Kitabı oku: «Девушка из Уидоу-Хиллз», sayfa 3
ЗАПИСЬ ПРЯМОГО ЭФИРА С ГЭРИ САЙМОНОМ,
МЕТЕОРОЛОГОМ 9-ГО КАНАЛА, ОКРУГ КУК
18 октября 2000 года
Мы стали свидетелями рокового стечения обстоятельств.
Земля перенасытилась влагой из-за рекордного количества осадков в сентябре. Ведь земля до определенной степени – как губка. В какой-то момент она просто не в состоянии больше впитывать.
В ночь с понедельника на вторник над нами очень медленно прошла гроза, так что нас заливало в течение нескольких часов. Между двумя и четырьмя часами ночи выпало более 50 миллиметров осадков. Может показаться не бог весть что, однако несущийся поток воды в 15 сантиметров способен унести машину. Как вы думаете, сколько воды достаточно, чтобы смыть маленького ребенка?
Глава 5
Пятница, 17:30
СЕКРЕТАРША КЕЛВИНА РОЙСА оставила мне голосовое сообщение: доктор задержится и примет меня после работы. Сначала она пыталась назначить прием через две недели, но я возразила, что дело «неотложное». Волшебное слово – особенно от коллеги по больнице.
К тому времени как я вышла из кабинета, административное крыло опустело до своего утреннего состояния.
Я поднялась по лестнице на два этажа и вышла на пятом, где находился кабинет доктора Кела. В коридоре было темно, полоска света выбивалась лишь из-под одной-единственной двери; во всех остальных кабинетах работа на сегодня, по-видимому, закончилась.
Я постучала, прежде чем повернуть ручку, заглянула внутрь. Секретарша собиралась, поглядывая на часы за спиной.
Мое появление заставило женщину подпрыгнуть.
– Ох, – выдохнула она, прижав руку к груди. – Оливия? – Ярко накрашенные губы расплылись в дежурную улыбку. – Мы вас ждали. Проходите, доктор у себя.
Она уже сложила вещи в стоявшую перед ней сумку, из которой теперь торчали каблуки.
– Спасибо, что нашли для меня окошко, – сказала я на ходу и толкнула дверь.
Доктор Кел сидел ко мне спиной, хотя явно слышал наши голоса – мы говорили совсем рядом. А может, и нет, потому что, когда он повернулся, нейтральное выражение лица мгновенно сменилось лучезарной улыбкой, как от приятного удивления. Кто знает – есть люди, которые уходят в работу с головой, забывая обо всем вокруг.
Он встал во весь свой немалый рост, жестом приглашая меня войти. В кабинете монотонно жужжал вентилятор и едва различимо играла классическая музыка.
Я улыбнулась про себя. Вот она, его фишка. Усыпляет тебя в своем кабинете – и ты здоров.
– Оливия Мейер, рад вас видеть! Похоже, у нас с вами есть общие друзья.
Не знала, что Беннетт с ним дружит. Или что доктор заранее обо мне расспрашивал. Я огляделась по сторонам, соображая, где сесть. Напротив его кресла стоял диванчик для двоих – других вариантов не было. Три подушки в сине-голубой гамме скрадывали угловатости дивана. Даже мебель продуманно клонила ко сну.
Доктор Кел устроился в кресле, подкатил его поближе и сложил руки поверх пачки бумаг на коленях.
– Ну что ж, – сказал он, – предлагаю начать с того, что привело вас ко мне.
Он откинул голову, не спуская с меня глаз. Я кашлянула, стараясь на него не смотреть, как в шутку советовал Беннетт. Дипломы на стене, грамоты, газетные статьи в рамках – шрифт такой мелкий, что невозможно прочесть. Я так и не поняла, развешивал ли он случаи из практики или выставлял напоказ собственные регалии.
Скорее последнее.
В его кабинете, как и в нем самом, все было просчитано. Судя по выжидающему выражению лица и повернутому вполоборота телу, Келвин Ройс точно знал, как выглядит. Наверняка угол наклона головы и улыбка отрепетированы перед зеркалом. И спал он с отбеливателем для зубов или как минимум с маской на глазах. Доктор закинул ногу на ногу, обнажив игривый носок ядовито-зеленого цвета с собачьими косточками – видимо, для обезоруживающего эффекта. Подводит к разговору. Наводит мосты.
