Kitabı oku: «Темные архивы. Загадочная история книг, обернутых в человеческую кожу», sayfa 4

3. Господа коллекционеры

Летом 1868 года 28-летнюю ирландскую вдову по имени Мэри Линч положили в палату № 27 в Больнице общего профиля в Филадельфии. Это огромное учреждение для бедных в Западной Филадельфии, получившее прозвище Старый Блокли, содержало больницу, сиротский приют, богадельню и сумасшедший дом. Всего четыре года назад несколько стен в женском сумасшедшем доме – «подорванные рабочими» – рухнули, убив 18 женщин и ранив еще 20. Обращение с людьми в Блокли сильно отличалось от ухода за богатыми пациентами. Это было место для отчаянно больных бедняков, и туберкулез Линч (тогда его называли чахоткой) поставил ее в тяжелое положение.

Семья женщины делала все возможное, чтобы она чувствовала себя как можно лучше, несмотря на ее страдания: они навещали ее с бутербродами с ветчиной и болонской колбасой. Казалось, никто не замечал белых пятен на кусках мяса – верный признак заражения круглыми червями. Трихинеллез, которым она заразилась, съев эти сэндвичи, ухудшил ее и без того ослабленное состояние.

Медсестры ухаживали за Мэри Линч в течение шести месяцев, пока ее тело увядало – она весила всего 27 килограммов. В конце концов ее убили две болезни, разрушившие хрупкое тело. Когда молодой доктор Джон Стоктон Хью впервые столкнулся с женщиной, она лежала на секционном столе в январе 1869 года. В статье под названием «Два случая трихинеллеза в Филадельфийской больнице, Блокли» в The American Journal of the Medical Sciences медик сообщил, что, когда он вскрыл ее грудную полость, чтобы посмотреть на ее опустошенные туберкулезом легкие, то заметил, что в грудных мышцах, которые разрезал, были какие-то необычные кисты в форме лимонов. Посмотрев в микроскоп, он понял, что они кишат червями-трихинеллами (Trichinae spiralis) на разных стадиях развития.

«Подсчитав количество червей в одной грани мышцы, я оценил общее количество кист примерно в восемь миллионов», – сообщил Хью. Так болезнь Линч стала первым случаем трихинеллеза, обнаруженного в его больнице и – насколько он мог знать – во всей Филадельфии. Именно во время вскрытия медик снял кожу с бедер Линч. Он хранил ее в ночном горшке в целях сохранности, в то время как остальная часть тела Мэри Линч была сброшена в могилу для нищих в Старом Блокли.

Десятилетия спустя доктор Хью – к тому времени богатый, уважаемый библиофил – использовал кожу, чтобы сделать из нее переплет для своих любимых медицинских книг о женском здоровье и размножении, в том числе «Новейшие открытия обо всех основных частях мужчины и женщины» (Les nouvelles découvertes sur toutes les parties principales de l'Homme, et de la femme, 1680), «Сборник тайн Луизы Буржуа» (Recueil des secrets de Louyse Bourgeois, 1650) и «Размышления о способе и явлениях оплодотворения у женщины» (Speculations on the Mode and Appearances of Impregnation in the Human Female, 1789) Роберта Купера. Медик развивал знания в области женского здоровья, начиная с резидентуры в Старом Блокли, где он разработал зеркало, приспособленное для вагинального, маточного и анального использования.

Доктор Хью, уважаемый библиофил, использовал кожу, чтобы сделать из нее переплет для любимых медицинских книг о женском здоровье и размножении.

