Kitabı oku: «Два колдующих дитя», sayfa 7
Расплата за грехи.
На Тхамар обрушилась буря. Все дороги размыло, цветы прибило к земле, дождь стеной лил второй день, сумасшедший ветер срывал листья с деревьев, бросая в лица прохожих. Улицы были пусты, торговля не шла, корабли стояли в гавани, ожидая окончания непогоды, все жители Аму старались быть дома, ближе к очагам тепла. Все прибывали в каком-то странном унынии, даже садовники, работающие среди красоты цветов, были полны задумчивости. Школы закрыли свои двери, актеры театра просиживали жалованье в кабаке. Лишь виноделы выиграли от ливня – спрос на напитки увеличился.
Мали прятался в своей комнате. Он не понимал, как не увидел, что Дезар разлился. Сжимая край одеяла, под которое забрался с головой, будто это могло спасти от проблем, думал над тем, как в одно мгновение потерял все.
Он корил себя за приступ гнева, из-за которого все и случилось, и думал, как выпутаться из сложившейся ситуации. Он не знал, как сказать Самосу о том, что его дочь сожгла себе лицо, потому что король собственными руками бросил ее в оружие, над которым корпел полгода.
Молодые люди пропадали в Тхамаре давно, но так как это были дети из бедных семейств, их никто не искал. Долина была огромной, и родители непутевых отпрысков думали, что те уехали искать другой жизни. Никто и подумать не мог, что их король на острове, находившимся под властью Тавота, проводит чудовищные эксперименты в своем подвале. Ему помогал лишь один чудак, выходец из Грумфи. Этот коротышка создавал волшебство в стекле, от которого у Мали перехватывало дыхание.
Первую версию алхимической дряни они назвали Дезар, в честь девушки, которая почти сгорела заживо от внутреннего огня, прокатившегося по коже. Боясь, что Тавот накажет его, король приказал старику усовершенствовать формулу, чтобы жидкость стала менее смертельной, но наносила такой же вред. И вот, спустя столько попыток, они вывели идеальную формулу. Люди после воздействия Дезар долго могли существовать, но уже не могли о себе позаботиться. Алхимическая дрянь разъедала не только плоть, но и мозг, со временем превращая подопытных в подобие людей со взглядом, в котором отсутствовало сознание.
Мали хотел завоевать мир с помощью Дезар. Стоило лишь добавить его в питьевую воду, распространить на островах, дождаться, пока мерзкие люди сдохнут “своей” смертью, и вновь заселить пустующие земли. Кем и как он собирался заселять города, Мали не знал.
Самос лежал в постели. Его тонкие пересохшие губы горели огнем. Ни одна чаша с водой не могла утолить его жажду. Рядом с ним постоянно сидела Ясмин, засыпая прямо в кресле, слуги покинули дом, дав возможность королю умереть в тишине.
Самос не жалел ни о чем. Лежа в собственном дерьме и проваливаясь в сны, находясь почти одной ногой в могиле, он улыбался. Одна из его дочерей стала королевой самой богатой долины, вторая являлась наследницей Приама. На тумбе возле кровати, рядом с пустой банкой от мази лежало письмо от Мали, где он просил забрать Эллу назад домой. У Самоса не было сил, чтобы написать ему ответ, но он не просил Ясмин помочь ему – после смерти отца Элле придется оставить сестру.
Ясмин протерла кожу мужа тряпочкой, смоченной в отваре ромашки, и отодвинула ведро. Она, увидев, что муж прикрыл глаза, встала с края постели и подошла к окну. В комнате стояла невыносимая вонь, из-за жары в пролежнях скопились личинки, и ей каждое утро приходилось их выковыривать. В первый раз это сделал лекарь, но женщине показалось, что он причинил слишком много боли любимому и она решила заняться этим сама. С тех пор как Элла покинула Приам, Самосу стало резко хуже, будто его здоровье держалось на присутствии дочери. Ясмин чуть приоткрыла створки окна и сунула в щель нос, как кошка, идущая на запах мяса. Ей хотелось облегчить страдания мужа, она даже была готова придушить его подушкой, но не могла это сделать, боясь кары Тавота.
