Сердце для любимой

Глава 1. Анна

Он оглянулся через плечо и посмотрел на меня глазами изголодавшегося по женщине самца. Молодой брутальный красавец, с идеальной фигурой. Лет тридцати, темноволосый, мускулистый, высокий. И совершенно голый.

На кухне в коммунальной квартире мы были одни – я, насмерть перепуганная и растерянная, и он – уверенный в себе сексуальный маньяк. Он небрежно набросил на стройные бедра мое любимое махровое полотенце с белочками и двинулся на меня пружинистой походкой хищника, увидевшего добычу. Никто и ничто не могло его остановить. Я сжимала в руке скалку – орудие независимой женщины, он прикрывался полотенцем. Нас разделяло всего несколько шагов…

Могла ли я думать, отправляясь в культурную столицу, что паду жертвой очень сексуального маньяка? И не где-нибудь, а прямо на кафельном полу общей кухни старой коммунальной квартиры. А ведь как удачно все для меня начиналось…

* * *

Мне исполнился двадцать один год, и судьба впервые улыбнулась мне. Правда довольно саркастически и ехидно. И поставила перед сложным жизненным выбором.

Я неожиданно получила наследство от маминой тети. Недвижимость в центре Питера. Звучит громко! Правда, наследство – всего лишь комната в коммуналке с кучей соседей, однако это уже мелочи. Я была бесконечно рада – наконец-то смогу жить самостоятельно, да еще и в Санкт-Петербурге. Ведь я планировала летом поступать в Академию художеств или в Питере, или в Москве. Теперь выбор очевиден. Как же все отлично складывается!

Наследство досталось мне, потому что баба Надя очень любила меня и никогда не понимала мою маму, свою племянницу.

Надо признаться, семейка у меня веселая. В кавычках, разумеется. Мама работает главбухом в крупной частной фирме. Неплохо зарабатывает. Она смогла построить отличную карьеру и добилась многого.

Моя мама вечно в заботах о том, чтобы все видели, как у нее все круто. Поэтому берет кредиты. Большая квартира в ипотеке. Ее норковая шуба в рассрочке. В кредиты взяты огромный плоский телевизор, холодильник, выдающий лед в специальный стакан (Убей, не знаю, для чего это надо?), кухня из массива дуба с мраморной столешницей. Еще, естественно, внедорожник (А как же без него?) и все остальное. Соответственно, приходится экономить на еде и некоторых мелочах.

Пока я училась в Художественном училище, я еще и работала в местном театре декоратором. Почти все заработанные деньги отдавала в семью. Но, в понимании моей мамы это были жалкие копейки, над которыми она откровенно смеялась. И каждый раз укоряла, что я бесполезное создание, неспособное приносить пользу. Я к этому привыкла и не обращала внимания.

Ну не хочу я быть бухгалтером, как она. У меня свой путь в жизни. Я художник, и у меня это отлично получается. В прошлом году окончила Училище с красным дипломом, готовлюсь поступать в Академию художеств.

Мама мученически закатывала глаза и скорбно вздыхала от моего упрямства. Она не замечала, что я не беру у нее ни копейки на одежду, краски, кисти и холсты для подработки. Я всегда много рисовала. Ведь мастерство надо совершенствовать постоянно. Да и мечта поступить в Академию требует полной отдачи сил.

Отца не помню. Очевидно, он быстро понял, что ошибся в выборе жены и сбежал. Но щедрые алименты платил исправно. Они шли на нужды семьи и были неплохим подспорьем в погашении многочисленных кредитов. Кажется, отец давно уехал заграницу. Так или иначе, но я его никогда не видела. Да мне этого особо и не хотелось. Не нужна я ему, и не надо.

Мама постоянно пыталась удачно выйти замуж второй раз. Ведь рядом с состоявшейся деловой женщиной непременно должен быть состоятельный мужчина. По возможности еще и привлекательный – на зависть всем подругам.

Ее прекрасный принц явился к нам двенадцать лет назад на потрепанном мерседесе, с кучей амбиций и блестящих перспектив. Евгений на тот момент преподавал философию в Университете, был молод и безумно красив. Ему прочили блестящее будущее – зав кафедры, потом декан, и однозначно, в ближайшем времени ректор, не меньше. Связи есть, талант написан на лице, что еще надо для продвижения? Оказалось, еще надо мозги, желание работать и умение ладить с людьми. С этим возникли проблемы, и карьера Евгения очень некстати забуксовала.

