Kitabı oku: «В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка», sayfa 3
Глава 13.4
Титикака. Остров Солнца. В колыбели цивилизации – там, где рождается Инти
Ama llulla, ama suwa, ama qilla!
Не лги, не воруй, не ленись!
Девиз инков
Маленький городок красного кирпича вжался в склоны горы, аккуратно пробуя причалами температуру воды, словно макая ступни в неспокойное озеро. Многоэтажные гостиницы водрузили свои громадные тела на побережье, пытаясь подобраться как можно ближе к кромке воды, но их неповоротливость и размеры всё же позволили вырваться вперёд палаткам с едой, окопавшимся вплотную к песочной полосе Копакабаны. Центральная улица, начинающаяся от главной Площади Второго февраля (Plaza 2 de Febrero), рассекала город до пристани, танцевавшей в такт волнам на водной глади. В её центре Базилика Вирхен де Копакабана (Basilica Virgen de Copacabana) поражала своей белоснежностью и арабским богатством изразцов. Пользуясь доминирующим правом сюзерена, справа и слева к ней приклеились, как рыбья чешуя, многочисленные торговые лавки, сувенирные бутики, кафе и рестораны. Туристы сонно бродили по улице, ожидая лодку до Исла дель Соль (Isla del Sol) или просто пытаясь убить время. Кто-то потягивал утренний кофе, а кто-то, не дождавшись вечера, уже прикладывался к спиртному. Во всём этом царила расслабленная атмосфера. Даже рынок, обычно являющийся ядром жизни городов, подобных этому, был отодвинут на второй план и растекался по узким улицам, находящимся немного в стороне от центра.
Базилика Вирхен, занимающая большое пространство рядом с центральной площадью, по виду совсем не походила на классические христианские церкви и монастыри. Её белые стены уходили вверх на три десятка метров, не размениваясь на витражи или хотя бы на окна-бойницы. Казалось, приглядись чуть внимательнее – и на дальнем плане проступят башни минаретов, а к очередной молитве призовёт тягучий распев муллы. Однако купола храма, убранные разноцветной плиткой, вместо ожидаемого опрокинутого месяца были увенчаны крестами, а над главными воротами была водружена икона. Остальная часть города не вызывает особого интереса, да и весь он, как правило, используется путешественниками лишь как перевалочный пункт при переезде к острову Солнца – колыбели цивилизации инков. В русском языке название народа закрепилось во множественном числе, хотя по значению «инка» – император, глава государства, а все другие люди – его подданные. Поэтому правильно было бы говорить «народ Инка», то есть «народ императора». Но это не единичный случай, когда с течением времени смысл слов менялся до неузнаваемости…
Озеро в этот день не было спокойным, и лодки из города были отменены. Мы переправились на крайний мыс северной части полуострова, откуда отчалили к Острову Солнца на моторке. Мелкие перекаты волн пенились у борта нашей небольшой лодки, секущей растревоженную воду облупившимся от времени носом, запах паров отработанного топлива трепетал в носу, гул мотора аккомпанировал плеску воды. Позолоченные склоны колыхались под порывами ветра, копируя волнение на озере. В белёсой пелене на горизонте, подобно зубьям пилы, торчали заснеженные пики Анд, из воды вздымались пласты вулканической породы, словно поднятые на поверхность, пока подданные Посейдона тренируются перед Олимпийскими играми. Их сочные прожилки, напоминающие коржи сдобного пирога, истекали застывшими разводами лавы. Густые синие воды убегали к чуть видимым далёким берегам.
Титикака – одно из самых больших и высокогорных озёр в мире. История его возникновения до сих пор не ясна. В слоях ила были найдены останки морских рыб и животных, обитавших на Земле миллионы лет назад, также в водах озера водятся рыбы, чьи предки сравнительно недавно приспособились к опреснённой воде. На берегах озера – самая богатая природа на всём плоскогорье Альтиплано. Возможно, причина этого кроется в достаточном количестве пресной воды. В Титикаку впадает множество речек, преимущественно ледникового происхождения, а вытекает из него всего одна – так же, как из Байкала. Основная же потеря воды, заметно превышающая исток через реку Десагуадеро (Rio Desaguadero), происходит от колоссального испарения с поверхности озера.