– Убийство человека. – прошептала Ясмин, глядя на людей, занимающихся своими делами. – Единственный запрет. Все наши жизни принадлежат Тавоту.
От порыва ветра женщина поежилась – на горизонте виднелись темные облака. Внизу поднимался песок, закручиваясь в вихры. Ясмин опустила лицо к вороту платья, думая о буре, слишком ранней в этом месяце.
Женщине казалось, что все ее платья провоняли гноем, даже когда она надевала новое, зловоние преследовало ее.
Ясмин обернулась. На лице Самоса застыла полуулыбка. Женщина подошла к мужу и, не побрезговав, взяла его за руку, измазанную мазью. Его ладонь была тяжелее, чем обычно и Ясмин пришлось приложить некоторое усилие, чтобы разжать его пальцы. Она нахмурилась и наклонилась к мужу.
– Самос, любовь моя! Самос?
Мертвая улыбка застыла на бледном лице. Ясмин отпрянула, бросила руку мужчины и, пятясь, подошла к двери. Она плакала от горя, собственное тяжелое дыхание раздавалось в комнате. Ясмин открыла дверь, позвала служанку, но на нее смотрели стены пустого коридора. Женщине стало жутко – она осталась одна в большом доме.
Пока королева медленно брела к лестнице, ей казалось, что глаза бывших правителей следят за ней с портретов. Спустившись вниз, Ясмин остановилась, не зная, что ей делать дальше. Буря уже вовсю стучала в окна, заставляя вздрагивать пламя свечей на широких подоконниках, и ревела за дверью. Ясмин не хотелось всю ночь оставаться рядом с трупом мужа.
Она попыталась открыть дверь. Потянула за ручку, приложила усилие, и в тот момент, когда дверь немного приоткрылась, ворвавшийся ветер сбил Ясмин с ног.
Женщина ошарашенно плюхнулась на полный зад, прикрыла лицо руками, пытаясь уберечь глаза от песка, и ногой подталкивала дверь, чтобы она закрылась, но та упрямилась.
Ясмин зашлась в кашле – песчинки набились в рот и нос. Она отвернула лицо, накрыла голову шалью, что висела на плечах, но и это не спасло.
– Помогите! – прокричала королева, но ее никто не услышал.
Ясмин сделала ошибку, пытаясь обратить на себя внимание. Жители Приама все спрятались в своих домах, и вероятность, что рядом с домом пройдет хоть кто-то, была мала.
Песок тем временем прибывал и прибывал. Оставив попытки закрыть дверь, женщина стала пробираться вглубь дома. Она встала на четвереньки и поползла к лестнице на второй этаж. Странный клокочущий ветер за спиной заставил Ясмин обернуться. Ей в лицо летела ваза с цветами, что стояла у входа. Она инстинктивно прикрыла голову, но ваза попала ей прямо в затылок. Упав в песок, женщина оперлась рукой на ступеньку и закричала от боли – ладонь угодила в осколки фарфора. Начиная злиться от бессилия, королева стала карабкаться вверх, но колено соскользнуло, и Ясмин ударилась бедром.
За считанное мгновение песка стало так много, что королева с ужасом обнаружила себя почти погребенной в нем. Пытаясь достать до следующей ступеньки, Ясмин легла животом вниз, но сползла еще больше. Обернувшись на дверь, которая была теперь открыта полностью, королева затрепыхалась, словно птичка в клетке. Страх сдавил шею, слезы брызнули из глаз, она лихорадочно стала искать, за чтобы ухватиться, но, как назло, ничего подходящего поблизости не было.
Ясмин услышала звон разбитого стекла и тихое шуршание. Из открытых дверей залы в коридор хлынула новая порция песка. Женщина устало замерла, глядя, как вокруг темнеет. Кое-как вытащив руки из песка, она принялась молиться…
Утром, когда приамцы покинули свои дома, их ждало большое удивление. Вопреки всему, дороги и дома почти не были засыпаны песком, но дом короля был спрятан по самую крышу. Пытаясь откопать его, жители постоянно проваливались в воздушные ямы и никак не могли найти хоть что-то отдаленно напоминающее виллу правителя. В конце концов, служительницы храма попросили всех оставить дом и отправиться на молитву, потому что такое явно произошло по милости Бога.