Я сделала вывод, что передо мной социопат. Всегда проще не поддаться чьему-то обаянию, если раскусить человека с самого начала.
– Прошлой ночью я ходила во сне, – честно сказала я. То есть выдала настоящую причину своего прихода. «Неотложная проблема со сном», как я объяснила его секретарше.
Доктор Кел медленно наклонил голову, не меняя выражения лица. Даже не моргнув.
– Раньше с вами такое случалось?
– Только в детстве. Почти двадцать лет назад. Я думала, что давно это переросла. Или вылечилась. По крайней мере, эпизоды больше не повторялись.
Доктор опять кивнул.
– Вы проходили тогда какое-то лечение?
О том времени у меня сохранились очень смутные воспоминания. Толпы разных докторов. Осмотры и проверки; предоперационная и послеоперационная терапия, пока моя мать не решила, что от них больше вреда, чем пользы.
– Да, мне прописали лекарство, и снохождение прекратилось, – сказала я, давая понять, что разбираюсь в собственном состоянии и знаю, как себе помочь. От него требовалась лишь подпись.
– Значит, вам давали в детстве лекарство? – переспросил он, слегка наклонив голову, на этот раз в другую сторону. Так четче вырисовывалась линия подбородка.
– Ну да, – сказала я.
– А какое? – Доктор приготовился записывать.
Я вспомнила стук таблеток в янтарном пузырьке. Запах горячего шоколада.
– Не помню точно.
Ручка замерла в воздухе. Сомнение в глазах – не сочиняю ли я на ходу?
– Странно, – протянул он.
Не хотелось рассказывать, что случай и в самом деле был странный. Несмотря на жуткую грозу, я умудрилась, не просыпаясь, выйти на улицу, где меня смыло бешеным потоком воды.
Вот почему я доверяла своим неосознанным порывам больше, чем рациональным мыслям. Потому как в глубине души знала, что во мне есть внутренняя сила. То, что заставило меня выжить. Та, которой я себя не помнила, смогла выдержать немыслимое испытание, пока в течение трех дней ее искали.
Именно поэтому я знала, что поступила правильно, сменив имя. Порвав с Джоной.
Именно поэтому я выбрала этот дом и до сих пор не сменила замки. Поэтому купила в магазине крючок. Поэтому сидела теперь здесь.
Чем меньше я пыталась разобраться в происходящем, тем яснее представляла себе, что делать.
– А сейчас вы что-либо принимаете? – Ручка замерла над желтым блокнотом. – Ведь снотворные зачастую являются причиной снохождения. Включая те, что отпускаются без рецепта.
– Нет. И боюсь, мне придется распрощаться с надеждой получить их от вас.
Доктор чуть улыбнулся.
– Расскажите поподробнее, что вы делали вечером, – попросил он. – Перед тем, как легли.
Обычный вечер. Столкнулась с Беннеттом на выходе из больницы, мы зашли перекусить в кафе на противоположной стороне улицы, прежде чем разойтись по домам.
– Да ничего особенного. – Я пожала плечами. – Поужинала с приятелем, дома доделала кое-какую работу, посмотрела телевизор, немного выпила и легла спать.
Вышло и правда скучновато.
– А что вы пили?
– Вино.
Даже слегка прогорклое, вино помогало мне расслабиться в конце дня.
– Алкоголь способствует хождению во сне.
– Что-то раньше не способствовал, – заметила я. – Да и выпила я каких-то полбокала.
Я никогда особо много не пила. На старшем курсе ходила на всякие тусовки с ребятами из колледжа, пока однажды не напилась до беспамятства и больше с ними не связывалась.
Мы тогда пришли в соседнее общежитие, и парень, который, насколько помню, мне нравился, затащил меня в кладовку под лестницей. Не знаю, сколько прошло времени, но все закончилось тем, что я выскочила оттуда разъяренная, а парень вывалился вслед за мной, согнувшись и держась за свой окровавленный нос.
Уже на следующий день историю знали все; соседи по общаге поздравляли меня, объявляя всем и каждому, что, мол, к девчонке из 423-й лучше не приставать! Вот только сама я была не уверена, защищалась я или просто пыталась вырваться из темного замкнутого пространства.
