Kitabı oku: «Отец Рождество и Я», sayfa 2

Мой первый год в школе эльфов

Эльфы маленькие, но дети эльфов ещё меньше. Хотя технически я сама была ребёнком, природа не обделила меня ростом, а потому по эльфийским стандартам я была слишком высокой – тем более среди эльфят.

Входя в класс, я постоянно билась головой о притолоку, с трудом втискивала ноги под парту, а стул для меня был таким низким, что мне казалось, будто я сижу на полу. Крошечные карандаши так и норовили выскользнуть из пальцев, а буквы едва помещались на строчках в эльфийских тетрадках. Что же до школьного туалета… скажем так, по возможности я старалась туда не ходить.

Но мне нравилось то, что у каждой классной комнаты имелось своё название. Морозный класс соседствовал с Пряничным, за ним следовал Класс бубенцов, а самые старшие эльфята учились в Классе омелы. Я же ходила в Класс снежков.

Моей соседкой по парте была маленькая улыбчивая эльфа по имени Мерцалка. Она успевала по всем предметам. Эльфята, да и эльфы, вообще большие молодцы, но Мерцалка была особенной. Она была хороша во всём ещё и потому, что пусть по эльфийским меркам и считалась ребёнком, но на самом деле ей было двести семьдесят два года.

– Двести семьдесят два с половиной, – уточнила она в первый же день. – Знаю, по мне не скажешь, но дело в том, что эльфы взрослеют, пока не достигнут идеального возраста – то есть возраста, когда мы находим своё призвание, то, что делает нас счастливыми. Со многими эльфами это случается далеко не сразу. Им требуется много-много лет на то, чтобы понять, чем же они хотят заниматься.

Об этом я уже знала. Отец Топо, например, перестал стареть в девяносто девять лет. А Отец Рождество, который по рождению был не эльфом, а человеком, на которого наложили чудовство, обнаружил своё призвание где-то в шестьдесят. Но некоторые эльфы перестают взрослеть очень рано. Так, Мерцалке было одиннадцать лет – и одновременно двести семьдесят два (с половиной) года.

Всего в Классе снежков училось двадцать эльфят. Кроме Мерцалки, там был крошечный, но крайне энергичный эльфёнок по имени Печенька, чемпион по свистопляске среди юниоров, и маленькая эльфа Снежинка, которая немного раздражала меня тем, что смеялась всякий раз, когда я ошибалась. То есть довольно часто.

Разные предметы нам преподавали разные учителя. Но нашей классной руководительницей была Матушка Звеньк. Она всегда была добра ко мне, хотя я не могла избавиться от ощущения, будто в её глазах я только зря занимаю место в классе.

Именно Матушка Звеньк в первую неделю сказала мне, что я ещё не готова к урокам санного мастерства.

Я сразу почувствовала, как в груди сердитым чайником вскипела злость. В последний раз я так злилась ещё в работном доме, на Иеремию Мора.

– Но я уже управляла санями! И не просто санями, а санями Отца Рождество! Самыми большими в Эльфхельме!

Матушка Звеньк покачала головой.

– Мне очень жаль, но мы не допускаем учеников к управлению санями раньше, чем через полгода. Эти правила не я придумала, боюсь, их утвердил Кип.

– Но ваши ученики поступают в первый класс в пять лет, а мне уже одиннадцать.

– Одиннадцать человеческих лет, – подчеркнула Матушка Звеньк. – А это не то же самое, что одиннадцать эльфийских. Люди не созданы для того, чтобы управлять санями.

На этом разговор закончился. Я поняла, что мне придётся ждать – и разбираться с остальными предметами.

Например, с математикой. Пи не обманул, эльфийская математика и вправду отличалась от человеческой и была довольно причудливой. В эльфийской математике лучшим ответом считался не правильный, а самый интересный.

– Амелия, сколько будет два плюс два? – спрашивал Пи.

– Четыре, – отвечала я.

И весь класс покатывался со смеху. Не смеялась только Мерцалка.