Мой отчим намного младше мамы. Рядом с ним, по ее словам, она чувствует себя юной девушкой. Может, оно и так, ей виднее.

С деньгами принца получился полный облом. Они быстро закончились. Теперь отчим все свободное время лежит на диване, рассуждает о несправедливости жизни и ноет, что его никто не понимает. А времени у Евгения очень много, так как преподает он всего несколько часов в неделю. И уже не в Университете, а в Индустриальном колледже, и не философию, а обществознание.

У меня есть братик Платон. Он очень похож на своего папу. В отличие от меня Платошу ждет блестящее будущее. Он талантлив. Правда, пока родители не поняли, в какой именно области – ребенку всего одиннадцать лет.

Для отчима я всегда была бельмом на глазу. Он этого никогда не скрывал. Евгению не нравилось, что я без его разрешения поступила в Художественное училище. Я обязана была стать бухгалтером, как мама, приносить деньги в дом, а не витать в облаках и страдать ерундой. И не важно, что все время, пока училась, я еще и работала. Получала-то гроши! А теперь, когда я окончила училище и начала готовиться к поступлению в Академию отчим просто места не находил от недовольства и раздражения.

Поэтому наследство для меня было очень и очень кстати. Но Евгений поставил ультиматум – или я продаю комнату в Питере и отдаю деньги на нужды семьи, или у меня больше этой семьи нет. Мама немного помялась, судя по всему для приличия, и приняла сторону мужа.

Так что для меня, как паршивой овцы, больше нет места в благородном семействе. Мне указали на дверь и посоветовали вернуться с деньгами от проданной комнаты. Или не возвращаться вообще.

Мне даже не было обидно. Выбор я сделала сразу. Собрала дорожную сумку, упаковала краски, холсты, подхватила мольберт и вышла в хмурое январское утро навстречу новой жизни.

Новая жизнь встретила меня пронизывающим ветром и швырнула в лицо пригоршню острого снега. Я улыбнулась в ответ широкой улыбкой. На душе было легко, словно свалился тяжелый камень. Впереди неизвестность и свобода. А в кармане паспорт и немного денег, что удалось скопить. Ничего, не пропаду. Работать не боюсь, прорвемся, как говорится!

Скоро поезд мчал меня в любимый Питер, город моей мечты и радужных надежд. Полупустой и холодный вагон трясся и гремел, как железное ведро с гвоздями. Поезд чем-то громко лязгал и скрежетал на поворотах. И это было для меня лучшей музыкой. Я еду в Питер!

Всю дорогу счастливо проспала на верхней полке плацкартного вагона, завернувшись в колючее одеяло. Давно пора было уехать и начать самостоятельную жизнь. Пусть будет трудно, зато я больше не услышу нытья Евгения и недовольных замечаний мамы по поводу моей никчемности и глупости.

* * *

И вот, я уже две недели как в северной столице. С работой все оказалось намного сложнее, чем я думала. Для начала пришлось перебиваться частными заказами, которые находила в интернете. Портреты маслом по фотографиям меня всегда раздражали, но именно они теперь приносили реальный доход. Пришлось смириться и перешагнуть через себя, ведь жить как-то надо.

Квартира, где я получила комнату, была огромна и занимала весь второй этаж. С высокими лепными потолками, большими окнами и скрипучими полами. Разномастных дверей в длинном коридоре было ровно десять штук.

Мне повезло – квартиру начал расселять хозяин антикварного салона, который располагался на первом этаже. У меня оказалось всего трое соседей – приятная женщина лет под сорок с девятилетним сыном, и одинокий отставной моряк пятидесяти лет. Им пока не подобрали подходящие варианты для обмена, они не спешили менять привычный уклад жизни.

Но у меня были все шансы в ближайшее время получить маленькую однушечку ближе к окраине, а я еще не успела привязаться к этому району. Осталось дождаться визита антиквара и его щедрого предложения. Возможно, я даже немного поломаюсь для приличия. Вдруг удастся поднять цену? Хотя торгаш из меня никакой.