Орошаемые водами Титикаки поля несколько тысяч лет назад стали прародиной картофеля и кукурузы, без которых сейчас не мыслят свой рацион ни индейцы, ни европейцы. По берегам озера растут высокогорные леса, тянущие свои кроны на узловатых стволах на три десятка метров вверх. На фоне неба чернеют едва заметные нити электрических проводов, перебегающих с острова на остров. Озеро было священным для сотен поколений индейцев, и поныне от взгляда на его безбрежные просторы по венам разливается спокойствие одновременно с трепетом, вселяемым невообразимой мощью спаянных воедино скал и омутов воды.
Говорят, что столица древней доинкской цивилизации Тиуанако (Tiahuanaco), что находится в двадцати километрах от озера, когда-то располагалась на побережье и была портовым городом. Но разве возможно смещение вод на столько километров всего лишь за пятнадцать веков? Или мы ошибаемся в возрасте города? Глядя в бездонную синеву Титикаки, отливающей оловянным блеском, хочется вновь и вновь задавать вопросы, утопающие в тишине. И даже осознание того, что никто не даст ответов на этот исторический монолог, ничуть не смущает. Ведь человеку свойственно задумываться над вопросами происхождения Вселенной, жизни на Земле и существования Бога. Что может быть загадочнее, чем мы сами, состоящие из миллиардов клеток, обновляющихся, взаимодействующих между собой, передвигающихся, дышащих и думающих о самих себе? Может, единственными стоящими вещами, отличающими нас от животных, являются именно критический взгляд, образное мышление и желание самопознания?
Лодка тихо уткнулась в привязанные к пирсу старые растрескавшиеся покрышки, один из трёх членов экипажа выпрыгнул на дощатую пристань, перетянул через швартовы канат и привязал лодку по левому борту с обоих концов. Вереница пассажиров, навьюченных собственными вещами, потянулась к берегу. Не доходя несколько метров до земли, они встречали контролёра, который в обмен на пять боливиано вручал им билеты на южную часть острова. Вверх устремлялись ступени Тропы Инков, окаймлённые небольшим поребриком и желобами для воды. На вершине склона рассыпались десятки неказистых домиков, сложенных из обломков местного камня. Слева, словно праздничные бусы из крупного оникса, спускались к самой кромке воды длинные цепочки простеньких отелей, состоящих из небольших пристроенных друг к другу комнат с минимумом удобств, одна из которых приютила и нас.
Через посёлок пролегала тропа, половину которой составляли ступени из отёсанного камня, а половину – вырубленные в массиве скалы ниши. Тропа постоянно разветвлялась, и её отростки разбегались по склонам к соседним зданиям, но главный стебель выделялся достаточно явно – он непрестанно стремился вверх. Клубок дорог связывал разные концы острова, вплетая в единую сеть культовые сооружения инков и их жилые постройки. Алтари, храмы, петроглифы, стелы, дома объединились горными тропами, давшими начало великому чуду индейцев: практически парящим в воздухе дорогам, которые позволяли самым отдалённым частям огромной империи, растянувшейся к шестнадцатому веку с севера на юг более чем на пять тысяч километров, оставаться одним целым.