Одна из сестер написала письмо королеве, описала то, что случилось, и выразила соболезнования. Она также спросила, что им делать дальше, и выказала надежду, что принцесса Элла вскоре вернется домой.
Элла была в бешенстве. Ее радовало, что король куда-то пропал, но тяготило то, что сестра перестала с ней разговаривать. Постучавшись в ее комнату утром, она наткнулась на невнятное бормотание и запертые двери. Решив, что у Ювэр мигрени или болит живот, Элла оставила ее, но, когда такое повторилось и на следующее утро, она забеспокоилась.
Замок словно опустел. Она не могла найти советников, их комнаты были заперты, стража толком не могла ответить, где их король, еда, что готовили кухарки, была пресной.
Оставив свой завтрак нетронутым, Элла решительно направилась к комнате сестры. Вновь не получив от нее никакого внятного ответа, она спустилась вниз и прошла в ту часть замка, в которой жили стража и слуги. Все комнаты были пусты, кроме последней, в которой жил Баро. Элла толкнула приоткрытую дверь и увидела стражника сидящим на коленях. Он молился Тавоту перед небольшой статуэткой, почти такой же, как была у Ювэр.
Элла замерла на пороге, прикрыла за собой дверь и стала ждать, пока мужчина закончит. Баро встал с колен, поправил одежду и пригласил принцессу подойти ближе.
– Не хотела мешать. – Элла осмотрела спальню. Простая мебель, коей было немного, была расставлена по краям большой комнаты, отчего пространство казалось пустынным.
Она подумала о том, что Баро было одиноко в дождливые дни, когда, возвращаясь в родные стены после долгого дня, он оставался наедине со своими мыслями. А может, наоборот, эта комната была его крепостью, в которой он мог спрятаться после службы.
Баро молча ожидал объяснений от принцессы. Она не стала долго томить, сразу перешла в наступление.
– Мне нужно, чтобы вы открыли дверь в комнату Ювэр.
Баро удивленно округлил глаза.
– Это так необходимо?
– Затворничество не похоже на мою сестру, чтобы она не выходила из комнаты, должно было случиться что-то плохое. Король сам куда-то пропал, как и основная стража.
– Королю нездоровится, он не выходит из комнаты и отпустил всех за ненадобностью. Возможно, ваша сестра подхватила заразу от мужа.
– Мне встать перед вами на колени?!
Элла нахмурилась. Этот человек то вызывал у нее страх, то любопытство, то утомлял своим упрямством, но он был единственным из мужчин, кто нравился ей. Она надеялась, что хорошо скрывает свой интерес холодными словами, с легким налетом презрения.
Баро указал на дверь.
– Пойдемте, принцесса. Нежелание королевы Ювэр показываться на глаза не стоит разбитых колен.
В полном молчании они поднялись на второй этаж. Элла тревожилась из-за пустынных коридоров. Ей казалось, что даже запах замка переменился, с прохладного, с нотками сирени и елей, он стал затхлым и тяжелым.
Баро постучал в дверь.
– Моя королева, могу ли я войти? Ваша сестра беспокоится о вашем здоровье.
Из-за стены раздался слабый голос Ювэр.
– Она рядом?
Элла замотала головой и одними губами прошептала:
– Нет!
Баро, сам почувствовав неладное, ответил своей королеве.
– Нет, моя госпожа, я один.
– У меня нет сил встать, Баро. Я не могу открыть вам дверь.
Элла схватила стражника за руку, и он ощутил, какими холодными были ее пальцы, прожигающие через легкую ткань рубашки. Это было похоже на прикосновение самой смерти.
– Выбейте эту дверь!
Элла затряслась. Она готова была разобрать стену по кирпичикам, чтобы добраться до сестры. Тревога все больше сжимала сердце, которое, казалось, готово было лопнуть от напряжения.
Баро отошел и с разбегу впечатался плечом в деревянную панель двери. Она хрустнула, но сдержала натиск. Он повторил еще несколько раз, пока дверь с грохотом не соскочила с петель. Стражник ввалился в спальню королевы, подняв такой шум, что вороны, сидевшие на дереве у окна, раздражительно закаркали и упорхнули.