Девчонку из 423-й по-настоящему не знал никто.
С тех пор я не давала застать себя врасплох, панически боясь впасть в состояние, когда тело не подчиняется сознанию. Психотерапевт, с которой я недолго общалась в старших классах, объясняла мою постоянную потребность считать шаги и выходы посттравматическими симптомами, которые наложились на животный инстинкт самосохранения. Защитный механизм, помогающий мне почувствовать себя хозяйкой положения.
Полбокала вина под телевизор – часть моего вечернего ритуала; вино, как правило, успевало испортиться до того, как заканчивалась бутылка. И вчерашний вечер не был исключением.
Доктор Кел слегка откинул голову, не сводя с меня изучающего взгляда.
– Расскажите-ка о себе, – попросил он.
– То есть? – опешила я.
Он покачал ногой в воздухе – вдруг я не заметила собачьи косточки. Выжидал, когда я сама заговорю, выдам что-то личное. Наконец не выдержал и решительно опустил ногу на пол.
– У вас напряженная жизнь?
– Да. – Не стала вдаваться в подробности, он же не психолог.
– Мне известно, какая здесь обстановка. – Его улыбка вышла несколько натянутой. – После окончания рабочего дня основная работа только начинается, верно?
– В каком-то смысле да.
До сих пор я особо не жаловалась. В подобных местах переработка была обычным делом. Мы все работали сверхурочно, в больнице и дома, и общая усталость нас только сплачивала. Она распространялась даже на тех, кто, как я, занимался администрацией. Одни принимали пациентов, другие сидели на совещаниях; а после рабочей смены мы приводили в порядок бумаги, вели научные проекты или решали другие накопившиеся дела. Мы все так жили, и сознавание этой общности поддерживало нас на плаву.
– Я замечаю, что с возрастом такой режим дается все труднее, – добавил доктор Кел, хотя, насколько я могла судить, ему было не сильно за тридцать, и выглядел он прекрасно. – Вам следует больше о себе заботиться. Выкраивать время для отдыха. Вести здоровый образ жизни. Правильно питаться. Заниматься спортом.
Я невольно усмехнулась, и доктор искренне заулыбался, очень довольный, что ему удалось до меня достучаться. Только я, по правде говоря, вообще не замечала ни накапливающейся усталости, ни недостатка витаминов или энергии, пока он не начал все это перечислять. Под его взглядом я вдруг осознала все то, чего я не делала ради собственного здоровья. Кофеин вместо кальция – потенциальные дырки в костях. Готовые обеды на скорую руку. Пакет с чипсами, схваченный в кафетерии вместо яблока. Постепенно накапливающийся стресс, мой взбунтовавшийся организм. Элементарные вещи.
И все-таки.
– Я надеялась на нечто более конкретное и достижимое, – сказала я. Вместо мантры «изменись сам – измени свою жизнь».
Доктор Кел вздохнул и откинулся, усаживаясь поудобнее в кресле.
– Обычно я предпочитаю обследовать пациента перед тем, как что-то прописывать. Тем более что вы не помните толком подробностей своего заболевания. Мы могли бы поднять записи с прошлым диагнозом, но даже тогда…
Я так решительно замотала головой, что он умолк.
– Слишком много времени прошло, – запротестовала я. Двадцать лет с тех пор, как я ходила во сне, и десять – с последнего общения с психотерапевтом.
Доктор выдержал паузу.
– И тем не менее, – сказал он, – одними таблетками делу не поможешь. Мы должны докопаться до причин расстройства. Определить возможные факторы стресса, изменить привычки. Попробовать сначала обойтись без лекарств, у которых могут обнаружиться нежелательные последствия. Убедиться, что у вас действительно снохождение, а не эпилепсия, например. – Он бегло просмотрел бумаги у себя на коленях, как бы ища в них ответы на мои недосказанности.
– Я во сне вышла из дома, – выпалила я. – Меня обнаружил сосед.
Доктор вскинул голову: глаза широко раскрыты, челюсть напряжена. Первый признак эмоции. Даже воодушевления. Можно подсмотреть, что скрывается под непроницаемой маской.
– Вы живете одна? – спросил он.
Вопрос выходил за рамки того, чем я была готова поделиться с социопатом.
– А это имеет отношение к делу?