Время от времени вдоль каменной ленты нам встречались аймара, возвращающиеся с пастбища со стадом овец или погоняющие ослов и лам, гружённых скошенной травой, урожаем овощей или вязанками дров. За посёлком с обоих концов дороги вверх и вниз по склону широкими дугами расползлись террасы. Тонкие бледно-жёлтые стебли травы торчали из сухой комковатой земли. Не знаю, прошло здесь время урожая или ещё не начиналось. На некоторых дальних уступах пестрели мелкие пятна – коренастые фигуры лежащих боливиек, рядом с которыми скакали по ступеням ягнята, больше заботясь не о еде, а об игре в салки. Тропинка неспешно тянулась вдоль склона, внизу осталась очередная бухта – ими сильно изрезана береговая линия острова – и на пути через перевал перед нами возник каменный домик контроля границы между южной и северной коммунами. Пройти по северной части острова стоило втрое дороже, чем по южной, что могло быть оправдано лишь её значительно большей площадью.
Видя перед собой практически голые земли, с трудом представляешь, как одно из самых многочисленных племён, жившее тысячелетие назад на землях тихоокеанского побережья и Альтиплано, смогло перестроить существовавший веками первобытный порядок, сформировать государственность, основать религию и даже распространить свою культуру на территорию шести существующих ныне государств. Здесь нет ни плодородной почвы, ни мягкого климата, ни удобных путей сообщения. У инков также не могло быть никакой дополнительной рабочей силы или продуктов питания, чтобы вести широкую торговлю. Практически не осталось им и культурной базы от исчезнувших цивилизаций. Но, несмотря на все факторы «против», они всё же создали уникальную государственность со своим социальным укладом, религиозными верованиями, традициями и обычаями, а затем навязали их всему ближайшему окружению. Вопросы «как» могут ещё долго разноситься эхом над озером Титикака, однако дать на них ответ уже более пяти веков некому.
Справа спускалась тропа к деревне. За перевалом начиналась полноценная дорога шириной чуть более двух метров. Она карабкалась на холмы, извивалась среди деревьев, резала крутые склоны. На пути попадались пирамидки, сложенные из установленных друг на друга плоских камней – так путники ещё в древности оставляли по пути своего следования дорожные вехи в знак почтения к предкам. Каждый новый человек строил из камня следующий этаж или начинал новую пирамиду, продолжавшую записи сотен безымянных людей, когда-то ступавших по этому пути. С хребта, по которому шла дорога, были видны оба берега острова, но нельзя было рассмотреть конца тропы, взбирающейся на перевалы и вновь ныряющей за косогоры.
Лишь спустя несколько часов, спустившись в долину, мы оказались у древнего города, оставшегося после инков. Внизу, в лагуне, волны гладили узкую полоску молотого песка, лапы кактусов тянулись к камням древних построек, солнце рассыпало брызги света, щедро одаривая остров предвечерним теплом. Инки верили, что в незапамятные времена где-то на этом острове родилось одно из их главных божеств – Инти. Жаль, что в какой-то момент оно потеряло веру в своих подопечных, и могущественный народ был поглощён завоевателями. Следы создателей города давно уже стёрлись, оставили после себя лишь слой дорожной пыли, а дома, словно изгнав теплившуюся в них прежде жизнь, стали безжизненными статуями, образовав каменный лабиринт сооружений и проходов между ними. Безмерная тишина, будто вечный сон, взяла верх над островом, сковав прошлое базальтовыми плитами, сконцентрировав память в камне, отчего его детали навсегда исчезли. И теперь осталось только обозревать стонущие на ветру осколки, служившие колыбелью великой империи, представлять и дорисовывать в своём воображении, какой она на самом деле была до прихода испанцев…
Глава 13.5
Уюни. Талый снег небесных чертогов
Лишь в одиночестве рождается жажда правды.
Мария Самбрано
Стада лам водили хороводы в небе, резво перепрыгивая барашки облаков. Их пушистые бока отсвечивали золотыми и белоснежными тонами, смешиваясь то с лучами солнца, то с брызгами перьев непроницаемого воздуха. Они кружились в своей весёлой игре, задорно били маленькими мозолистыми копытцами и без перерыва что-то жевали, наслаждаясь общением друг с другом.
