Kitabı oku: «Заклятые супруги. Темный рассвет», sayfa 3
– Я уложу.
Для нас это стало традицией, которую я не хотела нарушать. Вот только сегодня мы вряд ли дождемся Анри.
Потянулась и поднялась, разминая затекшую спину. Только сейчас поняла, насколько устала: оказывается, цифры и документы могут быть не менее утомительными, чем магия. Особенно если прибавить к этому веселое общение с братом и случившееся после. Сложила бумаги в папки, погасила светильник и вышла. Идти мне предстояло мимо кабинета мужа, и я буквально поймала свою руку на полпути к тому, чтобы толкнуть дверь.
Не дождется!
Из сна меня вышвырнуло, подбросило на постели, словно кто-то окатил ледяной водой. Эта вода сейчас бежала по венам, сердце гулко стучало в ушах, а браслет отчаянно пульсировал. За окнами стояла то ли ночь, то ли предрассветная темень, чернее которой не бывает. Спросонья ткнулась раскрытой ладонью в пустую половину постели: Анри рядом не оказалось, и тогда я подскочила снова.
Мэри влетела в комнату по первому зову, уже не сонная, но спешно оправляющая платье.
– Что случилось, миледи?
– Где граф?
Она стушевалась, но потом подняла глаза.
– Они с Жеромом уехали. Полчаса как.
– Зачем?
– Так… тренироваться, миледи.
Тренироваться?!
После того, как вчера весь день не вылезал из кабинета? Да его шатает от малейшего резкого движения!
– Подай амазонку… Нет, лучше брючный костюм.
Мэри бросилась к гардеробной, а я расплела косу и принялась наскоро сооружать привычный пучок.
– Куда именно они поехали?
– К лесу. Кажется, в сторону Ларне.
– Кажется?
Ай!
От души ткнула себя шпилькой в темечко. Не так-то легко делать прическу, когда глаза слипаются – даже несмотря на то, что слияние бодрило получше пригоршни снега за шиворот. Волосы все-таки удалось закрепить так, что они больше не пытались развалиться – натыкав в них множество шпилек. Спустя минут пятнадцать я уже вылетела из дома и бежала к конюшне. Меня колотило то ли от яростной силы Анри, то ли от желания схватить его за плечи и трясти, пока не поумнеет.
Перед глазами стояли всплески огненной магии, отражающиеся от смертоносного лезвия и рикошетящие в землю. Даже думать не хотелось, что может случиться, если у Анри ненадолго закружится голова, а Жером не успеет поставить щит. Сжала зубы и пришпорила Искорку: искренне надеюсь, что не застану их за этим занятием. Потому что если застану, оторву головы! Все равно они ими не пользуются!
Ночью Лавуа казался черными: и лес, и поля, и широкий вьюн стелющейся между ними ленты. Огненные всполохи засверкали, стоило свернуть вслед за дорогой – они отлично просматривались в густой предрассветной синеве. Искорка всхрапнула, почуяв магию, но доверяя мне, послушно устремилась вперед. Кажется, Жером меня заметил, потому что фейерверк прекратился. Мужские силуэты, маячившие перед темными, вскинувшими руки-крючья деревьями, замерли. Стихло возмущенное карканье потревоженного воронья, кружащего над лесом. Птицы опускались вниз и собирались на ветвях черными комками – как раз в тот самый миг, когда я подлетела к мужу и его камердинеру.
Натянула поводья, спешилась и решительным шагом направилась к ним.
– Вы, оба! Совсем с ума сошли?
Анри и правда стоял с мечом: даже в темноте, несмотря на холод, лицо блестело от пота. На бесстрастной маске выделялись глубоко запавшие глаза.
– Возвращайся домой, Тереза.
Жером быстрым шагом направился к лошадям, привязанным чуть поодаль.
– И не подумаю! Что ты творишь?
– Я сказал: возвращайся домой.
Он держал в руках иньфайский меч, накидка валялась на земле, поверх нее – ножны, а на рубашке темнели пятна пота. Едва заметно ссутулившись – как от усталости, тем не менее смотрел на меня жестко и холодно.
– Никуда я без тебя не поеду!
Сложила руки на груди и с вызовом взглянула на него.
