не было ни тепла, ни привета. Прожил жизнь, а добра от меня никто и не видал. Почему так? Вроде и воспитывали меня, и учили, а все мимо…

– Не только у тебя так… Я ведь тоже по молодости неплохим парнем был. А потом закрутила жизнь, завьюжила. Родителей потерял, когда семнадцать сравнялось, а дядья родные меня из дома выставили. Не нужен я им был. Места много занимал. Пришлось в город податься, на завод. Там я жизни учился. И сказать бы, что эта учеба впрок пошла, да не могу. Связался с не очень хорошей компанией. Они меня за малым под статью не подвели.

– Из-за них сел?

– Нет. Это уже много позже было. А пока я на заводе работал, меня Катя как раз и спасала.

– Как это?

– А вот так. Она мне письма писала. – Иван грустно улыбнулся, встал и поставил на плиту чайник. – Не хочу больше пить. Не лезет.

– А и не надо! Я бы тоже чайку горяченького освоил! – Тимофей согласно кивнул, ловя настроение приятеля, и спрятал недопитую бутылку под стол. – О чем же она тебе писала?

– А обо всем на свете. О том, как кошка котят принесла, о матери своей, о братишке… Расписывала мне жизнь свою по строчкам, а я, не поверишь, жил этими письмами. Мне казалось, что это весточки из родного дома. Ведь с Катей мы жили в соседних подъездах. И пусть она помладше меня была, но это дружить нам нисколько не мешало. И именно она мне идею подала – к морю податься. Я с детства о нем мечтал. Видел всего лишь раз, когда матери как-то путевку на работе дали. Она меня тогда в детский лагерь отправила. Я это лето и сейчас в подробностях помню. Лучшего времени в моей жизни и не было…

– А те годы, что ты с Катей прожил?

– Они ни в счет. Счастливы мы с ней не были… – Иван отвернулся, пряча глаза.

– Почему так?

– Она меня любила. А я…

– Что? Не любил ее?

– Нет, Тимофей, не так… Любил, конечно. Но вот дать ей то, чего она так хотела – не мог…

– Чего же?

– Семью, детей… Не получалось у нас…

– Погоди, что-то я ничего не понимаю! У вас же, вроде, сын есть?

– Есть. Да только Кате он не родной. Он мой, но от другой женщины. Из-за него Катя как раз и не понимала, почему у нас ребенок не получается. Себя винила. Все по врачам бегала, хотя я ей твердил, что не в ней дело.

– А в чем же тогда?

– В прошлом моем. Нехорошее оно у меня было. Очень нехорошее… Я Кате кое-что рассказывал, конечно, но всего ведь не откроешь. И про жен «дежурных» в трех портах… И про болячки… Нет, ты не подумай! Я в этом плане честен был! Кате ничего не принес! Пролечился еще до того, как с ней съехался. Но детей иметь я больше не мог… И она об этом знала. Хоть верить и отказывалась. Все твердила, что от человека в этом вопросе мало что зависит. И жизнь не нами дается, а кем-то свыше. Но, видать, нам эту жизнь не доверили… И я знаю, почему.

– Почему же?

– Потому, что я одного ребенка когда-то бросил. Отказался от него, боясь, что не справлюсь, не потяну такой ответственности. Сбежал, как трус, даже не считая нужным что-то объяснять. Мы с Олей, матерью Игоря моего, и знакомы-то были всего ничего – около полугода. И за эти полгода виделись от силы раз десять. Она меня в портах встречала, а я и рад был. Как же! Вон, я какой! Ездит за мной такая краля и платочком с пристани машет! Нет бы подумать, что у нее тоже сердце есть! И хочет она мужа нормального, семью и детей! Этого и ждет от меня… А я что? Гулял! Молодой был! Борзый! Весь мир у ног плещется! Мало ли, куда судьба заведет? Что ж я буду привязан к кому-то? Вдруг где-то лучше есть?!

– Так ты знал, что у тебя ребенок будет?

– Знал, конечно. Ольга сказала. Потому и умотал от нее на другой конец света, думая, что это поможет проблему решить. С глаз долой – из сердца вон… Что я ее из своей жизни вычеркнул, что она меня… Да только судьба – подруга несговорчивая. И ох, как не любит, когда человечишки командовать пытаются! Она меня здорово проучила!