– Мерцалка, скажи Амелии, сколько будет два плюс два, – просил Пи, когда веселье стихало.

Мерцалка выпрямлялась и громко и чётко отвечала:

– Снег.

– Именно, – кивал Пи. – Два плюс два будет снег. Или пуховое одеяло.

А Мерцалка смущённо смотрела на меня снизу вверх и просила прощения за то, что знала правильный ответ. От этого становилось только хуже.

С остальными предметами было не легче.

Мы занимались письмом, пением (оказалось, голос у меня недостаточно жизнерадостный), смехом в нелёгкие времена (очень сложный предмет!), шутовством, Рождествоведением, свистопляской (просто кошмар), практическим чудовством (ладно, я поторопилась, вот настоящий кошмар), пряничным делом, счастьесофией и географией.

Колумбус – учитель географии, которого мы встретили в магазине сладостей вместе с Пи, – показался мне довольно приятным эльфом, и на его уроки я возлагала большие надежды. География звучала очень обыденно и по-человечески, но, разумеется, на деле оказалась не менее безумной, чем другие предметы. Весь земной шар к югу от Очень большой горы именовался просто Миром людей. Эльфов ничуть не волновало, где находится Финляндия, Британия, Америка или Китай – все страны были для них на одно лицо. В конце концов, это забота Отца Рождество (а теперь и Матушки) – планировать маршрут, – вот он пусть и разбирается, над чем он там будет пролетать, когда придёт время развозить подарки.

Зато территории к северу от Очень большой горы изучались с особой тщательностью. Их называли Волшебными землями. Они включали Эльфийские территории, которые состояли из Эльфхельма и Лесистых холмов. Последние, строго говоря, были территориями пикси, но те плевать хотели на географию, так что не возражали. Ещё к Волшебным землям относилась Долина троллей, Ледяные равнины, где обитали томтегаббе, земли хюльдр (как можно догадаться, там жили хюльдры) и Страна нор и холмов.

Шли дни, а с ними недели и месяцы. Отец Рождество почти всегда засиживался на работе допоздна – этот год выдался самым напряжённым для Мастерской игрушек. Мэри тоже была вечно занята, ведь ей поручили разработку Рождественского маршрута. Ещё она посещала уроки практического чудовства, чтобы сполна овладеть доступной ей магией, и не сказать, чтобы они давались ей легко. В любом случае, они оба были по уши в делах, и я не хотела докучать им своими проблемами, так что шёпотом жаловалась Капитану Саже, а он сочувственно мурлыкал в ответ.

Я всегда считала себя девочкой, которая может сама о себе позаботиться. Строго говоря, у меня и выбора-то не было. И должна сказать, большую часть года мне это удавалось. Я даже успевала веселиться. Чего-чего, а веселья в моей жизни теперь хватало. Несмотря ни на что, жить в Эльфхельме всё равно было гораздо лучше, чем быть сиротой в Лондоне.

Я часто ходила в гости к Мерцалке, чтобы поиграть в эльфийский теннис. Он был очень похож на обычный, вот только вместо настоящего мяча мы играли воображаемым. Этот эльфийский спорт я освоила довольно быстро и даже добилась успехов. Жаль, что в школе мы в него не играли. Потом я возвращалась домой и читала, или прыгала на батуте, или читала, прыгая на батуте.

Даже на занятиях всё было не так плохо. Мне нравилось сидеть рядом с Мерцалкой, она знала много замечательных шуток (получше тех, что рассказывал на свадьбе Отец Топо), а Печенька на переменах развлекал нас свистопляской. Даже в плохие дни я напоминала себе, что всё образуется, когда меня допустят к управлению санями. Но прошло шесть месяцев, затем семь, а следом и восемь. Близился декабрь, а я по-прежнему сидела в пустой классной комнате и тоскливо смотрела в окно, за которым проносились эльфята на санях. В душе крепло подозрение, что мне никогда не позволят освоить это искусство.