Доктор Джон Стоктон Хью, как и многие джентльмены-врачи его времени, получил классическое образование в лучших учебных заведениях Нью-Джерси, а затем дополнительные степени в области химии и медицины в Пенсильванском университете. Во время резидентуры в Филадельфийской больнице общего профиля у него были различные клинические интересы в области репродуктивной медицины и паразитического трихинеллеза. Семейное богатство и прибыльная частная практика позволяли ему вести себя по-джентльменски, и он начал рьяно коллекционировать редкие книги, особенно медицинские, изданные на заре эры печати. Мужчина часто ездил в Европу, посылая вперед антикварным книготорговцам печатный список медицинских инкунабул, которые хотел найти. Библиофилы называют эти списки желаний дезидератами. Его пригласили вступить в общества коллекционеров, такие как клуб Гролье в Нью-Йорке, созданный в 1884 году, чтобы «способствовать изучению, коллекционированию и оценке книг и произведений на бумаге, их искусства, истории, производства и распространения». Он с удовольствием демонстрировал свою коллекцию в роскошной домашней библиотеке в Юинге, штат Нью-Джерси, репортерам, коллегам-книготорговцам и (только по воскресеньям) собственным детям. Полки были полны мерцающих книг в кожаных переплетах – он снимал том за томом, указывая на один «самородок», «чудесный драгоценный камень» или «красоту» за другим.

К 50 годам Хью собрал коллекцию, которой завидовали его коллеги-библиофилы. В 1880 году он подсчитал, что ему принадлежит около 8000 книг. Его копия «О формировании плода» (De formato foetu) Иеронима Фабриция (1627) была очень редкой и была изготовлена уникальнейшим способом: в ней было 30 окрашенных листов, иллюстрирующих развитие эмбриона. У него также было несколько примеров анатомических текстов конца XVI и начала XVII века, которые содержали объемные иллюстрации, напоминающие сегодняшние детские книги. Первый слой страницы поднимался, а за ним были спрятаны структуры тела, с которыми сталкиваются врачи, когда препарируют труп. Немногие из этих книг сохранились до наших дней, учитывая, что столетия до этого слишком много пальцев любопытных людей постоянно открывали эти иллюстрации. Среди драгоценных экземпляров, выглядевших почти так же, как и любой другой том на полке, были спрятаны три книги о размножении, переплетенные в кожу Мэри Линч. Хью умер в возрасте 56 лет после того, как разъяренная лошадь сбросила его с кареты, и бо́льшая часть драгоценной коллекции отправилась в его альма-матер – Пенсильванский университет и библиотеку Колледжа врачей Филадельфии.

В то время как имена и истории большинства пациентов, из чьей кожи врачи делали переплеты для книг, канули в Лету, медики, создавшие их, часто пользовались большим уважением в своих областях. Ими восхищались, эти врачи и коллекционеры были представителями высших социальных слоев в XIX веке в Соединенных Штатах Америки. В отличие от большинства людей, создавших эти книги, Хью дал некоторую информацию об источнике кожи в рукописных заметках внутри, ссылаясь на «Мэри Л_____» в каждом из трех томов, сделанных из ее кожи. Именно этот лакомый кусочек, а также знания о работе мужчины в Старом Блокли вдохновили библиотекаря Колледжа врачей Филадельфии Бет Ландер на «раскопки» архива больницы для установления подлинной личности женщины, из кожи которой были сделаны три из пяти антроподермических книг, подлинность которых была подтверждена.

У библиофила доктора Хью к 50 годам собралась коллекция из 8000 книг.

«Эта книга – самая большая моя боль», – вздохнул Джон Поллак, библиотекарь, занимающийся библиографическими редкостями в Пенсильванском университете. Во время своих путешествий по изучению антроподермической библиопегии я привыкла к такой реакции коллег. «Исследовательская библиотека полна удивительных вещей, и люди хотят увидеть их», – сказал он, поднимая массивную книгу в руках.

