Kitabı oku: «Мы нашли Мессию…», sayfa 6

Глава 10

Коридоры кончаются стенкой,

а тоннели выводят на свет.

В. Высоцкий

Лето пролетело почти незаметно. Каждое воскресение вечером мальчики выступали в парке, и им это очень нравилось. Первая сценка была самой большой и в ней участвовало много ребят, и поэтому ее смогли показать только два раза. Но потом ребята сочиняли менее грандиозные вещи, и их легче было исполнить. И все же на «Обезьянку Ли-ли» в воскресение приходило много детей с родителями. К осени площадка для зрителей наполнялась как в день защиты детей, на дебюте творчества мальчиков.

Петя даже отказался ехать в лагерь на отдых, потому что не хотел пропускать воскресное выступление. Отец не возражал, что сын пропускал вечерние собрания в церкви. Он понимал, что в собрании сын будет только слушать, если не убежит во двор поболтать с другими подростками, а на площадке он будет рассказывать о жизни по Заповедям, пусть даже не называя имени Бога прямо. К тому же, в сценках участвовали одноклассники, дети из неверующих семей, и в процессе подготовки некоторые из них стали сами задумываться о Боге и пришли на собрание.

Федор Петрович и сам нередко ходил с ребятами, слушал их выступление с площадки для зрителей, а потом заводил беседы о Боге с теми, кто находился рядом. Он знал также, что нередко после выступлений у мальчиков спрашивали, откуда они берут темы, и оба отвечали, что берут темы из Библии.

Родители Давида не возражали, что их сын говорит также, как и его друг: «из Библии». Ведь среди слушателей не часто можно было встретить евреев, а раввины считали, что для народов мира Тора закрыта. Так что пусть читают свою Библию. Хорошо, что хоть так они узнают о Едином Боге.

Не все раввины поддерживали Ицхака Абрамовича в его решении, но он был достаточно самостоятельно мыслящим человеком, чтобы не расстраиваться по этому поводу.

Зная бурный темперамент и характер своего сына, Ицхак Абрамович радовался, что тот не посещает дворовые компании и кружки революционно настроенной молодежи, к которым принадлежал их старший сын.

У Пети и Давида была еще одна причина, по которой они не хотели никуда уезжать на отдых. Одна из девочек, игравшая в сценке, нравилась им обоим. Когда-то, еще в пятом классе ребята обнаружили, что им нравится одна и та же девочка и они пообещали друг другу, что ни одна девчонка не разобьет их дружбы. Теперь, когда Пете понравилось проводить время с Таней, он старался не думать и не замечать, нравится ли она Давиду. Мальчик просто радовался, когда Таня приходила на репетиции, любовался ее игрой в сценке. Он не приглашал ее никуда и не проявлял особых знаков внимания, словно боясь спугнуть сказку.

Но со временем взгляды Пети заметили одноклассники и стали подшучивать. В один из дней Таня пришла на репетицию с перебинтованной кистью руки.

– Что случилось? – заботливо поинтересовался Петя.

– Нож сорвался, когда я хотела открыть банку консервов, – ответила девочка.

Петя невольно поморщился.

– Сильно?

– Ощутимо. Но зашивать не пришлось – сдержано ответила Таня.

Перед началом репетиции ребята как всегда ставили стулья в круг, и Петя не позволил Тане поднять стул. Он подхватил его и поставил к другим.

– Тебе не стоит поднимать тяжелое, – тихо произнес он, почти не глядя на девочку.

– Спасибо!

Давид, молча наблюдавший за этой короткой сценой, сжал зубы, невольно схватился за сердце, сжав рубашку в кулаке, и буркнул себе под нос:

– Да ты издеваешься! Ну почему опять? Не такие уж мы разные, как видно! Что за напасть!!

Петя с Таней не слышали этого возгласа досады и боли и продолжали разговаривать. Они сели на стулья, стоящие рядом, а Давид постарался отойти подальше. Мальчик решил отойти в сторону и уступить другу, но это далось не просто. Таня очень нравилась Давиду, и он никак не мог решиться с ней заговорить не только по делу. Даже на репетиции Давид терялся и тушевался при виде Тани.

Видя, что она охотно откликнулась на ухаживание Пети, Давид решил не мешать… если хватит сил. Но уехать на каникулы куда бы то ни было он просто не мог. Где-то в глубине души он надеялся, вдруг Тане что-то не понравится? Он согласен был стать вторым, любым по счету жаждущим внимания девочки, настолько сильно она нравилась. Но отбивать Давид не мог – не позволяла внутренняя порядочность и воспитание.