– Как знаешь. Жером, продолжаем!
– Анри. – Негромко произнес тот, направляясь к нам.
– Продолжаем.
Камердинер пробормотал что-то неразборчивое, Анри же повернулся ко мне спиной и поднял меч. Жером смотрел на меня – через его плечо, но муж даже не пошевелился. Просто стоял и ждал: напряженный, натянутый, как струна. Под рубашкой четче обозначились мышцы, а пальцы, сжимающие рукоять, сливались с ней, словно меч стал его продолжением и расстаться с ним он мог только ценой собственной жизни. Эта же самая струна натянулась сейчас во мне, чтобы спустя пару мгновений лопнуть с оглушительным звоном.
Я отступила и пошла прочь. Взлетела в седло.
Развернула лошадь, не обращая внимания на выстроенный за спиной щит и полыхнувшее под ним пламя. Подчиняясь поводьям, Искорка перешла сначала на шаг, а затем на рысь. Дом встречал меня сонными темными окнами, хотя уже начинало светать. Вручив лошадь конюху, велела заложить экипаж и поднялась к себе. Попросила Мэри подать мне завтрак как можно скорее и отправилась в библиотеку за документами. Желает себя истязать – пожалуйста, не желает со мной говорить – его право! А мне пора всерьез заняться Равьенн.
7
В приюте, который милостью Эльгера теперь принадлежал мне, меня встречали уже совсем по-другому. То ли слава некромага подействовала, то ли мое новое положение, но директриса без устали щебетала, как же радостно превратить школу в угодное милосердному Всевидящему место. После кофе с вишневым пирогом лично вызвалась меня сопровождать и даже я сомневалась, что в этом мире существует сила, способная заставить ее замолчать. Прижимая пухлые ручки к груди, мадам Арзе говорила, говорила и говорила.
– Основной ремонт, сделаем, конечно, весной, мадам Феро. Но уже сейчас в спальнях появятся теплые одеяла, мягкие подушки, новое постельное белье, игрушки и книжки с картинками. Часть денег уже поступила на счет, и…
– А что вы до того времени собираетесь делать с окнами в классных комнатах и спальнях воспитанниц? Из них тянет холодом, как из могилы.
– Я уже пригласила рабочих. Через несколько дней все будет исправлено.
Надеюсь, им удастся заделать окна так, чтобы в помещениях можно было находиться, не отбивая зубами гимн Вэлеи. Здесь не такие холодные зимы как в Энгерии, но ночами заморозки случаются. И даже в нашем поместье временами становится неуютно, что уж говорить о долине.
– Я хочу лично переговорить с каждой из воспитательниц. – Заметив, как напряглась мадам Арзе, добавила: – В следующий раз. Подготовьте для меня личные дела, я их изучу перед встречей.
Директриса кивнула, расправляя складки малинового платья. Надо отметить, желтый ей шел больше: в густой седине скрывались очень светлые волосы, маленькие глазки под белесыми бровями поблескивали, поэтому яркий цвет превращал мадам Мячик в моль, влипшую в пятно краски.
– И еще. Пригласите мадам Горинье. Нужно немедленно ее рассчитать с сохранением месячного жалованья.
На пухлом лице отразилось недоверие и растерянность, мадам Арзе нахмурилась.
– Но… но Сандрин Горинье старшая воспитательница. Она моя правая рука, и мне хотелось бы…
– Вам придется подыскать себе новую помощницу. А еще сообщить остальным, что в этой школе никто больше не посмеет тронуть детей и пальцем. – Здесь мне сегодня больше нечего было делать, поэтому я решительно направилась по коридорам, и директриса покатилась следом.
– Мадам Феро, не принимайте поспешных решений. Сандрин – опытная воспитательница, к тому же она вдова, и о ней некому позаботиться…
Поспешным мое решение не было – с мадам Горинье все было ясно с самого начала. Эта женщина из породы людей, озлобленных на жизнь, на всех и вся вокруг и срывающая свое разочарование на беззащитных детях. Но судя по выражению лица директрисы, именно я сейчас была воплощением зла. Что ж, пусть так. Остановилась и обернулась, смерив мадам Арзе холодным взглядом. Под которым она окончательно стушевалась и принялась крутить на пухлом пальце тонкое обручальное колечко. Насколько мне было известно из личного дела, которое нашлось среди остальных бумаг, ее муж в добром здравии. Странно, что они с супругой уже несколько лет не живут вместе, хотя до сих пор не в разводе.