Элла вбежала в комнату и бросилась к постели сестры, но, увидев ее, испуганно отшатнулась и упала на колени.
Ювэр лежала на боку, укутанная одеялом. Ее лицо, разъеденное жидкостью из подвала, стало страшнее: голые кости черепа выглядывали из-под остатков волос, оставшийся глаз следил за тем, как Элла упала, из пустой глазницы вытекала бурая жидкость, ладони королева держала на одеяле, которым прикрыла вываливающиеся кишки.
Она чудом еще была жива, глядя на то, что осталось от любимой сестры, от человека, за которого Элла готова была отдать душу Богу, она истошно закричала. Баро, уже успевший увидеть свою королеву, схватился за край стола, возле которого поднялся. Он пытался прикрыть рот ладонью и подавить тошнотворный позыв.
– Все очень плохо, верно? – спросила Ювэр.
Из ее горла вышел странный рык, будто внутри у девочки клокотала жаба. Элла смотрела, как сжималась челюсть сестры, и глотала выступившие слезы.
– Ювэр? Я не понимаю…
Королева прикрыла глаза и судорожно сжала пальцы. По учащенному дыханию Баро и Элла поняли, что девочка переживала приступ боли. Когда она вновь расслабленно опустила руку, принцесса Приама решилась подползти ближе к сестре. Она с любовью погладила хрупкие волосы, и когда отвела свои пальцы, на них осталось несколько прядей с головы Ювэр.
– Душа моя… сестра моя, – Элла сглотнула ком, – что с тобой?
Ювэр улыбнулась.
– Я пошла за ним, нашла его в лаборатории. Я сама виновата… я упала на пол. – слова давались девочке тяжело. Она облизнула выступившую кровь на губах. – Угодила в какой-то раствор… Не вини его, прошу, не вини…
– Кого?
– Моего мужа.
Элла встала с колен. Ее взгляд стал жестким, брови съехали вниз, нависли над карими глазами.
– Я молю тебя, не трогай его. Он не виноват, я сама упала, сама… прямо в лужу…
Ювэр закатила глаза, затряслась. Баро дернулся к королеве, чтобы помочь, но остановился, когда Элла схватила сестру и прижала к себе, не глядя на кровь и прочие жидкости, сочившиеся из тела. Пахло экскрементами и серой, но Элле было все равно.
– Нет, милая, держись! – Элла качала на руках сестру, понимая, что та вот-вот уйдет. – Я найду лекарство, только держись, прошу.
– Пообещай мне…
Ювэр начала шептать слова сестре на ухо, пытаясь обнять ее в ответ. В дверях появился один из советников. Это был высокий темнокожий крепкий мужчина. Он без спроса вошел в комнату. Его белый плащ зацепился подолом о щепки, вылетевшие из двери.
– Навели же вы здесь шума…
Он осекся, когда увидел на постели двух девушек. Заглянув в лицо своей королевы, крепкий мужчина попятился, ощутив запах, инстинктивно прикрыл нос ладонью. Ужас в его глазах сменился недоумением, а вслед за этим и жалостью. Господин Амин оскалился, блеснув золотым зубом, словно готов был тут же растерзать обидчика девочки, что с таким добром относилась к нему эти дни.
– Пообещай мне… – вновь повторила Ювэр, – ты не тронешь Мали. Клянись.
– Ты не оставишь меня! Сначала Литта покинула нас, а теперь хочешь и ты? Нет!
Элла замотала головой, придерживая сестру. Она повернула голову, глаза ее в молчаливой мольбе скользнули по Баро и Патрицию. Мужчины обменялись взглядами, стражник оторвал онемевшие пальцы от стола, за который держался все это время, и сделал пару шагов к девочкам. Осмотрев закрытые глаза Ювэр и ее обмякшее тело в руках сестры, он с трудом произнес.
– Вам следует отпустить ее, госпожа.
Элла упрямо замотала головой, обняла сестру еще сильнее и попыталась забраться на ее постель с ногами, но положение было неудобным. Теряя над собой контроль, принцесса Приама зарыдала, но тело сестры отпускать не собиралась.