– Важно предупредить людей рядом с вами. – Он щелкнул ручкой, раз, другой. – Мне хотелось бы исследовать ваш сон.
– Вы хотите наблюдать за мной во время сна?
– Не я один.
– Час от часу не легче.
– Очень смешно, – сказал он, не смеясь.
– Видите ли, у меня на это нет времени, – решила я перевести разговор. – Уверена, что вы понимаете.
Не хватало еще стать подопытным кроликом. Я не собиралась помогать начинающему доктору самоутверждаться за мой счет на новом месте.
Он опять подался вперед, переплел пальцы и опустил их на колени.
– Ну хорошо. Предлагаю встретиться еще раз в начале следующей недели.
Потом доктор Кел встал, прошел мимо меня, приоткрыл дверь. Сидящая за столом секретарша подняла голову; она ждала, когда мы закончим, чтобы наконец уйти домой.
– Джесси? – позвал он. – Назначьте Оливии прием на следующей неделе.
Получив такой недвусмысленный намек, я поднялась.
– А пока мне что делать?
– А пока попрошу вас задокументировать ваш распорядок. Когда вы ложитесь, когда просыпаетесь. Любые отклонения и что вы делали до того. Запишите время. Не волнуйтесь, – добавил доктор, – мы доберемся до сути.
Он положил руку мне на плечо, заглянул в глаза, подбадривающе улыбнулся.
Вблизи я заметила у него под подбородком порез. Крошку на воротничке. Отсчет пошел, пока я улыбалась в ответ.
ЗАПИСЬ СПЕЦИАЛЬНОГО ВЫПУСКА С САЛЛИ ХОЛМС
И ГОСТЕМ ПРОГРАММЫ, ИНЖЕНЕРОМ-СТРОИТЕЛЕМ ЛУ ДЖОРДАНОМ
19 октября 2000 года
САЛЛИ ХОЛМС: Расскажите нам о системе водоотведения, про которую все говорят.
ЛУ ДЖОРДАН: Ну, значит, вся вода в дренажных системах округа стекает к югу. Если девочку, как мы полагаем, затянуло через сломанную решетку северного водоприемника в центре города, то оттуда к югу идут четыре развилки, разделяющие поток воды.
СХ: Насколько я понимаю, именно около того водоприемника нашли ее кроссовку. Если она действительно попала в трубу, там есть хоть какой-то воздух?
ЛД: Во время ливня – нет. Трубы, как правило, заполняются под завязку. Все сплошь вода, никакого воздуха. Но у труб в нескольких местах предусмотрены люки. Их двадцать три, если быть точным. Вода могла подняться достаточно высоко и вытолкнуть ребенка близко к поверхности.
СХ: То есть вы хотите сказать, что девочка могла бы добраться до одного из люков?
ЛД: [Пауза] Такая возможность не исключена. Только что толку? Все водоприемники наглухо закрыты железными решетками. И когда поток стал бы сходить, она потом все равно опустилась бы вместе с уровнем воды.
СХ: А ведь на нас надвигается новая гроза.
ЛД: Да, ночью опять польет.
СХ: Есть ли хоть какая-то надежда, что девочка еще жива?
ЛД: Не могу сказать наверняка. Я всего лишь инженер.
СХ: Тогда как инженер, который разрабатывает такие системы, что бы вы сейчас посоветовали? Выкачали бы из них воду?
ЛД: До следующего дождя не успеем. Что до меня, я бы искал. И молил бы Бога, чтобы ее нашли до наступления ночи.
Глава 6
Пятница, 19:30
ЭЛИЗА И БЕННЕТТ были уже в баре, хотя поначалу я увидела только Элизу. Она чуть ли не лежала на стойке, призывно махая бармену, который уже спешил с улыбкой в ее сторону.
Элиза всегда оказывала на людей такой эффект. Даже на Беннетта. Несмотря на то что он называл ее слишком жизнерадостной, слишком шумной, слишком собой. Ее невозможно было смутить или выбить из колеи. Я знала, что Беннетта невольно радовало ее общество. Элиза вечно сражалась со своими темными, слегка вьющимися волосами, то откидывая их с лица, то заправляя за уши; впрочем, порой она собирала их в небрежный хвост на макушке. Она никогда не производила впечатления собранности, что придавало ей своеобразный шарм.