До Рождества было уже рукой подать, когда я впервые решилась поделиться своими тревогами с Мэри и Отцом Рождество. Помнится, в тот же день я впервые услышала о Стране нор и холмов.

– Где она находится? – спросила я Колумбуса.

– Очень далеко. Так далеко, как это возможно в пределах Волшебных земель. Где-то в сотне миль от Долины троллей.

– А кто там живёт?

Мои одноклассники явно знали ответ, но почему-то, вопреки обыкновению, не стали хихикать, а наоборот, испуганно притихли.

– Очень опасные существа, – серьёзным голосом ответил Колумбус.

– Какие?

– Кролики.

Тут настал мой черед смеяться.

– Кролики? Да что же в них опасного?

Колумбус задумчиво кивнул.

– Я понимаю, о чём ты. Ты говоришь о кроликах, которые живут в мире людей. О маленьких прыгучих пушистиках с длинными ушами. Прыг-скок, прыг-скок! Отец Рождество мне о них рассказывал. Но кролики из Страны нор и холмов совсем не такие. Они гораздо крупнее. Ходят на задних лапах. И они… – Колумбус помолчал, собираясь с духом. – Смертельно опасны.

– Смертельно опасны? – Я не смогла сдержать улыбку. Это звучало просто смешно.

– Он не шутит, – шепнула Мерцалка.

– Да, – неодобрительно нахмурился Колумбус. – И смеяться тут не над чем… Кто расскажет Амелии о кроликах из Страны нор и холмов?

Снежинка первой подняла руку.

– Да, Снежинка?

– Ими правит Пасхальный кролик.

Я с трудом проглотила смешок.

– Правильно, – сказал Колумбус. – Пасхальный кролик у них за главного. Это всем известно. Ну, всем, кроме Амелии. Что ещё мы о них знаем?

Теперь подняла руку Мерцалка, чему я нисколько не удивилась.

– У них есть большая армия. Огромная! Их тысячи, даже десятки тысяч. Сотни лет назад они воевали с троллями и эльфами. В те времена эльфы населяли все Волшебные земли, но армия кроликов оттеснила их на юг, к Очень большой горе, забрав себе Страну нор и холмов. В Войнах троллей кролики тоже одержали победу.

Колумбус, довольный ответом, улыбнулся Мерцалке.

– Блестяще. В стародавние времена кролики обретались в норах глубоко под землёй. Тогда эльфы и кролики мирно уживались друг с другом. Но потом армию кроликов возглавил Пасхальный кролик. Его такое положение дел не устраивало. Он хотел, чтобы о кроликах узнал весь мир. Они по-прежнему спали и работали в норах, но больше не желали прятаться и дрожать в страхе. Особенно летом. Им нравился солнечный свет, они любили тепло и хотели бегать, где им вздумается. И всё бы ничего, но они не желали видеть вокруг никого, кроме кроликов. Поэтому они вынудили эльфов уйти – по крайней мере, тех, кто остался в живых. А таковых было немного.

– О нет, – вырвалось у меня. – Это ужасно!

Колумбус тяжело вздохнул.

– Что ж, это события давно минувших дней. С тех пор кролики живут сами по себе, а мы – сами по себе. Так что беспокоиться не о чем.

– Откуда вы знаете? – спросила я.

– Так ведь он же учитель! – воскликнула Мерцалка, и все снова рассмеялись над моей глупостью. А мне не давали покоя вопросы. Они крутились в голове и выйти могли только через рот – что и не преминули сделать.

– А почему его называют Пасхальным кроликом?

Колумбус опять посмотрел на Мерцалку.

– Мерцалка, объясни, почему Пасхального кролика называют Пасхальным.

Мерцалка набрала полную грудь воздуха и выпрямилась так, будто ей к спине привязали палку.

– Его называют Пасхальным, потому что кролики вышли из своих нор на Пасху. А ещё именно на Пасху становится теплее и светлее, а ещё в этот день случилась первая и последняя битва между эльфами и кроликами.

– А как его называли до этого?

