Kitabı oku: «Я – Янковская. Психологическая автобиография», sayfa 2
Выбор
Плохие отстаньте, хорошие пристаньте.
Если в мире всё-таки есть добро и зло и у них существует какая-то характеристика, то она не настолько примитивна, как зло – плохое, а добро – хорошее.
Вы сами понимаете, что у зла и добра нет чётких свойств. Они перетекают друг в друга словно две половинки символа инь и ян. И человек, делающий якобы добрые дела, может оказаться самым настоящим воплощением зла. Я верю, что каждый выполняет свою кармическую задачу и оценка его действий очень субьективна. Поэтому в моменте мы не способны порой отличить тьму от света. Путаясь в понятиях, мы забываем, что единственный верный выбор в жизни каждого человека – это выбор себя. И он не может не вести к свету. По крайней мере, в моей картине мира всё так идеалистично.
А когда перестаёшь себя грызть на тему «плохости» или «хорошести» и вообще оценивать поступки как добрые или злые, высвобождается такое огромное количество энергии, что невольно она открывает заветный ларчик, внутри которого находится частица Абсолюта. Она настолько красива и сияет так ярко, что все предыдущие размышления о добре и зле оказываются мутной ложью ума. И смешно и горько одновременно становится при взгляде на то, как сильно заблуждался. Но в то же время радостно, потому что готов теперь идти за этой частицей, как за факелом.
Конечно, порой нам кажется, что свободы воли у нас нет. Когда происходят ситуации, в которых можешь выбрать только один вариант, застаёшь себя в полнейшем тупике. Это и есть тьма (в слабой форме – потёмки). Тьма действует по принципу «разделяй и властвуй», предлагая выбрать сторону, позицию или просто один из двух вариантов. «Правильный» вариант внушается с помощью определённой повестки или общественного дискурса. В историях более личных тьма давит на триггерные точки или грозит тем, что ближний круг отвернётся в случае ошибки. Таким образом человека легко подтолкнуть к принятию решения, и это будет не он сам. Выбирая навязанный вариант, мы принимаем навязанные правила. И живём по ним.
Я окончила пять классов обычной школы номер 488 на проспекте Просвещения и поступила в СХШ (средняя художественная школа при Академии художеств).
В СХШ у меня впервые появилась школьная подружка. Ее звали Ангелина, и дружить мы стали сразу взахлёб, как умеют девочки в возрасте 10–12 лет.
Я буквально отдалась этой новой связи, и она занимала все мои мысли. Ангелина казалась мне уникальной во многом благодаря тому, что она сама поддерживала легенду о своей уникальности. Всеми словами и действиями Ангелина подчёркнуто выделяла себя из массы, проявляя ненасытную жажду постоянного внимания, восхищения, почитания и сочувствия с моей стороны. Она любила яркую одежду, разноцветные перья, ручки и тетрадки с блёстками, – одним словом, демонстрировала черты истероида1, а я тогда ещё не познакомилась с практической психологией, поэтому не ощущала, как раскалённая лапша обжигает мне уши. Сначала я влюбилась в Ангелину, а потом привязалась к ней. И чтобы оставаться в милости, мне приходилось во всём потакать ей. Спорить же было невозможно, потому что Ангелина ни в чём не сомневалась и всегда манифестировала. «Наверное, из неё получится великий человек», – думала я.
Однажды мы с Ангелиной гуляли в садике – том самом, что расположен за Академией художеств. На ступеньках перед обелиском я нашла кольцо. Оно было довольно увесистым, сделанным из серебра.
Изысканный дизайн – было видно, что кольцо от модного бренда. В нём присутствовали камни, возможно, это были топазы или горный хрусталь. Я удивилась такому подарку, потому что мне вообще редко везло по части внезапных находок. Я внимательно начала рассматривать кольцо. Вдруг на Ангелину что-то нашло. «Выбрось это кольцо, оно заколдованное!
Оно принесёт тебе беду!» – говорила она. Я поддалась манипуляции и забросила его в огромную кучу с сухими листьями. Потом мы пошли домой. Опомнилась я только на следующий день, и, когда вернулась в академический садик, кольца уже не было.