Я пытаюсь быть осторожной в словах, особенно когда дело касается книг, которые, как правило, переплетаются в человеческую кожу. Требуется найти лишь один том нового типа, чтобы полностью изменить понимание этой практики. Люди часто спрашивают меня, есть ли «сексуальные» книги в человеческой коже, и я обычно говорила, что нет. Пока мы не проверили экземпляр XIX века, который был копией французской садомазохистской аллегорической поэмы XVI века, принадлежавшей тому же клубу, членом которого был и Хью. И о чудо: она была переплетена в человеческую кожу. Тем не менее я пришла к пониманию некоторых черт, которые склоняют чашу весов в сторону того, может ли непроверенная книга быть настоящей.

На мой взгляд, толстенный том в Пенсильванском университете буквально кричал о том, что это подделка. Это была копия книги Хью «Каталог медицинских наук» (Catalog des sciences médicales) из Национальной библиотеки Франции. В ней содержались списки медицинских трудов, хранившихся там 200 лет назад, – это был библиотечный эквивалент телефонного справочника XIX века. Только четверть книги была покрыта кожей, вокруг корешка, а передняя и задняя обложки больше похожи на то, что мы сегодня называем твердым переплетом. Книга настолько большая, что постоянное использование на протяжении многих лет сильно сказалось на переплете из-за того, что при постоянном воздействии кислота разрушает кожу, она становится более плотной, но при этом хрупкой, окрашивается в буро-красный цвет. Библиотека накрыла ее прозрачной майларовой обложкой, чтобы на эти самые участки не оседали кусочки якобы человеческой кожи в руках тех, кто держал книгу.

Настоящие книги из человеческой кожи, которые наша научная команда проверяла на протяжении многих лет, отличаются содержанием, которое как будто было специально подобрано, чтобы соответствовать их жуткому переплету. Тома, которые Хью переплел кожей Мэри Линч, были о лечении женщин – он обернул их кожей женщины, которую бережно хранил много лет перед тем, как использовать. Так почему же тот же самый человек использовал самый редкий в мире материал для каталога? Поллак тоже не верил этому: «Такое ощущение, что он взял самую скучную книгу с полки и сказал: „О, переплету-ка ее“». Этот экземпляр всегда будет напоминать о том, что не надо полагаться на первоначальные догадки, потому что за несколько месяцев до визита Пенсильванский университет отправил образец Дэниэлу Кирби и результаты тестирования подтвердили, что «Каталог медицинских наук» был сделан из человеческой кожи.

У настоящих книг из человеческой кожи даже содержание соответствовало их жуткому переплету.

Возможно, мы никогда не узнаем всю историю этой книги, но я постепенно начала собирать крупицы воедино и смогла сформировать более полное представление о Хью как о джентльмене-коллекционере. Он был библиографом, который любил составлять дезидераты, и также пытался количественно оценить самые редкие в мире медицинские книги в списках. Внутри каталога он написал: «В Национальной библиотеке на 1889 год содержалось 15 тысяч инкунабул всех видов, для них готовится каталог. Если только одна из тридцати книг посвящена медицине, то в XV веке было напечатано 500 медицинских трудов». Такое составление списков может показаться скучным для меня и Джона Поллака, но, должно быть, это было очень интересно самому Хью. Он пытался определить границы вселенной медицинских инкунабул и собрать как можно больше – это мало чем отличалось от тактики Национальной библиотеки во время Великой французской революции. Еще одна записка гласила: «Перетянуто дубленой кожей в июне 1887 года»; и еще ниже: «Перетянуто в январе 1888-го». Но на той же странице есть еще одна заметка: «Стоктон Хью, Париж, сентябрь 1887 года». Возможно, он несколько раз возвращался к этой странице, чтобы записать новую информацию.

