Kitabı oku: «Пока плывут облака», sayfa 6
Ляль, мы с Игорем приедем после летней сессии. Вам с мамой он обязательно понравится, а я поведу его к морю. Представляешь, он никогда не видел моря…
Только сначала Игорь сделает операцию. Он так решил: хочет попытаться вернуть зрение. Вероятность пятьдесят на пятьдесят, но мы оба верим, что все будет хорошо».
Принцессы не плачут
– Девушка, вы к кому?
– К Даниловичу.
Дежурная медсестра смотрит так отрешенно, что Изольда теряется. Время посещения больных уже почти закончилось, но раньше никак не получалось: на последних двух парах – практические занятия. А сегодня наконец станет известен результат операции.
– Вас просил зайти главврач отделения.
– Да-да, я сейчас, только загляну на секундочку в палату.
– Виктор Владимирович просил, чтобы вы сначала прошли к нему. Он ждет, не уходит домой.
В кабинете главврача холодно. Не потому, что из распахнутой форточки веет февральским морозом. До дрожи холодно от слов, которые Изольда никак не может понять, принять, уложить в голове…
– Операция не принесла желаемого результата. Более того… изменения, которые произошли – необратимы… Игорь Святославович просил: не надо приходить к нему. Он не хочет, не считает возможным продолжение ваших отношений. Сожалею, но я обещал передать его слова; это все, что я могу сейчас для него сделать… Простите, я закурю.
Главврач отворачивается к окну, тонкими нервными пальцами разминает сигарету, почти высовывается с ней в форточку, лишь бы не смотреть на эту несчастную девчонку, которая никак не поймет, о чем он пытается ей сказать. Сколько раз приходилось говорить пациентам и близким их эти слова, наизусть выучил проклятую обтекаемую форму, а каждый раз от собственного бессилия хочется скрипеть зубами… Тем более, когда речь идет о сыне брата.
Какая странная тишина. Даже слышно, как ползут по циферблату стрелки больших настенных часов… Девочка… Лишь бы в обморок не упала…
Когда он обернулся, кабинет был пуст. Девчушка как-то очень неслышно бежала по коридору, явно в сторону палаты. Черт… надо догнать. Хватит с Игоря испытаний. Тишину (или ему только казалось, что была тишина?) прервал настырный звонок телефона. Безошибочно определил: межгород… Господи, что за день такой: нарасхват, всем нужен…
***
Дверь в палату распахнулась со стуком: слишком резко Изольда рванула ее на себя. Игорь сидел на кровати, опираясь спиной на подложенную к изголовью подушку. Лицо – серое, как наволочка, рука вытянута вперед, словно собирается остановить, не дать подойти…
– Ты разговаривала с Виктором Владимировичем?
– Да.
– Тогда почему ты не послушала его, Иза? Я же просил, – голос бесцветный, усталый.
Сердце Изольды сжалось. До этой минуты она и не догадывалась, что оно может болеть так сильно. Вздохом вырвалось:
– Потому, что люблю тебя.
– Это пройдет, Иза. Все рано или поздно проходит, – Игорь вымученно улыбнулся, – кроме того, что уже не возвращается.
– Откуда ты знаешь, что пройдет, а что нет? – голос зазвенел от обиды и боли. – Думаешь, ты такой умный, да? Старше – поэтому все знаешь? Ничего ты не знаешь.
Изольда побледнела, двумя руками взяла ладонь Игоря, прижала к груди:
– Слышишь? Слушай, это ведь ты можешь. У нас с тобой сын будет. И его прогонишь? Как он без отца?
– Иза…
Игорь забрал руку, попытался сесть по-другому, чтобы дотянуться до волос девушки.
– Ну, что ты меня пугаешь? Ты, может быть, не знаешь: от поцелуев детей не бывает. Они от другого появляются.
Изольда потянулась к Игорю, нагнулась, чтобы ему удобнее было гладить ее волосы, но продолжила не менее сердито:
– Не знаю, как в ваших столицах, а в нашем поселке мне во втором классе объяснили от чего дети бывают. На словах, – уточнила она, заметив, как Игорь напрягся, – и то, от чего они появляются, у нас обязательно будет.
Изольда погладила небритую щеку Игоря, прикоснулась к губам.
– Замерзла? У тебя рука совсем холодная.
– Нет, это я так сержусь на тебя. У меня, когда сержусь, всегда руки холодные.
– А я и не знал…
– Ничего, теперь узнаешь.
Освещение в палате – лишь уличный фонарь за окном, да свет из коридора через незакрытую Изольдой дверь. Но вдруг и этот источник света пропадает. Почти весь дверной проем перекрывает могучая фигура главврача:
– Игорь, прости, я должен сказать тебе, – Виктор Владимирович тяжело вздыхает, оттягивая момент, когда надо будет произнести непоправимое, – беда действительно редко ходит одна…
Он даже не может понять, что собственно, случилось, замечая лишь серый клубок, который мгновенно повис у него на руке и, упираясь, изо всех сил пытается вытолкнуть в коридор.
