Эта книга как альбом со старыми пожелтевшими фотографиями, частью отклеившимися и висящими на одном углу, попорченными временем и погодой, в беспорядке перемешавшимися и помятыми. Она как всплески воспоминаний, очевидно всегда и, часто вроде бы совершенно случайно и невпопад, всплывающих в памяти в моменты сильнейших душевных потрясений. Книга полна запахов, голосов, оттенков, звуков, шорохов,видений и неких других проявлений мыслей и чувств, которые не выражаются словами, а отпечатываются в сознании, проходят через стены домов, стелясь легким туманом по улицам города и окутывая прозрачной дымкой лесные тропы, проникая во все углы и щели. Но не каждому дано уловить эти мельчайшие всполохи неведомого и ощутить мерцающие отблески таинственных и непредсказуемых сущностей и ощущений. Вся книга проникнута каким-то первобытным смыслом дикой природы, на уровне догадок и намекав, заполняя сознание непонятной и пьянящей аурой. Самое подходящее, на мой взгляд, определение происходящего и его характера - это импрессионизм. То, что видит человеческий глаз, каждый по своему. Как широкие мазки, резко очерченные контуры и яркие сочные краски Матисса, Гогена, Ван Гога, полные бликов и игры света пейзажи Моне и Сислея или скопление маленьких и, как бы толкающих друг друга, точечек как у Писарро. В книге, по большому счету, практически ничего не происходит, кроме вселяющего надежду рождения детей и их неизбежной смерти, неважно в каком возрасте, но она как-то против воли затягивает читателя как глубокий темный омут, пугающий, но манящий, не давая возможности противиться этому всепоглощающему наваждению. С первых же строчек чувствуется царящая в доме перчаточника Джона, пронизывающая ужасом атмосфера насилия и жестокости, завладевшие им звериные инстинкты и злоба. Хотя животные, самые опасные хищники, никогда не направляют свою агрессию против своих же детенышей. Дети всех поколений этой семьи, жившие в атмосфере постоянного страха и угрозы, научились быть невидимыми, беззвучно двигаться и предугадывать вспышки гнева взрослых по едва уловимым знакам и приметам. По дому бродит одиннадцатилетний мальчик, вздрагивающий от каждого шороха и усердно пытающийся сохранять дистанцию от злобного деда- мракобеса, получающего извращенное удовольствие от избиения, сначала сына, а потом и внука. Есть еще и четырнадцатилетняя Сюзанна, уже уставшая от жизни и одновременно злящаяся на нее, ничего от нее не ожидающая и ни к чему не стремящаяся. И все же этот неприветливый дом, избегаемый соседями из-за недостойного поведения отца семейства, очевидно попавшегося на каких-то торговых махинациях, да к тому же и подозреваемого тайного католика, населен обыкновенными людьми из плоти и крови и у каждого есть имя, данное ему при крещении. Вот только нигде и никогда не упоминается имя главного героя, и он больше похож на бестелесный призрак в собственном доме. Он отец Хамнета, брат Элизы, сын Джона и Мери, муж Агнес, репетитор латыни. Но у него нет имени. Как у Бога? Это святотатство называть его, как миллионы других мужчин, Джон, Артур, Эдуард, или может быть Уильям…? Все, однако, связано с этим безымянным героем, задыхающимся в липкой паутине этой кошмарной и разъедающей душу рутины и безысходной суеты, чуждого и непонятного ему мира, доведенных до автоматизма каждодневных забот. Лишь вырвавшись из этой удушающей западни , парализовавшей его мысли и желания, он наконец-то находит ту, предназначенную лишь ему орбиту, таинственную и причудливую страну, прежде существовавшую лишь в его воображении- великое искусство театра, волшебное рождение стекающего с кончика пера написанного слова, тонким и затейливым кружевом витиевато покрывающего бумагу, и подобно размахивающей тонкими и прозрачными крыльями бабочке, слетающего с чувственных губ лицедея. Как и его жена, с детства ставшая частью природы, слившаяся с ней и впитавшая ее соки, звуки и вкусы, стремилась вернуться к ней и сохранить себя в ее объятиях, так и он, сначала неосознанно, чувствовал, что он должен бежать отсюда без оглядки, иначе ему не выбраться из этого затхлого и вонючего болота обыденности. Еще не так давно женщине предназначалась единственная роль в обществе- забота о семье и