С тех пор я не находила ничего ценного очень много лет. И периодически вспоминала это кольцо – мне было жаль, что я так повелась. Дружба с Ангелиной прекратилась гораздо раньше, чем я думала, – ещё в школе. В 8-м классе она написала мне «прощальное письмо», в котором объясняла, что является слишком уникальным человеком, чтобы дружить со мной. Наверное, это была очередная манипуляция, чтобы привязать меня ещё сильнее, но после этого мы и правда стали общаться реже. Постепенно наша дружба сошла на нет, и к концу 12-го класса мы даже не здоровались. А потом, спустя много лет, была встреча в Москве – нам было по 25. Ангелина приехала из Питера и написала мне ВКонтакте с предложением погулять. Идя на эту встречу в парк Горького, мне очень хотелось показать ей, что я не та девочка, которая заглядывала ей в рот: теперь я имею собственное мнение по каждому вопросу и иду по жизни своим уникальным путём. Однако когда мы встретились, мне вдруг стало невыносимо скучно и желание продемонстрировать себя в лучшем свете куда-то испарилось. Ангелина предстала до мозга костей обычной.
Не хорошей и не плохой; не умной, но и не тупой; вроде интересной, но совсем не ярким истероидом…
Мне захотелось смотаться оттуда поскорее. Я села на велосипед и поехала домой. Ягодицы сверкали из-под джинсовых шорт, пока я крутила педали по Кремлёвской набережной. Мне уже не нужно было никому ничего доказывать и бить себя пяткой в грудь, говоря, что, мол, теперь я обрела наконец интуицию и научилась слышать себя, видеть знаки и получать подарки Вселенной. Это всё было у меня в наличии, но мне уже было без разницы, что подумает об этом девочка из прошлой жизни. Мне очевидцы не нужны.
Вообще, когда выбираешь себя, свидетели и прихлебатели для этого не требуются.
Однажды я гуляла по берегу озера возле отеля Beau-Rivage в городе Невшатель. Ползая по камням возле берега, я нашла браслет Bvlgari и положила его в карман. Я перебрала массу вариантов, как можно с ним поступить. Не думайте, что это был драгоценный браслет, – Bvlgari делает бижутерию. Тогда я почувствовала, что эта находка что-то символизирует.
И спустя 8 лет у меня случилась коллаборация с Bvlgari в качестве художника. А бренд подарил мне уже другой браслет – драгоценный. Он сделан из розового золота с бриллиантами и так же, как тот, первый, похож на змею. Но это уже другая история.
Глянец
Быть, а не казаться.
Глянец вошёл в мою жизнь с журналами, которые мама покупала в киоске. Всё содержимое внимательно изучалось, и мы отправлялись в секонд-хенд на поиски чего-то похожего. Пребывая в опьяняющей парадигме высокой моды, я, бывало, выбирала что-то очень странное. Например, шляпу с пером. На следующее утро, когда нужно было идти в школу, становилось понятно, что шляпе место в глянцевом журнале, но не в жизни десятиклассницы, которая ездит на трамвае. Я стала мечтать о красивой жизни, где уместны необычные фасоны, а ездят люди сугубо на кабриолетах, и не по Среднему проспекту Васильевского острова, а по бульвару Круазет.
Сейчас уже трудно отследить момент, когда реальная жизнь стала казаться слишком убогой. На первом курсе СПбГУ я чувствовала себя подавлено. Мои образы было некому оценить: одногруппники не интересовались модой. Выходит, я просто попала не туда, ведь факультет реставрации не обязан быть творческим кластером.
Досуг, впрочем, тоже не был ярким. Мой первый парень, Дима, (тот самый, из «Двух палочек») учился в художественном училище в городе Курске и собирался поступать в Муху (СПГХПА им. Штиглица). По выходным он приезжал в Петербург в плацкартном вагоне, а я встречала его на Ладожском вокзале. Потом на скоростной электричке мы ехали в Выборг, где живёт его мама, и останавливались в каком-то ужасном сквоте. Этот сквот был его «личной квартирой» и назывался сокращённо «Мясик», потому что находился рядом с мясокомбинатом. В этой хате не было воды и туалета, а от центра пешком мы шли больше часа. Мама парня была керамисткой и учительницей в художественной школе, а отчим очень неординарным человеком и фанатом Эстонии. Он знал эстонский язык, слушал эстонское радио, и везде у него висели национальные флаги. Забавно, я тогда вообще ничего не знала об этой стране, а теперь пишу эти строки, находясь в Эстонии. Дядя Коля (так его звали) своими руками построил парусную лодку, и однажды мы поплыли на ней по Финскому заливу, а затем высадились на одном из островов, где гуляли и ловили рыбу. Это было очень скучно и просто невыносимо, потому что мы были трезвые, а дядя Коля всю дорогу молчал.