– Семь четыре девять, – ответил Колумбус вместо Мерцалки. – Кроликам больше нравятся цифры, чем имена. Они очень математически одарённые животные.

– Понятно, – сказала я, хотя на самом деле мне было понятно далеко не все. Например, если Пасхальный кролик и его армия хотели бегать, где им вздумается, почему они не забредали в Эльфхельм? Действительно ли кролики больше не угрожают эльфам? Жив ли Пасхальный кролик?

Вечером, вернувшись домой, я спросила о Пасхальном кролике Отца Рождество.

– Ох, – пропыхтел он, ловко вдевая одно бумажное кольцо в другое (мы делали гирлянды). – Война с кроликами закончилась задолго до того, как я прибыл в Эльфхельм. И задолго до того, как я родился. Только самые-самые старые эльфы помнят о том, как жилось в Стране нор и холмов. Отец Топо помнит. Ему было шесть, когда эльфам пришлось бежать. Отец Топо говорит, что в Стране нор и холмов не было ничего особенного. Большинство эльфов ничуть не жалеют, что оставили те земли. Они были довольно унылыми: ни лесов, ни холмов, вопреки названию. Вообще ничего, кроме кроличьих нор…

Час спустя, закончив с гирляндами, мы сидели за столом и пили чай с вишнёвым пирогом.

Я никак не могла перестать думать о кроликах. Мне распирало от любопытства.

– Но если в Стране нор и холмов так скучно, откуда мы знаем, что кролики не попытаются захватить Эльфхельм?

Отец Рождество ободряюще улыбнулся. В его глазах сверкнули искорки.

– Потому что это случилось триста лет назад. И за всё это время ни один кролик даже не подошёл к Эльфхельму. Что бы ни было у них на уме, они занимаются этим где-то далеко и до Эльфхельма им дела нет. Так что волноваться не о чем.

Слова Отца Рождество меня успокоили. Но, наверное, на моём лице все ещё проступала тревога, потому что Мэри спросила:

– Милая, что-то случилось?

Я вздохнула. Мне всегда казалось, что не стоит жаловаться на то, как мне живётся в Эльфхельме. Ведь тут в любом случае было лучше, чем в работном доме мистера Мора. Но Мэри смотрела на меня взглядом, который вынуждал говорить правду, так что я не стала юлить.

– Школа, – ответила я. – В школе не всё хорошо.

Мэри сочувственно склонила голову.

– А что не так со школой?

– Всё. Этот год был довольно сложным. Мне тяжело даются эльфийские предметы. Я никак не возьму в толк, о чём говорят учителя. И эльфийская математика совсем мне не даётся…

Отец Рождество понимающе кивнул.

– Да уж, к эльфийской математике нужно привыкнуть. Я тоже долго не мог поверить, что найти значение переменной можно только на перемене, а для деления в столбик нужно залезть на столб. Но не переживай, с математикой у всех так.

– Не у всех, – я упрямо выпятила губу. Перед глазами сразу возникла Мерцалка и то, как её рука салютом устремляется вверх. – И дело же не только в математике. У меня со всеми уроками беда. Такого нежизнерадостного пения школа не слышала с момента основания, а ведь я стараюсь изо всех сил! А смех в нелёгкие времена, как по мне, вообще предмет довольно глупый. Зачем смеяться, когда на душе кошки скребут? Я считаю, совершенно нормально грустить, если в жизни настали безрадостные времена. Не понимаю, зачем улыбаться по поводу и без повода.

– Ох, лишайник и мох, – пробормотал Отец Рождество. – Наверное, про свистопляску и спрашивать не стоит.

– Ага, – грустно кивнула я. – Человеческие ноги не предназначены для таких выкрутасов.

– Как я тебя понимаю, – поддакнула Мэри.

– Когда мы танцуем, стоя на полу, у меня ещё получается, но когда все начинают парить в воздухе… Это же просто невозможно!

Отец Рождество вздрогнул, будто у него перед лицом взорвался фейерверк.

– Не произноси это слово, – строго сказал он.