Я проснулся от неистовой тряски, сквозь дремоту прорывалось сильное дрожание, будто где-то под автобусным сиденьем гигантский миксер замешивал блинное тесто на Масленицу. Шёл второй час ночи, асфальтированная дорога закончилась, и ближайшие пять часов автобусу предстояло бороздить безбрежную пустоту равнины Альтиплано, расположенной на высоте более трёх с половиной тысяч метров. Через неё едва заметной нитью протянулась грунтовая дорога. За окнами царил мрак, и ни единый огонёк человеческого жилья не дерзал нарушить эту холодную монолитную пустоту. Раз за разом я проваливался в сон и вновь возвращался в реальность, пока окна автобуса, покрытые тонкой коркой льда, не пропустили первые бледно-жёлтые отблески намечающегося рассвета.
В салон ворвался ещё не успевший отогреться в первых лучах ночной воздух. Мы вышли – и тело сразу заколотила мелкая дрожь, а по коже забегали осоловевшие мурашки. По едва различимому покрытию широких улиц города метались песчаные всполохи пыльных бурь, у автобусов, кутаясь в шерстяную одежду и синтепоновые куртки, толпились представители туристических агентств, поджидающие утренних клиентов. Безликие серые и грязно-бежевые здания, обрамляющие стрелы улиц, металлические рифлёные лотки, через час заполнившиеся продавцами сувениров, тёплой одежды и прочих туристических товаров, несуразные памятники, стоящие рядами во главе центральных пешеходных дорожек, – всё это создавало унылый, обречённый образ Уюни. Центральная площадь была облеплена ресторанами, большую часть которых составляли итальянские пиццерии, туристическими агентствами и небольшими магазинами. Напротив угнездился старый железнодорожный вокзал.
Светло-песочные тона города не пропускают в свои безраздельные владения даже толики живых зелёных оттенков. Здесь нет ни намёка на деревья, газоны или кустарник. Словно дух пустыни тщательно охраняет свою крепость от малейшего намёка на возможную жизнь. Люди, движущиеся по улицам, больше напоминают части строений и машин, вынужденные на время отрываться от них, но при любой возможности скрывающиеся обратно в чревах каменных и металлических сооружений, чем что-то свободное и самостоятельное. Здесь не чувствуется жизни, бьющей ключом, здесь всё будто собрано в комок и укрыто плёнкой в надежде спастись, согреться и выжить. И я не могу представить, как здесь рождаются, растут, взрослеют и умирают люди. Всё это будто во сне, в нереальном, выдуманном, грубом мире, наполненном шероховатостью песчаника, солёными брызгами на коррозирующих капотах автомобилей и нещадно обжигающим ультрафиолетом солнца.
Колёса упруго подскакивают на камнях грунтовки, мелкие неровности сглаживаются шинами и подвеской «Land Cruiser», прямая стрела дороги словно выжжена в безбрежной долине, занятой пустыней. На горизонте показываются тёмные полосы, с каждой минутой всё яснее приобретая очертания исковерканного металла. Они растут в размерах, дробятся на сегменты, будто застывшие гусеницы, прикорнувшие на песчаном покрывале иссушенной бухты. Среди безбрежных дюн пролегают тонкие полосы рельс, опирающиеся на полые металлические шпалы. На них громоздятся искорёженные, изуродованные, изъеденные ржой вагоны и локомотивы. Рядом с пересечениями металлических рельсов разбросаны колёсные базы, похожие на гантели для тренировки каменных мышц песчаных големов. Кладбище старой техники, подобное музею стим-панка, протянулось на сотни метров, оставив безмолвные памятники механизмам, которые на протяжении десятилетий верой и правдой служили человеку.