– Вот видишь, – сказала Элиза, обращаясь к Беннетту. – Говорила же тебе. Она всегда приходит.
Беннетт поджал губы и отвернулся, явно смутившись, что его застали за разговором обо мне. Формально Элиза была его подчиненной, и он старался поддерживать с ней некую видимость профессиональных отношений.
– Я просто поинтересовался, – пробурчал он, поднимая наполовину выпитый стакан пива. – Что такого? Ты опаздывала.
Элиза поднялась, мимолетно обняла меня, чмокнула воздух у щеки, как обычно делала при встрече вне работы, – будто мы давно не виделись. Касание руки, мимолетный аромат ее кокосового шампуня. Беннетт хмыкнул. В первый раз, когда он заскочил с нами выпить, она приветствовала его точно так же. Тогда приятель посмотрел на меня, как сейчас, с той же полуулыбкой, наклонился и повторил ее приветствие, смеясь мне на ухо: «Мы так теперь здороваемся?» Шутка, понятная только нам.
Иногда я видела в Элизе несостоявшуюся версию себя. Возможно, дело было в волосах – так выглядели бы мои собственные волосы, если их отрастить и не осветлять. Или в том, как она шла по жизни, видя в каждом союзника, друга; как легко и непринужденно сходилась с людьми. При взгляде на Элизу на меня порой накатывала ностальгия по чему-то недостижимому.
– Задержалась у доктора, – сказала я Беннетту, пока Элиза залезала на стул. – Посмотрела ему в глаза и забылась.
Он прыснул, отпивая из стакана, закашлялся.
– Я тебя предупреждал.
Потом спросил, уже серьезно:
– Ну и как?
Я заняла свободный стул рядом. В баре собралось больше народу, чем обычно.
– Ничего особенного, – ответила я, зная, что уже заслужила его прощение.
Элиза переводила взгляд с меня на Беннетта и обратно, пытаясь понять, о чем речь. Я сама терпеть не могла, когда оказывалась по другую сторону шутки, когда всем вокруг смешно, а ты не догоняешь.
– Мне нужен был новый рецепт, – объяснила я, махнув рукой.
– А-а, – кивнула она, мало что понимая, но уже теряя интерес.
– Спасибо. – Я потянулась за одним из трех наполненных до краев стаканов, стоящих на барной стойке. Дружба – это когда тебе заказывают пиво, как только ты появляешься в дверях.
– Кстати, сегодня кто-то про тебя спрашивал, – сказала Элиза. Беннетт непонимающе посмотрел на нее, та замотала головой. – Еще до того, как ты пришел. Эй, Тревор, – крикнула она, жестом подзывая бармена. – Кто тут интересовался Лив?
Тревор обслуживал клиента, но жестом попросил его подождать и направился к нам. Сонный взгляд, оливковая кожа, темные волосы и татуировка с соколом на руке – выхолощенный образ типичного бармена. Зато к Элизе он был явно неравнодушен. Бросался к ней по первому зову, неизменно расплываясь в улыбке.
– Какой-то взрослый мужик. С проседью, – ответил бармен.
– Симпатичный? – кокетливо спросила Элиза.
Он усмехнулся.
– На любителя.
– Таких Оливия и предпочитает, – пробурчал Беннетт.
Элиза широко распахнула глаза, а Тревор даже потупился, срочно занявшись мокрым пятном на стойке.
– Извиняюсь, конечно. – Мой коллега выставил вперед ладони, ничуть при этом не раскаиваясь.
Когда мы с Джоной начали работать в больнице, наши отношения ни для кого не были секретом, хотя все притворялись, что ни о чем не догадывались. Беннетт был единственным, кому я сообщила, что мы расстались.
Мы тогда стояли в очереди на завтрак и двигали подносы. Беннетт на секунду замер и закатил глаза. «Наконец-то у нее мозги встали на место», – изрек он, беря банан. Довольно паршиво вот так обнаружить, что человек, которого считаешь близким другом, все время принимает тебя за дуру.
Теперь я пропустила его реплику мимо ушей.
– Чего он хотел? – спросила у Тревора.
Бармен облокотился на стойку и заговорщически понизил голос, тем самым давая понять, что он на моей стороне, а не на Беннетта.
– Он не сказал. Спросил только, здесь ли Оливия Мейер.
