Kitabı oku: «Взмокинские истории», sayfa 3
Легко также делать сложные вещи, не меняя свойств элемента; вот превратить простой элемент в более сложный – здесь уже нужна мудрость. И чем проще элемент, из которого творится сложный, тем сила мудрости выше. Величайший секрет заключается в том, чтобы необузданную, никчемную энергию, рассеянную бесконечно во Вселенной, превратить в сложное, самое сложное. И тот, кто узнает этот секрет Превращения – будет повелевать всем. Всем, а не только вечностью.
Так думали мудрецы, бродившие вдоль Заозерного Края; так думали и мастера, и бездельники. Терпий тоже знал об этом, и мастерство незримо толкало его именно на этот путь – ведущий к тому, чтобы все стало доступным. Но этот путь невообразимо долог, а Терпию было интересно нечто иное.
Ведь Р-я не отвечала и не отвечала.
Между тем слава о Заозерном мастере вышла далеко за пределы его мира; и от этого во многих умах разгорелась страшная зависть. Многие мечтали узнать секрет Превращения; не желая отдавать все Терпию, мастера и ученые принялись ставить опыты. Но ярость в них перевешивала ум – и энергия, вместо того, чтоб собираться, разлеталась; порой целые миры не выдерживали экспериментаторской гонки и попросту лопались – да, лопались, разлетались каменным градом. Его осколки по сей день несутся сквозь Космос. В них еще есть сила зависти.
Самые хитрые не ставили опасных опытов. Они подсылали к Терпию шпионов, чтобы с помощью изворотливости добыть его мудрость.
Но как добыть? Эта формула или тайна не была записана и не была вообще запечатлена в реальном виде, она просто хранилась в Терпиевой голове. Шпионы (под видом порядочных созданий) приставали к Терпию с уточняющими вопросами:
– Мастер! А можно дерево превратить в уголь?
– Да, можно.
– А уголь превратить обратно в дерево?
– Тоже можно.
– Мастер! А доступно ли… самую последнюю, жалкую вещь сделать заготовкой для чего-то великого?
– Это непросто, – отвечает Терпий – но если иметь великое терпение и желание, то…
«Он не скажет про мудрость напрямую! – догадываются шпионы. – Хитрый!» И продолжают:
– А как же обрести сие великое терпение?
– Надо учиться.
– Учиться? Где? – шпионы с презрением глядят на морщинистые стены, на их почерневшие от дыма бревна – Да в такой лачуге даже тесто толком не замесишь!
– Ваша правда, – добродушно ответил Терпий, – я действительно не знаток по тесту… Я больше управляюсь с металлом.
Шпионы смотрят и видят, как в руках Терпия пыль превращается в редкие металлы, потом еще и еще; шпионы стоят с открытыми ртами. Они видят, и ничего не понимают.
Металл рождается будто сам собой.
– Но как же он это делает? Как же он, подлец, плохое в хорошее обращает-то, а?!
Как ни трудились шпионы, как ни подглядывали, ничего они не узнали. Ни одной строчки, ни слова они не получили из той формулы, что была у Терпия. А может, он и сам ее не знал, просто делал и все?
… Шли годы; кузнечное мастерство Терпия развилось настолько, что он мог – даже не выходя из дома! – превращать в руду и металл целые горы песка, создавая богатое наследие для будущих жителей. Но Терпия увлекало совсем другое, он почти не замечал своих повседневных трудов. Он хотел, чтобы Р-я написала ему ответ. А она не писала.
Все это время Терпий работал, не покидая мастерской. Но однажды один знакомый попросил Терпия изготовить каркас для самодвижущегося средства. Нужен был особый материал, рожденный землей. Такой, что надо было взять у самой земли.
Терпий медленно и неохотно вышел со двора, пошел искать материал, ненужный никому. Но кругом было только все полезное, сотворенное им или другими мастерами. Пришлось идти далеко, в чужие края, где жители не были столь деятельны.
Видит Терпий – впереди овраг, поросший колючим бурьяном; ни тропы, ни следов нет. Терпий понял, что этот овраг существует сам по себе и лишен особого смысла. Можно его копать.