Патриций прошептал молитву Тавоту. Ему много раз приходилось видеть смерть, но эта потрясла его больше всего. Он до конца не понимал, что произошло и почему на теле королевы были такие страшные раны, но сейчас было не до вопросов.
– Госпожа Элла, вы должны отдать тело вашей сестры. Нужно объявить жителям и совету о смерти королевы. – он почесал подбородок. – И королю…
Элла закричала на советника.
– Нет!
– Принцесса, ее должны похоронить. Ювэр наша королева! – Баро сделал еще шаг, но Элла оскалилась на него, словно волчица, защищающая свое дитя.
– Никому из вас не позволю забрать ее у меня! Пошли вон! Она моя! Моя! – истерика в голосе тронула обоих мужчин.
Они поняли, что им не забрать тело, пока сестра королевы в таком состоянии, и нужно действовать хитро. Элла гладила Ювэр по голове, не замечая тяжести тела и того, что ее сердце уже не билось. Девочка продолжала плакать и беззвучно выть от горя, охватившего ее.
Патриций осторожно приблизился, показывая, что хочет сесть рядом. Он откинул край одеяла и опустился на постель.
– Когда умерла моя жена, сестры в храме долго сидели со мной, потому что я отказывался покидать его стены. Они восхваляли ее доброту, красоту и ум. Ее ученики целую неделю носили к порогу нашего дома цветы.
Элла внимательно слушала его, Баро не двигался, удивленный неожиданным откровением великана.
– Знаете, что сестры сказали бы про госпожу?
– Ничего бы они не сказали. – спокойно ответила принцесса. – Когда наш отец убил королеву Каро и нашу сестру Литту, мы поклялись никогда не пересекать стены храмов. Ювэр достойна их слов, но…
– Тогда позвольте мне сказать о доброте вашей сестры?
Элла устало опустила руки.
– Мали виноват в ее смерти. Она была в его лаборатории и упала в какую-то жидкость…
– Король не покидает своей спальни. – слова Эллы заставили мужчину задуматься. Он бросил взгляд на Баро. – Вы – его верный слуга. Пойдите к нему и узнайте, что произошло. Ради королевы!
Баро медлил. Ювэр тоже была к нему добра, но он давал клятву Мали Ибзи, и чтобы не случилось, он должен был выполнять приказы своего правителя. Еще раз взглянув на обезображенное лицо, некогда бывшее прекрасным, Баро слегка кивнул и покинул комнату.
– Я не поверю ни единому слову этого чудовища! Мне он сразу не понравился, а Ювэр была очарована им. – Элла отпустила сестру и сползла на пол. – Как мне сказать моим родителям? Что теперь будет? Мой отец может объявить войну Тхамару.
Элла запустила пальцы в волосы и застонала.
– За что? Она была идеальной! Боже, какой доброй она была! Это невыносимо! Я даже не могу прервать собственную жизнь…
Патриций встал, обошел постель с другой стороны, положил руку королевы, свисающую с края ей на грудь, поправил окровавленное одеяло.
– Мы должны объявить совету и жителям долины о смерти их королевы.
– Подождите с новостью, прошу, я хочу еще побыть с ней. – Элла подняла на него глаза.
В комнату ворвался Баро. Он тащил за собой короля, который слегка упирался. Его взвинченное состояние было заметно, грязная одежда смердела потом, волосы были завязаны на затылке, а у лица растрепались, превратившись в сбитые комки, как птичьи гнезда.
Заметив Эллу, он поджал губы, презрительно окинул взглядом Ювэр и развернулся, чтобы уйти, но Баро перегородил ему дорогу.
– Пусти! Не хочу смотреть на… – он развернулся, бросив надменный взгляд на жену, – вот это…
Элла вскочила на ноги, и если бы руки Патриция не перехватили ее, то выцарапала глаза правителю Тхамара.
– Ненавижу! Это ты виноват! Твоя все вина!
Мали махнул рукой, будто его не волновали слова какой-то девчонки, но так казалось на первый взгляд. На самом деле он был испуган – ему впервые в жизни шалость не сошла с рук. Элла же шипела, словно дикая кошка. В уголках ее рта собралась слюна, она брыкалась, пытаясь освободиться из рук советника, но тот держал ее крепко, хотя самому хотелось свернуть шею наглому королю.