Коммуналку этажом выше антиквар уже расселил, и там полным ходом шел ремонт. Целый день что-то ломали, пилили и роняли. Звукоизоляция в нашем доме просто потрясающая – слышно, как ругаются строители наверху и о чем говорят соседи за стенкой. Так что спала я в берушах, а работала в наушниках, слушая мой любимый рок. Только он мог заглушить шум на третьем этаже.

Соседи появлялись ближе к вечеру, и кухня с ванной полностью принадлежали мне в течение дня.

Еще в квартире обитает полосатый, толстый и боевой кот Васька с порванным ухом. Самый обычный, гладкошерстный и беспородный. Гроза всех местных котов и всеобщий любимец. Именно он настоящий хозяин коммуналки, а мы просто находимся тут с его молчаливого согласия. Ну, и соответственно, в благодарность кормим вкусняшками и чешем за ушком эту полосатую бестию.

Комната, доставшаяся мне в наследство, оказалась достаточно большой, с крашеным паркетным полом и зеркальной стеной, наполовину замазанной масляной краской. Видимо, комната была когда-то частью гостиной. Роскошный лепной плафон на потолке тоже безжалостно пересекала перегородка.

Из двух больших окон открывался потрясающий вид на набережную реки Мойки. Так бы и любовалась целый день. Я даже успела написать несколько пейзажей.

В одно из окон игриво заглядывал с улицы лепной Амур. Сколько же всего в этой комнате перевидал маленький бог любви за эти годы? Думаю, теперешний интерьер его удручает. Мебели в комнате почти нет. Старый красивый секретер, доставшийся мне от бабушки, завален красками. Кровать, которую я купила на распродаже, не отличается изысканностью. А вещи пока лежат в сумке и висят на гвоздиках по стенам – на шкаф денег еще не наскребла. Ну, ничего, обживусь постепенно. Тем более что в скором времени я отсюда вообще съеду.

Наверху активно работали строители, и грохот усиливался с каждой минутой. Лишь бы перекрытия не обрушили, а то останусь я без крыши над головой в прямом смысле.

К обеду я закончила очередной портрет, придирчиво посмотрела на него и поняла, что заказчица останется довольна. Осталось покрыть его лаком. Но это уже завтра.

С чувством глубокого удовлетворения от проделанной работы я направилась на кухню, чтобы немного подкрепиться. Хорошо, что я одна в квартире, и никто не мельтешит пред глазами. Вечером я старалась на кухне не показываться – чего мешать уставшим после работы людям.

Почему-то вспомнился Евгений с его нравоучениями и занудством. Как он сидит, развалившись в кресле или на диване, и недовольно пьет чай. Пошел бы работать, и некогда было бы страдать от обиды на весь мир. Все-таки как замечательно, что я уехала! Работа есть, пусть и не очень интересная, но на жизнь хватает. Осмотрюсь и найду другую, по душе. Быт тоже потихоньку налаживается.

И вот, вся в таких радужных мыслях я стремительно вошла в кухню. И обмерла.

Перед окном, спиной ко мне стоял совершенно голый высокий и стройный молодой мужчина. Он напевал что-то из Луи Армстронга и отбивал такт босой ногой по кафельному полу. Мужчина вытирал мокрую голову моим розовым махровым полотенцем с рыжими белочками из ванной. У его ног вился Васька и громко утробно урчал.

Надо отдать должное, мужчина выглядел потрясающе – фигура, как у античного бога. Любой натурщик позавидует. Рельефные мышцы спины, ног, ну и всего остального, что можно увидеть при таком ракурсе. А какие руки – накачанные, сильные!

У меня от страха подкосились ноги. Откуда тут взялся незнакомец, да еще в таком виде? Тем более я точно знаю, что дома никого быть не должно. Маньяк, не иначе!

Что делать? Убежать? Я уже на середине кухни, до двери могу не добраться. Осторожно сняла со стены скалку и сжала ее в руке. Без боя я извращенцу не сдамся. Начала тихонько пятиться к двери. По закону подлости наступила на металлическую миску Васьки. Она загрохотала по полу. Васька заорал, полоснул когтистой лапой по ноге маньяка и шарахнулся в сторону.

