Kitabı oku: «Домовой», sayfa 2
Не понравился мне лохматый. Собак в целом уважаю, а этот был особенный – голосистый, злобный, наверное, о свободе мечтал. Но где та свобода? Нет её. Свободу заслужить надо или силой брать. Длинный поводок и три прогулки у забора, вот и всё раздолье собачье. Как тут не взбеситься? И решил я извести пса – добить зубастое чудовище. Хотел, чтобы выгнали его. Пущай бродит себе во дворах – наслаждается волюшкой.
Ночью пристроюсь рядом с Тузиком и шепчу ему в ухо. Он терпит. Молчит – знает, что достанется от хозяев. А я не отстаю: песни пел, анекдоты травил, даже книжку читал – про Муму. Барбос всё слышит, всё соображает, одного не поймёт, кто его достаёт круглосуточно. И сломался ушастый. Сон пропал у него и стал он злиться да выть по ночам.
Тузику наплевать, есть на небе Луна или нет, он до слёз заливается – во всю лужёную глотку. Люди тоже сон потеряли. Ходют, бродют – ругаются, пса на улицу тащат, может быть, он на двор хочет? Да, какой двор, блохастый трепещет, я ему Тургенева читаю, самое интересное место – Муму вот-вот коньки откинет, а они его на улицу! Ну, юмористы!
Три ночи собачка семье спать не давала. Но псину не выгнали. Совестливыми оказались домочадцы: со стальными нервами, терпеливые, будто им приплачивали за страдания, – и богобоязненными не по времени. Потому обратились они к религиозным деятелям. Вывод сделали неожиданный – уверовали, что злой дух вселился в животное. Мол, с чего вдруг собачке выть по ночам, нос под хвост прятать и от косточки отказываться.
Пошли они в храм. Жалились. Привели в дом священника. Мощный такой был батюшка! Он уж и кадилом махал и картинки над дверьми лепил. Всю квартиру забрызгал водой, а наследил-то сколько? Ходил от стены к стене, бесов искал, которых я давно сам изгнал и с тех пор не пускаю в дом нечисть разную.
Вижу святого отца и думаю: ах вот вы как со мной? Ну ладно? Наклонился я над ухом мохнатым и следующую сказку рассказываю – о собаке Павлова. Барбос послушал чуток и ужаснулся от зверства людского. С испуга завыл, да так протяжно и уныло, словно жить до утра осталось, и нет ни одного шанса на спасение барбосьей души.
Поп чешет лысину, ничего не понимает. Вся семья на взводе. Ждёт от священника чуда, – а лето было, жара. Я совершенно случайно попу под рясу забрался, смотрю – мать его пальма банановая, да он шотландец! Гол как сокол: ни трусов тебе, ни тряпочки. Я хвать за причинное место и повис под одеянием просторным. Вишу, хохочу – пса кличу: «Шарик, ядрёна ты вошь! Тузик, хрен ты волосатый, иди ко мне!»
