Kitabı oku: «Портрет космонавта», sayfa 3

Боб Савранский аккуратно сел за стол, положил поднятые конфеты и понял, что надо импровизировать. Бабка, видать, умная, на кривой козе не объедешь.

– Интерес мой, Ираида Сергеевна, вот какого свойства, – начал он медленно, как бы раздумывая, но старуха прервала его.

– Ишь, как заговорил! Пришёл про портрет выспросить, так выспрашивай.

Савранский повинно склонил голову, признавая правоту собеседницы, и неожиданно искренне сказал:

– Поразительная живопись, просто поразительная! Аркадий Михайлович говорит, что место ему в музее, но я не знаю музея, где хранилось бы что-то похожее.

– Можно подумать, – хмыкнула старуха, – ты все музеи мира объездил.

– Клянусь, Ираида Сергеевна, – Бобик приложил руки к сердцу, – в студенческие годы из Эрмитажа не вылезал!

– Аркадий Михайлович твой пятьдесят лет на этот портрет пялился, пока не съехал. За полвека сердце даже не ёкнуло. А теперь боится, как бы его удача большой бедой не обернулась.

Савранский похолодел от этих слов.

– У меня сложилось впечатление, что он не хочет его продавать, – сказал он осторожно.

– Пусть хоть продаёт, хоть отдаёт. Не его это судьба, так и передай. – Старуха стукнула ладонью по столу.

«Всё-таки, она сумасшедшая», – подумал Савранский. – «Какой-то странный разговор!»

– Ираида Сергеевна, нам бы хотелось знать, кто написал это чудесное полотно, и кто изображён на нём.

Старуха посмотрела на него долгим пронзительным взглядом:

– Кто изображён – не знаю.

– Как этот портрет попал к вам?

– Он не попадал. Он всегда был.

– Что это значит?

– А то и значит. Этот портрет написала я.

Бобик посмотрел на старуху. Она определённо была сумасшедшей.

– Постойте, Ираида Сергеевна, что-то тут не сходится.

– Что именно? – Сказала старуха вполне осмысленно. – Ваш Аркадий Михайлович наверняка сообщил, когда направлял вас ко мне, что я всю жизнь преподавала рисование в школе.

– Да, но…

– Учитель рисования, по вашему мнению и мнению недалёких обывателей, не может так писать? А между тем я была неплохим копиистом и всю жизнь изучала старых мастеров. Вермеер, Корреджо, Рафаэль, Тициан. Эти имена что-либо говорят вам?

– Конечно-конечно! Но это же совершенно иная манера, иная эпоха. Кроме того, вы сказали, что не знаете, кто изображён на портрете. Как это возможно?

Старуха помолчала, задумавшись, а потом произнесла:

– Всю свою жизнь я прожила в этом доме, в этой квартире и в этой комнате, с аркадиями михайловичами, их тазами, велосипедами, рваными носками и бигудями их мадам. Но это не имело ровно никакого значения, потому что я жила не здесь, а в жарких переулках Неаполя, Флоренции, Рима, среди их садов, фонтанов, мостов. Я различаю краски их неба и земли, чистых вод кастальских ключей, лимонных деревьев и их плодов. Лавры! Я вижу тончайшие оттенки света и тени, тона и полутона. Я могу пройти между ними на цыпочках. Я умею слышать симфонию цвета, музыку миров, находить в тысячеголосом хоре по голосам. Я училась и, наконец, достигла совершенства. А ваш Аркадий Михайлович скупал в это время иконы за бесценок. У старух. Видимо, мечтал разбогатеть. А ведь мы с ним ровесники.

– Как ровесники? – Спросил ошеломлённый Савранский.

– Неужели я выгляжу настолько старше этого блёклого крысёныша? Впрочем, это моя плата, я смирилась.

– Подождите, подождите, но зачем же вы тогда продали ему портрет? Истинно за бесценок!

Старуха опять засмеялась, словно закаркала:

– Да потому, юноша, что цена в этом деле не имеет ровно никакого значения. Я бы и бесплатно ему отдала, если бы не хотела увидеть этот взгляд опьянённого сладострастием хорька. Мне пора уходить. Пришло время отпустить портрет.

Бобик мало понимал, о чём она говорит. Да это его уже и не волновало.

– Кто же изображён на нём?

– Я.

Он решил, что ослышался:

– Что?

– Вы всё правильно поняли, юноша. Это автопортрет.

– Но ведь на нём же мужчина! – Савранский повысил голос.

– А разве мы себя знаем до конца?

– Невероятно!

Савранский был поражён: как он мог так вляпаться?

– Полагаю, Аркадий Михайлович меня на портрете не узнал, – ядовито добавила сумасшедшая старуха. – Вам-то простительно.

– Ираида Сергеевна, простите великодушно, зрение садится, да здесь и темновато, – заюлил Савранский, показывая на окно.