Когда-то они жили своей, исполненной долга и цели жизнью, а затем молча ушли на покой, не добиваясь медалей и почестей. Они не остались в чьих-то сердцах или чьей-то памяти, несмотря на тысячи перевезённых пассажиров и сотни тонн породы. Может быть, это и правильно. Кто из нас вспоминает пригородные электрички, день за днём доставляющие людей в областные центры из городов-сателлитов, или плацкартные полки поездов дальнего следования, несущих нас из северных уголков России в южные, а из западных – в восточные? Мы не знаем, что будет через несколько лет с этими стальными гигантами мощностью в тысячи лошадиных сил, терпеливо и послушно исполняющими возложенную на них функцию. Может, они отправятся на металлолом, чтобы затем перевоплотиться в небоскрёб или вышку линии электропередач, а может, останутся ржаветь стальными каркасами на заброшенной ветке железной дороги, превратившись в памятник человеческому непостоянству и беспечности.
Из стелющегося покрывала нагорья редкими клочьями тянутся к солнцу пучки сухой блёклой травы. Поблизости от посёлков ветер гоняет по долине мелкий мусор; пластиковые пакеты зацепляются за торчащие ёжики сухих кустов, поблёскивая, будто разноцветные фонарики, зелёным, белым, розовым и чёрным. В неглубоких каналах, словно золотоносные жилы, залегли ряды пластиковых бутылок и других отходов. Людям некогда заботиться о природе, особенно такой суровой и недружелюбной к ним. Они пытаются жить и выживать здесь, прилагая как можно меньше усилий.
Я смотрю на горизонт, пытаясь стряхнуть морок, но ничего не меняется. Там, на высоте в несколько сантиметров, словно назло всем законам физики, повисли горные хребты и пики, порхая в плавящемся мареве испарений. У них нет нитей, связывающих части в целое, нет магнитов, нет магии. Эта цепочка тёмных вершин, воспаривших над землёй, напоминает об острове Лапуту сказочной страны Бальнибарби из книги Джонатана Свифта – она приковывает внимание, не позволяя взгляду оторваться от притягательного образа, расцвеченного красками горных пейзажей. Кажется, что солончак покрыт водой и больше походит на озеро, а не на миллиарды тонн соли, ровным слоем покрывшей десять тысяч квадратных метров поверхности земли. Но сезон дождей уже закончился – и это всего лишь мираж, будоражащий наше воображение.
В период осадков несметные поля солончака покрываются тонким слоем воды, превращая и без того фантастический природный пейзаж в сказочный мир небесных чертогов, будто спустившихся ближе к земле. Гладкая поверхность воды отражает пронзительную синь неба и войлок облаков, и в это мгновение верх сливается с низом, так что между ними уже невозможно увидеть границу. Накатывает чувство, что ты паришь в небесах, не чувствуя земного притяжения. Идя по щиколотку в воде, ощущаешь, что ещё немного – и начнёшь двигаться по самой её кромке, чуть касаясь ступнями тёплой и влажной поверхности озера. И кажется, что счастье, которое так хотелось испытать в детстве, стремясь укутаться в мягкую вату небесного руна, сейчас обрушится на тебя лавиной, подбросив ввысь, к серебряной подкове Луны.
Неожиданно растворённый в небе горизонт начал приобретать очертания белоснежного поля, и серая земля, покрывшись слоем серебряных кристаллов, превратилась в безбрежные просторы талого льда. Снежный наст захрустел под шинами автомобиля, на корке отчётливо отпечатались следы протекторов, объединившись с веерами других отпечатков, салютами рассыпанных по гладкой поверхности солончака. С правой стороны показались метровые конусы соляных выработок, около которых ковырялись лопатами рабочие. Между ровными рядами искусственных холмов проезжали грузовики, покрытые толстым слоем соляного инея. Прямоугольники от добычи минерала в толще озера заполнила дождевая вода, сформировав множество мелких бассейнов правильной формы. Через несколько минут белые соляные конусы, словно кучи снега, наваленного после уборки дорожек, остались позади, и автомобиль растворился в безграничном просторе белых кристаллов.