Баро, все также стороживший вход в комнату, вышел вперед. Мали оказался среди тех, кто не доверял ему и, ощутив их злость, стушевался.
– Уведи короля в его спальню. – Патриций все еще пытался удержать Эллу, которая начала плакать с новой силой. Теперь ее страдания передались в полной мере и темнокожему мужчине. Удерживая девочку, он ощущал, как ее трясет от боли, с какой силой она хочет вырваться из тисков. – И побудь с ним. Следи за тем, чтобы никто не приближался к дверям.
Патриций и Элла остались вдвоем. Когда с ее поля зрения ушел человек, по чьей вине, как она считала, и погибла сестра, принцесса Приама успокоилась. Он отпустил девочку, и она тут же упала на ковер, лишившись последних сил. Патриций виновато протянул к ней руки, не ожидав столь резкого падения, и она благодарно приняла его помощь. Обернувшись к телу своей сестры, Элла закусила губу, потому что новый поток слез просился наружу. Лицо опухло, верхние веки нависли над глазами, превратив элегантный разрез в уставший взгляд портовой шлюхи.
– Она сказала, что была в лаборатории…
– Опасно туда спускаться. Возможно, пары раствора еще ядовиты. – Патриций усадил Эллу на кресло.
– Вы думаете, мне есть до этого дело?
– Тогда я вынужден отправиться с вами. Не знаю, что вам нужно, но одну я вас туда не пущу.
– Вы слишком добры.
Патриций стушевался. По его лицу было видно, что слова принцессы его оскорбили, и он, пытаясь подобрать слова для ответа, отвернулся от нее, взглянул в окно.
– Вы подданный своего короля и должны служить ему. – Элла замолчала, поняла, что попыткой оправдаться сделала лишь хуже, похоронив человечность грубого на вид мужчины.
Патриций некоторое время молчал, затем устало опустился на край постели. Взглянул на лицо Ювэр и заботливо поправил одеяло, которое не нуждалось в этом – ткань идеально обрамляла тонкую фигуру.
– Боль пройдет, поверьте мне. У каждой раны свой срок…
Элла спрятала лицо в ладонях, вновь заплакав. Она беззвучно выла, но ей не становилось легче. Патриций сжал ладони в кулаки.
– Я обязан сказать совету…
Элла кивнула, вытерла лицо о край платья, как какая-то селянка и, если бы не трагический момент, мужчина бы даже улыбнулся, глядя, как наследница земель Приама высморкалась.
Комната давно наполнилась смрадом, но она ощутила неприятный запах только сейчас. Выйдя поспешно в коридор, Патриций запер дверь. Они молча спустились вниз, и мужчина первым шагнул на ступени лестницы, ведущей в лабораторию. Тяжелый воздух с трудом проникал в легкие, цепляясь за стенки горла, словно утопающий за брошенную ему ветвь.
Следы раствора испарились, но в большой бутыли они нашли еще. Путь пришлось подсвечивать лампами, отчего место казалось более жутким. Тусклый свет рассеивал тьму, ненамного открывая края столов и колб, стоящих на них, а затем вновь отдавал на съедение темноте.
Элла осветила клетки. От увиденного ее ноги подкосились. Схватившись за руку Патриция, она не смогла сдержать рвотного позыва, и ее вывернуло на собственные туфли. Желудок сжимался до боли, а горечь во рту обжигала. Патриций оказался крепче, но на мгновенье отвернулся от обезображенного тела. Вернув свой взгляд после того, как отвел принцессу в другой угол, он понял, что это девушка – по силуэту и изящной сохранившейся левой кисти. Бедняга умерла, пребывая в агонии – ее рот был искривлен от боли.
– Жертва эксперимента. – Патриций наклонился ниже, но тут же отпрянул, когда трупный запах достиг ноздрей.
Элла сжала лампу. Желтое теплое пламя пошатнулось при резком шаге девочки. Стараясь не смотреть на клетку, она обошла все столы и собрала с них все бумаги, исписанные неровным почерком. Глядя, с каким остервенением Элла разбрасывала пустые колбы, что лежали брошенными на пергаменте, Патриций заволновался.
– Что вы делаете?