– Вот поэтому мы рассчитаем ее с сохранением месячного жалования. Ей не стоит работать с детьми, а вам – ставить под сомнения мои решения. Сколь бы поспешными они вам ни казались.
Директриса побледнела и закивала – быстро-быстро.
– Конечно, мадам Феро.
Оставался еще один важный вопрос.
– Вы подготовили для нас документы по опекунству над Софи Фламьель?
– Да, да, конечно… – мадам Арзе всплеснула руками. – Только вам нужно приехать вместе с графом, чтобы их подписать в присутствии нотариуса.
– Разумеется.
Я задержалась еще ненадолго, чтобы побеседовать с воспитанницами и сообщить, что вскоре вместо бесконечных уборок, расчистки дорожек и шитья, у них появится личное время. Девочки смотрели на меня с недоверием, особенно старшие, но в глубине их глаз я видела смутную хрупкую надежду, и от этого на душе становилось особенно тепло. Разумеется, Равьенн – всего одна школа, а сколько еще таких… Но мне бы очень хотелось верить, что я смогу вернуть этим детям радость. Подготовить их к жизни, которая, возможно, и не всегда будет баловать, но станет для них немного более яркой и не такой жестокой с самого начала.
Глядя на воспитанниц, отчетливо вспомнила Анри: как он протягивал Софи руку и улыбался. Сердце болезненно сжалось, а холодные иголочки, покалывающие запястье, вернулись снова. Все время, что я была занята, удавалось не думать про мужа и про Винсента, но сейчас сожаление обрушилось волной, грозя затопить хрупкий замок шаткого спокойствия. Радость как рукой сняло, не спасали даже мысли о девочках. С каждой минутой наша ссора становилась все более далекой, но от этого не менее острой. Да, мне не следовало принимать Равьенн, не посоветовавшись с ним, вот только дело уже сделано. Можно подумать, я прыгаю от счастья из-за того, что Эльгер обратил на меня свое монаршее внимание!
На этой мысли, на пути к экипажу, меня и застал окрик мадам Горинье:
– Мадам Феро!
Обернулась: воспитательница стояла чуть поодаль. Сейчас она казалась еще более костлявой и сухой, напоминая старую гнилую доску, ощетинившуюся занозами. Глаза ее горели ненавистью, узловатые пальцы побелели. Она подошла ближе и остановилась.
– За что вы меня рассчитали?
– За вашу жестокость. Вам здесь не место.
– Что вы знаете о воспитании! – Выкрикнула она. – О воспитании сирот, которых взрослая жизнь вышвырнет на улицу?
– Достаточно для того, чтобы понять, что страх и боль в глазах ребенка – это ненормально.
– Вы выросли совсем в другом мире!
Скажите это моему отцу.
– Мир для всех одинаков, – хмыкнула я. – И в моих силах сделать его немного лучше.
Худое лицо исказилось от злобы.
– Вы пожалеете. – Процедила мадам Горинье сквозь зубы.
Рот ее, представляющий тонкую полоску, почти не открывался, хотя слова из него вылетали: скупые, жесткие, пропитанные ее внутренним ядом. Как она умудряется говорить и не отравиться – большой вопрос.
– Найдите себе занятие по душе, – посоветовала я, развернулась и подала руку кучеру, ставшему свидетелем этой сцены.
Устроилась в экипаже, и закрыла глаза. Ненависть мадам Горинье меня беспокоила мало, гораздо больше волновало то, что осталось в поместье. Несказанные слова, нерешенная обида – глубокая пропасть, которую я своим отъездом наверняка сделала еще глубже. Как назло, на Лавуа обрушился затяжной дождь, дорогу размыло, и экипаж полз просто с черепашьей скоростью. Временами начинало казаться, что если я сама потащу карету, так и то доберемся быстрее. Вода текла по стеклам, иногда даже не было видно, где мы едем, а потом и вовсе стемнело.