Маньяк ругнулся, потирая ободранную икру, и сердито оглянулся через плечо. Его глаза вспыхнули похотью и жаждой женщины. Любой. А тут так удачно подвернулась я. Он судорожно начал натягивать на рельефные бедра полотенце с белочками. Это ему удалось не сразу. Мое возмущение мешалось с ужасом – моим любимым полотенцем это гад прикрывал срамные места на своем прекрасном теле.

Я замахнулась скалкой. Маньяк замахал руками. Полотенце начала сползать с его бедер. Мужчина снова ухватился за него и шагнул в мою сторону.

– Не подходи ко мне, извращенец! – заорала я не своим голосом.

– Вы все не так поняли… – начал он. Но меня ему было не обмануть.

Извращенец продолжал что-то быстро говорить и протянул ко мне руку, видимо, решив меня сначала придушить, а уж потом изнасиловать.

– Помогите! Помогите! – отчаянно кричала я, размахивая скалкой. – Не подходи, урод!

– Да замолчите же! – крикнул мне маньяк. Ага, сейчас. Не дождешься!

– Спасите!!! – продолжала орать я. Возможно, строители услышат мои вопли, и придут на помощь. – Тут маньяк! Сексуальный!!!

Извращенец решил перейти к решительным действиям и снова шагнул ко мне.

Моя голова закружилась от ужаса. Я угрожающе подняла скалку, но она выскользнула из ослабшей руки и больно ударила меня по ноге. Перед глазами все поплыло, и я начала падать на пол как мешок с картошкой. Сильные руки маньяка подхватили меня. Последнее, что я услышала, было:

– Девушка, не бойтесь, я ваш новый сосед!

«Врешь…» – подумала я и отключилась, провалившись в темную бездонную пропасть.

Глава 2. Макс

Бывает, что день не задастся с самого начала. Не знаю, от чего это зависит. Так или иначе, день начался по-дурацки. С утра должна была приехать корреспондентка из глянцевого городского журнала брать интервью по поводу открытия очередного загородного филиала моего спортивного клуба. Эта статья была важна для меня в качестве рекламы. Но журналистка очень некстати заболела.

И вместо адекватной и опытной знакомой прислали гламурную курицу с длинными золотыми волосами и похожими на толстые пельмени губами. Она сразу перешла к делу – эффектно плюхнулась в кресло, закинула ногу на ногу, эротично облизнула губы и выразительно провела рукой по глубокому вырезу на обтягивающем платье.

Интервью пришлось отложить, курицу отправить восвояси. Ей в стрип-клубе приватные танцы исполнять, а не в приличном журнале работать.

Жаль бездарно потерянного времени. Что ж, буду ждать, когда поправится знакомая журналистка. А пока послал ей коробку конфет, фрукты и бутылку марочного французского вина с пожеланием скорейшего выздоровления.

Потом позвонил отец. Он всегда звонит не вовремя, будто нарочно выбирает время. Я ему срочно зачем-то понадобился в антикварном салоне на Мойке. Отказаться не мог, хотя и очень хотелось – все-таки я обязан отцу всем, что имею.

По пробкам добрался минут за сорок. Проще было дойти пешком. С трудом припарковал свой ягуар во дворе антикварного магазина. Везде завалы из строительного мусора, припорошенного снегом – папа развил бурную деятельность и расселяет дом. На последнем, третьем этаже уже полным ходом идут восстановительные работы.

Фамильный антикварный салон «Радзивилов и сын» встретил меня запахом вековой пыли и древних книг. Бесчисленные хрустальные люстры играли веселыми радужными бликами и тонко звенели подвесками. В стеллажах холодно блестела дамасская сталь и наградное оружие. Золотистые корешки книг тускло мерцали в высоких застекленных шкафах. В выставочном зале витали исторические призраки прошлого, и веяло дремучей скукой.

– Мне надо перенести этот комод, – сообщил отец, едва я переступил порог салона и протянул мне белые нитяные перчатки. – Из зала в реставрационную. Никому не могу это доверить. Какая тонкая резьба, какое золочение! – захлебывался от восхищения папа, любовно поглаживая инкрустированную столешницу.