«Land Cruiser» продолжал ехать, но его движение было подобно полёту в космическом пространстве, так как вокруг не было ни единого предмета, относительно которого можно было бы оценить скорость транспортного средства. Лишь неровности соляного поля рябью проносились перед глазами, сливаясь в рифлёную поверхность солончака. Иногда она походила на гигантские пчелиные соты, иногда – на длинные линии, перечёркнутые перпендикулярными штрихами, кое-где приобретала пористую структуру, будто подтаявший под весенним солнцем снег. А в некоторых местах она превращалась в монолитную основу с хаотично раскиданными элементами, образованными выдавленным на поверхность жидким солевым раствором. Эти завораживающие пляски сменяющих друг друга текстур излучали силу и энергию, будто подстраиваясь под беззвучные ритмы, приводящие в трепет невидимые воздушные нити пространства. Но вот танец замедлился, пульсация ослабла, и, в конце концов, кружение кристаллов окончательно замерло.
Мы остановились около небольшого здания посреди белоснежной пустыни. Этот одноэтажный отель целиком состоял из блоков соли, отёсанных наподобие каменных глыб и скреплённых между собой соляным раствором. Внутри помещения находилась мебель, также сделанная из соли: стулья, столы, кровати, стеллажи. Только крыша была сложена из едва оструганных деревянных балок и покрыта пучками соломы, скреплёнными проволокой и нейлоновыми жгутами. Возле торцевой стены возвышался соляной холм диаметром в несколько метров. Его поверхность была усыпана флагами различных стран и организаций, словно здесь произошло покорение снежных вершин вулканов Анд или пиков Гималаев.
Я прошёлся по хрустящему, как сахарный песок, основанию, оставляя на хрустальной поверхности едва заметные следы. Под тонкой нежной коркой блестели капли воды, не успевшие раствориться в ярком голубом небе, кристаллы соли слепили глаза игрой разнообразных оттенков. А вглядевшись в белоснежную поверхность, можно было рассмотреть сотни замков, дворцов и небольших городов, соединённых друг с другом дорогами и мостами, перекинутыми через реки и ущелья. Передо мной представали тысячи нераскрытых миров, ведущих свою жизнь постоянных превращений под действием яркого солнца и кристально-чистого воздуха. Это были миллионы жемчужин и неогранённых алмазов, щедро разбросанных под моими ногами.
Мотор тревожно заурчал, поглощая в своём чреве литры дизельного топлива и выдавая взамен киловатты мощности, позволяющие бешено крутиться четырём восемнадцатидюймовым колёсам. Автомобиль рванулся к краю солончака, пытаясь догнать заходящее за горизонт солнце. Ночь скрыла озеро, и мне стало казаться, будто его и вовсе не было.
Морозный воздух, пожирающий всё тепло, скопившееся в теле за ночь, хлынул в открытую дверь нашей комнаты. Едва различимый свет проявил контуры четырёх кроватей, покрытых несколькими слоями одеял, две из которых занимали моряки-норвежцы в возрасте немного за двадцать, путешествующие вместе с нами. Я вышел во двор, вдохнул ещё неокрепший рассветный воздух и отправился пить горячий травяной чай, от аромата которого щемило сердце и волны тепла мягко текли по телу, неся одновременно бодрость и спокойствие.
Склон вулкана Тунупа (Thunupa) был словно набран из лоскутов каменистой земли и прострочен булыжными стенами около метра высотой, делящими всю поверхность горы на многоугольники причудливых форм. Среди туфовых глыб грациозно прыгали альпаки. На кисточках их ушей развевалась разноцветная бахрома, указывающая – вместо клейма – их принадлежность определённому хозяину и в то же время придающая им нарядный, праздничный вид. Несмотря на крупное, массивное тело, покрытое плотной шерстью, они без видимых усилий скакали по горным склонам, с любопытством вытягивая свои длинные тонкие шеи, но не подпуская к себе случайных прохожих. Около взрослых особей, не отдаляясь более чем на пару метров, бегали детёныши, покрытые нежной шерстью светло-жёлтых оттенков. Их любознательные и вместе с тем осторожные мордочки выглядывали из-за покатых боков самок, жадно рассматривая новые, непонятные образы двуногих в яркой одежде.
