Kitabı oku: «100 великих криминальных драм XIX века», sayfa 4
Безупречная логика шахматиста
И все же А.Ф. Кони покривил душой. Было за что краснеть. Стоит вспомнить хотя бы дело по обвинению в убийстве француженки Маргариты Жюжан. Кони был на том суде председателем и позднее в своих записках буквально подверг травле невиновного человека. Но ни слова не сказал об адвокате, который в том непростом случае сыграл роль дознавателя. Собственно, именно это и кажется исключительным, ведь о таком мы привыкли читать лишь в романах. В произведениях Э.С. Гарднера адвокат Пэрри Мейсон тем и знаменит, что прямо во время процесса ведет следствие, находит настоящего виновника и разоблачает его тут же, на глазах у судьи.
Но работа адвоката – объяснять и оправдывать, но не искать виновного и ловить преступника.
Методы известных защитников
Большинство адвокатов в Российской империи делали ставку на развал обвинения путем дезавуирования документов и процедур. И дело не в том, что там имел место умысел. Просто любая экспертиза, составленная с ошибками, любое упущенное время, любой документ, в котором есть помарка, – это повод пересмотреть дело. Согласитесь, напоминает комариные укусы. Но капля камень точит, и таким образом адвокаты добивались победы. Еще более удивительным кажется адвокатское красноречие XIX века. Во-первых, сегодня речи известных защитников зачастую выглядят старомодными, перегруженными замысловатыми фразами и вышедшими из употребления словами. Во-вторых, эмоциональность этих речей иногда вовсе не была связана с конкретикой дела, она была рассчитана исключительно на чувствительность присяжных, их понятие о морали и патриархальных устоях. То есть, по сути дела, имело место давление. Надо думать, в этом Кони, постоянно радевшему об аскетизме и приличиях, не было равных.
Все защитники, по большей части присяжные поверенные, о которых мы здесь упоминаем, были достаточно известны. Публика любила их, восхищалась их речами. Ф.Н. Плевако, А.Ф. Кони, В.Д. Спасович, А.И. Урусов, П.А. Александров, Н.И. Холев часто упоминаются в истории судебной системы и в книгах, посвященных ораторскому искусству защитников.
П.А. Александров, защищавший народовольцев, евреев, Засулич, создавал в зале скандальную атмосферу, использовал бранные выражения и сам походил на бунтаря, за что в среде коллег был прозван «Негодяем». Такая манера не столь уж удивительна, если учесть, что тяготы адвокат знал с детства. Вспоминали, что он «…сам любил говорить о неприглядных условиях своей прошлой жизни, наводившей его на размышления печального свойства. Невесела была жизнь его родителей, много терпевших от произвола сильных! В детские годы мальчик был свидетелем поругания человеческого достоинства его отца, покорно сносившего все оскорбления, сыпавшиеся на его голову. Впечатления эти глубоко запали в душу ребенка» (Л.Д. Ляховецкий. Характеристика известных русских судебных ораторов).
Н.И. Холев любил цепляться к деталям и затягивать дело; чтобы вымотать обвинение, он разваливал дело в деталях. Ему приписывали исключительную добросовестность и большое трудолюбие. Его речи называли плодом большого предварительного труда и обстоятельной подготовки к процессу. Он давал подробный анализ и разбор доказательственного материала. Больше всего Холев любил мелочи в обстоятельствах дела. Любой факт от него не ускользал. Поэтому речи Холева суховаты и детализированы.
А.Ф. Кони, даже в его бытность прокурором, нравились люди «правильные» – связанные с религией, радевшие о семье. Даже защищая Засулич, стрелявшую в градоначальника Трепова, Кони чувствовал себя уверенно, во-первых, потому, что тюремная порка не входила в систему наказаний того времени, и, во-вторых, потому, что Засулич Трепова все-таки не убила.