– Как же?

– В том плавании я за малым с жизнью не попрощался.

– Это как это?!

– А вот так! По глупости свалился за борт. Нарушил технику безопасности во время шторма. И утонул бы, если бы не мужики. Достали они меня просто чудом! И сказали, что мне нужно свечку, да не одну, поставить за то, что жив остался! Я и сам это понимал. Да вот только не сделал ничего… Не поехал к Ольге, не повинился, хотя надо было бы…

– А как с сыном общаться начал? Сколько ему было?

– Много… Одиннадцать лет. Он меня знать не знал, когда я его забирать приехал после того, как Оли не стало. У нее же, кроме меня, никого и не было. Сирота. Олю бабушка воспитывала. Я ее, правда, не застал. Мы с Ольгой познакомились, когда бабушки ее уже на свете не было. Вот и получается, что я сироту обидел. Мало того, что слова своего не сдержал, так еще и не помогал ничем. Она одна сына поднимала… Пацан меня знать не знал. Думал, что отец у него – летчик.

Иван замолчал. Снял с плиты закипевший чайник, заварил чай и покачал головой.

– Летчик… Я и моряком-то неважным был, а уж летчиком… Сын меня тогда увидел и с кулаками кинулся. Кричал, что это я во всем виноват и из-за меня матери не стало… Еле угомонили его тогда! Я его за руки держал, а сам думал о том, что он прав! На все сто процентов прав! Виноват я был… Ольга одна надрывалась, а я и думать не хотел о том, что у меня сын растет…

– Как же тебе его отдали?

– Далеко не сразу. Я больше двух лет за него воевал. Еле-еле добился, чтобы отцом меня признали и позволили мальчишку забрать. Юрист хороший попался. Все сделал как надо! Катя помогла. Она же все про меня знала. Мы так письма друг другу и писали все эти годы. Она и про Игорька все знала, и про Олю. Помогла мне адвоката найти и бумаги собирала, какие могла, понимая, что одному мне не справиться.

– Постой! Что-то я ничего не пойму. А как же тебе ребенка доверили, если ты сидел?

– Так это после было. Я Игоря забрал, а через полтора года в аварию попал. Ехал поздно вечером домой, уставший, на нервах. И решил перекресток проскочить. А там женщина дорогу перебегала… Как ни крути, а виноват я. Думал – все! И пацана отберут, и мне жизни не видать. Да только тут судьба моя вмешалась.

– Катей ту судьбу звали?

– Да. Она это была… Приехала. Игоря забрала и настояла, чтобы мы расписались. Так, мол, вопросов меньше будет.

– Помогло?

– Да. Игорь с ней жил, пока я срок мотал. Она свою квартиру продала и сюда, в этот город перебралась. Ко мне поближе. Соседи вообще думали, что Игорь – Катин сын. И правильно думали. Он больше ее был, чем мой… Катя научила его письма писать. Это и помогло. Вытащили меня эти письма из той ямы, в которую я сам себя столько лет загонял. Сын мне почти каждый день писал. Иногда пару строчек всего, но и этого было достаточно. Я знал, что меня ждут. Мы ни до, ни после столько не говорили с ним, как в этих письмах. Он рассказывал мне, как они с Катей живут. Ругал меня за маму и за то, что я так поздно в его жизни появился. Писал о том, как в школе дела. Даже совета просил, представляешь, когда с девушкой познакомился. А что я ему мог посоветовать? Только не поступать так, как сам когда-то…

– И то верно… А потом?

– Потом я вернулся. И какое-то время мы жили спокойно. А потом Игорь уехал учиться, и Катя затосковала. Все просила меня ребенка из детского дома взять, раз свои не получаются. Только я понимал, что ничего у нас не выйдет. Откажут в опекунстве. С моим-то прошлым. Злился на ее настойчивость. Попивать начал. Мне бы тогда понять, что она не для себя просила…

– А для кого?