Добрались поздно. Встречал нас Жером, который раскрыл надо мной зонт и помог выйти. Пока мы бежали до дома, подол намок и превратился в тяжелую тряпку, которую теперь держал только кринолин. Но куда тяжелее была обида – я все-таки надеялась, что ко мне выйдет Анри. Видимо, зря.
– Миледи. – Я уже положила руку на перила, но обернулась на негромкий голос камердинера. – Ему тоже нелегко, можете мне поверить.
– Могу. Охотно! – Оттолкнувшись от перил, яростно стянула перчатки и приблизилась к Жерому вплотную. – А ты, вместо того чтобы помочь, решил его окончательно добить?
Вот теперь вернулись и досада, и утренняя злоба.
– Он же едва на ногах держится!
– Сегодня ему значительно лучше.
Камердинер говорил негромко, и я тоже невольно понизила голос.
– Исключительно от ваших смертельных трюков, разумеется.
– И поэтому тоже.
Нет, с ними бесполезно говорить. И ладно бы Анри – у того вообще инстинкт самосохранения отсутствует, но Жером-то мог бы и не потакать ему в этих самоубийственных мотивах!
– Если вдобавок к золотой мгле моему мужу придется лечить ожоги, я похороню тебя в саду. Лично.
– Миледи, не мне вас учить жизни, но… для него сейчас это лучшее лекарство.
Именно после таких слов все обычно начинают учить жизни.
– Перестаньте его защищать. И позвольте ему защищать вас.
– Когда мне понадобятся твои советы, – я стянула накидку и вручила Жерому вместе с перчатками, – обязательно тебя разыщу. А до той поры держи их, пожалуйста, при себе.
Взгляд его подернулся инеем. Камердинер склонил голову и отступил в сторону.
– Да, миледи.
– Скажи Мэри, пусть зайдет ко мне.
Взлетела по лестнице, с треском захлопнула за собой дверь и дергать нижние крючки платья, пытаясь его расстегнуть.
Ай, да чтоб тебя!
Рука сорвалась, больно дернуло ноготь. Я сунула пострадавший палец в рот.
– Вернулась?
На пороге стоял Анри. Лицо бледное, а взгляд… С таким хорошо на куропаток охотиться. Посмотрел – и птицы сами на землю падают, а некоторые еще и ползут в сторону собак, как зомби-добровольцы.
– Вспомнили, что у вас есть жена?
– Если бы жена не исчезала неизвестно куда без предупреждения, было бы гораздо проще.
– Кому?
– Всем.
– К вашему сведению, Мэри знала, куда я исчезла. А как вы сами вчера сказали, у меня есть дела в Равьенн, которыми нужно заниматься.
– Еще у тебя теперь есть дочь, которой нужно заниматься. Или ты о ней забыла?
Ах ты…
Я развернулась, вплотную приблизилась к нему.
– Я оставила Софи всего на один день. Пока Марисса ищет гувернантку, Мэри счастлива проводить с ней время. Или вы переживаете, что придется заниматься ей самому? Ну так не переживайте, никто вас не заставляет!
Анри прищурился, потом развернулся и стремительно вышел из комнаты. В закрытую дверь полетела сначала баночка с кремом, а потом гребень. Не поленилась, стянула башмак и от души запустила вслед за ними – как раз в тот момент, когда на пороге появилась Мэри.
– Ой!
Камеристка успела увернуться, но мне все равно стало стыдно. Настолько, насколько это возможно, когда хочется убивать.
– Помоги переодеться, – буркнула себе под нос. – И попроси подать ужин в комнату Софи. На двоих.
– На двоих? – осторожно уточнила Мэри, закрывая дверь.
– Да!
Сказал, чтобы я занималась дочерью, буду заниматься.
Я вообще послушная жена, теперь буду делать только то, что мне сказано. И посмотрим, как вам это понравится.
8
За завтраком я делала вид, что меня совершенно не касается все, что происходит по другую сторону стола. Так же, как и то, что сегодня мы спали каждый на своей половине кровати, спиной друг к другу, что Анри завернулся в покрывало и что рано утром снова поднялся на тренировку. Сейчас он отгородился газетой, наверняка прочитанной вдоль и поперек, а я – документами по Равьенн. Софи, которая смотрела то на меня, то на него, неожиданно отодвинула тарелку с кашей и громко поинтересовалась:
– Вы что, поссорились?