Но к тому времени настроение у меня совсем испортилось, так что я заартачилась и принялась повторять снова и снова:

– Невозможно. Невозможно. Невозможно. Невозможно.

– Амелия! – с мягким укором произнесла Мэри. – В нашем доме не ругаются.

– Но невозможно – это вовсе не ругательство! – воскликнула я. – Ведь в мире существуют действительно невозможные вещи. Обычному человеку не под силу освоить свистопляску. Или овладеть практическим чудовством. А иногда в понедельник утром даже счастье попадает в разряд невозможного!

– Счастье никогда туда не попадает, – возразил Отец Рождество. – Нет ничего невозможного. Невозможность – всего лишь…

– Знаю, знаю, – перебила его я. – Невозможность – всего лишь возможность, которую ты ещё не увидел. Сто раз уже слышала. Но вот, к примеру, разве можно ходить по потолку? Невозможно! Или полететь к звёздам? Невозможно же!

– Вообще-то нет, – пробормотал Отец Рождество. – Очень даже возможно, просто не стоит этого делать. А это две большие разницы.

– Послушай, милая, – вмешалась Мэри. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Я уже год хожу на занятия по практическому чудовству и должна признаться, что почти не продвинулась. Но я не собираюсь сдаваться. Должны же быть предметы, которые тебе нравятся?

Я задумалась. Капитан Сажа потёрся головой о мою ногу, желая подбодрить.

– Пожалуй, есть, – призналась я. – Письмо. Мне нравится писать. Очень нравится. Когда я пишу, то чувствую себя свободной.

– Ну вот и замечательно! – улыбнулся Отец Рождество. – А как же санное мастерство? Тебе нравится управлять санями? У тебя здорово получается!

И тогда я наконец переборола стыд и обо всём им рассказала.

– Мне не разрешают управлять санями, – с горечью выговорила я.

– Что? – одновременно воскликнули Мэри и Отец Рождество.

– Это потому, что я только первый год учусь в эльфийской школе. И потому что я человек. Сначала мне сказали, что придётся подождать шесть месяцев, но прошло уже двенадцать, а меня по-прежнему не подпускают к саням. Ну да ладно. Возможно, они правы. И Отец Водоль был прав тогда, на вашей свадьбе. Наверное, я просто не подхожу для жизни в Эльфхельме.

– Какая немыслимая чушь! – воскликнула Мэри, и щеки её раскраснелись сильнее обычного. – Ты подходишь Эльфхельму не меньше, чем я, – и чем кто-либо другой. Амелия, таких людей, как мы с тобой, всегда заставляли чувствовать себя лишними. Нас ссылали в работный дом, с глаз долой! Но ты добрая девочка, Амелия, а доброте везде есть место. Не забывай об этом!

– Мэри права, – закивал Отец Рождество. – А Отец Водоль – всего лишь старый желчный эльф, и слушать его – последнее дело. Ты имеешь такое же право летать на санях, как и любой эльфёнок в твоём классе. Не переживай! Я замолвлю за тебя словечко в школе. И с Кипом в Школе санного мастерства поговорю. Я положу конец этим глупостям. Но при одном условии…

– Что за условие? – насторожилась я.

– Чтобы я больше не слышал слово «невозможно» в этом доме!

Я рассмеялась. И Мэри тоже. Даже Капитан Сажа, кажется, тихо фыркнул от смеха.

– Хорошо, – улыбнулась я Отцу Рождество. – Договорились.

Поездка на санях

Это случилось.

Наверное, Отец Рождество действительно замолвил за меня словечко, потому что в следующий понедельник – за неделю до Рождества – меня наконец допустили к полёту на санях. И я, должна вам признаться, была очень, очень счастлива. Хотя и волновалась, конечно, тоже. Ту неделю я почти не спала. Когда я проснулась в понедельник, Отец Рождество посоветовал мне попрыгать на батуте «по меньшей мере полчаса», чтобы растрясти волнение и взять себя в руки.