– Для меня, Тимофей! Для меня… Видела, как я в себе копаюсь. Как перебираю свою жизнь, понимая, что большая часть уже за плечами, а сделано всего ничего. Кто я? Что я? Пустое место! Никому от меня, как ты говоришь, ни холодно, ни жарко! Это она, а не я, Игоря поднимала. Она обо мне заботилась все эти годы, а не наоборот… Разве я – мужик? Нет! Так, обмылок…

– Ну ты совсем уж себя не казни! Если Катя тебя миловала, то и тебе не след так о себе говорить!

– Нет, Тимофей, не прав ты! Человек должен о себе все понимать. А уж в моем-то возрасте и подавно! Вот, Игорь мой… Молодой еще совсем, а уже все у него по полочкам разложено. И дом, и семья, и понятия о жизни… Правильные они у него. От Кати достались…

– И какие же это понятия?

– А такие… Есть у тебя близкие – держи их крепче! Сам держи! Это твоя обязанность как мужчины! Дай им тыл и поддержку. Сейчас дай! А не откладывай на потом! Потом оно никому уже и не надо будет! Сами научатся о себе заботиться, а ты им станешь вовсе и не нужен… Я этого не понимал. Все думал, что жизнь долгая. На мой век обязанностей хватит. А оно вон как вышло. И Катя уже ушла… И мой срок не за горами…

– Интересно, и куда это ты, Иваныч, собрался? Думаешь, просто все? Так с твоими грехами в рай не пустят! А Катя твоя тебя там ждать будет! Вот и подумай, стоит ли тебе руки опускать да тапки по размеру искать?

– Какие тапки?

– Как это какие? Белые! Тебя послушать, так тебе уже и пора! А я тебе скажу – нет! Рано, Иваныч! Рано… Сколько лет ты небо коптил, а кому от тебя светло стало?

– Никому…

– Вот! Думаешь, тебе там рады будут? Ага! Сейчас! Катерина твоя первая тебе по носу щелкнет и спросит, чем ты тут без нее занимался!

– И что ты предлагаешь?

– А ничего! Что ж ты, Иваныч, за человек такой, что все решения да совета от кого-то ждешь? Сам – то чего хорошего сделать не пробовал? – Тимофей махом допил из своей кружки давно остывший чай, сполоснул ее и аккуратно пристроил на сушилку. – Вот так… Катя порядок любила… А еще – тебя, Иваныч. Шибко любила она тебя. Если бы меня кто так любил, я совсем иначе жил бы… Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Не о чем тебе жалеть! Все у тебя было! И счастливый ты человек, хоть и не понимаешь этого. Ты подумай. А как надумаешь чего – пойди и сделай что-нибудь хорошее. Помяни Катю свою добрым делом. Дай свет, какой она дарила столько лет тебе, кому-нибудь еще.

– Кому?

– Да кому угодно! Мало ли на свете людей? Вон в окошко глянь! Спешат куда-то, бегут, торопятся… И у каждого свои проблемы… Своя печаль…

– А как я узнаю о том, какая у них печаль?

– А как Катя твоя узнавала?

– Она говорить умела с людьми… Знала, что сказать, когда и как… Я так не умею…

– Так учись! Кто мешает?

– Ты прав. Никто… – Иван подошел к окну, отодвинул занавеску и посмотрел на улицу.

Прав ведь Тимофей… Вон они – люди… Чужие, незнакомые… Пока… Может, и стоит выйти на улицу, осмотреться по сторонам и сделать уже хоть что-то, чтобы понять – никакое ты не пустое место… И не нужно совершать никаких особых подвигов, чтобы сделать чью-то жизнь чуть лучше и светлее… Иногда достаточно доброго слова и вовремя забитого гвоздя, чтобы помочь кому-то.

Со словами у него неважно, а вот молоток в руках он держать умеет. Может, и сгодится кому его умение? Кто знает…

В одном он уверен – Кате идея Тимофея очень понравилась бы.

Иван провел пальцем по стеклу, словно ловя ускользающий день, и вдруг совершенно ясно услышал голос своей Кати:

– Молодец, Ванечка! Все верно… Начинать надо с малого, а остальное – приложится…

Обернулся, ожидая увидеть жену рядом, но наткнулся только на недоумевающий взгляд Тимофея:

– Ты чего, Иваныч?

– А, ничего! – Иван улыбнется сквозь слезы, потянется за лейкой, стоявшей на подоконнике, и первым делом польет Катины цветы. – Вот так!