– Что еще случилось? Ну, что? – этой девчонке-пигалице удалось-таки заставить его выйти из комнаты, и теперь она шипит, сузив глазищи, словно рассерженная змея.
Опытный, достаточно долго поживший и многое повидавший профессор сам толком не знает, почему разговаривает с девочкой, которую Игорь не хотел видеть, но у нее в голосе такая отчаянность и такая убежденность в собственном праве знать, что смолчать не получается:
– Позвонил отец Игоря. Умерла Ксения Андреевна – у нее было больное сердце.
Девчонка наконец отпустила его руку. На секунду опустила глаза, и тут же опять уставилась своими огромными серыми льдинами:
– Но ведь Игорь может ехать? – так, словно это единственное важное.
– Как? Сам? Понимаешь, девочка, ему надо привыкнуть к своему новому положению. Плохо видеть и не видеть совсем – далеко не одно и то же.
– Мы полетим вместе.
Она опять умоляюще вцепилась в его руку:
– Пожалуйста, доктор, ну, пожалуйста… Одолжите мне деньги на два билета. В общежитии сейчас занять не у кого – перед стипендией… Я верну. Попрошу у мамы, она пришлет, и сразу верну. А потом заработаю, – голос звенит, словно стеклянный.
Лишь когда Главврач подходит к посту дежурной медсестры и просит:
– Анна Васильевна, не в службу, а в дружбу, закажите на завтра на первый рейс до Минска еще один, третий билет, – Изольда отпускает его руку, но смотрит недоверчиво.
– Почему еще один?
– Ну, что с тобой поделаешь, если ты так настроена лететь. Может, ты и правда сумеешь помочь Игорю.
– А третий?
– Третий – я, если ты, конечно, ничего не имеешь против, – в голосе Виктора Владимировича проскальзывает легкая усмешка, – Игорь – мой племянник.
– Тогда… Тогда… Вы ведь не прогоните меня, правда? И разрешите мне остаться здесь до утра.
Надежду вдруг опять сменяет отчаяние, и Изольда прибегает к крайним мерам:
– Если не разрешите – я такой скандал тут устрою… Все равно не уйду: истерику закачу или в окно залезу.
– Четвертый этаж, между прочим, – напоминает профессор.
– Ничего. Найдется пациент, у которого не такое жестокое сердце, и он откроет мне окно на первом этаже. Или на втором…
– Ладно, Анна Васильевна, пусть ночует эта шантажистка. А то женщины у нас на втором этаже и правда сердобольные, – сдается Главврач.
***
День прошел, а кажется – год. Игорь спит. Изольда еще и еще раз прислушивается к его дыханию, осторожно сползает с дивана, на котором лежала, не раздеваясь и, старательно придерживая тяжелую дверь, чтобы не заскрипела, выходит в большую комнату.
Ксения Андреевна называла ее «зала».
У окна, раздвинув тяжелые шторы, стоит Святослав Владимирович. На обеденном столе – бутылка водки, три граненых стакана, один накрыт ломтем хлеба.
– Не спится, Изольда? Виктор ушел на ночной поезд, побоялся, что погода испортится, и самолет завтра не полетит. Он уверял меня, что ты захочешь остаться. Может, ошибся? Ты не беспокойся, я тебя провожу на вокзал или в аэропорт, когда захочешь…
– Не ошибся. И я не беспокоюсь.
Изольда не знает, о чем говорить с человеком, которому сейчас так плохо, но и уйти, оставив его одного, не может. В поисках темы для разговора, обводит взглядом комнату, задерживаясь на большом портрете темноволосой женщины с тонкими, правильными чертами лица:
– Еще в прошлый приезд хотела спросить: это, наверное, бабушка Игоря, ваша мама в молодости?
– Это?
Святослав Владимирович смотрит на портрет, тихо говорит, почти шепчет:
– Видишь, какая беда у нас, Белла…
Вздохнув, подходит к столу, наливает в стакан водку, но тут же отодвигает его:
– Это моя первая жена, мама Игоря.
В растерянности Изольда произносит первое пришедшее в голову:
– Красивая.
– Да, красивая. Она еврейка. Когда началась война, я был в Москве, на курсах по усовершенствованию врачей, а они с Игорем остались вдвоем.
Святослав Владимирович помолчал, допил водку и продолжил:
– Я только в сорок пятом, после демобилизации смог вернуться в Минск. Дом был разрушен. Соседи рассказали, что Белла с Игорем попали в облаву еще в августе сорок первого. Одной женщине показалось: Белла сумела вытолкнуть сына из большой черной машины, в которой их вывозили, но она не была уверена…
Я обошел все дома, домишки, лачуги в округе, всех расспрашивал. Кто-то рассказал о женщине, у которой после ухода немцев объявился маленький ребенок. Это и была Ксюша. Игорю к тому времени уже шесть лет стукнуло, но он на них не выглядел: худой, прозрачный почти. Да и с чего там было толстеть… Ксюша три года его в подвале держала, чтобы ни немцы, ни кто-нибудь из соседей не прознали и не донесли. Каждую свободную минуту к нему бегала, спали вместе, а свечу она оставлять ему боялась, чтобы нечаянно дом не спалил. Так в темноте и жили, поэтому и зрение у Игоря такое. Оно от рождения у него слабое было, а это еще усугубило… Игорь Ксюшу мамой называл, и она его любила безмерно. Она грубоватая, но тому, кого любит – всю себя отдает.