«С чего бы», – хотела сказать я, но мои мысли слово в слово негромко озвучили из-за газеты, поэтому я решила промолчать. Не хватало еще эхом с ним разговаривать!
– А почему тогда все утро молчите?
Как-то я не подумала про детскую непосредственность.
– Потому что я занята.
– Так занята, что держишь отчет вверх ногами, – заметил Анри. – Видимо, от усталости.
Ах, так?
– А ваша газета недельной давности, – фыркнула я. – Что, свежие новости не интересуют?
– Какое хорошее зрение!
– Не в пример некоторым, которые не видят дальше своего носа.
– И что же я, по-твоему не разглядел?
– Да вы и слона не заметите, если он постучит вам хоботом в окно!
У Анри дернулся уголок губ, а я с трудом удержалась от того, чтобы показать мужу язык. Еще отчаянно хотелось вспомнить тоскливые дни на океанском побережье и сообразить какое-нибудь зелье. Например, с пятнистым высокогорным лопухом, чтобы муж потом с неделю сводил желто-зеленые пятна и надолго забыл о своем ехидстве. Впрочем, кто его знает. Может, ему понравится.
После завтрака мы с Софи занимались энгерийским, и надо отдать ей должное, она схватывала на лету. Пока остальным наукам девочку предстояло учить Мариссе: хороших новостей о гувернантках у нас по-прежнему не появилось. Видимо, случившееся во время благотворительного сезона еще слишком живо. Сложно придумать страх сильнее страха смерти, а в глазах людей я была ею. По-хорошему, эта часть моей силы еще самая светлая, если так можно выразиться.
Некромагов ненавидели не только за связь с потусторонней тьмой, но и за то, сколь цинично и безжалостно они ей управляют. Я не поднимала нежить, не создавала монстров из человеческих останков и не повелевала ими с помощью собственной крови. Впрочем, Роберт Дюхайм тоже не ставил экспериментов на полуразложившихся телах и не хоронил себя заживо под заклятием, чтобы восстать после смерти. Даже его имя было предано забвению, хотя он освободил свою страну. Из-за того, как он это сделал.
Поскольку Равьенн в ближайшие дни моего внимания не требовала, я отправилась в библиотеку. Нашла книги, посвященные брачным церемониям и ритуалам мира, в одной из которых как назло обнаружилось детальное описание харрима с иллюстрациями и последовательностью движений. Не сказать, что я собиралась с мужем играть и тем более проигрывать, но танец меня заинтриговал. Изобразить это в нарядах современной вэлейской моды не представлялось возможным. А вот в коротеньком нижнем платье – вполне.
Ну а что? Научусь танцевать харрим, станцую его мужу, и… уйду спать!
Преисполненная самых коварных мыслей, утащила толстенный том в спальню, где кое-как разделась без помощи Мэри: не хватало еще, чтобы она задумалась, зачем мне это посреди дня. Замерла перед зеркалом, разглядывая себя: намийские женщины в большинстве своем невысокие и пышнотелые, а еще гибкие от природы, как дикие кошки. Да и вообще я смутно представляла себя в наряде, если так можно назвать разукрашенный камнями лиф, прикрывающий грудь, короткие штанишки, облегающие попу и полосочки ткани – юбку с разрезами, которая во время танца двигается волнами и в конце раскрывается цветком. Вот у Луизы точно получилось бы изобразить что-нибудь подобное, или у Софи – она так потрясающе танцует. Что же насчет меня…
– Не попробуешь – не узнаешь, – заявила я взирающему снизу вверх Кошмару.
Тот согласно мурлыкнул, запрыгнул на кровать и принялся на ней сосредоточенно топтаться.