Я понимала, что спустя год получила возможность по-настоящему стать частью Эльфхельма. Управление санями – единственная истинно эльфийская способность, которой я обладала. Учитель Кип был добрым другом Отца Рождество. Когда Кипу было всего пять, Отец Рождество спас ему жизнь. Однажды я спросила Отца Рождество, как это случилось, но он покачал головой и сказал только, что «кое о чём лучше не вспоминать». А Кип, насколько я знала, и вовсе не любил болтать попусту, и словоохотливость нападала на него, только когда речь заходила о санях.

Итак, мы пришли в Школу санного мастерства на Главном пути. Выкрашенные в красный с белым ученические сани стояли рядком в ожидании полёта. Все они были куда меньше саней Отца Рождество, и чтобы поднять их в воздух, достаточно было одного оленя.

– Печенька, запряги Скакуна.

– Есть! – воскликнул Печенька, подпрыгнув от восторга.

– Мерцалка, возьми Резвую.

– Будет сделано, мистер Кип, – послушно ответила Мерцалка.

– Снежинка, сегодня работаешь в паре с Кометой.

Так продолжалось до тех пор, пока всем ученикам не досталось по оленю. Кроме меня.

Я помахала рукой, пытаясь привлечь внимание Кипа, но эльф притворился, что меня не видит. Тогда я спросила напрямую:

– А мне какие сани взять?

Кип прищурился и бросил на меня тяжёлый взгляд из-под густой чёлки.

– Люди не должны летать на санях.

У меня возникло сильное подозрение, что Кипу вообще не слишком нравятся люди.

– Но Отец Рождество человек.

Кип покачал головой.

– Отец Рождество – необычный человек. Его зачаровали при помощи чудовства.

Я живо припомнила, как в Лондоне люди думали, что я ещё слишком мала, чтобы чистить дымоходы. Но мама из-за болезни не могла подняться с постели, и мне приходилось работать за неё. Снова и снова я доказывала маминым клиентам, что они ошибаются. И теперь я собиралась доказать это Кипу.

– Я могу летать на санях, – решительно заявила я. – За тем я сюда и пришла.

Мерцалка с Резвой уже направлялись ко взлётной полосе, Печенька со Скакуном наступали им на пятки. Остальные ученики тоже не отставали.

А я снова почувствовала, как меня оставляют за бортом. В глазах предательски защипало, и я шмыгнула носом, опасаясь, что сейчас разревусь от обиды.

– Ладно, ладно, – пошёл на попятную Кип. – Полагаю, проще будет найти тебе сани.

Я улыбнулась. Слёз как не бывало.

– Спасибо, мистер Кип.

– Просто делай, что я скажу, – отмахнулся он.

– Конечно, конечно, обещаю!

Я окинула взглядом школьный двор и обнаружила, что все сани и олени уже заняты. Хотя нет, в дальнем углу стояли белые сани, в которые был запряжён Блитцен, любимый олень Отца Рождество. Эти сани я видела год назад, когда мы с Отцом Рождество и Мэри заходили в магазин сладостей. Изящные, блестящие, они ничуть не походили на простые ученические.

– Вон те свободны, – сказала я, ткнув в них пальцем.

– Но это же «Снежная буря 360», – с явным беспокойством ответил Кип.

– И что?

– Моя последняя разработка. Эти сани стоят тысячу шоколадных монет.

Кип оглянулся, в отчаянии пытаясь найти для меня другие сани. Но во всех уже сидели эльфята, которым не терпелось оторваться от земли.

Кип посмотрел на меня и раздражённо закатил глаза.

– Ну хорошо. Можешь взять «Снежную бурю 360». Но ты должна обращаться с ними очень осторожно. Очень-очень-очень-очень-очень осторожно. Ты поняла?

– Да. Очень-очень-очень-очень-очень осторожно, – согласно закивала я. – С пятикратной осторожностью. Всё поняла.