Вздохнул, исправился:
– Отдавала… Я это сразу понял. И понял, что не смогу забрать Игоря у нее…
Изольда слушала, боясь пошевелиться.
Святослав Владимирович помолчал, походил по комнате, словно искал кого-то и не находил:
– Ты прости меня, девочка. Я должен был отговорить Игоря от этой операции. И Виктор ведь предупреждал, что шансов очень мало.
– Игорь сказал: «Пятьдесят на пятьдесят» …
– Да какие там пятьдесят… Но он так хотел нормально видеть, что и я, старый дурень, понадеялся на чудо… Он говорил, что принцессы достойны чудес. А ты для него такой и была. Как видишь, не получилось…
Изольде хотелось сказать что-то очень важное, чтобы отец Игоря понял, что она никогда не оставит их с Игорем. Но то, что приходило в голову казалось совсем наивным и детским.
Какая из нее принцесса… Принцессы не плачут и добиваются своего. Так говорил папа. И она добьется. Они поймут: тому, кого она любит…
Изольда даже про себя не договорила фразу до конца. Разве дело в словах…
Осторожно вынула стакан из руки Святослава Владимировича:
– Я уберу, хорошо? А вы ложитесь. Постарайтесь заснуть…
Принцесса и море
– Море… Ты еще помнишь меня?
Она не прошептала, лишь подумала так, а море подкатилось белой пеной к ее ногам. Запах водорослей, от которого она отвыкла, вскружил голову, глаза сощурились: иначе не рассмотреть: что там, у горизонта.
– Мам, я в воду, да?
Обувь, джинсы, свитер полетели на песок и бледная, худая фигурка сына оказалась в воде.
– Ой, ой-ой, – сбитый с ног парнишка пытается подняться, но волны снова и снова накрывают его с головой, оттаскивая от берега.
Трехлетнего Мишку, вознамерившегося последовать примеру старшего брата, Игорь поймал за руку и крепко прижал к себе. Тот вырывался и требовал: «Мо-ое… Хосю мо-ое».
– Сначала научись «р» выговаривать, тогда пойдешь в море.
Хорошо, что Лялька в последний момент все-таки всунула полотенце:
– Знаю я, как вы купаться не будете. Еще ни одного не видела, кто первый раз оказавшись на море, не попытался бы окунуться.
Дрожащего Павла растерли, завернули в куртку Игоря.
Изольда обняла сына, чтобы быстрее согрелся и вдруг почувствовала: как же она устала. Не от тягот долгой дороги с незрячим мужем и двумя мальчишками, постоянно изобретавшими новые каверзы; от неожиданно показавшихся такими долгими десяти лет, за которые они практически ни разу не расставались.
Села, притянула к себе на колени сына, а свободной рукой машинально все набирала песок в горсть и просыпала его между пальцев. Словно дни, заполненные до отказа домашними делами, проблемами мальчишек, статьями Игоря, его диссертацией, ее так и ненаписанной…
Игорь пошарил рукой, сел рядом. Смешной, длинноногий, в черных джинсах, белой рубашке – похожий на белорусского аиста. Попросил:
– Расскажи.
Вздохнула:
– Попробую. Вдали, где море сливается с небом, вода темно-синяя и кажется, чуть подрагивает.
Помолчала, подыскивая сравнение:
– Будто солнечные лучи прорываются между туч и мочат в ней пятки. Ближе к нам появляются серо-синие краски, потом бирюзовые… Они все время меняются, цвета переливаются из одного в другой, как бархатная ткань изменяет свой оттенок на складках. Из складок вырастают волны. Сначала маленькие, потом все выше, выше, наконец взлетают, изгибаются дугой и падают с высоты, превращаясь в пену. Выбрасывают на берег ракушки, отполированные стеклышки, водоросли и, шипя, возвращаются назад.
– Оно холодное – подал голос согревшийся Паша, – и тащит. То на берег, то с берега. Не понравилось мне твое море. И птицы кричат. Им тоже, наверное, холодно.
– Это чайки. Они любят море.
– Мо-р-р-ре, мо-р-р-ре, – торжествующе провозгласил Мишка, – в мо-р-р-р-ре хосю…
Нет, нельзя ей уставать. Изольда тряхнула головой и светлые пряди волос разлетелись по ветру:
– Пойдемте, научу вас кататься на волнах.
Немногочисленные отдыхающие на песчаном берегу с удивлением наблюдали как двое взрослых и двое детей, держась за руки, с радостными криками прыгали на волнах в холодном море. А когда эта странная группа ушла, на песке осталось невесть кем написанное корявыми крупными буквами слово: «Принцесса».