В.Д. Спасович казался безупречным и, конечно, был талантливым и образованным человеком, состоявшимся также в качестве ученого. Кони он нравился: «В числе многих и многие годы я восхищался его оригинальным, непокорным словом, которое он вбивал, как гвозди, в точно соответствующие им понятия, – любовался его горячими жестами и чудесной архитектурой речи, неотразимая логика которых соперничала с глубокой их психологией и указаниями долгого, основанного на опыте житейского раздумья» (А.Ф. Кони. Отцы и дети судебной реформы).
Ни на кого не похожий
Почти совсем в числе «великих» не упоминается фамилия одного защитника, методы которого кажутся невероятными, уникальными и достаточно сложными по своему построению.
Константин Федорович Хартулари, 37-летний присяжный поверенный Петербургского окружного суда, получивший должность 17 апреля 1866 года, жил на улице Фонтанка, у Чернышева моста, в доме 47. Он был автором юридических статей «Историко-законодательное исследование об аукционистах и аукционных камерах», «Заключение о береговом праве», «О нотариальном сборе», «Городское представительство». Его брат Дмитрий Федорович, на восемь лет его старше, был большим специалистом по движению раскольников, писал о них статьи, собирал их реликвии для музея. Оба брата Хартулари принадлежали к древнему византийскому роду, переселившемуся в Россию.
Константин Федорович Хартулари
В судебных речах Константина Федоровича наиболее сильными местами были доказательства, рассмотрение и оценка юридических элементов дела, толкование закона, освещение его примерами из западноевропейских кодексов. А слабым было как раз то, что ценилось общественным мнением и памятью, – эмоциональность и обращение к чувству судей, составившие славу другим адвокатам.
Вся его деятельность говорит о большом уме и стратегических способностях. Своеобразие его творческой манеры работы заключалось в блестящей подаче материала – последовательной и очень избирательной. Так, Хартулари мог намеренно отказаться от важного аргумента, подтачивающего обвинение, если можно было пожертвовать этим аргументом для получения еще более важного. Именно так случилось в деле Маргариты Жюжан: Хартулари вывел из-под обвинения в незначительной халатности свидетеля, который мог дать ему нужные показания. Адвокат обладал безупречной логикой шахматиста, который видит судебный процесс на несколько ходов вперед. Работа Хартулари над защитой отличалась обстоятельным и глубоким разбором доказательств, умением найти в деле основные моменты и дать им правильное освещение.
Хартулари участвовал во многих громких делах: нечаевском, об убийстве фон Зона, флигель-адъютанта Баранова, Маргариты Жюжан, Левенштейн, Протопопова и др.
Последний в империи
Уже покинув Россию, поэт Георгий Иванов с горечью и отчаянием писал в 1930 году:
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Поэт Александр Блок еще в 1918 году в своей поэме «Двенадцать» показал, кто теперь будет осуществлять правосудие в новом государстве. Двенадцать красноармейцев-апостолов с каторжным бубновым тузом на спине выходят на улицу стрелять и грабить тех, кто попадется на темной улице. Кто мог, тот уехал. Кто не мог – спрятался. Таков был итог Серебряного века и многовекового существования империи.
* * *
В числе уехавших был и Аркадий Францевич Кошко, известный российский сыщик, опытный практик, автор интереснейших мемуаров. Сначала он отправился с семьей в имение Подольно (Новгородская губерния) рядом с Боровичами. Но уже в декабре 1917 года в Подольно прибыла ревизионная комиссия и вывезла всю мебель. Нагрянули какие-то дикари и разорили имение. Кошко перевез семью в Боровичи, потом пытался найти работу в Москве. Ему даже удалось поступить на службу в аптеку, но таких, как он, называли «бывшими», и вскоре он узнал о надвигающемся аресте. Бегство в Киев напоминало приключенческий роман: Кошко и его сын, изображая актера и декоратора, присоединились к театральной труппе, отправившейся на гастроли. Семью вывезли позднее и переправляли с фальшивыми документами. Из Киева перебрались в Винницу, оттуда в Одессу. Но 7 февраля 1920 года в город вошла Красная армия, и семья Кошко бежала в Севастополь. Там Аркадий Францевич работал в уголовном розыске при правительстве Врангеля. Но после падения Перекопа пришлось уезжать в Турцию.