Он попытался скрыть свои чувства от всех, но отец все же заметил. Он видел детей на репетиции и решил, что пришло время для серьезной беседы. Однажды вечером он пригласил их обоих в гостиную.

– Давид, Петя, я думаю, что пришло время серьезного разговора, – начал он. – Вы взрослеете и начинаете смотреть на девочек.

Ребята смущенно опустили глаза, но раввин продолжал.

– Это хорошо, но еще не пришло время для серьезных отношений. Раньше в религиозных кругах мальчиков женили в тринадцать, чтобы избежать искушений. Но в нашем обществе молодым людям запрещают жениться до восемнадцати лет, в этом тоже есть смысл, ведь дети не могут обеспечить семью.

– Ну мы еще вообще не думаем о женитьбе, – вставил смущенный Петя.

– Но природа всегда возьмет свое и поэтому я пригласил вас сюда – прервал его Ицхак Абрамович. – Запомните дети, что мужчина никогда не должен забывать, что он – священник. Женщина будет стараться стать такой, какой мужчина хочет ее видеть. И поэтому перед Всевышним мы отвечаем за своих женщин. Б-г спросит с нас за то, какими стали женщины, с которыми мы общаемся. Поэтому очень важно относиться к ним со всем уважением и достоинством. Нельзя позволять себе вольности, унижающие достоинство девочки!

– Ну, мы стараемся нормально относиться ко всем, – вставил Давид.

– Это хорошо. Но очень важно, чтобы вы относились с особым уважением и даже почтением к девушкам, которые вам нравятся и которым нравитесь вы. Ведь если девушка полюбила парня, она будет стараться стать такой, какой он ее видит. Получается, что на нас лежит ответственность за то, какой она стала.

– Ого! А я здесь при чем? Вдруг она просто сама себе что-то придумает и скатится. Я же не виноват! – покраснел Петя.

– Именно поэтому нужно озвучивать в обществе, какие девушки тебе нравятся, и относиться к той, которая тебе нравится так, чтобы она захотела стать лучше, чище, достойнее. Творец не спрашивает с нас за то, что от нас не зависело. Он знает мысли всех. Но, если бы мужчины относились к женщинам бережно и с уважением, то в мире не было бы «древнейшей профессии», я думаю, что вы знаете, о чем я.

– Ну да, усмехнулся Давид, – спрос определяет предложение, как сказал учитель истории.

– Да, сын, это так. И я прошу вас обоих не участвовать в том, что толкает девушек на скользкую дорожку.

– Не знаю, но мне кажется, что парни чаще стараются стать такими, какими хочет их видеть девушка, – возразил Петя.

– Именно поэтому наша мама беседует с девочками, когда те подрастают, – улыбнулся раввин. – Да и я тоже напоминаю им об этом. С девушек и женщин Творец тоже спрашивает, какими стали их возлюбленные. Все мы влияем друг на друга, и нельзя забывать о том, что за все в жизни приходится платить.

Раввин еще немного поговорил с ребятами, и все разошлись в задумчивости.

Через время Петя заметил, с какой затаенной болью Давид наблюдает за их общением с Таней, в общении друзей возникло напряжение и холодок, и он опять отступил. Он снова выбрал дружбу. Возможно, если бы парень влюбился по-настоящему, он бы не смог отступить, но в этот раз у него получилось остаться с девочкой только друзьями. Решающую роль сыграл возраст. Петя понимал, что все равно для настоящих отношений еще не пришло время. Он серьезно отнесся к словам и наставлениям раввина.

Давид тоже сдержал свое обещание. Он не начал ухаживать за Таней. Девочка не поняла, почему Петя перестал ухаживать за ней и установил молчаливое расстояние хорошей дружбы. Она молча приняла такую форму общения, хотя было заметно, что она была бы не против более близких отношений.

Реувен все еще ждал ответа. ОВИР не торопился извещать парня о своем решении, и его это выматывало. К тому же, осенью Реувена должны были призвать в армию.

– Я не буду служить в их армии! – возмущался Реувен.

– Сын, не говори так! – ужасалась Рут Вениаминовна. – Тебя же посадят за уклонение от службы!