Ещё у Димы был отец в Петербурге, с новой женой и тремя детьми. Всей гурьбой они занимали двухкомнатную квартиру в Купчине. Попав туда, я поняла, что значит счастливая семья. В этой квартире не прекращался кутёж, и в числе гостей всегда было много интересных и очень творческих людей. Центром притяжения являлась тётя Лиля – маленькая громкая женщина с красивым лицом и беспредельным обаянием. Тётя Лиля меня сразу же полюбила и выделила мой талант к моде. «Бросай свою реставрацию и иди в Муху на моду, мы тебя поддержим!» – кричала она.
Так всё и произошло: я отправилась на подготовительные курсы в Муху, и моя жизнь как будто приобрела смысл.
Поступив туда, я оказалась в среде, более близкой моим ценностям, и первое время это не могло не радовать. Я так яростно тянулась к красоте и стилю, что, кажется, притянулась. Ранее я пыталась отрефлексировать, почему не пошла в Академию художеств, будучи художником. Всё очень просто: мне хотелось общаться со стильной молодёжью, а в Академии художеств это общество не обитало, оно обитало в Мухе.
Итак, я сделала своей целью работу в моде. И я действительно об этом мечтала. Мысленно представляла, как выхожу на поклон после своего показа, потом вечеринка, шампанское и много красивых людей вокруг. И конечно, статьи в глянце обо мне. Я понимала, что за этим стоит большой труд, но была спокойна насчёт своего трудолюбия, к тому же и шить умела с детства, а перфекционизма мне не занимать. Что ещё надо для карьеры великого дизайнера?
Уже на втором курсе я начала создавать свою одежду.
В то время открывалось много маленьких магазинчиков с вещами от начинающих дизайнеров, их называли шоурумами (хотя это неправильно, потому что шоурум – это не магазин, а демонстрационный зал для показа коллекции, иногда временный). Я отдавала вещи в такие магазинчики на реализацию и называла свой проект брендом одежды Masha Yankovskaya. Мне всегда был свойственен пафос. Сшила юбку – бренд одежды, нарисовала картину – художник. Как говорится, мечтайте по-крупному. Смех смехом, а работает.
Так и получилось. Мою одежду взяли в один из самых модных концепт-сторов Москвы, и люди её действительно покупали. Я получала за это настоящие деньги, однако их оказалось недостаточно, чтобы развивать бренд. Какой там бренд? Их было мало для того, чтобы просто жить. Тем более умением экономить я и тогда не блистала.
Несмотря на все опасения, я рискнула и бросила институт, чтобы переехать к своему новому парню в Москву. Но он был не единственной причиной – вся модная тусовка находилась в Москве. И мне как дизайнеру для удобной коммуникации с байерами и журналистами было правильнее находиться в столице нашей Родины. Нам с Ренатом (так звали моего парня) нужно было снимать комнату. Ренат работал в движении «Наши», несмотря на то что позицию власти ненавидел. Зарплата его составляла 40 тысяч.
20 тысяч мы отдавали за комнату, остальное исчезало моментально. Жалкие крохи, заработанные на моих тряпках, не сильно спасали положение. Ренат, помимо всего прочего, был тусовщик и любитель алкоголя.
Как только он получал свою зарплату, мы отправлялись в ночной клуб и сразу же всё пропивали. Традиционно в районе четырёх-пяти утра у Рената начиналась белая горячка. Меня это страшно выматывало эмоционально, потому что человек в таком состоянии бывает опасен. Наутро я созванивалась по скайпу с его сестрой из Канады и мы думали, что делать с пристрастиями Рената. Во время одного из таких разговоров я грешным делом подумала, что поскольку не являюсь ближайшим родственником любителя горячительного, то самое правильное решение для меня лично – это просто попрощаться с ним навсегда.
Последней каплей стал пикник Афиши в 2010 году.
Я поехала туда продавать вещи на маркете. Была жара и тот самый смог2. Маркет был организован очень странно с точки зрения планировки: ни у меня, ни у дизайнеров за соседними прилавками никто ничего не покупал, мы плыли от жары. Не помню, чьей идеей было пойти за алкоголем, но к концу дня мы набухались водкой с несколькими другими отчаявшимися. Потом на пикник приехали мои друзья с Автозаводской и привезли экстези3. Это было спасение, потому что водка в жару не очень приятно действует. Я бросила свои тряпки где-то под кустом и пошла танцевать. Таблетка будто сняла груз с моих плеч.