– Подержите лампу! – она впихнула в его руки металлическую ручку, к которой крепился стеклянный корпус, и, найдя широкую склянку, осторожно перелила жидкость из большой бутыли в нее.
Темнокожий задержал дыхание, когда раствор выплеснулся в новый дом, зашипел на столешницу. Несколько капель прожгли дерево. Элла, будто забыв про спутника, прошла к лестнице и поднялась на первый этаж. Прошествовав к кухне, на которой не обнаружила ни одной кухарки, поставила склянку, подняла кастрюлю на плиту и налила в нее воду.
Патриций закрыл за ними дверь и потушил свечи в лампах. Он удивился тому, в каком беспорядке была эта часть замка, будто ее оставили давным-давно.
– Что вы делаете?
– Собираюсь приготовить что-нибудь для нашего короля! – Элла разожгла огонь и ушла в чулан.
Принцесса вернулась с куриной тушкой и бросила ее в кастрюлю. Ища приправы, она переворачивала с ног на голову все баночки.
– Где же этот перец?! – руки девочки тряслись, на глазах вновь появились слезы. Когда она схватилась за склянку и вылила содержимое в кастрюлю, Патриций словно очнулся ото сна.
– Что вы делаете?! – он перехватил руки Эллы и вырвал из ладоней пустую посуду.
– Я хочу отравить Мали. Или помогите мне, или не мешайте.
Бросив последние слова, Элла прикрыла глаза, упала на табурет за соседним столом. Прикрывая ладонью лицо, она выдохнула, ощущая свое бессилие.
– Вам не справиться одной. Он сильнее…
Патриций сам не верил, что в его жизнь ворвались перемены. Он на некоторое время пожалел о том, что прошел по злосчастному коридору утром, но после, представив девочку наедине со своей болью, он разозлился на себя.
Патриций, этот темнокожий гигант, привязал своего короля к стулу. Мали не знал, что его ждет, как не знала и Элла. Она хотела наказать его за то, что он сделал с ее сестрой, но колебалась. Решимость, что была с ней несколько часов назад, испарилась, как лужа на полуденном солнце, сделав сердечную рану еще больше. Лицо Эллы не выражало истинных эмоций, которые она сейчас испытывала.
Поданная куриная тушка с торчащими полу разваренными костями была неприглядной, напоминая тело Ювэр. Мали чувствовал, что от блюда, стоявшего перед его носом, дурно пахло, и ворочал головой, пытаясь избежать паров.
Патриций стоял за его спиной, положив ладони на спинку стула, и ждал, пока кто-то произнесет хоть слово. За дверью в столовую остался стоять верный стражник Баро, который предал короля и перешел на сторону своей обезображенной королевы.
Элла сидела рядом, хотя все стулья за большим столом были пусты, но она, пренебрегая отвращением, которое испытывала к этому человеку, решила, что так будет лучше.
– Я не виноват! – длинные волосы короля спутались на концах.
Теперь он отдаленно напоминал того человека, что предстал перед Эллой в Приаме. Его глаза выражали страх и надежду на милость, но, натыкаясь на ледяной взгляд девочки, он опускал свои голубые глаза к блюду, на котором лежала отравленная курица.
– Я не виноват! – повторил он с жаром. – Она пришла сама и упала сама! Сама упала! На полу был Дезар, а она на него упала!
– Этот раствор токсичен, как же вы могли находиться в лаборатории и ходить по нему? Мне пришлось прикрывать лицо, чтобы осмотреть место, где случилась трагедия.
Элла отвернулась от короля.
– Ешьте, король, вы должны сделать это сами.
Он взглянул на вилку, которую Элла заботливо воткнула в полу разъеденную ядом тушку, и тяжело сглотнул. Мали дернулся, попытался высвободиться, но Патриций положил ему на плечи свои руки.
– Сидите смирно, мой король. Вы – чудовище, а мы не держим в замке чудовищ!
– Я не буду это есть! – Мали закричал. Он стал ворочать головой из стороны в сторону, как капризный ребенок, которому подали жидкую кашу. – Не буду! Нет! Убей меня сама и получи кару Тавота, как твой отец!