В Константинополе Кошко создал свое детективное агентство, вполне успешное, но из Турции пришлось бежать, потому что вождь Мустафа Кемаль не жаловал русских эмигрантов.
Перебравшись в Европу, Кошко искал работу в Париже. Но во Франции ему удалось открыть только меховой магазинчик.
В Европе его все-таки знали. Систему Аркадия Францевича заимствовал лондонский Скотленд-Ярд, лучшие разведки мира предлагали ему работу, ведь Кошко был основоположником современной криминалистики и создателем системы дактилоскопического анализа. Он впервые широко применил в сыскном деле дактилоскопию и антропометрическую систематизацию. Его звали работать в Англию. Но для того чтобы работать в Скотленд-Ярде, нужно было получить британское подданство, а Кошко не мог на это пойти. Он все еще верил в то, что в России все изменится и можно будет вернуться обратно. Поэт Блок знал, что ничего не изменится, потому что «двенадцать» пришли с сусальным Христом во главе, пришли надолго: это их век. А практик, криминалист, совсем не поэт Кошко верил, как настоящий идеалист. Не мог он себе представить, что настало время новой сыскной системы и нового порядка. В Париже он умер в 1928 году, успев написать три тома мемуаров. Два из них вышли уже после его смерти.
На родине о сыщике Кошко вспомнят много позже – когда уйдут самозваные апостолы, исчезнет и само государство, а издательства заинтересуются криминальной историей дореволюционного прошлого и начнут публиковать мемуары выдающихся криминалистов.
Из военных в криминалисты
Деятельность Кошко пришлась и на конец XIX века, и на начало XX века.
Он родился в семье помещика неподалеку от Бобруйска, на территории сегодняшней Беларуси. Поначалу хотел стать офицером, воевать, учился в Казанском пехотном училище и оттуда отправился в полк, расположенный в Симбирске. Но там было скучно, ничего не происходило. Аркадию хотелось испытаний, происшествий. Возможно, жизнь юнкера не для него. Хотелось приносить пользу обществу, и он вспомнил, как читал детективы про Ната Пинкертона и Ника Картера. Вот это действительно работа!
Аркадий Кошко (справа) и начальник Петербургской сыскной полиции Владимир Филиппов. 1910-е гг.
Ему было 27, когда он ушел в отставку и стал инспектором в Рижской полиции. Век уже кончается, но начинается новая жизнь Аркадия Кошко.
Его карьера была стремительна. Она исчислялась минутами, а не годами, как у других. Скорость, с которой он раскрывал преступления, поразила его начальство. В скором времени он уже начальник отделения, потом помощник начальника сыскной полиции Петербурга.
Конечно, известность ему принес московский период деятельности. Но начался он в 1907 году, поэтому стоит ограничиться деятельностью Аркадия Францевича в Риге, когда он только ступал на новый путь.
Гроза рижской преступности
Кошко появился в полиции Риги в 1894 году. Там ему пришлось раскрывать тяжкие преступления. Успеху молодого неопытного сыщика способствовала его начитанность: он был в курсе последних открытий криминалистики. Смелый и любознательный инспектор в течение трех лет раскрыл восемь убийств.
Аркадий Францевич любил рисковать и играть роли. Позднее при бегстве из страны ему пришлось это делать часто. Но начались перевоплощения еще в Риге. Там он гримировался, маскировался, переодевался, проникал в преступную среду, любил посещать игорные притоны.