– Мне нечего там делать с их дедовщиной и бестолковыми порядками, – не унимался парень. – Я лучше пойду в армию в своей стране!

– Но ведь ты даже никогда не видел Израиль! Ты родился и вырос здесь.

Рут Вениаминовна пыталась успокоить сына, чтобы тот не «наломал дров», но и сама многое отдала бы, чтобы оказаться в земле своих отцов, посетить могилу царя Давида или оказаться у колодца, который когда-то выкопали их праотцы. Но она имела качество, которым не обладали ее дети – женщина умела ждать.

Младшая, Софочка, нередко слышала, что старший брат хочет уехать в Израиль. Сначала она решила выяснять, где находится то место, куда хочет уехать Реувен.

– Рув, а Израиль далеко?

– Да, далеко.

– Даже дальше чем Москва? – нахмурилась малышка.

– Да, Софик, дальше чем Москва, – ответил Реувен, не понимая причины столь пристального интереса.

– И ты будешь в Израиле даже дольше, чем в Москве? – девочка задала этот вопрос с замиранием сердца. Она очень любила старшего брата и скучала, даже когда он уходил на работу.

Реувен задумался. Он понимал, что если его выпустят из страны, то не увидит своих родных очень долго, или не увидит вообще, ведь парень понимал, что КГБ-шник прав, в армии Израиля нередко солдаты гибнут. Он не хотел расстраивать сестренку раньше времени, но и лгать не собирался.

– Да, мелкая, – Реувен собрал в пучок кудрявые густые волосы сестренки и перекинул их на ее лицо. Малышка стала похожа на копну темных лохматых волос.

– Опять ты лохматишься! – возмутилась Софочка. – Ты всегда лохматишься, когда не хочешь говорить!

– Ты задаешь слишком много вопросов – ответил Реувен. – Меня могут еще не отпустить.

– Мама с папой могут не опустить?

– Нет, чужой дядя может не отпустить, – ответил брат.

– Чужой дядя?! – сквозь лохматые курчавые волосы смотрели два больших удивленных карих глаза. Софочка даже забыла вернуть волосы на место.

– Ну, понимаешь, для того, чтобы уехать в другую страну, нужно получить разрешение у дяди милиционера. Такие правила в нашей стране, – продолжил Реувен.

– Я знаю, что Всевышний все равно делает, что хочет, и дядя милиционер ничего не сможет сделать, если Он решит… – убежденно произнесла Софочка, затем добавила, – я попрошу маму почитать Тиелим⁴⁵, чтобы дядя милиционер не разрешил тебе уехать.

– Но почему ты не хочешь, чтобы я уехал? – нахмурился Реувен.

– Потому что мы будем скучать и плакать, – глаза, все еще прикрытые взлохмаченными волосами, вдруг стали влажными.

– Понимаешь, Софик, мне это очень нужно! Я надеюсь, что скоро и вы сможете уехать в Израиль. Там наша родина. Там жили Авраам, Ицхак и Яков. Там жил царь Давид, про которого мы читаем в Торе… – Реувен собирался еще что-то добавить, но Софочка убрала волосы с лица и, нахмурившись, перебила.

– А почему тогда мама и папа не хотят ехать?

– Мама и папа пока нужны здесь. Мне кажется, если к нам в город приедет другой раввин, тогда папа с мамой тоже смогут уехать в Израиль.

– Тогда нужно просить, чтобы другой раввин приехал? – допытывалась девочка.

– Думаю, что это очень хорошая мысль! – обрадовался парень. – Давай лучше будем об этом просить.

– Хорошо, я попрошу у мамы, чтобы она Тиелим прочитала чтобы мы смогли с тобой поехать, – согласилась малышка, – чтобы я смогла пойти в школу на следующий год в Израиле.

– Ага! Помнишь, что мы все друг другу желаем на Песах⁴⁶?

– На следующий год в Иерусалиме? – неуверенно произнесла Софочка.

– Так точно! – бодро ответил брат.

– Если ты уедешь раньше, я все равно буду очень скучать! – глаза Софочки все время были «на мокром месте», и старшему брату стоило больших усилий вести разговор так, чтобы она не расплакалась.

Все время ожидания сестренка пыталась прижаться к руке старшего брата при малейшей возможности. Давид иногда обижался, считая, что младшая сестренка больше любит Реувена.

– Давид, перестань ревновать, – качала головой мать – Софочка просто боится, что Реувен уедет надолго, поэтому «заранее скучает», правда же, дочь?