Спустя час я напоминала себе деревяшку, которую чудом научили ходить, двигаться и поворачиваться. Положение осложнялось еще и тем, что танцевать приходилось без музыки, а отражающее мои потуги зеркало рисовало глазам странную девицу: пыхтящую, старающуюся повторить «волнующий изгиб плеча», которая дергалась как марионетка на ниточках кукловода. Музыка, к слову, тоже нужна была особенная – ритм из звона странных надевающихся на пальцы штуковин и намийских струнных инструментов, напоминающих лютню. Не бросала я из чистого упрямства, снова и снова заставляя себя повторять описанные на страницах движения. Там же были приведены и методики, как правильно расслабляться перед танцем, как правильно дышать, как работать бедрами, мышцами живота и груди. И чем больше я пыталась «работать», тем отчетливее представляла цирковой номер, на котором от смеха помрут все зрители.
Хорошо хоть этот кошмар не видел никто, кроме Кошмара.
Откинув налипшие от усердий на лоб пряди, я подошла к окну и увидела мужа. Прислонившись плечом к ротонде, которая из этой спальни основательно сместилась влево, он смотрел в сторону дороги. Лоза, обвивающая колонны, потемнела и ссохлась, Анри неосознанно гладил ее пальцами, повторяя переплетения и сгибы. Браслет потянуло, и я привычно потерла запястье. Голова закружилась, а потом словно увидела дорогу глазами мужа: серую ленту, расстелившуюся между утративших яркие краски полей.
Дорога, на которую он наверняка смотрел не раз. Совершенно иначе.
Случившееся в замке Эльгера навсегда отрезало возможность использовать силу хэандаме. Силу, на которую Анри делал ставку в борьбе с человеком, лишившим его родителей. Силу, которую он потерял из-за меня и сейчас оказался не только беззащитен перед Эльгером, но по сути, стал для него бесполезен. Под угрозой не только цель всей его жизни, но и те, кем он больше жизни дорожит. Единственное, что сейчас держит Анри – магия Жерома, отраженная смертоносным лезвием шиинхэ. И, пожалуй, мы с Софи. Но из меня паршивая получается держалка.
Я бы сказала, никакая.
Оттолкнувшись от стены, лихорадочно заметалась по комнате в поисках чего-нибудь, что быстро застегнется и с чем не придется возиться полчаса. Платье с пуговицами на груди, которые я застегнула через одну, и, по-моему, на одну петельку выше, чем положено. Но сейчас это не имело ни малейшего значения: набросила сверху накидку, подхватила волочащуюся по полу юбку и вылетела из комнаты. Чудом не скатившись по лестнице, почти врезалась в Жерома. Тот едва успел меня поддержать под локоть, но я уже бежала к дверям. Распахнула створки, нырнула в прохладную позднюю осень, и остановилась только когда Анри обернулся.
Я дрожала – то ли от переполнявших меня чувств, то ли от холода.
Дрожала и смотрела ему в глаза, но не двигалась с места.
До тех пор, пока он не протянул мне руку. Коснулась его пальцев и обняла, согревая и согреваясь.
– Прости меня, – прошептала еле слышно.
Запрокинула голову, глядя в любимые глаза, чтобы услышать ответ.
– Прощаю, – невозмутимо заявил муж.
Но прежде чем я успела возмутиться, меня уже целовали. Так, что весь остальной мир стал далеким и неважным.
Во второй половине дня мы вышли прогуляться. Софи попыталась было увязаться с нами, но после короткого разговора с Анри поплелась следом за Мариссой постигать премудрости правописания. Мне бы тоже не помешало постичь премудрость, которая поможет вернуть Анри уверенность в себе: за обедом я все размышляла о сказанном Жеромом. На резкость и жесткость в свое время пеняла еще Луиза, но видимо не допеняла. Ну не замечаю я, когда и что делаю не так! Сдается мне, дело вовсе не в стрельбе глазками и развороте плеч. Ладненько, будем пробовать. Я даже веер с собой взяла – памятуя о том, что это главное орудие леди в нелегкой игре с мужчинами. Главное, достать его поизящнее.
– Умеешь ты быть строгим, – понизив голос, сказала я, когда мы перешли мостик.
И прильнула к нему как можно мягче.
– Во всей строгости ты меня еще не видела.
– Неужели?