Кип подвёл меня к саням, и я забралась внутрь. Сиденье оказалось очень удобным и дорогим даже на вид, а приборная доска была уменьшенной копией приборной доски на санях Отца Рождество. Кип принялся объяснять, зачем нужны многочисленные рычажки, шкалы и циферблаты. Торчащие из рабочих митенок пальцы проворно бегали по кнопкам.

– Это альтиметр для измерения высоты, это барометр надежды – его стрелка должна указывать вот сюда. Следи за тем, чтобы преобразователь надежды всё время горел зелёным. Компас прямо посередине. Тахометр показывает, как работает двигатель. Его стрелка должна находиться между восьмьюдесятью и сотней, но на взлёте нужно увеличить обороты до ста пятидесяти, а при посадке – сбросить до шестидесяти. Поводья на этих санях – лучшие из тех, что существуют на земле, они реагируют на малейшее движение. Чтобы повернуть, потяни легонько влево или вправо. Чтобы начать снижаться, потяни вниз. Если потребуется резко развернуться, дерни три раза. Всё запомнила?

– Запомнила, – кивнула я, не сводя глаз с барометра надежды. Он улавливал рассеянные в воздухе частицы надежды. А в эти дни, после заключения мира с троллями, их там было в достатке.

Кип пробурчал что-то себе под нос – вся эта затея явно была ему не по душе – и спрыгнул на снег. Протопав ко взлётной полосе, он повернулся к ученикам и принялся выкрикивать инструкции.

– Значит так, слушайте внимательно! Когда я назову ваше имя, дёрните за поводья пять раз, чтобы олень пустился в галоп.

Взлётная полоса на вид ничуть не отличалась от остальных укрытых снегом дорог Эльфхельма. И была довольно короткой. Ученикам требовалось поднять сани в воздух как можно скорее, в противном случае они рисковали врезаться в стену школы.

– Когда сани оторвутся от земли, – продолжал Кип, – откиньтесь назад и не выпускайте поводья. Самая трудная часть позади. Чтобы развернуться, потяните поводья вправо или влево. Всё поняли?

– Да! – хором ответили эльфята, уже приплясывавшие от нетерпения.

– Амелия! – крикнул Кип. – Ты меня услышала?

Я кивнула.

– Отлично, просто отлично. А теперь запомните самое главное правило, – со всей серьёзностью проговорил Кип. – Летать можно только над Эльфхельмом. Не вздумайте приближаться к Очень большой горе, и ради всего рождественского – не летайте к Лесистым холмам. Это очень важно.

Я снова кивнула, а затем вдруг услышала тихое мяуканье. Бросив взгляд вниз, я увидела возле полозьев зелёные глаза Капитана Сажи – и остального кота, разумеется, тоже. На снегу чётко проступали отпечатки кошачьих лап. Просто невероятно!

– Я сказала тебе сидеть дома! – прошипела я. – Иди домой. Тебе сюда нельзя! Котов в школу не пускают!

Пропустив мои слова мимо ушей, Капитан Сажа запрыгнул в сани.

– Нет! Вылезай! Вылезай немедленно! Иди домой! Капитан Сажа, у меня из-за тебя будут неприятности…

– Всё в порядке, Амелия? – Кип заметил, что я веду себя как-то странно, и теперь все эльфы на школьном дворе смотрели на меня.

Я не могла сказать им правду. Скорее всего, Кип воспользуется этим предлогом, чтобы отстранить меня от урока, и я снова почувствую себя ни на что не способной девочкой-переростком. Сегодня у меня наконец появился шанс показать: кое на что я все-таки способна. И упускать этот шанс я не собиралась.

– Всё хорошо, – ответила я, натянуто улыбнувшись.

Кип посмотрел на меня с подозрением, но настаивать не стал.

– Хорошо. Тогда бери поводья в руки. Мы сейчас начнём.

Я не знаю, с чем можно сравнить это чувство.

Эльфхельм остался далеко внизу; мы мчались по синему небу, ветер бил в лицо и свистел в ушах, а Блитцен тянул сани вперёд, перебирая копытами в пустоте.