Заметки в каталоге показывают, что кожа была дубленой и книгу переплели достаточно быстро – она не залеживалась на полках десятилетиями, как другие антроподермические тома Хью. Это заставляет меня задаться вопросом: может быть, заядлый библиофил, наконец израсходовав всю кожу, раздобыл больше материала, чтобы попробовать свои силы в переплетении книг самостоятельно? В каталоге отсутствуют позолоченные украшения и другие признаки искусного мастерства образцов, которые ему принадлежали. Все они, по-видимому, были сделаны одним и тем же мастером. Красная гниль, которая теперь поражает книгу, может быть побочным эффектом некоторых новых танинов, используемых в то время, или это могло быть сделано кем-то с меньшим опытом. Возможно, каталог был результатом попытки Хью переплести книги – возможно, он действительно, как шутил Поллак, взял первую попавшуюся книгу с полки и сказал: «Эта подойдет».

Колледж врачей Филадельфии владеет четвертой антроподермической книгой из коллекции Хью – трудом о размножении под названием «О зачатии» (De conceptione adversaria) Шарля Дрелинкура (1686). На форзаце внутри рукописная записка врача говорит о том, что книга была переплетена в Трентоне, Нью-Джерси, в марте 1887 года. «Использовалась кожа вокруг запястья человека, который умер в [Филадельфийской] больнице в 1869 году, – дубленая кожа Дж. С. Х. 1869. Этот кусок кожи никогда не кипятился и не варился». Под «не варился» имеется в виду замачивание, соскабливание или окрашивание для достижения определенного внешнего вида.

Я вернулась к статье Хью о двух случаях трихинеллеза. Мэри Линч была первой. Другой пациент описан как «невоздержанный» 42-летний ирландский рабочий, которого он называл «Т МакК», – он умер в феврале 1869 года, истощенный от хронической диареи (как и Мэри Линч). Хью также обнаружил трихинеллы (Trichinae spiralis) во время вскрытия. Мог ли он быть тем человеком, чье запястье служило переплетом для книги Дрелинкура?

Работа в архивах больницы Филадельфии позволила обнаружить пациента Томаса Макклоски, даты приема и выписки которого совпадают со временем, о котором Хью писал в своей статье. Период тот же, но, поскольку врач просто описывает человека, из кожи которого изготовлен переплет, на форзаце книги как больного, «который умер в [Филадельфийской] больнице в 1869 году», то я не могу сделать точный вывод, как Бет Ландер, которая сопоставила больничные записи Мэри Линч и пометку «Мэри Л__», сделанную почерком Хью.

Если в вашей голове мысленный образ врача, переплетающего книги в человеческую кожу, – это одинокий безумный ученый, который трудится в жутком подвале, создавая мерзости, то это вполне понятно. Но правду об этих людях гораздо труднее осознать с учетом нынешних представлений о медицинской этике, согласии и использовании человеческих останков. Между тем Хью был даже не единственным в Филадельфии человеком, который в то время переплетал книги в человеческую кожу.

Когда Мэри Линч находилась в Старом Блокли в 1868 году, в Филадельфии работал врач и знаменитый ученый, который посоветовал бы ей выбросить червивые бутерброды, потенциально спася ей жизнь. Но открытие Джозефа Лейди, согласно которому Trichinae spiralis в свинине является причиной трихинеллеза у людей, и его предостережения тщательнее готовить это мясо, чтобы избежать заражения, оставались непризнанными медицинским сообществом в течение десятилетий. Даже если бы его коллеги прислушались к нему, эта информация, вероятно, никогда не дошла бы до таких людей, как семья пациентки. Несмотря на то что Филадельфия была достаточно маленьким городом, Лейди и Линч жили в двух совершенно разных мирах. Филадельфия Лейди – это город среднего класса, с бесчисленными профессиональными и любительскими обществами, полными интересующихся наукой джентльменов-коллекционеров. Филадельфия Линч – это перенаселенные, грязные, зловонные трущобы, переживающие бурную индустриализацию. И если вы подхватили одну из болезней, например туберкулез, свирепствовавший в городе, то ваша судьба была предрешена.

Сейчас гораздо труднее осознать, что раньше врачи занимались переплетением книг в человеческую кожу.