Какое же это счастье, вот так держать его под руку и просто идти рядом. Сегодня было не в пример вчерашнему тепло, в платье и плотной накидке было даже слегка жарковато. Солнце, не такое низкое как в Энгерии, слепило, пришлось нахлобучить шляпку поплотнее, чтобы поля отбрасывали тень на лицо. Увлеченная этим занятием, поймала на себе взгляд мужа и улыбнулась.
– Что?
– Выглядишь очаровательно.
Наверное, пора бы переставать краснеть от комплиментов, но не могу. А вот сейчас как раз можно вытащить орудие. И прикрыть им половину лица, которую не закрывает шляпка… Ай! Вместо того, чтобы раскрыться медленно и соблазнительно, он раскинулся как хвост павлина, увидевшего самку.
– Зачем тебе веер?
Я принялась усиленно обмахиваться.
– Взяла на всякий случай. Как-то сегодня жар…
Тьфу! Порыв ветра шлепнул меня прядью волос по губам.
– … ко. – Под пристальным взглядом Анри сочинять мигом расхотелось. – Это я маскируюсь.
– Под кого?
– Под нормальную леди, разумеется.
– Да, до нормальной тебе далеко.
Я захлопала ресницами и шутливо стукнула его по руке веером. Видимо, слишком сильно, потому что веер вырвался из пальцев и улетел в ямку. Анри проследил его полет, а многозначительное молчание красноречиво задавалось вопросом: «Что это сейчас было?»
– Ничего, – буркнула я.
– Что?
Вместо ответа полезла доставать несостоявшееся орудие, но столкнулась с мужем. Точнее, это он врезался в поля моей шляпки, от чего та слетела за спину. Я вспомнила, что Луиза говорила про упавший платочек и отскочила в сторону, словно увидела змею. Анри все-таки отряхнул злополучный веер и подал его мне. Поднялся, пристально вглядываясь в лицо, но я сделала вид, что любуюсь осенним небом.
– А в Лавуа бывает снег?
Небо было безоблачным. Муж прищурился.
– Раз в два-три года выпадает, но надолго не ложится. С тобой все в порядке?
Справедливо рассудив, что сейчас – когда между нами только-только восстановилось хрупкое перемирие, Энгерию лучше не вспоминать, покачала головой.
– Да. Просто стало интересно. Ну… Пойдемте… пойдем дальше?
Дальше мы пойти не успели: из-за поворота вырвался экипаж, который стремительно приближался. Анри не изменился в лице, лишь крепко сжал мою руку, когда кучер неожиданно натянул поводья. Дверца распахнулась, и навстречу нам выскочил щеголеватый светловолосый мужчина в черном пальто, с запахнутым поверх длинным шарфом.
– Граф! – Молодой, его можно было бы даже назвать привлекательным, если бы не бегающие глаза, жадно впившиеся в нас. – Меня зовут Рено Фортискье, «Ольвиж сегодня», у вас найдется время ответить на несколько вопросов?
Все произошло настолько быстро, что я даже ничего не успела понять. В последнее время журналисты в Лавуа не наведывались: казалось, они о нас забыли. Но если и забыли, теперь вспомнили.
– Если у вас есть ко мне вопросы, договоритесь о встрече с моим камердинером, – Анри не изменился в лице. Привычная маска светской учтивости, с которой я впервые увидела его на празднике Уитморов, могла принадлежать скучающему аристократу, уставшему от уединенной жизни в своем поместье.
– Это непросто, граф, и вы прекрасно это знаете. Мой коллега потратил несколько дней, чтобы встретиться с вами, но тщетно. Почему вы отказываетесь говорить с прессой? Вам есть что скрывать? Возможно, ваша супруга согласится со мной переговорить?
Голос у Фортискье был поставлен отлично. Громкий и сильный: достаточно для того, чтобы даже кучер покосился в нашу сторону. На меня же нашел странный ступор, словно я внезапно оказалась посреди шумной толпы, в которой меня – как когда-то маленькую девчонку, снова швыряло туда-сюда людским потоком. Цепкий колючий взгляд журналиста ощупывал мое лицо, словно желая сфотографировать мою растерянность и запечатлеть ее на страницах своей газетенки, не прибегая к достижениям науки.
– Мне нечего вам сказать.
Муж развернулся, увлекая меня за собой, но Фортискье бросился вперед, как бойцовский пес, преграждая нам путь и разве что не скаля зубы.