доме. Она была лишь жена и мать. И если ребенок умирал, то жизнь ее лишалась большей части ее содержания и смысла. Нет ничего страшнее смерти ребенка. То, что он еще утром играл с сестрой и котятами и бегал по двору, гоняясь за курицами, и вдруг в одночасье жизнь оставила его на глазах у изумленных членов семьи, превращая его в бесплотный призрак, жуткое напоминание о ненодаденной любви, неразделенной радости, нерастраченных нежности, сочувствия и тепла. Иногда потеря ребенка объединяет родителей в их страшном горе, помогая и поддерживая их в преодолении этой непереносимой утраты. Иногда - наоборот, образ покинувшего этот мир самого дорого существа, водружает между ними непреодолимую преграду, и каждый страдает в одиночку, отгородившись от внешнего мира в своем полном боли и безысходной печали грустном коконе. Книга начинается и заканчивается неожиданной смертью любимого и желанного сына, в одночасье превратив его недолгую жизнь в ускользающее мгновение. Язык книги и перевод поразили меня своим богатством, сочностью и многогранностью, переливаясь удивительными и неожиданными всплесками образов и видений. Каждое слово отшлифовано до блеска, выверено и отточено с поразительной и филигранной точностью. Мне понравились несколько оригинальных находок. Например, когда девочка начала срезать тонкую яблочную кожицу, то «из-под лезвия появился длинный зеленый локон, похожий на волос русалки» или то , что панели в старом доме не скрипели, а кряхтели. А чего стоят невероятное макабрическое странствие блох по морю и по суше из Александрии в Англию, путешествие рокового письма, неотвратимо следующее за героем как черное крыло неизбежности. Когда я читаю биографии гениев или очень знаменитых личностей, то почему-то всегда есть уверенность, что их жизнеописание с первых же слов не может быть обычным и обыденным, как у миллионов других менее выдающихся людей, просто проживших свои жизни и не оставивших сколько нибудь заметный след в истории человечества. Всегда присутствует ожидание чудесных и необычных событий, чего-то потрясающего и из ряда вон выходящего. Их жизни должны быть совершенно ни на что не похожи и это должно быть понятно с момента их рождения. Но все эти знаменитости не одиноки в этом мире, их окружают другие люди, влияющие на них, озаряющие их своим, по своему тоже уникальным, светом, и наконец, сопровождающие их на протяжении всего их жизненного пути. Иногда через призму судеб и поступков близких им людей можно понять и узнать их совершенно с неожиданной стороны. До этой книги, хоть и являющейся плодом раздумий и размышлений автора и основывающейся на удручающе бедных и одиночных свидетельствах и упоминаниях о личной жизни этой удивительной и во многом такой таинственной семьи, я совершенно безосновательно представляла жену Шекспира в образе легендарной сварливой жены Сократа, не сумевшей понять необычайный внутренний мир своего во всем необычного и непостижимого мужа, сбежавшего от ее докучливости и упреков в далекий Лондон к своей единственной цели и возлюбленной - драматургии. Да и могла ли неграмотная женщина, родившаяся на ферме и проведшая всю свою жизнь среди овец, коров и грядок и ни разу не выезжавшая из своего города, разгадать невероятную загадку его гениальности? Но в образе, созданном автором, Энн/Агнес, вовсе не предстает примитивным созданием с плохим характером. Она действительно была не от мира сего, унаследовав любовь к природе и одиночеству от своей странной в глазах соседей матери, передавшей ей умение понимать язык животных и растений, чувствовала себя частью этого многоцветного и многозвучного, только ей понятного, слышимого и видимого царства. Прочитала, что решено снять фильм по роману. Не представляю себе, как можно передать словами и движениями все эти полутона и оттенки. Актеры будут произносить реплики, их тела будут перемещаться в разных направлениях, лица изображать мимику и чувства, но передать атмосферу таинственности и почувствовать запах неведомого вряд ли можно через линзу видеокамеры в огромном павильоне, полном пахнущих краской декораций и глянцевой бутафории. Воистину «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!».
«Хамнет» kitabının incelemeleri, sayfa 2