Его первой большой удачей стало разоблачение банды шулеров. Для этого ему самому предстояло стать игроком. В карты инспектор играл хорошо, но пришлось учиться блефовать и мошенничать, чтобы сойти за своего. Учился инспектор у арестованных. Потом он арендовал квартиру и начал собирать вокруг себя всяких темных личностей. Тонкое чутье сыщика позволило ему быстро определить размеры банды и установить ее главаря. Кошко поставил на кон 10 тысяч рублей, чтобы заманить главаря в свою ловушку. Когда все собрались и игра началась, в квартиру ворвалась полиция и всех взяли с поличным.
Пропавший бриллиант
Одно из ранних дел Кошко связано с похищением бриллианта в Рижском кафедральном соборе. Произошло это в начале 1890-х годов. Ограблена была икона Божьей Матери. Аркадий Францевич сразу начал подозревать церковного сторожа, тем более что он и раньше был судим за кражу. Но обыск в подвальной комнате под собором ничего не дал. Задержанный сторож провел в камере почти неделю и три раза был допрошен, но предпочитал помалкивать, поэтому добиться от него ничего не удалось. Такая же неудача ожидала сыщика в общении со сторожихой. Она не уступала мужу в хитрости, на допросах молчала или же переходила в наступление, требуя, чтобы ее мужа выпустили.
И тогда Кошко прибег к хитрости. Он отправил двух своих людей в комнату сторожа. Один из них должен был спрятаться под кроватью, а второй – уходя, запереть дверь, чтобы никто ни о чем не догадался. На следующий день Кошко сделал вид, что проиграл, и бросил сторожихе: «Черт вас обоих знает! Может, и правда – вы не виноваты!» Оба были освобождены и, конечно, расслабились, полагая, что нечего бояться. Но в восемь часов Кошко в сопровождении агентов был уже возле собора и стучал в дверь сторожки. Обитатели засуетились. Но каково же было их удивление, когда сыщик, войдя в комнату, громко спросил: «Панкратьев, где бриллиант?»
Из-под кровати раздалось: «В дровах, господин начальник!»
Бедняга провел под кроватью восемь часов, внимательно слушая все, что говорили сторож с женой. Вот что он рассказал: «Залез я под кровать, пролежал с час, пришла женщина, за ней часа через два и мужчина. Поставили самовар, сели чай пить, напились, и женщина говорит:
– Ты бы посмотрел, Дмитрич, все ли цело в дровах?
– Куда же ему деваться? – отвечает он.
Однако мужчина вышел наружу и вскоре принес полено. Поковыряли они его, поглядели – все на месте. Жена и говорит:
– Ты бы оставил его в комнате, оно вернее.
А он отвечает:
– Нет, не ровен час – опять нагрянут. Лучше отнести на прежнее место.
И отнес. Вернувшись, он принялся с женой сначала смеяться и издеваться над вами, а потом пошло такое, что лучше и не рассказывать, господин начальник. Они, сволочи, пружинным матрацем чуть мне всю рожу не расцарапали».
Сторож продолжал отпираться. А сыщики уже искали в дровяных штабелях у задней стены собора. Бриллиант был спрятан в одном из поленьев.
Аркадий Францевич был очень доволен. Только бедняга Панкратьев попросил больше не давать ему таких ужасных поручений.
* * *
Довольно скоро в Риге стало небезопасно. Кошко почти полностью очистил ее от преступников, но многие ушли в леса и поклялись расправиться с начальником убойного отдела. Теперь Кошко играл роль «подсадной утки». За его голову назначена награда, бандиты готовят засаду. Но их замысел сорвался, и все были арестованы. А сыщика вывезли из Риги в Царское Село. На всякий случай ему дали охрану. Теперь он должен был возглавить сыскную полицию в Царском Селе. Позднее Кошко реформировал полицию, ввел новые методы и стал настолько успешным сыщиком, что ему покровительствовали император и Столыпин.