– Правда, что визит его светлости де Мортена – брата вашей супруги – никак не связан с политикой? Он пробыл в Ольвиже всего несколько часов, и, насколько мне известно, очень быстро покинул Лавуа. С чем это связано? Его тоже не устраивает ваш брак? Как получилось, что почти утраченную магию смерти объединили с силой хэандаме? Этого хотели ваши родители? Чего они добивались?
Запястье сдавило так, словно на мне защелкнули кандалы.
– Уйдите. С. Дороги. – Впервые слышала, чтобы Анри так цедил слова.
Муж ускорил шаг, хотя казалось – куда уж быстрее. Я с трудом за ним поспевала, но Фортискье не отставал. Спину покалывало иголочками любопытства кучера, и я надеялась, что мы успеем дойти до дома прежде, чем Анри свернет назойливому журналисту шею. Отчаянно хотелось размазать по самоуверенной физиономии газетчика его же собственное нахальство. Хотя можно и то, что оставила в колее лошадь.
– Я побывал в вашем родовом замке. Причиной трагедии стала вырвавшаяся из-под контроля сила вашего отца, я ничего не путаю? Почему он не носил камень мага? Сейчас его носит ваша жена, верно? Перстень пыталась стащить горничная, над которой вскоре состоится суд. Ваша жена тоже не способна совладать с магией? В замке был пожар, но вокруг него не осталось ничего живого. Что там случилось, граф? И как давно?
Анри остановился так резко, что я самую капельку улетела вперед.
– Оставьте мою семью в покое, – процедил Анри, ярость которого бушевала в моих венах, грозя стереть с лица земли и Ларне, и злосчастного газетчика. – И убирайтесь с моей земли.
Ростом тот ощутимо уступал мужу: светлая макушка едва доставала до плеча Анри, но журналист даже не попятился. Вскинул свой худой подбородок, погрузив руки в карманы.
– Я – представитель прессы, граф. Я имею полное право находиться даже на территории военных действий.
– В таком случае будьте готовы к тому, что вас может зацепить осколком.
– Вы мне угрожаете?
– Как угодно.
Анри снова сжал мою руку, и мы быстро зашагали к дому. Перешли каменный мостик, точнее, почти перебежали. Сердце колотилось так, что казалось вот-вот выскочит через горло. Лицо мужа просто окаменело, я же мягко сжимала его руку, стараясь разбить набирающую новую силу яростную волну. До ступеней оставалось несколько ярдов, когда навстречу нам вылетела Софи: счастливая и раскрасневшаяся, со сбившейся на затылок шляпкой, из-под которой выбивались волосы, на ходу завязывая тесемки накидки – видимо, собиралась в спешке.
– Марисса отпустила меня погулять… о… вы уже возвращаетесь? А что это за человек?
– Это ваша воспитанница? О своих детях вы не задумываетесь? У вас могут быть свои дети, граф? Как сила ребенка хэандаме подействует на вашу жен…
Зрачки мужа превратились в две крохотные точки, вокруг которых заплескалось расплавленное золото. Неожиданно стало нечем дышать, по телу прошла волна жара, и прежде чем я успела перехватить его руку, сильный удар в челюсть опрокинул журналиста на землю – в подсыхающую после вчерашнего лужу. Софи взвизгнула, из-под щегольского зада брызнула грязь. Фортискье перекосило от злобы, одной рукой он зажимал разбитый нос, другую вскинул как знамя.
– Я этого так не оставлю!
– В ваших же интересах оставить, – отчеканил Анри. – Или я вас засужу за оскорбления в адрес моей жены.
После чего развернулся, подхватил меня под руку, увлекая за собой. Софи метнулась обратно к дверям, распахнула их перед нами.
Умница, какая же она умница, наша девочка.
Теперь меня трясло не от ярости: от золотой мглы, ненадолго получившей свободу, когда Анри вышел из себя. Даже представлять не хочу, каких усилий ему стоило ее удержать, когда приезжал Винсент. Да и просто удерживать, каждый день.
– Вы не сможете скрываться вечно! – донеслось из-за спины. – Рано или поздно вам придется…