Ну конечно, как всегда. Я незаменимый грузчик-младший партнер в салоне «Радзивилов и сын».

– Твои работники это сделать не могли? Так ли необходимо было отрывать меня от дела? – обреченно поинтересовался я, натягивая перчатки и уже зная ответ.

– Во-первых, они все косорукие. Во-вторых, это Людовик XV. Хочешь, чтобы я инфаркт заработал, если они его поцарапают?

– Так и я поцарапать могу, – заверил я папу.

Он гневно сверкнул на меня глазами, пытаясь испепелить, но у него ничего не получилось. Я даже не задымился.

Каждый раз, когда я двигаю эту проклятую антикварную мебель, мне хочется застрелиться от тоски. Не понимаю я ее ценности, не вижу прелести в старье, пусть даже историческом. «Ну почему, почему, папа, ты думаешь, что мне это надо?» – хотелось завыть мне.

– Осторожнее, осторожнее! Нежнее! Как с женщиной! Слышишь, что говорю? – возмущался отец, надрываясь под тяжестью огромного и неуклюжего комода эпохи французского монарха.

Кстати, Людовик XV и его мадам Помпадур мне никогда не нравились – не уважаю мужиков-подкаблучников, тем более королей. И вот теперь я перетаскиваю комод эпохи разврата и женского доминирования.

За что мне это? Отец-фанатик, помешанный на историческом барахле. И дед у меня такой же. И прадед, судя по всему, тоже был любитель древностей. Фамильное дело – это звучит гордо! Я – единственный продолжатель антикварной империи Радзивилов. Тоска, тоска!

Вычурный комод был доставлен на место в целости и сохранности. Я с трудом перевел дух. В просторной и светлой реставрационной мастерской мерзко пахло рыбьим клеем с какими-то добавками. Клей отец тоже варит лично, по собственному рецепту. Надо отдать должное, он еще и отличный реставратор. Вот только я не в него, однозначно.

Сейчас в мастерской мы были вдвоем. Реставраторы ушли на обед. Посреди помещения громоздился шкаф черного дерева с вставками из слоновой кости викторианской эпохи, напоминающий памятник на кладбище. Рядом с ним на высоченной стремянке стояло ведерко с клеем, который и распространял волшебное амбре. Видимо, восстанавливали навершие этого надгробного монумента.

– Максимилиан, – пафосно обратился ко мне папа, – Ты совершенно погряз в своем спортивном клубе. Мне не нравится, что ты почти не уделяешь внимание нашему фамильному бизнесу. Я уже не молод и не могу со всем справляться один.

Я вздохнул и закатил глаза:

– Отец, ты не один. У тебя есть управляющие. Ты же знаешь, я к этой рухляди равнодушен, пойми меня.

– Опомнись! Это – не рухлядь! – возмутился папа. – Этот шкаф стоит как половина твоего элитного спортзала вместе со всем оборудованием, саунами и прочей ерундой! Возможно, он принадлежал самому Уолтору Патеру, основателю эстетизма. Я со дня на день жду заключения экспертизы. Если это подтвердиться, это будет великолепно. Ты понимаешь?

– Нет, – честно признался я.

Это имя мне ни о чем не говорило. Ну не знаком я с этим Патером, и ничего, живу как-то. Мой недоуменный вид вызвал у отца приступ праведного возмущения:

– А, да что с тобой об этом говорить?! Темнота! И в кого ты такой пошел? Посмотри, какие изгибы, какая деталировка! Запомни, не будь моих магазинов, ты бы не смог заниматься тем, что тебе нравится. Хоть с этим ты согласен?

Я обреченно кивнул. Конечно, я все понимаю. И да, он, конечно, как всегда прав… Именно деньги отца дали удачный старт моим спортивным клубам. Без начального капитала ничего бы у меня не получилось. Но я уже давно вернул долги, ведь отец не обязан спонсировать меня.