Едва видимая тропа, кое-где прерываемая каменными оградами, всё круче и круче забирала вверх по склону, и, наконец, привела нас к небольшой площадке, откуда была видна поверхность оставшегося внизу солончака. Его берега упирались в голубое небо, слегка подёрнутое рельефными телами небольших облаков, поверхность же напоминала молочное озеро, застывшее в замороженных сливках и нежном безе. Насколько хватало взгляда, не было ни единой песчинки, пятнающей белый саван, растянувшийся на десятки километров. И эта слепящая белизна даже сквозь щёлки прикрытых глаз проникала в мысли картинами волшебной горной страны, существующей на самом деле. Обернувшись назад, я увидел огромный кратер вулкана, окрашенный в коричневые и рыжие тона, вершину же его, словно корона, венчали несколько шпилей золотого цвета, отчего гора обретала поистине королевский вид. Тунупа восседала во главе гигантского стола, покрытого ажурной скатертью, сотканной из кристаллов, не сомневаясь в том, что власть здесь сосредоточена в её руках. И хотя вокруг было множество других пиков, расположившихся по остальным сторонам солончака, оспаривать её право никто не собирался.
Автомобиль снова рисует узоры на снежной поверхности озера. Линии чужих протекторов то сливаются с нашими следами, то плавными, едва различимыми дугами отходят вбок. На заднем сидении смеются дети. А их мама рассказывает нам об окрестностях Ла-Паса. Она боливийка, а её муж – японец; уже несколько месяцев он работает в Лихтенштейне. Она же вместе с двумя своими детьми решила на выходные выбраться в Уюни, чтобы на пару дней отвлечься от работы в министерстве культуры. С детьми она общается как на испанском, так и на японском, а иногда и на какой-то необъяснимой смеси из двух языков. На протяжении двух этих дней их весёлый, задорный гвалт не давал нам заскучать. Но вот мы приближаемся к острову Исла де Пескадо (Isla del Pescado), где нам предстоит поменять автомобиль и познакомиться с новыми попутчиками.
Среди кружевного белого покрывала вырастал каменный остров, с каждой минутой приобретая всё новые и новые детали. Становились видны отдельные глыбы, трещины, огромными столпами в несколько раз выше человеческого роста щетинились кактусы. Соль приобрела сероватый оттенок, а ближе к берегу и вовсе стала грязно-бурой от колёс беспрестанно проезжающих джипов, напоминая теперь снег на улицах больших городов в весеннюю распутицу. «Land Crusier» высадил нас у каменных лавок, собранных из множества плоских булыжников и протянувшихся на сотни метров, и столиков из массивных соляных блоков слоистой структуры. Мы попрощались с нашими попутчиками, автомобиль рванул с места и скрылся за ближайшим отрогом каменной скалы. Гигантские кактусы с огромными иглами длиной в человеческий палец, подобно молчаливым охранникам, стояли на страже бескрайних просторов соляного поля. Их сильные, мощные корни пробивали себе путь сквозь твёрдую породу, вбирая капли воды, затаившиеся в глубинных порах скал, давая полым ощетинившимся стволам накапливать живительную влагу.
Всё на этом острове было построено из камня и древесины, добытой из мёртвых кактусов. Этим необычным пористым материалом были декорированы стены и потолки зданий, из него же выточены указательные знаки и информационные таблички. Вместо привычной для нас древесины его использовали в хозяйственных целях как прочный и одновременно лёгкий строительный материал. Едва намеченная дорожка прыгала среди неотёсанных камней, извивалась по краям обрывов, пробивалась через наступающие глыбы и в итоге приводила на высшую точку острова. С неё были хорошо видны снежные поля, изредка прорезаемые мчащимися по твёрдой поверхности солончака джипами. Остров казался безжизненным – да и разве можно выжить в таких экстремальных условиях? – но вдруг на пару секунд мелькнул пушистый хвост шиншиллы и сразу исчез в ближайшей расщелине. Это убедило меня, что жизнь способна бороться, и никакие сложности среды обитания не в состоянии сломить приспосабливающихся ко всему животных.