Примерно за 20 лет до смерти Мэри Линч Лейди ковырял вилкой ветчину на завтрак, когда заметил несколько белых пятен в мясе. Он быстро посмотрел на еду в микроскоп. В 1840-х годах такое оборудование редко использовалось в клинической медицине, но иногда его применяли для ботанических или зоологических исследований. Первый микроскоп Лейди получил в детстве в подарок от матери, с удовольствием погружался в мир микробов и часто дарил такие устройства друзьям. Он был застенчивым мальчиком с сильной тягой к изучению окружающего мира и талантом рисовать то, что находил в природе. Но в то время, как страстью Лейди была наука (тогда рассматриваемая в основном как хобби, а не настоящая карьера), его мать настаивала, чтобы он посвятил себя медицинской практике, чтобы достичь высокого статуса, который обеспечивала профессия.

В 1840-х, когда он изучал медицину, американцы только начинали делать успехи в этой доминирующей тогда в Европе профессии. Еще в 1847 году первый президент Американской медицинской ассоциации Натаниэль Чепмен уже оплакивал ушедшую эпоху колониальной медицины как более предпочтительную, чем борьбу за социальное положение, которой были заняты его коллеги-врачи в Филадельфии: «Профессия, к которой мы принадлежим, – когда-то почитаемая за ее древность, разнообразную и глубокую науку, изящную литературу, достижения, добродетели – стала коррумпированной, утратила социальное положение, а вместе с ним и уважение, которое прежде получала спонтанно и повсеместно». Позже один из коллег Чепмена и Лейди из Пенсильванского университета не согласился бы с этим утверждением. Уильям Ослер – энтузиаст и любитель микроскопов, отец современной американской клинической медицины и один из величайших коллекционеров медицинских книг – рассматривал врачей как представителей определенного класса джентльменов, принадлежащих ко многим социальным клубам, собирающих более изысканные вещи и служащих образцами для подражания внутри своих сообществ. Медик, который не был книжным червем, был просто немыслим для Ослера:

«Для врача общей практики библиотека является одним из немногих средств исправления преждевременной старости, которая его настигает. Эгоцентричный самоучка, он ведет уединенную жизнь и, если его повседневный опыт не контролируется внимательным чтением или вращением в медицинском обществе, скоро перестает иметь малейшую ценность и станет просто нагромождением изолированных фактов, без всякой связи. Удивительно, как мало читающий врач может практиковать медицину, но не удивительно, как плохо он может это делать».

Ослер даже похвалил библиоманов – это был своего рода ироничный диагноз, поставленный ученым коллекционерам книг, которые были настолько одержимы своими приобретениями, что содержание текста часто не имело такого значения, как красота и редкость самого экземпляра. «Нам нужно больше людей этого типа, – заявил Ослер коллегам, врачам-библиофилам, на открытии Бостонской медицинской библиотеки в 1901 году, – особенно в этой стране, где каждый стремится извлечь из всего как можно больше пользы».

Как раз в то время, когда клиническая отстраненность все больше закреплялась в медицинской практике, врачи получали от своих руководителей социальные сигналы о важности приобретения разных предметов. В течение второй половины XIX века такие занятия, как коллекционирование редких книг, глубоко укоренились в умах людей – собирать их значило быть представителем класса врачей в Америке.

Со своей стороны, юный Джозеф Лейди, казалось, не стремился напускать на себя джентльменский вид. Коллеги описывали его как «лишенного амбиций» человека, который, казалось, «искал должности не ради отличия, которое они могли бы принести ему, а только ради возможности, которую могли бы предоставить для продолжения научных исследований». Родственники вспоминали, что его «нежная, отзывчивая и эмоциональная натура была такова, что он не мог видеть боли или страдания ни у человека, ни у животного. Эти качества никогда не покидали его, наоборот, усиливались с возрастом». По словам биографа Леонарда Уоррена, «в шкафу этого загадочного человека не было скелетов».