Ну что ж, попробую в очередной раз убедить папу, что я не совсем потерян для дела «Радзивилов и сын»:

– Обещаю, что когда мне стукнет сорокез, я остепенюсь и займусь этим. А пока мне двадцать восемь и у меня прекрасно идут дела. На днях я открываю загородный филиал клуба. Еще один. Мое дело развивается, клиенты в восторге. Что еще надо? Доход отличный и стабильный. Мне нравится мой бизнес и у меня все получается. Ты же знаешь, я еще не дорос до антиквариата, не дорос до музейных экспонатов. Ну что хорошего в этом шкафу, скажи на милость? Мрачный, страшный. Объясни мне, чего я не вижу, а я постараюсь понять.

Я отступил назад, чтобы получше разглядеть викторианский шкаф. У отца округлились глаза, и он судорожно взмахнул руками:

– Стой, изверг!

Но было уже поздно. Я толкнул стремянку, она закачалась, и ведерко с рыбьим клеем низвергло на меня все свое мерзкое содержимое. Отец в одно мгновение оказался между мной и шкафом. Он раскинул руки, самоотверженно прикрывая своим телом историческую ценность, и мужественно принял на себя часть потоков клея. Шкаф почти не пострадал. Зато пострадал я.

– О, боги, – стонал отец, суетливо вытирая шкаф ветошью, – О боги, за что мне это? За что мне достался такой безрукий отпрыск? Наследник хренов, – добавил он уже совсем неинтеллигентно. Видимо, поднабрался словечек у строителей. – Ты чего наделал, наказание рода человеческого? Ты едва не убил его. Это же английский декаданс! Слышишь, чучело? Декаданс!

– Папа, а где мне помыться? – спросил я, пытаясь стереть с лица мерзкую слизь. Она облепила мои волосы, рубашку и джинсы.

– Где помыться?! – возопил отец, трагически потрясая тряпкой. – Нигде! Вон отсюда!

– Не могу же я так на улицу идти…

– В туалете маленькая раковина, ты все загваздаешь, чудовище. Иди на второй этаж, где мои комнаты, там днем никого нет. Отмоешься как-нибудь.

Папа порылся в кармане, нашел ключи, в сердцах швырнул их мне. Сердито сорвал с ренессансного кресла покрывало:

– Полотенца нет. Приведи себя в порядок и попроси кого-нибудь привезти одежду. Мне с тобой нянчиться некогда. Надо клей убирать. Твое счастье, что шкаф остался цел. А то прибил бы тебя на месте.

Вот такой у меня любящий отец. Хотя в данном случае он совершенно прав. Однозначно, реставратор из меня не получится.

Я вздохнул и поплелся по черной лестнице на второй этаж, оставляя за собой ароматные следы из клея. Можно было подумать, что тут прошелся Нептун собственной персоной – смачно пахло рыбой и водорослями.

Узкая лестница вывела меня в темный коридор. Сразу прошел в ванную и с удовольствием сбросил перепачканную одежду на пол. Теплая вода легко смыла липкий клей с тела. Голову отмыл с трудом, но все-таки отмыл. Стричься наголо будет не надо.

Настроение заметно улучшилось. Я позвонил своему другу Богдану, описал в красках ситуацию и попросил привезти какую-нибудь одежду, чтобы добраться до дома.

Отцу осталось расселить, кажется всего одну комнату. И сбудется его давняя мечта – на первом этаже антикварный салон, на втором квартира для него, на третьем для меня. Все под боком, все под контролем. Не хочу его разочаровывать раньше времени, но жить рядом с ним не буду – только нервы друг другу трепать. Меня вполне устраивает мой пентхаус. Да и загородный дом тоже очень неплох.

Я вышел из крохотной ванной. Люблю дома походить нагишом после душа – кожа дышит, и приятный холодок бодрит тело. Кроме меня тут никого нет. Загадочная тишина окутывала огромную старинную квартиру. Кто был ее первым хозяином, кто жил тут позже? Что стало с этими людьми в смутное время?

Справа от ванной за стеклянной дверью оказалась довольно большая и убогая кухня. Старинный кафель на полу и стенах. Сохранился неплохо, видимо, делали на века. Разнокалиберные шкафчики, тумбочки. Большой стол посредине. Три холодильника, три стиральных машины. Как в сказке про трех медведей.

Жирный кот, потрепанный в боях, подошел ко мне и потерся о ноги. Я почесал его за ухом, и он громко утробно заурчал. Хорошая животинка!