Я слегка оторопела. Мне и в голову не приходило, что бармен знает мою фамилию. С другой стороны, он ведь попросил у меня удостоверение личности, когда я заказывала в первый раз. Да и расплачивалась я обычно кредиткой.
– Я ему сказал, что ты не появлялась, – продолжал бармен. – Он ответил, что хочет с тобой встретиться. – Тревор пожал плечами, оглядывая толпу. – Больше я его не видел.
Черт бы побрал этого Джону! Я проверила телефон – никаких новых сообщений. Наверняка вспомнил про меня, потому что собирался приехать. Вот и решил заодно повидаться. Скорее всего, встреча в больнице по поводу его научного проекта или того хуже – обсуждение нового контракта. Он, разумеется, знал, где застать меня в пятницу после работы.
– Ты была в курсе, что он приезжает? – спросил Беннетт.
– Нет, – процедила я сквозь зубы.
– Кто? – вмешалась Элиза, наклоняясь поближе.
– Да ее бывший. Профессор, – манерно проговорил Беннетт. Чтобы я живо представила себе, как он называл Джону за моей спиной.
– Пожалуй, мне пора, – сказала я.
Я потянулась за сумочкой, однако Беннетт схватил меня за запястье.
– Лив, пожалуйста, ты ведь только что пришла. – Он отпустил мою руку. – Прости, – добавил почти беззвучно, чтобы увидела только я.
– Я страшно устала, – сказала я. Очередная правда.
– Надо же, – проговорила Элиза, одновременно пытаясь убрать волосы в хвост. – У меня и мысли не возникло, что это твой бывший парень.
Она тогда еще у нас не работала. Никогда с ним не встречалась и уж точно не слышала о нем от меня.
– Да он и на бывшего парня-то не тянет, – отмахнулась я.
Что как бы и было частью проблемы. Джону вполне устраивали наши неопределенные отношения, пока я не набралась решимости и не порвала с ним. Я не ставила ему ультиматум. Мне просто надоело.
У него вечно находились отговорки.
«Мне не следует…»
«Что подумают люди…»
«Что скажут в аспирантуре…»
«Я должен заботиться о репутации…»
При этом он без проблем продолжал со мной встречаться. Причем все знали. И насколько мне было известно, в аспирантуре на это никак не реагировали. А что касается его репутации, то она, по-моему, ничуть не страдала от того, что он спал с аспиранткой. Чего нельзя было сказать о моей…
Возможно, Беннетт, сам того не понимая, попал в точку. Мне нравились мужчины постарше. Меня тянуло к тем, кто уже не пытался замаскировать свои комплексы идиотской бравадой. К тем, кто мог сказать: «Вот что мне нравится. Вот чего я от тебя жду. Вот что предлагаю взамен». С уверенностью, которая означала, что они уже знали и принимали себя такими, какие есть.
Наверное, Джону привлекало во мне как раз обратное.
Пиво почему-то потеряло вкус, стало каким-то водянистым.
– Ладно, вот это допиваю и иду спать.
Мой приятель облегченно оглядел бар.
– К слову о бывших, – сказал он, показывая на вход.
Он всегда так извинялся, делая маленькие уступки. Сообщая о себе какую-нибудь новую подробность, прекрасно сознавая, что давно пора было ею поделиться.
Я проследила за его взглядом. В дверях стояла длинноногая девушка в повседневном черном платье, по плечам струились светлые волосы. Она выглядела потрясающе. Я обалдела.
– Ни фига себе, – выдохнула Элиза, ткнув Беннетта в плечо. Тот не шелохнулся. Иногда, как сейчас, подруга промахивалась со своей непосредственностью.
– Почему я ничего о ней не знаю? – спросила я.
– Потому, – медленно начал он, – что ты никогда не спрашивала.
Должно быть, я заметно подскочила на месте, потому что он тут же поднял руки, как бы отказываясь от своих слов.
– Это было еще до тебя, Лив. Она работала в «Скорой» меньше года, ушла за месяц или два до твоего прихода. Мы встречались всего каких-то полгода.
Однако несколько лет спустя он все еще называл ее «своей бывшей» и для встречи с ней нуждался в подкреплении. Нехилые, видимо, были полгода.
– Как ее зовут? – спросила Элиза, не спуская глаз с девушки на другом конце бара.