– Да, я тебя очень люблю, – вздохнула девочка. – Если и ты уедешь, тогда я совсем-совсем буду скучать! Не уезжай, пожалуйста!

– Не уеду, – искренне пообещал Давид. – Если только вместе с тобой, с папой и мамой, а может и с Петей.

В один из обычных августовских дней мужчины ушли на работу, Давид как всегда убежал с Петей на очередную репетицию или какую-то затею ребят. Софочка, которую мать решила до школы обучить ивриту, чтобы девочка воспринимала написанные слова Торы раньше, чем начала читать по букварю, старательно выводила буквы иврита.

– Мам, неужели так пишется תודה (тода⁴⁷)? – улыбнулась она. – Так красиво! Мне нравится – заключила девочка уверенно.

– Да, именно так на иврите пишется «спасибо», – подтвердила Рут Вениаминовна, заглянув через плечо дочери в ее тетрадку.

Софочка сидела напротив окна, чтобы стол лучше освещался. Подняв глаза, женщина увидела, как почтальон кладет в их почтовый ящик какой-то конверт. Сердце матери ёкнуло, предчувствуя тревогу. Рут Вениаминовна торопливо вышла на улицу и направилась к калитке.

– Мам, ты куда? – услышала она вслед.

– Сейчас вернусь, – почти крикнула женщина, понимая, что отошла от двери, и дочь может не услышать.

Достав конверт из почтового ящика, Рут Вениаминовна взглянула на обратный адрес – ОВИР их района. Руки женщины задрожали. Она не знала, что в конверте, но при любом исходе волновалась. Ведь если откажут, она по опыту знала, что сын не успокоится, и это может привести его на скамью подсудимых. А если разрешат – значит им предстоит долгая разлука. Постояв немного, она решительным шагом направилась в дом, подошла к телефону и набрала рабочий номер сына.

– Здравствуйте, не могли бы Вы пригласить Реувена к аппарату? – попросила она, услышав голос. Через минуту женщина сообщила.

– Реувен, тебе пришло письмо из ОВИРа.

– И что там? – голос парня дрогнул.

– Не знаю, я не вскрывала. Письмо же твое.

– Мам, не томи, открой и прочитай мне – Реувен готов был начать подпрыгивать от нетерпения.

– Хорошо – послышался звук вскрываемого конверта – здесь написано, что завтра в одиннадцать дня ты должен прийти и забрать свои документы.

– И все? Никакого намека на то, каким будет ответ? – разочарованно протянул парень.

– Никакого, – в голосе Рут Вениаминовны тоже послышалось разочарование.

Реувен едва дождался утра. Он заранее отпросился на работе, проснулся еще до рассвета и теперь не знал, чем занять свое время до одиннадцати. В половине одиннадцатого он стоял в очереди к окошку выдачи в ОВИР с десятками других таких же, изнывающих от неизвестности, стремящихся выехать в различные уголки мира. Большинство получали всю свою папку документов и начинали возмущаться. Ясно было, что это отказ. Девушка за стойкой только пожимала плечами:

– Поймите, я ничего не решаю. Я только отдаю вам документы. Если недовольны – подавайте еще раз и напишите письмо, почему вы считаете этот ответ не правильным.

Реувен готов был выть от напряжения и предчувствия тоски отверженности. Но где-то там, в самой глубине теплилась слабая надежда. Только она заставляла парня стоять в очереди, не уходя из административного здания.

Наконец, подошла очередь Реувена. Девушка протянула в окошко паспорт парня с какой-то памяткой внутри. Парню показалось, что его сердце бьется прямо в ушах. Он не разобрал, что ему сказали, стоял и боялся взять в руки свой документ.

– Эй, парень! – послышались возмущенные голоса в очереди. – Если у тебя есть вопросы, спрашивай, нет – так уходи, не задерживай всех.

– П-п-п-простите, это отказ? – чуть слышно спросил Реувен.

– Вам дали «добро», неужели непонятно? – возмутилась девушка за стойкой. – Что за народ? Одни шумят, что им отказали, другие недовольны, что разрешили! Вас не разберешь.

– Так значит «да»?! – еще раз переспросил Реувен, все еще не веря ни своим глазам, ни ушам.

– Да что за тормоз! А говорят, что евреи умные! – раскричалась женщина за спиной Реувена. – Ему говорят, что его выпустили, а он стоит как столб! Мне бы так сказали про Германию!