Надо бы найти комнату, от которой отец дал мне ключ, подожду Богдана там. Но это позже. Подошел к окну и залюбовался. Из окна открывался великолепный вид на Мойку. Пожалуй, я буду иногда появляться на своей квартире. Я вытирал голову пушистым полотенцем и мурлыкал себе под нос «Hello Dolly» моего любимого Армстронга.

Вдруг сзади раздался резкий, как выстрел звук. Кот дико заорал, в ужасе вцепился мне в ногу, я стряхнул его и он прыгнул на подоконник, возмущенно выгнув дугой спину. Что-то загремело по кафелю. Я потер оцарапанную икру и оглянулся.

На меня смотрела насмерть перепуганная девушка. В руке она держала деревянную скалку.

Кое-как прикрылся полотенцем.

– Послушайте… – начал я.

– Не подходи, извращенец! – взвизгнула она, не дав мне договорить.

И с чего это она взяла, что я извращенец? Ну, голый, ну и что? Я же прикрылся уже.

Но девушка продолжала воинственно размахивать скалкой и вопить, как резанная. Можно подумать, голого мужика никогда не видела. Я шагнул к ней. Это было роковой ошибкой. Она заорала еще громче и обозвала меня сексуальным маньяком. Надо было ее как-то утихомирить и успокоить.

– Я ваш новый сосед, – сказал первое, что пришло на ум.

Она снова закричала, угрожающе подняла скалку над головой, побледнела как полотно и неожиданно начала падать. Я подхватил ее на руки, и она отключилась.

Полотенце свалилось окончательно, но мне было не до него. Я шел с девушкой на руках. Она была легкой, как перышко. Босые ступни холодил пол, крытый драным линолеумом. Сейчас я реально был похож на кровожадного маньяка. Голый монстр несет свою бездыханную жертву в мрачное логово по длинному темному и изрядно обшарпанному коридору. Я тщетно пытался найти ее комнату. Все двери были заперты, наконец, одна открылась.

Помещение, куда я попал, было, мягко говоря, странным – из мебели кровать и старое бюро. Замазанные краской зеркала на стене. С потолка свешивалась убогая люстра на три рожка. Посредине мольберт с портретом какой-то перезрелой дамы. Рядом два светильника на треногах. Все, больше ничего. И что, здесь можно жить?

Положил девушку на узкую кровать. Как она только на ней спит и не сваливается? Хотел привести бедняжку в чувство, но вовремя передумал – я же совсем голый. Побежал на кухню, подобрал упавшее полотенце, налил воды в чашку и вернулся. Девушка все еще не пришла в себя.

Я тихонько похлопал ее по щекам, побрызгал в лицо водой. Ее густые черные ресницы затрепетали. Она медленно открыла глаза. Бездонные, синие, как сапфиры. Я утонул в них и забыл, зачем здесь.

– Как вы себя чувствуете? – осторожно осведомился я, не в силах оторвать взгляда от ее глаз.

– Неплохо, спасибо. А вы кто? – доверчивая и милая улыбка озарила лицо девушки. И тут она все вспомнила. – Не прикасайся ко мне! Отойди, извращенец!

В дверь забарабанили. Видимо, кто-то услышал вопли этой ненормальной.

– Да послушай ты, наконец! – я схватил ее за руки.

Делать этого не стоило.

– Спасите!!! – снова заголосила она. – Помогите!!!

Я услышал треск ломаемой входной двери. Через мгновение в комнату ворвалось человек пять строителей, перепачканных пылью и с различными инструментами в руках, включая кувалду и бензопилу. Один из них мрачно ухмыльнулся и поудобнее перехватил в руках лом.

– Отойди от нее, козлина, – по-дружески посоветовал он, глядя на меня исподлобья тяжелым взглядом и потрясая своим оружием.

Очевидно, «козлина» было единственное цензурное слово, которое нашлось для меня. При девушке этот благородный рыцарь ругаться матом, видимо, не хотел.

– Руки за голову! – зачем-то потребовал его товарищ с кувалдой. – Ну! А то мозги-то на место поставим в два счета!

Спорить в данной ситуации было неразумно, я повиновался. И полотенце в очередной раз упало с моих бедер на пол.