Спустился Терпий на дно оврага, подумал – и вся земля задрожала, затряслась, заходила во все стороны! А потом охнула – и полетела прямо в него! Мудрость Терпия в деле металлотворения достигла таких чудовищных размеров, что могла превращать землю в металл на огромном расстоянии.
А при близком расстоянии она просто притягивалась – притягивалась со стремительной скоростью.
Терпий и вздохнуть не успел, а его уже накрыло гигантской земляной волной. Комья земли, глыбы и россыпи налеплялись на Терпия и тут же становились металлом. Терпий забыл, как надо верно обращаться с землей. Его мысли оказались слишком сильными.
– Эх, подумал он, а ведь Р-я так и не ответила…
Терпия зажало в гигантском кулаке; его мудрости было достаточно чтоб не умереть, но вот чтобы освободиться – для этого была необходима особая, новая мудрость, которой никто в Заозерном крае не имел.
Гигантская глыба выросла, а потом провалилась – вместе с хозяином…
Многие заметили, как исчез Терпий; но почему-то его не стали искать, не стали жалеть или даже говорить о нем. Может быть, оттого что Терпия считали чудаком, а может быть – просто боялись пропасть вот так же. Никто с тех пор в Заозерье не слыхал про великого мастера Терпия.
Долго тянется время; медленно ползут минуты, а века проходят мгновенно. Нужно иметь мудрость, чтоб прожить века.
Века… Века… Тысячелетия… Гибнут старые народы, появляются новые… Миллионы, Миллиарды… Миры порой рушатся. Но кое-что остается.
Мудрость остается. Остается слава, распыленная по Вселенным. Мудрость остается, да зато не всем достается, лишь самые способные могут ее удержать. А вот чтоб еще ее использовать – тут уж надо быть великим.
Однажды в Заозерном Крае (где уже не было исконных жителей) появился Кош, Великий Кош, отягченный мудростью. Мудрость лежала в его сумке и хлопала по ногам.
Он прошел повсюду, однако не нашел никого – лишь творения простой природы. Тогда он вынул из сумки мыслеуловитель и стал прислушиваться:
– Какие у всех пустые головы… ничего, кроме размышлений о счастье и о личной выгоде. Никто ничего не хочет… впрочем, кое-что я слышу…
Глубоко из-под земли доносились невидимые, неслышные слова о том, как хорошо было б встретиться с той, ради которой… Дальше Кош не слушал:
– Несчастный влюбленный! Как же их повсюду много; однако, некоторые из таких лиц являются очень благородными созданиями. Поможем.
Мудрость Коша сработала – земля разверзлась, огромный каменный поток повалился наружу (там была руда, полная металла), а потом – Великий мастер Терпий, задумчивый, сгорбленный, ступил на новую землю.
– Угораздило Вас так замуроваться – сказал Кош. – Вы ведь Терпий? Я слышал про вас, про ваше мастерство, оно было прекрасно… Но почему же вы стали пленником собственного ума?
– Я слишком сильно подумал… все из-за письма. Я ведь умел обращать ничтожное в металл…но долгие годы размышлений показали мне всю вредность этого занятия!
– Почему же вредность? Это великая мудрость; с ее помощью вы помогли многим.
– Разве я кому-то помог?… А, да, наверное; я совсем не думал об этом никогда… Но мое заточение показывает, что эта мудрость может быть очень вредна! Особенно в рассеянных или злых руках.
– Ну а теперь-то что Вы хотите делать? – спросил Кош.
– Я-то? Не знаю… Буду… опять работать, писать. Пойду на старое место.
– Боюсь, что старого места уже не существует – сказал Кош. – Времена изменились. А та, которой вы писали…
– Ничего, я подожду… когда все восстановится. Мне нетрудно ждать.
– Не лучше ли – обратиться к современности?
– Да нет, зачем? Все равно меня никто не знает… Я подожду,… пока старое не вернется.
Великий мастер Терпий не послушался Коша, не стал работать вместе с современными существами. Терпий ушел, и где он потом жил, что делал – это уже никому неизвестно.
Но обилие полезного материала, сотворенное когда-то Терпием, осталось в земле и по-прежнему служило обитателям Мира.
Но как же тогда секрет Превращения? Неужели он тоже исчез бесследно?