Плечи Эллы дернулись. Она вновь посмотрела в его наглые глаза и увидела, как он насмехался над ней, думая, что девочке не хватит решимости лишить его жизни, и ей придется отступить.
Она подняла глаза выше, взглянула в лицо советника, поддержавшего ее.
– Сломайте ему пальцы, господин Амин, раз уж король отказывается их использовать, они ему ни к чему.
Патрицию не доставляло удовольствие издеваться над человеком, которому он служил с юных лет, но вид бедной Ювэр, которая всегда была со всеми добра, стоял у него перед глазами, а также вид бедной девушки, не дождавшейся помощи.
Патрицию не нужны были инструменты. Он обхватил своими пальцами ладони короля и сжал их до хруста. Элла думала, что будет смотреть, что сможет побороть жалость, но не смогла. Под крики Мали она посмотрела на собственные ногти, под которыми скопилась грязь.
Элла заплакала, дала волю чувствам, томящимся внутри. Ей было жаль сестру, жаль себя и даже жаль Мали, но ей нужна была месть.
– Она любила, – казалось, Элла говорила сама с собой, но, ломая мизинец на правой руке, Патриций слушал девочку. – Ювэр любила утро больше, чем вечер или день, когда солнце высоко. Говорила, что для добрых дел утро подходит лучше. А еще она любила лошадей, но боялась на них ездить. Она прижималась своим лицом к их бархатным носам и слушала дыхание животных. Ювэр любила рассказы Каро, нашей тети, и улыбалась, когда, читая, Литта делала в словах ошибки.
Мали устало опустил голову на грудь. Патриций остановился, отпустил его руки и вытер кровь с ладоней краем своей белой рубашки.
– Она не заслужила такой смерти, – слова давались тяжело, слезы душили ее, мешали говорить, требуя тишины. – Моя сестра заслужила хорошую жизнь. Она хотела детей… И ты забрал у нее это! Она хотела жить ради каждого человека в этом мире. И ты забрал у них ее! Ты забрал у меня мое сердце!
Элла встала, подошла к окну, открыла его, впустив холодный воздух. Ночь опустилась над долиной незаметно. Под мерцающим небом спало белое дерево. Элла посмотрела на его листья, и воспоминания об их прогулках под ним снова сжали сердце.
– Я дала сестре слово, что не притронусь к вам, король. Именно поэтому я не могу вложить в ваш поганый рот ни одного куска мяса. – Элла повернулась к Мали.
Он повернул на нее голову, хмыкнул. Его одежда была запачкана кровью, в области промежности виднелось мокрое пятно.
– Я даю последний шанс уйти достойно.
Он рассмеялся, запрокинув голову. Мокрые от пота пряди упали на шею.
– Какая же смерть, по-твоему, менее достойная, дрянь?!
Она слегка кивнула, глядя на Патриция. Нужно было заканчивать. Ей хотелось оплакать сестру, собрать вещи и уплыть домой с вестью, что расстроит отца и мать.
Патриций вытащил нож, что был спрятан за его спиной в ножнах. Перерезав веревку, державшую короля, он поставил Мали на ноги рывком, сжав в своих объятиях. Элла поспешно отошла от окна, чтобы не стоять на пути советника. Он повел своего правителя, ноги которого волочились по полу, к окну, усадил на подоконник. Мали замер, чтобы не сделать лишнее движение, что сбросит его вниз, но порыв ветра подхватил его, словно сухой лист.
Не было ни предсмертного крика, ни криков невольных свидетелей, лишь тихий удар где-то внизу. Патриций закрыл створки.
– Нужно убрать его тело, пока никто не увидел. Отправляйтесь к себе, я зайду к вам позже, принцесса. – Патриций проводил взглядом осунувшуюся тонкую фигуру.
Элла сидела в своей комнате. Сложив вещи и переодевшись в чистую одежду, раскрашенную в цвета своего острова, она ждала советника. Глубоко за полночь в дверь постучали – Патриций вернулся с докладом. Она приняла мужчину, налила остывшего чаю, но он не притронулся к чашке. Патриций был подавлен – ему пришлось организовать все так, чтобы жители Тхамара думали о случайной смерти короля, о которой всем объявят утром, и переговорить с советниками в зале.