К берегам острова вновь и вновь причаливали новые машины. Через пару часов нас забрал другой «Land Cruiser», в котором сидели три немки, уже год работающие волонтёрами в Парагвае, и супружеская пара из Бразилии. Мы присоединились к ним по пути к месту нашей ночёвки на противоположном берегу солончака. Яркое солнце обжигало кожу и высушивало сохранившиеся кое-где на поверхности озера небольшие лужицы воды, а мелкие белые кудри облаков вились вдоль горизонта. Через два часа мы подъехали к кромке солончака, покрытой, к нашему большому удивлению, тонким слоем дождевой воды, в зеркале которой отражались синее небо и острый гребень стоящей недалеко скалы. Ветер гонял по поверхности мелкие барашки, а воздух размывал отражение на глади озера, сливая воедино небо и землю. Казалось, что мир обретает форму гигантской баранки, не имеющей ни начала, ни конца. От этого тишина вокруг стала ещё более глубокой и звенящей, и хотелось кричать, срывая голосовые связки, издавать любые звуки, чтобы только остановить это гнетущее молчание, способное свести с ума своей простотой и совершенством.
Грубая, шероховатая поверхность кровати, сделанной из соляных блоков, стены из такого же материала, крупная крошка кристаллов на полу, обтянутый мешковиной потолок и два окна, едва прикрытых бесцветными, выгоревшими занавесками, – вот все особенности нашего небольшого номера в отеле на берегу солончака. В некоторых санаториях проводятся специальные процедуры, имитирующие пребывание в пещерах или соляных камерах, мы же за одну ночь получили здесь весь причитающийся пакет оздоровительных услуг, равнозначный полному курсу лечения. После заката на несколько часов включили свет – и золотые отблески стен ограничили наш маленький мир, скованный со всех сторон сгущающейся темнотой и мелкой бисерной крошкой звезд, щедро высыпанных в пустоту космоса. Её почти не нарушали искусственные боязливые огни десятка домов, притулившихся у подножия горного хребта.
Долины, усеянные пригоршнями камней, сотни расходящихся путей, паутиной оплетающих бескрайние пустыни Альтиплано… Здесь нет дорог – только направления, открывающие сотни возможностей оказаться в другом месте, если ты от чего-то бежишь. Бархат песка кое-где прорван блёклыми пучками травы, острые листья которой вспарывают прозрачный жаркий воздух. Горные гряды, будто покрытые серой шалью, возвышаются над открытыми пространствами, рассечённые едва заметными прожилками ущелий, но настолько мягко, словно это всего лишь небольшие складки на поверхности шерстяного покрывала. Мы движемся – и не важно, вперёд или назад, ведь это определяется всего лишь направлением взгляда. А может, это мир перемещается вокруг нас, а мы замерли на месте? Или это просто плывут облака, нежно поглаживая окружающее пространство своими тенями. Гребни сменяются плато, плато – холмами, за очередным поворотом, сжатым каменными завалами, показываются причудливые очертания камней, как на выставке скульптурных изображений. Среди природных статуй овальными пятнами разлит ярко-зелёный мох. Пустые глазницы глыб с проглядывающим в них голубым небом, будто всеобъемлющее око, следят за непоседливыми людьми, тревожащими вековой покой этих мест. Три вулкана, немного не достигших шеститысячной отметки, сомкнули над долиной свои суровые вершины. Жгучий ветер перегоняет потоки расплавленного воздуха, и непонятно, что обжигает больше – он или ультрафиолет, радушно льющийся на землю с раскалённого небесного цветка.