Многие тогда ходили вдоль озер, искали-искали эту сокровенную мудрость, из корыстных соображений. Да разве найдешь! – если даже сам Кош, кладезь премудрости не обнаружил ничего такого, то несерьезные умы, бездельники да авантюристы, и подавно ничего не сыщут.
Вот пришел один шумелидец на то самое место, где когда-то Кош вызволил Терпия; все опять заросло бурьяном, пестрым, рассыпающимся; но кое-где сквозь лапы листьев глядели крошечные искры, отраженные от природных стекол. Шумелидец топал-топал по глине, а потом произнес:
– Чую, чую! Дивный запах серебра щекочет мне ноздри! А ведь не было здесь ничего, кроме скучной земли! Здесь зарыто богатство! Здесь закопана мудрость.
Шумелидец призвал других шумелидцев, все они были на редкость крепкие (ибо не отягощали себя изнурительным трудом):
– Роем в этом месте, пока не отыщем знание! Вот тогда развеселимся!
Рыли, рыли – ничего не нашли, кроме ветхой глины; а потом пошел песок, опять глина; потом появилась руда – да только шумелидцам не это нужно. Им были потребны истинные драгоценности, ибо только в них и может содержаться мудрость.
Рыли, рыли; обнажили огромный кусок голого металла, созданного Мастером; на металле не было ничего, никаких надписей, зато он неплохо притягивал молнии – с неба. Шумелидцы возятся вокруг куска, роют дальше, роют под него – а молния сверху как ударит! Вмиг все разлетелись.
Молнии еще и не раз и не два ударяли в страшную металлическую глыбу. Разгоняли любопытных.
Узнав об этом, Шумелиды и все прочие народы вообразили, что таким образом великая тайна бережет себя. И очень испугались.
– Раз уж само небо не хочет, то, стало быть, эта тайна проклята! А раз она проклята, то не будет нам с нею счастья – несчастье одно! Жили мы без мудрости, и дальше проживем. Зачем нам такая злая мудрость?
И с тех пор никто не занимался превращением элементов. Пока не появился новый народ – Взмокины. Только к тому моменту поверх старой Терпиевой темницы выросла целая гора, покрытая лесами; элементы в ней перепутались в бесконечный клубок. Уже не было доступа к той глыбе, где еще могла, в невещественной форме, храниться мудрость Мастера. Сама глыба превратилась просто в землю. Пропали старые знания. А до новых знаний надо еще додуматься.
Думайте, ребята Взмокины!
ГОНИДЕНЕКИ НЕ СПЯТ
Удобная вещь – Взмокинская шапка! С нею можно пойти и в лес, и на работу, и куда захочешь. Она ни мала, ни велика, годится для любого времени года, и своим видом отражает великую добродетель – скромность. На шапке нет украшений, но она и без того прекрасна – потому что с секретом.
Секрет очень полезный: во взмокинскую шапку войдет любой предмет, если он не превышает двух шагов в охвате. Большего размера вещь не втиснуть, а вот до двух шагов влезет все, независимо от веса. Шапка Взмокиных имеет особую субстанцию; попав туда, предмет сжимается, да так ловко, что уже ничего не весит, хотя сохраняется полностью – в виде информации. Это изобретение Взмокинского народа.
Почти у каждого серьезного Взмокина есть такая шапочка; ее обычно носят на затылке, но могут и сбоку, на одном из ушей. Взмокины очень следят за своими головами – если шапка пропадет, то и все из нее пропадет.
Это свойство Взмокинских шапок очень нравилось Гониденеку, который не имел карманов. Знаете Гониденека? Это такой паренек, покрытый шерстью, с полукруглым хвостом и лицом как у лесного зверя. Он мечтает добиться успеха – то есть разбогатеть; но разве разбогатеешь, если негде держать добро?
Добро есть нечто очень ценное, например, золото. Гониденек сперва найдет такой камешек, спрячет куда-нибудь, а потом забудет место или вовсе потеряет. Это очень обидно.
– Все куда-то девается… просто ужас. Кошмар! Никакого прогресса!
Добро легко уместилось бы в шапке, но Гониденеку трудно ее носить. Он был родом из простой природы, и поэтому его лоб почти без изгибов переходил в затылок с ушами. От бродячей жизни Гониденек не привык стоять спокойно, постоянно вертелся, уши его тоже вертелись, вздрагивали, не желая ничего держать.
