«Полное собрание стихотворений» kitabından alıntılar, sayfa 12

Минута Минута: минущая: минешь!

Так мимо же, и страсть и друг!

Да будет выброшено ныне ж —

Что завтра б — вырвано из рук! Минута: мерящая! Малость

Обмеривающая, слышь:

То никогда не начиналось,

Что кончилось. Так лги ж, так льсти ж Другим, десятеричной кори

Подверженным еще, из дел

Не выросшим. Кто ты, чтоб море

Разменивать? Водораздел Души живой? О, мель! О, мелочь!

У славного Царя Щедрот

Славнее царства не имелось,

Чем надпись: "И сие пройдет" — На перстне... На путях обратных

Как не измерена тщета

Твоих Аравий циферблатных

И маятников маята? Минута: минущая! Мнимость

Вскачь — медлящая! В прах и хлам

Нас мелящая! Ты, что минешь:

Минута: милостыня псам! О как я рвусь тот мир оставить,

Где маятники душу рвут,

Где вечностью моею правит

Разминовение минут.

ПобегПод занавесом дождя

От глаз равнодушных кроясь,

— О завтра моё! — тебя

Выглядываю — как поезд Выглядывает бомбист

С ещё-сотрясеньем взрыва

В руке… (Не одних убийств

Бежим, зарываясь в гриву Дождя!) Не расправы страх,

Не… — Но облака! но звоны!

То Завтра на всех парах

Проносится вдоль перрона Пропавшего… Бог! Благой!

Бог! И в дымовую опушь —

Как о́б стену… (Под ногой

Подножка — или ни ног уж, Ни рук?) Верстовая снасть

Столба… Фонари из бреда…

О нет, не любовь, не страсть,

Ты поезд, которым еду В Бессмертье…

СонВрылась, забылась — и вот как с тысяче-

футовой лестницы без перил.

С хищностью следователя и сыщика

Все́ мои тайны — сон перерыл. Сопки — казалось бы прочно замерли —

Не доверяйте смертям страстей!

Зорко — как следователь по камере

Сердца — расхаживает Морфей. Вы! собирательное убожество!

Не обрывающиеся с крыш!

Знали бы, как на перинах лёжачи

Преображаешься и паришь! Рухаешь! Как скорлупою треснувшей —

Жизнь с её грузом мужей и жён.

Зорко как лётчик над вражьей местностью

Спящею — над душою сон. Тело, что все свои двери заперло —

Тщетно! — уж ядра поют вдоль жил.

С точностью сбирра и оператора

Все́ мои раны — сон перерыл! Вскрыта! ни щёлки в райке, под куполом,

Где бы укрыться от вещих глаз

Собственных. Духовником подкупленным

Все́ мои тайны — сон перетряс!

От родимых сёл, сёл!

— Наваждений! Новоявленностей!

Чтобы поезд шёл, шёл,

Чтоб нигде не останавливался, Никуда не приходил.

В вековое! Незастроенное!

Чтобы ветер бил, бил,

Выбивалкою соломенною Просвежил бы мозг, мозг

— Всё осевшее и плесенное! —

Чтобы поезд нёс, нёс,

Быстрей лебедя, как в песенке… Сухопутный шквал, шквал!

Низвержений! Невоздержанностей!

Чтобы поезд мчал, мчал,

Чтобы только не задерживался. Чтобы только не срастись!

Не поклясться! не насытиться бы!

Чтобы только — свист, свист

Над проклятою действительностью. Феодальных нив! Глыб

Первозданных! незахватанностей!

Чтобы поезд шиб, шиб,

Чтобы только не засматривался На родимых мест, мест

Августейшие засушенности!

Всё едино: Пешт, — Брест —

Чтобы только не заслушивался. Никогда не спать! Спать?!

Грех последний, неоправданнейший…

Птиц, летящих вспять, вспять

По пятам деревьев падающих! Чтоб не ночь, не две! — две?! —

Ещё дальше царства некоего —

Этим поездом к тебе

Всё бы ехала и ехала бы.

Читатели газетПолзёт подземный змей,

Ползёт, везёт людей.

И каждый — со своей

Газетой (со своей

Экземой!) Жвачный тик,

Газетный костоед.

Жеватели мастик,

Читатели газет. Кто — чтец? Старик? Атлет?

Солдат? — Ни че́рт, ни лиц,

Ни лет. Скелет — раз нет

Лица: газетный лист!

Которым — весь Париж

С лба до пупа одет.

Брось, девушка!

‎Родишь —

Читателя газет. Кача — «живёт с сестрой» —

ются — «убил отца!» —

Качаются — тщетой

Накачиваются. Что́ для таких господ —

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет! Газет — читай: клевет,

Газет — читай: растрат.

Что ни столбец — навет,

Что ни абзац — отврат… О, с чем на Страшный суд

Предстанете: на свет!

Хвататели минут,

Читатели газет! — Пошёл! Пропал! Исчез!

Стар материнский страх.

Мать! Гуттенбергов пресс

Страшней, чем Шварцев прах! Уж лучше на погост, —

Чем в гнойный лазарет

Чесателей корост,

Читателей газет! Кто наших сыновей

Гноит во цвете лет?

Смесители крове́й,

Писатели газет! Вот, други, — и куда

Сильней, чем в сих строках! —

Чтo думаю, когда

С рукописью в руках Стою перед лицом

— Пустее места — нет! —

Так значит — нелицом

Редактора газет-

ной нечисти.

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Мама за книгой …Сдавленный шепот… Сверканье кинжала… – “Мама, построй мне из кубиков домик!” Мама взволнованно к сердцу прижала Маленький томик. … Гневом глаза загорелись у графа: “Здесь я, княгиня, по благости рока!” – “Мама, а в море не тонет жирафа?” Мама душою – далеко! – “Мама, смотри: паутинка в котлете!” В голосе детском упрек и угроза. Мама очнулась от вымыслов: дети — Горькая проза!

«Как простор наших горестных нив…» Как простор наших горестных нив, Вы окутаны грустною дымкой; Вы живете для всех невидимкой, Слишком много в груди схоронив. В вас певучий и мерный отлив, Не сродни вам с людьми поединки, Вы живете, с кристальностью льдинки Бесконечную ласковость слив. Я люблю в вас большие глаза, Тонкий профиль задумчиво-четкий, Ожерелье на шее, как четки, Ваши речи – ни против, ни за... Из страны утомленной луны Вы спустились на тоненькой нитке. Вы, как все самородные слитки, Так невольно, так гордо скромны. За отливом приходит прилив, Тая, льдинки светлее, чем слезки, Потухают и лунные блестки, Замирает и лучший мотив...

Хочется спать Вам? И спите, и пусть Сны Ваши будут красивы; Пусть не мешает анализ больной Вашей уютной дремоте.

Вы не поймете никогда, Как можно жить одним стремленьем, Лишь жаждой воли и добра…