Несмотря на свои научные таланты, Лейди никогда не чувствовал себя комфортно в качестве практикующего врача. Будучи подростком, он наблюдал за вскрытиями в Филадельфийской школе анатомии и «испытывал такое отвращение к секционному залу, – вспоминал он, – что, проведя там первые полдня, я ушел и не мог заставить себя вернуться туда в течение последующих шести недель, а избавиться от чувства меланхолии смог только спустя год». Со временем он нашел в себе силы прийти туда и вскоре стал весьма искусным профессионалом: его вскрытия и он сам впечатляли гораздо более опытных специалистов способностью выделять неясные анатомические структуры.

В то время как ему становилось все комфортнее работать с мертвыми, живые люди ставили Лейди в тупик. Легенда гласит, что, когда первый пациент подошел к воротам его филадельфийского домашнего офиса, врач запаниковал, запер дверь и спрятался. Лейди понимал, что у него не было необходимых манер, чтобы общаться с больными, поэтому бросил частную практику, как только смог. Вместо этого он проявил себя как лидер в бурно развивающейся области палеонтологии и продолжал препарировать мертвых, чтобы заработать на жизнь в качестве прозектора. Он не только был востребован в этом качестве, а затем как профессор, но и работал в Филадельфийской коронерской службе, помогая с помощью своих навыков раскрывать некоторые преступления – первые убийства, раскрытые благодаря применению судебно-медицинских методов. Вооружившись микроскопом и скальпелем, Лейди работал с человеческим телом с новой, детальной и абстрактной точки зрения.

Во второй половине XIX века коллекционировать редкие книги значило быть представителем класса врачей в Америке.

Несмотря на первое дурное впечатление, он вскоре почувствовал себя в секционном зале как дома. Еще в 1850-х годах любой, кто входил в медицинский корпус Пенсильванского университета на Девятой улице, возможно, мог пройти мимо коллеги Лейди Фреда Шафхирта, препарирующего рептилий, попивая шнапс и весело распевая немецкие патриотические песни. Настроение, вероятно, значительно изменилось бы, если бы этот посетитель прошел в соседнюю комнату, где сдержанный Лейди проводил вскрытие вместе с ассистентом Бобом Нэшем. Врач лечил его от перелома бедра в больнице и, думая, что выдающиеся рост и сила мужчины могут пригодиться в секционном зале, нанял его в качестве помощника. Верный сподвижник и опытный прозектор, Нэш держал свою грубость при себе и помогал начальнику делать запросы на анатомические препараты, которые тот получал со всего мира.

На том же этаже Лейди курировал анатомический музей, который наполнил своими лучшими препаратами патологической и нормальной анатомии. Ученый достиг всего этого в самом начале карьеры. Ему был 31 год, когда он впервые стал преподавателем. На первой лекции он описал анатомию человека как неотъемлемую часть сравнительной анатомии. Человеческий организм, по мнению Лейди, заслуживал не большего внимания, чем тело животных, – это был вольнодумный взгляд, который в тот момент начал завоевывать признание: это было время Дарвина.

Для врачей эпохи Лейди труп был всем. Вскрытие в секционном зале привело клинициста в совершенно новый мир, открыв самые сокровенные тайны человеческого тела. Однако был и побочный эффект: медики стали рассматривать тела как инертные объекты для изучения, морские ракушки или перья в кунсткамере. Лейди решительно отстаивал важность человеческих трупов в медицинском образовании и был менее чем впечатлен практичностью книг по анатомии, доступных для обучения студентов наряду со вскрытиями. Он решил написать собственный труд «Элементарный трактат о человеческой анатомии» (1861). На 663 страницах было представлено около 400 анатомических иллюстраций, в основном нарисованных самим Лейди. Поскольку он хотел предоставить студентам наиболее практичный анатомический учебник, то проверил на трупе всю написанную им самим информацию, прежде чем отправить текст в печать.