– Я всегда так стою… очень скучно на одном месте, вот я и стою, что не стою… А что, разве плохо? Захотят меня за хвост схватить – а меня уже и нет!
Впрочем, Гониденек и не собирался хранить золото и прочее добро в шапках.
– Что шапка! Шапка, конечно, хорошо… но это же технологически пройденный этап, так сказать, непередовой… Я лично за то, чтоб вообще никаких шапок не нужно было! Одни головы.
Иначе говоря, Гониденеку хотелось носить свой капитал в голове и нигде больше.
– Это очень удобно. Голова со мной и добро со мной. А если, скажем, случится чего – помрешь там, или голову оторвут – все и пропадет. Никому не достанется!
…
Богатство Гониденеку нужно не для славы, не для могущества, а так, вообще. У него нет никаких явно корыстных целей, за исключением разве что страсти к мелким удовольствиям, вроде вкусной еды. Добывать богатство ему велит сама природная сущность. Алчный ищет золото сознательно, Гониденек – бессознательно; это вечное стремление к золоту испокон веков было свойственно представителям его вида.
Гониденек не плохой: делать гадости и подлости он не умел, и не желал учиться этому (он вообще не любил учиться); но все же кое-что соображал. Мохнатая голова не давала покоя мохнатым лапам и хвосту, а в мохнатом животе булькало недовольное чувство – не жадность, а скорее огорчение. Иногда из огорчения вырастала обида: как же так оно вышло, что у нас опять ничего нет? обидно… От обиды Гониденек и прыгал, и вздыхал, и пускался на разные затеи, часто связанные с риском и не связанные с созидательным трудом. Он постоянно попадал в истории.
Переехав к Веде Взмокину, Гониденек долго не знал чем заняться; он, правда, погрозился обчистить «всех плохих» (за то, что они плохие), но пока лишь ходил и примерялся.
Здешняя природа была привычна Гониденеку, он отважно забирался в горы, в чащи и прочие глухие углы, не боясь быть съеденным. Большой жизненный опыт придавал Гониденеку самоуверенности.
Он даже поругался – несколько раз – с крупными хищниками. Сидя на ветке, Гониденек объяснял хищникам какие они все глупые. Хищники открывали страшные пасти, рычали (как большинство местных животных, они не умели разговаривать); хищиники прыгали вверх, огрызаясь. Но Гониденек очень высоко залез:
– Ха! Тоже мне напугали! Морды необразованные. Вам бы надо накостылять, да неохота просто возиться. Ой, я пальчик ободрал… Кошма-а-а-ар-р…
Он контактировал со многими созданиями, но они так и не поняли, кто такой Гониденек. Разумные животные считали, что это просто большая куница. Гониденека это очень обижало:
– Какой я вам куница! Олухи еловые! Я Гониденек, понимаете – Го-ни-де-нек! – у меня вот тут – Гониденек стучит по плоскому лбу – кое-что такое есть! Кое-что… особенное!
А что именно в нем особенного, Гониденек не мог объяснить. Ведь, несмотря на весь свой опыт, он имел лишь природный ум.
Правда, Гониденекова природа была не совсем обычна –для здешних мест. В частности, в гнездах хорьков и прочих древесных хищников стали появляться дети нового типа, похожие не только на родителей, но и на Гониденека. Это было удивительно, ведь Гониденек ни разу даже не разговаривал с их мамашами, он лишь проходил неподалеку. Но информация о нем как-то сама встраивалась в наследственность не родившихся еще зверьков, не повреждая ее, но дополняя и обогащая. В результате новые поколения были более разнообразны, чем предыдущие.
Но у самого Гониденека и мысли такой не было, чтоб кого-то там обогащать. Еще чего не хватало. Он сам хотел обогатиться – то есть стать богатым.
А богатство-то держать не в чем!
Гониденек приставал к Веде Взмокину – прямо посреди работы:
– Ведя! Я насчет шапки… ну чтоб она была без шапки. Нельзя ли ее внутреннее сжатие немного расширить и усовершенствовать?