Беннетт перевел взгляд с меня на Элизу и ответил:
– Кира.
Вот где моя ошибка. Мне следовало спросить раньше. Или хотя бы теперь. Наверное, мы никогда не обсуждали наши прошлые отношения из-за Джоны. Я избегала деликатной темы – ведь предполагалось, что это секрет.
Я считала, что достаточно знала о жизни Беннетта: не женат, пятый и младший ребенок в семье, вырос на юге Шарлотта, откуда уехал, по его словам, чтобы не быть в тени братьев и сестер. И еще что вне работы он преображался.
Все то, что лежало на поверхности. Ничего личного вроде: «Она тебя бросила? Ты по ней скучаешь? Ты сегодня с нами ради нее?»
Опасные вопросы. Если не хочешь, чтобы совали нос в твое прошлое, держись подальше от чужого.
– Она здесь надолго? – спросила я.
Беннетт помотал головой, не спуская с девушки глаз.
– Приехала навестить бывших соседок по комнате. Выходит замуж, хочет попросить их быть подружками невесты.
И тут я услышала в его голосе боль. Поняла, что она для него значила.
Я почувствовала себя нагромождением изъянов, как перед этим в кабинете доктора Кела. Ясно, почему Беннетт мной не интересовался. Ясно как день.
Он расстался с ней буквально перед моим поступлением. О них наверняка ходили слухи – я хорошо знала атмосферу в больнице. Приятного мало. Должно быть, Беннетт тяготел к новым лицам, для которых он не был частью пары, кому не пришлось бы выбирать сторону. Тут-то я и подвернулась – дружба по расчету.
Он поерзал на стуле, его колени коснулись моих.
– Лучше пойти поздороваться – или сделать вид, что не заметил?
– Лучше пойти поздороваться, – ответила я.
Отхлебнула слишком много, проглотила слишком быстро, пиво встало мне поперек горла.
Беннетт чуть улыбнулся, взял свое пиво и пошел, даже не оглянувшись. Кира заулыбалась ему и приобняла одной рукой. Ее друзья расступились, и он шагнул в их круг. И больше оттуда не вышел. Начал болтать, смеяться. Прекрасно изображая радость, если она и вправду причинила ему боль.
Я повернулась к Элизе, которая что-то нашептывала Тревору, перегнувшись через стойку. Он смеялся и мотал головой. Потом взял ее руку и, продолжая улыбаться, написал ей что-то на ладони.
За спиной хохотали. Заиграла музыка, я перестала слышать собственные мысли. Рядом кто-то курил или только что вошел снаружи, и от него несло куревом.
– Я, пожалуй, пойду, – почти прокричала я, наклоняясь к Элизе.
Та посмотрела на меня долгим взглядом, нахмурилась.
– Что-то не так?
– Неважно себя чувствую.
Я оставила на стойке наличные, с лихвой покрывавшие мою выпивку.
Все было не так. Свет, звук, ставшее вдруг кислым пиво. Мне не терпелось уйти, происходящее застало меня врасплох. Элиза посмотрела на Тревора, потом на меня, не зная, как ей поступить.
– Да оставайся. Просто мне лучше пойти домой.
– Завтра созвонимся?
Разобрать ее слова можно было только по губам. Она едва коснулась моего запястья, но прикосновение обожгло, и мне пришлось сдержаться, чтобы резко не отдернуть руку.
Я поставила машину на газоне, так как на стоянке места не было. Стоянка и прилегающие улицы хорошо освещались. Когда же на развилке я свернула от центра, меня окружила темнота, и стал проступать старый город. Кривые улицы со стертым и потрескавшимся асфальтом; давно заброшенная заправочная станция, полностью заросшая травой, из которой торчала, как зомби, единственная колонка – классическая сцена апокалипсиса.
Я осторожно свернула на свою улицу, петляющую через лес и не освещенную ничем, кроме слабого света домов, стоящих довольно далеко от дороги. Из-за каждого поворота мог выскочить олень.