Сыщику еще предстояло много сделать и в Москве, и в Петербурге, но приближалась Первая мировая война, а за ней – революция. Аркадию Кошко не повезло: он слишком поздно родился, поэтому всего не успел.
Другому выдающемуся российскому сыщику, Ивану Путилину, повезло больше: вся его жизнь пришлась на XIX век.
Вежливый полицейский
«Настоящее дело заурядное, да теперь хороших дел и не бывает; так все – дрянцо какое-то. И преступники настоящие перевелись – ничего нет лестного их ловить. Убьет и сейчас же сознается. Да и воров настоящих нет. Прежде, бывало, за вором следишь, да за жизнь свою опасаешься: он хоть только и вор, а потачки не даст!
Прежде вор был видный во всех статьях, а теперь что? – жалкий, плюгавый! Ваш суд его осудит, и он отсидит свое, ну затем вышлют его на родину, а он опять возвращается» (И.Д. Путилин).
И.Д. Путилин.
Гравюра конца XIX в.
Ване Путилину было 24 года, когда его назначили младшим помощником надзирателя в 4-м квартале 1-й Адмиралтейской части Петербурга. Это было большим достижением по тем временам, ведь его отец остановился на предыдущей ступени – он был коллежским регистратором. Едва ли отец мог представить себе, что однажды его сын станет статским советником, а потом тайным советником.
В это действительно трудно поверить. Семья жила в бедности, и Ваня рыбачил, ловил раков, чтобы поесть. Четыре года он провел в училище Нового Оскола, а потом с помощью брата переехал в Санкт-Петербург и смог получить гимназическое образование, а экзамены сдавал экстерном в Петербургском университете. Брат устроил его работать в хозяйственный департамент Министерства внутренних дел. С 1854 года Иван служил младшим помощником квартального надзирателя на петербургском Толкучем рынке. А в 1866 году стал главой сыскной полиции Санкт-Петербурга. Это было везением и настоящим чудом. Мальчик, ловивший от голода раков, родился с серебряной ложечкой во рту.
Имя Путилина гремело по всей России, нередко его приглашали в отдаленные уголки империи, чтобы помочь в раскрытии сложного дела или спасти от наказания невиновного. Ему удалось воспитать плеяду одаренных агентов сыскной полиции, за успехами которых сам опытный сыщик наблюдал с интересом. Главным качеством хорошего следователя должно было стать умение нестандартно мыслить. Этим обладал Иван Дмитриевич Путилин, этого он добивался и от своих подчиненных.
Громкие дела
О популярности сыщика Путилина говорит и то, что первый фильм о нем вышел еще до революции, на заре кинематографа. Он назывался «Сонька Золотая ручка». Впрочем, популярна была и сама героиня этого фильма – личность легендарная в мире воров. Так что дело не в Путилине, а скорее – в том, что он эту Соньку разоблачал.
Одним из преимуществ Путилина была его результативность: он доводил до конца даже самые сложные дела. Первым громким делом Путилина стало расследование деятельности Пуговкиных – братьев-фальшивомонетчиков. Подобно другим выдающимся сыщикам, Иван Дмитриевич любил переодеваться, гримироваться и представать в новых ролях. Он умело втирался в доверие к мошенникам и их клиентам. Разоблачив Пуговкиных, Путилин столкнулся с их опытными адвокатами, и ему пришлось нелегко, но мошенников он все же посадил.
Причиной непопулярности Путилина при советской власти было его участие в деле Чернышевского. Но политикой сыщик не интересовался, его больше занимали убийцы, грабители, мошенники.
Путилин сам работал под прикрытием, внедрялся в банды, переодевался в лохмотья или рабочую одежду, бывал в притонах. Он при жизни стал легендой сыска и служил примером для своих сотрудников.
В жизни и в романе
Сыскной работе Иван Дмитриевич отдал сорок лет и успел оставить интересные, ярко написанные мемуары «Сорок лет среди грабителей и убийц», в которых показал и нелегкую, полную риска работу оперативника, и характеры преступников, порой вызывающие размышления не меньше, чем романы Достоевского.