– Да можно, я думаю – ответил Ведя, – просто для этого нужны новые сведения, идеи и разработки.
– А когда они появятся?
– Это неизвестно, потому что скорость научного прогресса трудно предсказуема. Поберегись, а то сшибет!
Навстречу плывет огромное металлическое решето. Ведя притягивает Гониденека, и решето проходит мимо, не задев чужих волос.
Гониденек хочет что-то сказать, но начинается грохот; металл срастается с металлом, гудит, звенит, пугает. Взмокины строили каркасный дом – первый в их истории. Гониденек бегал взад-вперед, уворачивался от грохочущих конструкций, прыгал между потоками. Хвост крутился, поэтому, чтоб не зажало, Гониденек прижимал его обеими руками.
Хвост плохо слушается.
– А нельзя ее ускорить… скорость нашего прогресса?
– А тебя есть конкретные идеи или предложения?
– Нет, у меня ничего нет, я еще не приобрел… Но когда приобрету, нужно же быть наготове… Слушай, Ведя, мне кажется, этот Цветок плохо работает. Ничего же не улучшается!
– Нет, милый, наш Цветочек Гармонии действует весьма эффективно… даже чрезвычайно! Ты же видел, какой мы урожай в этот раз организовали? Огромный! Никогда такого не было. Кроме того, мы придумали новые сорта, в том числе для сладких плодов. Ты же, кажется, любишь сладенькое.
– Э-э-э… Урожай, сладенькое… А когда же изобретения?
– А на изобретения мощь Цветка не действует. Цветок лишь создает предпосылки для успеха, но реализовать его нужно самим. Своим трудом.
– Вот именно что трудом! – говорят другие Взмокины. – Вот ты, Гониденьчик, хоть раз в жизни молоток держал?
Гониденек конфузится и прячет передние лапы за спину.
– У меня руки по-другому устроены.
Пальцы у Гониденека ловкие, цепкие, но расположены в один ряд. Среди них нет стоящих поперек. Гониденек способен сжать лапу в кулак, но удержать в нем что-то долго он не может. Пальцы очень быстро устают.
– Ну молоток, станок, лопата, это да… но я же совсем про другое говорю. Я имел в виду сжатие без шапки! Неужели нельзя его сделать?
– Ну, мы пока не знаем – говорит Ведя Взмокин, – но ты можешь посоветоваться с Зергером.
Зергер – Отец Смерти – совершенно замечательное лицо, знакомый Гониденека; но Гониденек его побаивается. Он знает о сверхъестественных способностях Зергера.
– Зергеру же ничего сказать нельзя – он же сразу начнет придумывать…свое грандиозное. Он же совсем меня не понимает! Кошма-а-ар! Меня вообще никто не понимает, я совсем никому не нужен. Как жить дальше?
Гониденек любил – время от времени – сидя на заборе или на крыше, говорить о всеобщем равнодушии.
Это было преувеличение, поскольку Взмокинский народ относился к Гониденеку очень даже хорошо. Гониденек иногда ходил с маленькими Взмокиными в лес, показывал, где он видел грибы и ягоды (не всегда хорошие, но все равно), играл с ними; у него было совершенно достаточно пищи, и мест для житья, и его никто не обижал. Но Гониденеку казалось, что его здесь не понимают. Он мечтал разбогатеть – а у всех Взмокиных были другие идеалы. Завидуя таланту Веди Взмокина, Гониденек пытался сочинять песни.
Он говорит – тоненьким и хрипловатым голосочком:
– Встану утром рано-рано… подойду к этому… к серому туману, скажу… э… что я скажу… скажу, слезы не важны, мне… полезные вещи слышны… Или – что они делают, вещи эти? Вещи, вещи… важны, тьфу ты, там уже было важны… Опять не получается! Песни дурацкие! Как их вообще пишут, если их написать нельзя! А откуда они тогда берутся? Сами собой появляются, что ли? Глупость какая-то… вообще все вокруг глупость! Жить нельзя нормально.
Гониденек еще долго бы сидел и жаловался, но тут как нарочно подвернулся Гбар Зацкей.