Въезд к моему дому трудно различить в темноте, разве что по силуэту двух почтовых ящиков – моего и Рика. Повернув, я заметила сквозь деревья свет в доме соседа. У меня на крыльце свет не горел. То ли я впопыхах забыла его включить, то ли лампочка в конце концов перегорела, о чем Рик предупреждал уже давно. Он все время твердил, что надо заменять лампочки и батарейки в детекторе дыма, не дожидаясь, пока они сами перегорят или сядут. Въехав во двор и выключив фары, я пожалела, что его не послушалась.
Семнадцать шагов до крыльца. Слабый свет из-за живой изгороди. Я включила фонарик на телефоне и посветила им перед собой. Поднимаясь по ступенькам, услышала в кустах какую-то возню.
Три шага до двери. Я затопала ногами, как учил Рик, чтобы заявить о себе. Дать понять животным, что я не трусиха, не добыча, что меня стоит бояться.
Ключ повернулся в замке, дверь за мной захлопнулась. Я щелкнула выключателем на крыльце, чтобы испугать ночных зверей вокруг, но лампочка не зажглась. Тогда я бросилась включать свет во всем доме, пока не услышала монотонное жужжание электричества над головой.
Из-за попытки справиться с нахлынувшим одиночеством. Тихого звучания дома после шума в баре. Того, что Беннетта по-прежнему цепляла бывшая подружка, с которой он, наверное, сейчас веселился, у Элизы назревал роман с Тревором, доктор Кел с его внешностью был не иначе как маньяком, а Рик не снимал обручального кольца, хотя давно жил один.
Из-за того, что мне было плохо, я чувствовала себя оторванной от всех, мечущейся в темноте.
Я подошла к холодильнику, вылила остатки вина в бокал. Потом взяла телефон и отправила сообщение Джоне: «Я о тебе тоже думаю». Потому что так оно и было, а это что-нибудь да значило.
Звук рингтона вырвал меня из сна. Я машинально потянулась к тумбочке и неожиданно ударилась обо что-то твердое.
Глаза начинали привыкать к слабому свету, по телу пробежал озноб. Все еще ничего не соображая, я вдруг ясно различила шорох листьев над головой и стрекот сверчков. Слабый свет от дома Рика.
Опять тот же звук. Пропущенный звонок на телефоне. Наверное, я уронила его где-то здесь, в темноте.
Сделав несколько шагов в направлении звука, я оперлась о дерево. Жесткая кора, покрытая чем-то липким и вязким. Я поднесла к лицу испачканные ладони, потерла пальцы – они слипались.
Телефон вдруг зазвонил. Защищаясь от колючих веток, я шагнула в кусты и споткнулась. Упала на колени, меня пронзила жгучая боль. Попыталась встать, опершись на какую-то корягу, но почувствовала под рукой что-то мягкое.
Змея – пронеслось в голове. Я резко отпрянула, прежде чем успела что-то сообразить.
Однако тень на земле не шелохнулась. Телефон продолжал трезвонить. Я поднялась, шагнула ближе. Ткнула босой ногой в темный силуэт, на этот раз почувствовав знакомую шероховатость джинсов.
Вокруг все замерло.
Внезапная мысль захлестнула сознание. Я раздвинула ветки, всмотрелась: очертания тела, рук, головы.
Человек!
Из горла вырвался крик. Я отшатнулась. Закрыла глаза, пытаясь успокоиться.
Иногда при пробуждении сон и явь переплетаются. Одно эхом отзывается в другом. Так что человек мог мне просто померещиться: сейчас отойду назад, вернусь в дом, залезу в кровать, и утром не останется ничего, кроме неясного ощущения обреченности. Неприятный осадок в памяти, от которого передернет по пути к машине.
Однако ветер не оставлял сомнений. Его симфония на траве у моих ног не могла быть игрой воображения.
Глаза распахнулись от ужаса, их жгло на ночном ветру.
Сколько времени я здесь простояла? Когда это произошло?
Я опять посмотрела на руки, и без того зная, что они в крови.
Позади меня чернела распахнутая дверь дома. Однако я рванула в противоположную сторону. Через распростертое на земле тело. Сквозь живую изгородь. На бегу цепляясь за кусты. К дому Рика.
Потому что, когда год назад я прибежала к нему, испугавшись змеи, сосед сначала выскочил с ружьем и только потом объявил ее безвредной. После хотел даже отдать ружье мне – мол, сам в случае чего вовремя до него не добежит, к тому же у него есть другое. Я не взяла, все равно не умею им пользоваться.