Ближайшие два часа я чувствовала эйфорию, после чего жизнь с размаху ударила меня о дно реальности.
Я уже не помню, как оказалась дома. В памяти остался только пьяный скандал с Ренатом и много битого стекла, которое била я. А вот из-за чего мы ругались, хоть убейте, не вспомню. Мне даже удалось раздавить бокал в руке без единой царапины. Иногда кажется, что мой ангел-хранитель большой профессионал. Балкон в доме на Маяковской я разбила коленкой. Такое толстое советское стекло в нижней части балкона. Бывает, еду по Садовому кольцу, поднимаю глаза, вижу этот дом и думаю: эта трещина там до сих пор?
После той злополучной ночи я вернулась в Петербург со всем скарбом: вещами, швейными машинками, выкройками, тканями и даже утюгом. Как-то странно всё сплелось – личная жизнь, работа, – и так нелепо на скорую руку мне пришлось перечеркнуть свои начинания из-за возникших проблем. А как же рай в шалаше и тернистый путь к успеху? Родители вдвоём встретили меня на Московском вокзале, и это было очень трогательно. У меня был охрипший голос и синяки на руках.
Потом бренд одежды Masha Yankovskaya окончательно обанкротился. Не скованная обязательствами, я наконец-то испытала лёгкость. Положение было не самым дурным: есть где жить, есть что есть и совершенно нечего терять.
До меня дошёл слух, что единственный модный журнал, который существует в Петербурге, открыл целых три вакансии: фоторедактора, стилиста и продюсера.
За время работы над собственным брендом одежды я собрала хорошее съёмочное портфолио: у меня был опыт общения с фотографами, моделями, агентствами и кое-какие контакты. Я сразу же помчалась на собеседование. На интервью сказала, что могу ВСЁ, хотя это не было правдой даже наполовину. Вариант с продюсером оказался самым реалистичным, и уже на следующий день я вышла на работу.
Стилистом взяли экзальтированного юношу и в прошлом фотомодель – Андрея. На работе мы сразу стали дружить. Везде ходили вдвоём, курили, шептались по углам, были постоянно невыспавшиеся, бледные и непричёсанные: у Андрея волосы длинные, до лопаток, у меня короткие – под мальчика. Андрей передвигался как сомнамбула, по инерции – чтобы экономить силы, а я резкими порывистыми бросками, между которыми копила энергию. Мы, видимо, недоедали. Я вообще не помню, чтобы мы хотя бы раз ходили на обед. Вещи для съёмок мы брали в бутиках, потому что в Петербурге ни у одного бренда не было шоурума. Подиумная коллекция до нас почти никогда не доезжала, как и часовые новинки Базеля4. Поэтому вещи были откуда ни попадя, иногда из прошлогодних закупок, а ключевые съёмки вообще делались в Москве. Весь период работы в петербургском глянце меня не покидало чувство, что мы издаём стенгазету.
Я уже тогда понимала, что это никакой не глянец, а скорее пародия.
Однажды поздней осенью, когда темнеет рано и к вечеру забирает мороз, после сдачи номера мы с Андреем решили немного развеяться и сели в ночной автобус до Хельсинки. Мы взяли с собой три бутылки довольно паршивого розового вина по 300 рублей;
когда автобус подошёл к границе, две из них были пусты. В пьяном бреду нам показалось, что нельзя провозить алкоголь, купленный не в Duty Free, поэтому мы буквально залпом допивали последнюю. Автобус прибыл в столицу Финляндии в шесть часов утра. Мы погуляли по городу, полюбовались на архитектуру северного модерна, потом был похмельный завтрак в китайском ресторане. После завтрака мы пошли на автовокзал и сели в автобус до Петербурга. Вот такой досуг в стенгазете. С другой стороны, какая разница, что мы там делали. Само общение с Андреем было наполнено для меня глубоким смыслом. Это совпадение взглядов, культур, вкуса и философии.