Доступно написанный анатомический трактат Лейди, должно быть, был оценен по достоинству во время Гражданской войны, когда боевые потери и ампутации были частым явлением. Работа в Медицинской школе приостановилась, и студенты-южане со всей Филадельфии ушли воевать. Мать Лейди, убежденная аболиционистка¹⁵, настаивала на том, чтобы четверо сыновей участвовали в военных действиях. «Если бы у меня была дюжина сыновей, все они ушли бы на фронт», – сказала она. Братья Лейди погибли на войне, двое – в бою, а один – от боевых ранений много лет спустя. Джозеф же работал научным волонтером при Военном министерстве и санитарной комиссии, а также проводил операции в военном госпитале Саттерли в Западной Филадельфии. И, вероятно, именно там он заполучил кусок кожи мертвого солдата.

Во время Гражданской войны в США в XIX веке книги переплетали из кожи погибших солдат.

За долгую карьеру Джозеф Лейди опубликовал сотни научных трудов, но «Элементарный трактат» был особенным для него и его семьи. Надпись в одном экземпляре гласит, что книга «переплетена в человеческую кожу солдата, который умер во время великого южного восстания». Когда жена его племянника передала копию в Колледж врачей Филадельфии, она описала ее как одну из самых ценных вещей мужа. Этот том сегодня хранится вместе с четырьмя томами в переплетах из человеческой кожи, принадлежавшими Джону Стоктону Хью. Это делает библиотеку колледжа домом для самой большой коллекции антроподермических книг в мире, подлинность которых подтверждена. Два молодых врача, работавшие в одном городе и занимавшиеся одними и теми же клиническими проблемами, с одинаковым взглядом и мышлением коллекционера, создали это невероятно ценное собрание книг в переплетах из человеческой кожи.

Вклад Лейди в коллекцию учебного заведения на этом не закончился. В 1858 году Колледж врачей Филадельфии увидел необходимость в создании музея патологической анатомии, чтобы гарантировать, что важные образцы были сохранены и доступны для научного изучения. Лейди, который был частью всемирной сети коллекционеров природных артефактов, взял на себя ответственность помочь молодому Музею Мюттера заполучить образцы самых редких уродств и болезней. Его методы приобретения таких экспонатов и по сегодняшним меркам не считаются этичными.

В 1875 году врач привез в Музей Мюттера таинственную «Мыльную леди». Услышав о каких-то необычных телах, обнаруженных во время строительных работ в центре города, он поспешил купить их – одно для Музея Мюттера, другое – для Вистаровского института, откуда потом оно было перенесено в Пенсильванский университет. В безвоздушной подземной среде подкожный жир в трупе расщепляется, образуя жирные кислоты, меняющие уровень рН почвы, из-за чего тела выделяли жировоск, воскообразное вещество, похожее на мыло. В 1896 году, после смерти анатома, доктор Уильям Хант, исполнявший обязанности хранителя Музея Мюттера в 1875 году, рассказал филадельфийскому журналу Public Ledger о том, как воодушевлен был Лейди возможностью приобрести такие тела. Однако на строительной площадке его встретил инспектор, который: «…важничал, говорил о том, что оскверняют могилы» и т. д. Так что смущенный доктор собирался удалиться. В этот момент инспектор многозначительно тронул его за локоть и сказал: «Вот что я тебе скажу: я отдам тела в распоряжение родственников». Врач понял намек, поехал домой, нанял повозку и дал кучеру приказ: «Пожалуйста, доставьте к носильщику тела моих дедушки и бабушки». Это принесло желанные плоды и не было забыто.

Лейди выставил музею счет на 7,50 доллара, который отметил в квитанции как «половину суммы, уплаченной лицам, при потворстве которых я смог приобрести два тела». В конце концов, у этого врача было много скелетов в шкафу.

В трупе подкожный жир расщепляется, и из тела выделяется жировоск, который похож на мыло.