Гбар Зацкей – старый старикашка, вредный, ядовитый, с животом наперевес. Он похож мельника или на бродячего лекаря, и никак нельзя предположить, что он происходит из страшного народа Гбаров. Гбары (так их называют Взмокины) были могучие и жестокие; они не умели любить других, и мечта у них была всего одна – мечта о власти. Каждый Гбар хотел захватить себе территории побольше, да побогаче, чтоб потом повелевать всем, а до остального им не было никакого дела. Полные эгоизма, Гбары плохо ладили друг с другом, но с соседями они не ладили вообще. То и дело вспыхивали войны; да только они не принесли Гбарам желаемого успеха. Ведь их сущность мешала им договариваться – и они могли посреди битвы начать спорить о том, кто лучше или значительней, чьих приказов стоит слушаться.
Гбарам были доступны некоторые сокровенные тайны и знания; благодаря знаниям они покорили часть земель Мира –но только те, где обитали примитивные народы. Прочие народы сумели дать Гбарам отпор. Это очень злило Гбаров, они ведь хотели повелевать. Наконец, они решили, что этот мир недостоин их власти, тем более что мудрость позволяла им перемещаться между мирами.
Несколько больших отрядов под предводительством самых активных Гбаров перелетели в другие миры, к звездам. А потом… а потом ничего не было. Улетевшие не прислали о себе никаких известий и не вернулись. Никто не вернулся.
Наверное, они просто сгинули. А, может быть, кое-как устроились, поняв наконец, что на эгоизме долго не проживешь.
Возможно, некоторые даже нашли в себе силы к исправлению – но надо иметь по-настоящему большой ум и поистине сильный характер, чтобы признавать собственную неправоту. Таких лиц везде наперечет.
Среди оставшихся Гбаров опять началась борьба за власть, опять разыгралась злая мудрость; порой ее буйство приводило к катастрофам. И всех этих катастроф можно было бы избежать, если бы Гбары договорились. Но каждый крепкий Гбар хотел быть лучше прочих; ради этого он старался извести всех других сильных и умелых Гбаров, а несильных и неумелых оставить, чтоб восхищались им…
Это было давно, еще до Взмокиных. Когда Взмокинская история началась, Гбары уже не представляли внятной силы – только отдельные силачи, чудом уцелевшие, да толпы необузданной молодежи. Гбарская молодежь была необучена, и не хотела учиться (впрочем, уцелевшие сильные Гбары сами не захотели бы их учить); молодежь толпами бродила по окрестностям без дела. И вдобавок хулиганила:
– Отдавай мне мое! А мое – это то, что мне нужно. Это нужно! И это! Что?! Говоришь – это твое?! А вот сейчас как…
Слышны крики. Звенят кулаки. Потеха. Бары походили немного по окраинам, где жили Праввы и Леввы, немножко поднажились. А потом пошли прямо на Взмокиных. Гбар Зацкей не пошел, но оказывал косвенную поддержку. Он презирал Взмокиных за их внешность и завидовал взмокинскому творчеству.
– Идите, идите… оборвите их дурацкие волосато-ушастые головы. Чтоб не лезли. Потом.
Гбары пошли на Взмокиных и в нескольких крупных стычках Взмокины разнесли Гбаров вдребезги. Никто не уцелел, ни один хулиган. Так закончилась гбароская история.
Но отдельные Гбары еще долго бродили по миру, старые, рассыпающиеся; они были хитрые и завистливые, в своих обветшалых одеждах они несли остатки прежней мудрости.
Идет-плетется старый Гбар Зацкей, шаркает ногами, не знает, чем заняться. Он имел талант писателя, и даже написал много, но, презирая всех, растерял свои тексты; он имел знания о космосе, но думал лишь о личной выгоде; он прожил очень долго, ибо имел особую мудрость. Но куда ему идти?
Очень хочется кого-нибудь облапошить.
Нет, к Взмокиным или к другим народам Гбар Зацкей не пойдет – боится. Он вообще боится крупных скоплений народа. В лесу страшно, ходят чудища, старые и новые, есть образина на двух ногах – добродушнейший Сокол Авужго, приятель Веди Взмокина, но Гбар Зацкей избегает любыхкрупных созданий. Ему бы надо кого помельче…
Гбар Зацкей подошел было к Голодным Горам – но еще издалека увидел черный силуэт с белым лицом. Там ходил Зергер, Отец Смерти, придумывал что-то интересное.