Создавать что-то красивое у меня получалось даже там. Я буквально спелась с предметным фотографом, у которого были ужасные отношения со всеми стилистами до меня. Он их просто выгонял вон. С полтычка я увлекла его своим художественным подходом, запихнув колье в скорлупки от яиц (как будто они вылупляются). Съёмки часов и драгоценностей у нас получались бесподобные. С рекламодателями и магазинами я тоже быстро подружилась. Я с такой любовью смотрела на драгоценности и с таким трепетом слушала про механизмы часов, что однажды целый час провела в бутике с Бригетами, где управляющий рассказывал мне про лунники, вечники и турбийоны.
«Вот это мир, вот это жизнь», – думала я. Но не могла долго оставаться в стенгазете, потому что продолжала грезить Москвой.
Я стала предпринимать активные действия для переезда, а именно искать работу стилиста. Как только на горизонте забрезжило несколько потенциальных работодателей, я собрала чемодан и уже на следующий день мчалась в «Сапсане» с полной уверенностью, что уже не вернусь в Петербург. Именно тогда я оставила недокрашенную батарею в комнате на 6-й линии. Вещей взяла с собой неприлично мало: решила, что куплю всё в Москве, когда появятся деньги.
И деньги появились. Я устроилась на полставки в крупный маркетплейс одежды. Работодатель гарантировал мне постоянную зарплату, при этом не обременяя договором, что позволяло заниматься параллельно фрилансом. В мои постоянные обязанности входила съёмка баннеров на сайт. А это, увы, не самое творческое занятие. Нужно было выбирать вещи и заказывать их. На крупном маркетплейсе вещей десятки тысяч и в основном они не подходят для создания интересных Still life-снимков – это не кутюр и даже не люкс. Я выбирала как могла. Потом на съёмку всё приезжало запакованное в коробку.
Я распаковывала вещи, отпаривала, если нужно, и раскладывала красиво на цветном фоне. Фотограф снимал. После я запаковывала всё обратно. И каждый раз понимала, что трачу жизнь на какое-то фуфло.
Но это сугубо экзистенциальный вопрос, решение которого можно было отложить до лучших времён.
И я его успешно откладывала. Помимо маркетплейса, я подрабатывала персональным шопером, делала рекламные съёмки, рисовала приглашения на ивенты.
Однажды издала под ключ целый рекламный журнал: бюджет заложила на команду из пяти человек, а по факту сделала почти всё сама. Ради этого научилась писать тексты. А какие смешные слоганы я придумывала для журнала (сидела и хохотала сама с собой в офисе), например: «Стеснения прочь! Яркая подборка для смелых девушек +size» или «Комфорт нам не только снился. Спортивный шик снова в моде».
Мне очень нравилось в Москве то, что, какую цифру ни называй, заказчик согласится. Я озвучивала не особо большие, потому что только недавно переехала из Петербурга, но даже так в день могла зарабатывать месячную зарплату нашей питерской стенгазеты.
Я покупала себе обувь в ЦУМе, иногда даже без скидки, шмотки от тех брендов, о которых долгие годы могла только мечтать. Я ела в ресторанах, ходила на тусовки и ездила на такси. С деньгами было лучше, чем без, но на душе постоянно скребли кошки от бессмысленности и уродства моей работы. Совесть мучила страшно, потому что я знала, что у меня есть большой талант, который я трачу на незначительные дела.
Эта круговерть закончилась в один прекрасный день, когда меня пригласили на работу в Esquire. Перед собеседованием я ходила на свидание. Это был один из тех февральских дней, когда солнце начинает пригревать и создаёт такое сладкое томление, от которого не хочется двигаться. За обедом я выпила бокал вина, всего лишь один, но каким-то образом на собеседование пришла пьяная. Я показала своё портфолио с айпада. Мне вообще кажется, айпад существует только для этого. Если вы спросите, как удачно пройти собеседование, то я отвечу: купите айпад и показывайте портфолио с него, потом, если что, продадите на Авито. Хотя важно и само портфолио, конечно же. Моё было безупречным. На собеседовании меня поздравили с тем, что завтра можно выходить на работу. После этого разговора я пошла в туалет и случайно уронила очки в унитаз (они висели у меня на вороте рубашки). Поэтому первое, что я сделала в офисе глянцевого журнала, в который устроилась работать, – это засунула руку в унитаз. И конечно, решила, что это хорошее предзнаменование.
На следующее утро я вступила в должность редактора часов и аксессуаров Esquire. Это был настоящий глянцевый журнал с командировками, пресс-турами и большими бюджетами. Я была абсолютно уверена: это самое лучшее, что могло со мной произойти!