В Музее Мюттера анатом сказал, что этот труп был телом пожилой дамы или женщины средних лет по имени Элленбоген, что она была жертвой эпидемии желтой лихорадки¹⁶ в 1792 году и что ее тело было найдено на раскопанном кладбище на углу Четвертой улицы и Рэйс-стрит. Со временем кураторы и ученые, которые проводили компьютерную томографию, пришли к выводу, что ни одно из этих утверждений не могло быть правдой. Женщине, которую мы сейчас знаем как «Мыльную леди», было, вероятно, за 20, когда она умерла в начале XIX века. Тогда не было никакой эпидемии желтой лихорадки. Ее звали не Элленбоген, а на том месте никогда не существовало кладбища. Теперь она хранится в стеклянной витрине на втором этаже музея, и современные исследователи продолжают применять новые научные методы, чтобы найти ответы на вопросы, которые у них есть относительно этих останков. Их работа подобна той, которую я и мои коллеги выполняем с антроподермическими книгами в коллекции музея.

И сегодня первоначальная просветительская миссия этого музея патологической анатомии продолжает приносить свои плоды. В 2016 году во время процесса строительства было раскопано захоронение XVIII века всего в нескольких кварталах от того места, где Лейди якобы нашел «Мыльную леди». Тогда нынешний куратор, Анна Доди приступила к работе, но мысля совершенно иначе, чем анатом. Она и ее команда добровольцев, состоящая из экспертов-криминалистов и археологов, обнаружили 491 тело на этом забытом кладбище и вывезли их с места раскопок. Они будут бережно храниться, и в итоге их изучат, чтобы получить более полное представление о том, как жили филадельфийцы в то время. В частности, в XXI веке ученые создали краудфандинговый¹⁷ проект «Кости с Арч-стрит» (Arch Street Bones), чтобы покрыть расходы на это предприятие. Через несколько лет, когда исследование будет завершено, кости перезахоронят на историческом кладбище Маунт Морайа. Доди сказала, что сотрудники Музея Мюттера «чувствовали, что у них есть моральный долг сделать все, что в их силах». Тот же музей, те же обстоятельства, но прошедший 141 год полностью изменил этику того, как приобретают тела и что с ними делают после изучения.

Во время одного из моих визитов в Музей Мюттера Доди показала мне мастерскую, полную костей, которые они обнаружили и изучили. Меня поразило, что я стою рядом с черепами и скелетами, вероятно закопанными в землю еще до основания этой страны. Я была свидетелем захватывающего столкновения истории и науки одной из первых и именно так и отношусь к нашему проекту «Антроподермическая книга». Если бы не хорошая сохранность предметов, за которыми тщательно ухаживают сотрудники библиотек и музеев, мы не смогли бы изучать их с помощью современных технологий и мощных линз. Через некоторое время люди могли бы начать сомневаться, существовали ли эти артефакты вообще, и в конце концов пришли бы к выводу, что они слишком невероятные и что это скорее легенда, нежели правда.

Благодаря бережному ухаживанию за предметами сотрудниками библиотек и музеев сохраняются артефакты.

Объекты, о которых заботятся в библиотеках и музеях, несут в себе важнейший контекст, и новые подробности удается выяснить с течением времени, пока эти предметы находятся на сохранении. Например, новая экспозиция с «Мыльной леди» подчеркивает тот факт, что Лейди использовал неэтичные методы, чтобы заполучить этот экспонат в коллекцию. Таким образом подчеркивается, что врачи допускали непозволительные вольности с такими телами, как это. Забота о необычных предметах, чтобы они могли быть изучены исследователями в далеком будущем, сама по себе является непростым делом. Это помогает узнать, как и из чего они были сделаны, но эту информацию не всегда легко найти. Меня все больше интересовало, как Хью получил кожу Мэри Линч, поэтому я решила спросить это у одного из немногих людей в стране, кто мог это знать.