Как увидел Гбар Зацкей Зергера, его высокую и тонкую фигуру, так со всех ног заковылял прочь, не в силах головы повернуть от страха. Он никогда не слышал про Отца Смерти, но самим нутром почуял, что у Зергера огромная мощь.
Гбар Зацкей боится чужой мощи. Он ищет одиноких – и простачков.
Идет старичина Зацкей, плетется, и вдруг видит – шагает по тропе лесной существо, поросшее шерстью, шагает на двух ногах, катит дыню или тыкву и вслух рассуждает:
– Какая наглость у этих пищал! Еще жалить смеют, как будто дыня из ихнего улья или дома… в общем, как та куча называется? Я же что – подхожу, вижу – две кучи: в одной пищалки возятся, в другой – нет никого, только дыня растет, совершенно отдельно… Я и взял ее, раз она – ничья. А они полезли жалить … нахалы! А если это их дыня, так не надо свое добро разбра…
– Мил дружек! В копеечку сыграть не хочешь?
Гониденек не заметил, как подкатился к нему Зацкей,
и дыню загородил.
– Сыграшь в копеечку? Гляди, какая она ровная, гладенькая, чистенькая – копейка была старая и потрепанная, но Гбар Зацкей так ловко вертел ее на свету, что она казалась новой. – Сыграшь? Коли угадашь – твоя копейка.
– Чего я должен угадывать? – не понял Гониденек.
– А вот – Гбар Зацкей сжал ладони с копейкой вместе, тряс, тряс, быстро вращал ладонями, а потом резко разделил на кулаки. – Видишь – кулак? Думашь, здесь копейка? А вот нет, нет здесь копейки. – старичина разжал кулаки, и копейка опять заблестела в ладонях. – Видишь – вот она. Давай, мил дружек, сыграем: я копеечку ту поверчу и спрячу в кулак, а ты скажешь в который. Угадашь – твоя копейка. Не угадашь – моя дыня.
– А зачем она нужна? – спросил Гониденек. Он раньше никогда не видел именно таких копеек. – Мелкий диск, весь истертый… Или она серебряная?
Серебро хуже золота, но тоже годится для богатства.
– А как же, мил дружек, – обрадовался Гбар Зацкей – обязательно серебряная.
– Если серебряная… то давай сыграем.
Гбар Зацкей затряс перед Гониденеком руками.
– Копейка, вертись, копейка крутись, никогда тебе не найтись. Ну, – хитрый дед ткнул Гониденека в нос – Где, по- твоему, копейка?
Гониденек насмешливо поглядел на левый сморщенный кулак.
– Ну, пускай – здесь.
– А нет, не попал, не угадал, проиграл – Гбар Зацкей разжал левый кулак, показывая, что там пусто. – Вишь, мил дружек? Не лежит здесь копейка, совсем не лежит. Моя, значит, дыня.
– Ну твоя, – на удивление легко согласился Гониденек. – Мне что-то надоело ее тащить… к тому же она недозрелая. До свидания, дяденька. У меня дела.
И Гониденек ускакал прочь.
Старик обошел вокруг дыни:
– Хоть и невелика прибыль, а все ж прибыль. Не убыль. Тварь мохнатая, до чего ж противна на вид была! И как вообще природа рождает таких уродин? Разврат!
Судьба дыни была решена заранее. Гбар Зацкей действовал наверняка. Гониденек не мог выиграть – если б он показал не на левый кулак, а на правый, в правом тоже ничего бы
не было. Это была хитрость, древняя хитрость Гбара Зацкея, полученная им еще в незапамятные времена.
Гбар Зацкей умел обманывать простачков. Но он мог не знать, что перед ним не обычный простачок, а Гониденек.
Довольно кряхтя, старичина полез в карман:
– Провели тварь мохнатую, тварь неумную, можно и… а куда мой нож старинный делся? И тут не лежит, и здесь его нет… Видно, обронился дорогой… проклятие… Ничего, сыщем… Можно ложкой… что, и ложка пропала?… проклятие… разобьем камнем…ох, и твердую же дыню эта тварь мохнатая приволокла… камень твердый, словно быстросферы…быстросфе… а где ж сферы?! Где они?!