Наконец, до парня дошло. Он тихо выскользнул из очереди под завистливыми взглядами всей толпы, собравшейся в холе. Громкий голос женщины до всех донес его радостную новость. Не только люди, получающие документы, но и те, кто пытался сдать, теперь завидовали парню, которому дали разрешение на выезд.

Когда Реувен вышел на крыльцо, он не выдержал и высоко подпрыгнул, подняв свой паспорт с памяткой к небу. Он скакал и тихо читал молитву: «Благословен Ты, Господь наш, Всевышний наш, которому повинуется вся Вселенная…». Этих слов не было в молитвеннике, но эмоций было столько, что ни одна знакомая молитва не могла выразить их. Реувен не считал себя особо религиозным, хотя знал немало молитв наизусть. Но сейчас парень прекрасно знал, что без вмешательства Всевышнего ничего не случилось бы.

Он буквально бежал домой, зная, что все родные очень ждут результата его похода в ОВИР. Едва переступив порог, он провозгласил, размахивая паспортом:

– Меня отпустили!

Рут Вениаминовна, Давид и Софочка стояли молча. Они не знали, радоваться или огорчаться? Наконец, мать тихо сказала:

– Пойду папе на работу позвоню, он тоже ждет.

– Вы что, не рады за меня?! – Реувен готов был обидеться.

– Мы рады, но нам грустно, – за всех ответила Софочка – мы же тебя любим и будем скучать.

Реувен не пошел на работу и взял отгул на завтра, потому что в памятке было написано, что он должен явиться в тот самый кабинет, где сотрудник КГБ пытался его завербовать. Вся семья волновалась.

Переступив порог уже знакомого кабинета, Реувен увидел знакомое лицо мужчины, который лишь презрительно глянул в сторону вошедшего.

– Вызывали? – несмело спросил Реувен.

– Возьми, – коротко бросил хозяин кабинета, – у тебя призыв будет, пока ты будешь собирать документы. Это освобождение. Нам такие защитники родины не нужны! Нам не нужны предатели!

В голосе мужчины послышалось такая брезгливость, что Реувен чуть не начал защищаться и убеждать, что он никого не предавал, но парень вовремя прикусил язык. А то возьмет еще да передумает, отправит в армию служить… Пусть лучше презирает и отпустит, и забудет навсегда.

«Самые страшные слова для эмигранта: «Родина вас не забудет!» – вспомнил Реувен и крепче сжал зубы. Пусть уж лучше забудет», – думал он.

Через минуту Реувен покидал кабинет, надеясь больше никогда не увидеть ни это помещение, ни его хозяина. Мужчина проводил парня до двери холодным колючим взглядом. Реувен боялся поверить своему счастью, пока не вышел из здания и, раскрыв полученную бумагу, прочитал, что его освобождают от воинской обязанности в связи с переменой страны проживания. Дочитав фразу до конца, рассмотрев подпись и печать, парень закружился в танце с бумагой как с барышней. Он был абсолютно счастлив.

Реувен еще не влюблялся до этого времени, и сейчас ему казалось, что даже влюбленный не может быть счастливее его, которого отпустила страна, являющаяся его родиной, но которую он считал сейчас своей тюрьмой. Парень не верил, когда старшие говорили, что он еще будет скучать за Советским Союзом. Сейчас это казалось абсолютно невозможным!

Прошло еще три месяца, пока, наконец, Реувен сел в самолет до Тель-Авива через Рим, бережно прижимая к себе рюкзачок с документами и предметами первой необходимости. В багаже находились два его чемодана – больше авиакомпания не разрешала. Мать пыталась нагрузить сыну все, что может потребоваться на новом месте, но Реувен настойчиво отказывался. Ему казалось, что все у него будет, стоит только приземлиться на земле отцов.

Родные проводили парня только в аэропорт, когда он вылетал в Москву, где формировался самолет эмигрантов со всей страны. В этом году их было не много. В основном власти отказывали. Тем более удивительным казалось разрешение, данное парню призывного возраста, который летел в Израиль один, без семьи.

В самолете было немало тех, кто получил разрешение на выезд в Израиль, но не собирался лететь в Тель-Авив. В Риме эти люди планировали пожить некоторое время, а потом садились на самолет в Нью-Йорк. Они использовали свои еврейские корни только для того, чтобы покинуть СССР, но мечтали об Америке.