Всё шло хорошо, даже лучше, чем хорошо. Кип с большим, выкрашенным в красный и белый орупором – так называли его эльфы – превратился в маленькую точку, которая без устали выкрикивала команды.

– Замечательно, Печенька! Натяни поводья, Мерцалка! Снежинка, притормози! Амелия, так держать! Отлично!

Я с трудом могла поверить своим ушам. Кип меня похвалил, сказал, что я отлично справляюсь! Но ведь я и в самом деле отлично справлялась, и другие эльфята, нарезавшие круги по небу, оборачивались, чтобы посмотреть на меня.

Поводья послушно отзывались на любое движение, как и обещал Кип. Блитцен летел по воздуху безо всякого напряжения. Барометр надежды уверенно держался на отметке «Обнадеживающе».

Я посмотрела вниз и увидела школу, Мастерскую игрушек и ратушу. Кажется, я даже разглядела Отца Рождество и Мэри: взявшись за руки, они гуляли по Улице семи извилин.

А сани всё мчались вперёд.

– Умница, Блитцен, – сказала я оленю. – Ты молодец!

– Ещё один круг! – крикнул снизу Кип. – И начинайте заходить на посадку. Пожалуйста, потяните поводья вниз. По очереди, один за другим. Печенька и Скакун, вы первые… Все меня слышали? Последний круг!

Всё шло так хорошо, что я не могла перестать улыбаться. Да что там, я почти смеялась в голос. Год назад я была несчастной девочкой, запертой в работном доме, где мне приходилось не покладая рук трудиться от зари и до зари. А теперь я живу в стране эльфов и чудес – и летаю по небу на санях. Конечно, некоторые предметы в школе мне пока не даются, но я преисполнилась уверенности, что отныне всё пойдёт на лад.

– Ух ты! – воскликнул Печенька, когда мы с Блитценом его обогнали. – У тебя здорово получается!

Затем мимо промчалась Комета: она неслась быстрее молнии, а Снежинка стояла в санях, натянув поводья.

– Амелия! – крикнула она. – Кажется, ты нашла своё призвание!

Ветер растрепал мои волосы и едва не сдул колпак, и я не выдержала и завопила: «ЭТО ПОТРЯСАЮЩЕ! ЖИЗНЬ ПОТРЯСАЮЩАЯ! ЙУ-ХУ!»

Замечу, что в те времена никто не говорил «Йу-ху». Уверена, я изобрела это выражение. Но честное слово, в тот миг я не могла придумать ничего другого, настолько правильной показалась мне моя жизнь. Практически идеальной.

Как вдруг…

Капитан Сажа, с самого начала уютно устроившийся под сиденьем, запрыгнул ко мне на колени.

– Капитан, слезь сейчас же! Здесь опасно, мы с тобой очень высоко.

Но у Капитана Сажи всегда были сложности с тем, чтобы следовать указаниям. Хотя чего ещё ждать от кота?

Взяв поводья в одну руку, другой я попыталась вернуть Капитана Сажу на прежнее место. Но у кота на уме было совсем другое. Ловко увернувшись, он вскочил на передок саней, встав прямо над приборной доской. И начал медленно соскальзывать вниз.

– О нет!

Когти Капитана Сажи беспомощно царапали заботливо отполированную обшивку «Снежной бури».

Бросив поводья, я вскочила и потянулась, чтобы достать кота. Сани стали терять направление.

– Амелия! Ты что творишь? – крикнула Снежинка откуда-то сзади.

Времени отвечать не было. Глаза Капитана Сажи расширились от страха. Я схватила его за загривок, но не слишком крепко – он сидел так далеко, что толком взяться не получалось.

– Не бойся, Капитан, я тебя держу, – постаралась я успокоить кота.

Кажется, прозвучало не слишком убедительно. От холодного ветра шерсть у Капитана Сажи стояла дыбом; бедный перепуганный кот дрожал от ушей до кончика хвоста.

А потом случилось кое-что ужасное.

Вывернувшись из моих рук, Капитан Сажа прыгнул.