Гбар Зацкей в ужасе вскочил, стал обыскивать себя с ног до головы – он искал два маленьких яйцевидных предмета – «быстросферы», сделанные из редчайшего сплава, великую тайну. Быстросфер не было. Тогда он открыл рот, пытался кричать, но не мог, стал лупить себя по затылку – но изо рта так ничего и не выпало. Пропали быстросферы. Растворились. Исчезла древняя мощь.
– Потерял… – подумал Гбар Зацкей. И опять испугался.
Да от страха-то и умер. Убежали от него тайны.
На самом деле быстросферы не пропали – их просто вытащил мохнатый «простачок». Заодно с ложкой и ножом.
Гониденека не догонишь!
Он как вихрь пролетел путь в две тысячи шагов, потом прыгнул с дороги в чащу, хитро путал следы (на всякий случай), выбежал на другую дорогу, затем на третью, и лишь там остановился и принялся рассуждать:
– Противный дядька, провести меня хотел… Пень корявый и трухлявый, да я таких проходимцев тысячами видал! Все норовят чужое не запылившись взять. Мошенники! А я что? – я хоть и беру, но, я по крайней мере перед этим очень стараюсь – бегаю, прыгаю, думаю… А эти хотят даром все заполучить!
Гониденек вертел в руках трофеи. Ложку и нож, впрочем, он выкинул почти сразу.
– Ерундовина! Металл не драгоценный и не редкий, работа пустяковая… Кому они нужны? У Взмокиных есть свои вилки-ложки, а я вообще обхожусь без вилок… они в руках не держатся. А вот для чего эти штучки матовые? Судя по виду, они явно искусственные.
Гониденек и так и этак рассматривал быстросферы, но причудливые изделия не желали открывать свое предназначение. Это не яйца, не минералы, не ювелирные изделия; на аккумуляторы или батарейки они тоже не похожи. Зачем же их так любил Гбар-Зацкей? И почему называл их быстросферы?
На сфере нет параллельных линий; любая линия, начавшись, рано или поздно пересекаются с другой линией на поверхности сферы; то, что разобщено в других пространствах, неизбежно сойдется в сферической плоскости.
Сойдутся любые линии – даже если одна символизирует будущее, а другая прошлое. В обычной жизни понятия «прошлого» и «будущего» неизбежно разделены. Но быстросфера легко сведет их с настоящим.
Что для нее «настоящее»? – Это внутреннее состояние того, кто их держит сейчас, причем не духовное, а сугубо физическое; глубокие чувства и выходящие из них цели – «будущее», а прошлое – наследственность, полученная от всех предшественников. Быстросфера тонко чувствует сочетания «прошлого», «настоящего», и «будущего», ловит момент их взаимного равновесия и – раз! – переходит в исходную точку. Перелетает туда, где все начиналось – в место первоначального появления того, кто держит сферы, сохраняя линию времени. Все происходит в настоящем, просто мыслящий объект переносится на «историческую родину».
Странная вещь быстросферы. И зачем они нужны?
Гбар Зацкей давно не мог пользоваться быстросферами, потому что он давно уже не думал ни о прошлом, ни о будущем. Да и в настоящем его занимала исключительно всякая мелочь. Зато Гониденек имел огромные планы.
– Ой, как мне хочется разбогатеть… просто ужас. Кошмар просто. Хочется, чтоб было золото, серебро, удобство всякое, стандарты… У меня же должны быть высокие стандарты! Хотя, конечно, можно запросто и без этого интересно жить, но мне почему-то хочется…
Гониденек наподдал куст жгучей крапивы, потер хвост и продолжил:
– Никто меня здесь не понимает, у всех какие-то цели… Но ведь у меня же тоже цели! А Ведя говорит, что они какие-то тупиковые. Но я видел тупики, тупик – это когда стена или что-то в этом роде стоит и никак обойти нельзя. Вот это тупик, а какой же в голове может быть тупик? В голове нет тупика, думай себе и думай-й-й-й – Гониденек прокашлялся, потом продолжил хрипло – Прхо-грхесс, трхорчество (творчество), столько хрозни (возни)… Н-нет, я совсем не прхонимаю Взмокиных, хотя они и хорошие лица…