Кстати, Путилин никогда не отказывал писателям, если им хотелось лично познакомиться с преступным миром для достоверности образов в произведениях. Чрезвычайно популярного современника Достоевского, писателя В.В. Крестовского, знаменитый сыщик водил по притонам, трущобам, злачным местам, а потом допускал на допросы. Крестовскому это дало бесценный опыт, а многие виденные им преступники стали прототипами его персонажей в приключенческом романе «Петербургские трущобы» (1864–1866). Путилин писал о Крестовском: «Я сам сопровождал его по трущобам, вместе с ним переодеваясь в нищенские костюмы: он вместе со мной присутствовал на облавах в различных притонах; при нем, нарочно при нем, я допрашивал в своем кабинете многих преступников и бродяг, которые попали потом в его роман. Наконец я самолично давал ему для выписок дела сыскного отделения, которыми он широко пользовался, потому что почти все действующие лица его произведения – живые, существовавшие люди, известные ему так же близко, как и мне, потому что с большинством их я имел возможность его перезнакомить».
Власть ценила Путилина за умение находить виновных и возвращать государству похищенное. Он умел не только выводить на чистую воду целые кланы мошенников и фальшивомонетчиков, но и предотвращать готовящиеся преступления.
Иван Дмитриевич был настолько популярен, что о нем, как об Арсене Люпене и Нате Пинкертоне, стали выпускать серии романов и повестей. В печати его имя появилось через десять лет после смерти. Первые рассказы о Путилине были опубликованы И.А. Сафоновым и вышли в 1904 году в сборнике «Преступления, раскрытые начальником сыскной полиции И.Д. Путилиным», но справедливости ради следует сказать, что любая экспертиза признала бы в этих рассказах авторство самого Путилина, обладавшего весьма ярким и образным слогом. Язык этого первого издания абсолютно совпадает с изданными позднее записками сыщика, которые публиковал его сын.
Рассказы о Путилине были изданы также П.А. Федоровым в сборнике «Путилин И.Д. Знаменитый русский сыщик». Там были и ранее опубликованные рассказы, но иначе расположенные и названные иногда по-другому: так, рассказ «Труп в багаже» получил название «Загадочное дело», а «Безумная месть» стала просто «Местью». В издании Федорова появился ранее не опубликованный рассказ «Огненный крест». Позднее появился цикл «Гений русского сыска И.Д. Путилин», написанный Романом Добрым (Романом Лукичом Антроповым). Путилин стал главным героем исторической трилогии Леонида Юзефовича: «Костюм Арлекина», «Дом свиданий» и «Князь ветра».
Двухтомник «Сорок лет среди убийц и грабителей. Записки первого начальника Петроградской сыскной полиции» впервые вышел в 1916 году и переиздавался уже в наше время. Не так давно появились и экранизации романов Юзефовича. В фильме «Сыщик Петербургской полиции» Путилина играл Петр Щербаков, а в сериале «Сыщик Путилин» – Владимир Ильин. Ильин акцентировал одну примечательную черту Путилина – подчеркнутую вежливость, в том числе в разговоре с подозреваемыми. В обиход вошла излюбленная высокопарная фраза Путилина-Ильина: «О-о, благодарю вас!» Ею сыщик, прикидываясь простоватым служакой, обезоруживал собеседника.
Путилин вышел в отставку в 1889 году. Его жизнь пришлась на XIX век, до XX века он не дожил, поэтому не узнал всех тех потрясений, которые пережили другие профессионалы своего дела. В 7 часов вечера 18 ноября 1893 года Иван Дмитриевич скончался в собственной усадьбе, выходящей окнами на реку Волхов Новоладожского уезда. Ничего материального он после себя не оставил, потому что был бессребреником, никогда не брал мзды. Единственной радостью для него была работа.
