Kitabı oku: «Набукко», sayfa 2
Дядя Саша присел над местом их недавних стараний.
– Клад искали? – недовольно подбрел Денис.
– Нет. По-моему, это кротовые норы. Кажется, тут полно кротов.
– Кротовые норы? – Денис тоскливо огляделся, было понятно, что ему не нравится не только окружающий пейзаж. – Не нравится мне здесь.
Бледно-желтая скала, ставшая вблизи больше похожа не на ладонь, поднятую в предупреждающем жесте, а на оплывшую ступенчатую пирамиду с примыкающей маленькой кубической колонной, была в основании опоясана несколькими ярусами колючих зарослей, напоминающих ежевичник.
– Можно подумать, что там концлагерь, – шипел Денис, замазывая слюной царапины на локтях и щиколотках.
Они довольно долго петляли между кустами, стараясь и пробраться вверх, и не оцарапаться. Их уводило влево, в сторону, противоположную «большому пальцу», так они уже называли про себя отставшую от общего массива каменную башню.
– Да, у меня тоже впечатление, что горка не жаждет, чтобы ее навещали. Хотя, думаю, мы просто не нашли прохода, – сказал дядя Саша – он тоже оцарапался, и Денису это было приятно.
Вблизи местная достопримечательность скорее заслуживала наименование не скалы, а руины. Огромные трещины, забитые расплодившейся колючкой. Огромные кубические оковалки камня были как бы наготове отвалиться от основного тела и рухнуть в долину понежиться на вельвете.
Все время оглядывающийся младший путник и здесь, взобравшись на первый уступ, бросил взгляд на пересеченную местность. Легкий холодок побежал у него по спине. Все обозримые с этой высоты работники полей стояли разогнувшись и глядели – кто из-под руки, кто так – на них, на парочку карабкающихся в гору белых гостей.
– У меня ощущение, будто мы на глазах у хозяев лезем в их сервант, если не в сейф.
Товарищ инженер тоже оглянулся и кивнул:
– Н-да… Может быть, тут что-то ритуальное. На самую вершину не полезем. Обогнем вот по этому карнизу.
– Нам ведь просто нужно заглянуть на ту сторону, – охотно согласился с ним Денис.
– Смотри.
Они поднялись на очередной выступ и тут обнаружили, что ежевичник над ними посмеялся. Теперь им была видна тропинка из долины к «большому пальцу», она была замызгана, затоптана, как будто по ней много ходили люди с грязными ногами. Чтобы попасть на нее, пришлось бы спускаться обратно в долину, а белым гостям очень не терпелось осмотреться с какой-нибудь высоты, и они полезли дальше, к поджатому «мизинцу» каменной руки.
– Это они натоптали? – спросил Денис.
– А кто же еще.
Денис обернулся в сторону пахарей, грудь вздымалась, надо было успокоить дыхание.
– Зачем?
– Ритуал, наверно. Узнаем когда-нибудь. Сейчас главное – определить, где мы.
Первым, несмотря на свои пятьдесят без малого, вышел на площадку сухощавый, спортивный дядя Саша. Пыхтящий Денис отстал, потом догнал, именно он произнес, оглядевшись, слово, вокруг которого вертелись все их мысли сегодня:
– Остров!
Они довольно долго молчали. Это был не просто остров. Они сразу выяснили, что это еще и одинокий остров. Ни при каком всматривании не выявлялось ни в одном направлении ни полоски суши. Напарники молча прохаживались между жестких кустов местного карликового можжевельника. Смотрели вдаль, смотрели вниз. Если уместны образы в такой момент, открытый ими остров был похож на половинку устричной раковины, они находились в том месте, где к створке крепится створка. Долина находилась в выемке. Дальний край долины был заставлен многочисленными, неодинаковой высоты холмами, ближе к скале плотность поселений падала. Чаще встречались рощи-фермы. А меж ними поля, поля… Ручьи, насколько можно было различить сквозь густую ежевичную пену у подножия, выливались из единого места в основании скалы. Самый большой ручей делил остров примерно пополам, другой – Холодный – делил пополам правую половину.
– Ты обратил внимание – за те полтора часа, что мы гуляем, ни одного самолета, а это курортные места?
– Заметил, только не хотелось произносить вслух.
Инженер, составив, видимо, достаточно полное представление о географии места, тут же перенаправил мысль на другой объект. Повернулся к телу скалы, пока аниматор продолжал изливать тоскливые взгляды на залитые солнцем глади, и похлопал ладонью по шершавой поверхности.
– Известняк.
– Лично вам?
– А?
– Пытаюсь разогнать отчаянье каламбуром.
– Отчаянье?
– А вам исследовательский пыл заменяет нервную систему?
– Нет. – Товарищ инженер переходил ладонями с одного выступа на другой, как будто читал текст, предназначенный для слепого. Господин аниматор с трудом сдерживал раздражение.
– Может, уже скажете – что там внутри? В известняке.
– А почему ты решил, что там что-то есть?
– Да идите вы!
2
– Как хотите, дядя Саша, что-то с ними не так.
– Что именно?
– Да все! – В голосе Дениса проступила нетерпеливая злость.
– Люди как люди, – как всегда, чуть флегматично и немного замедленно ответил товарищ инженер, характерным движением поглаживая вертикальные морщины на впалых щеках.
– А я чувствую – что-то не так. Какие-то они вроде как искусственные. В детстве мне казалось, что люди, которых я встречаю на улице, только для того и существуют, чтобы попасться мне навстречу, а когда заворачивают за угол, пропадают с моих глаз, тут же замирают и стоят как деревья. Смазка для глаз.
Они лежали в «своей» хижине, которую им неизвестно кто выделил, между ними располагалось на глиняном полу всегдашнее блюдо с угощением, которое неизвестно кто санкционировал.
– Я видел, как испражняется в кустах один здоровенный абориген – они функционируют, даже когда они не на глазах у нас. От них пахнет. И я видел, как женщины моются в ручье, то есть знают, что надо мыться.
– Мы вместе видели, дядя Саша. Я видел больше, вы быстро отвернулись.
– Я успел увидеть все, что мне было нужно.
– Мои интересы интереснее и дальше простираются.
– Только не надо пошлятинки.
– Не понимаю, о чем вы.
– Понимаешь. Они ведут себя как обычные люди.
– Ну какие обычные, какие, блин, обычные! Дикари так себя не ведут, дядя Саша.
– Можно подумать, ты регулярно попадаешь к дикарям. Твое мнение основано на читанных в детстве книжках, «зачем аборигены съели Кука?», да еще фольклорные ансамбли, что сидят на берегу в здешних отелях, ожидая, когда появится катер с туристами. Эти не похожи ни на книжных дикарей, ни на отельных, вот ты и нервничаешь.
– Вы хотите сказать, что вам тут ничего не кажется странным?! Здесь, кажется, нет ни змей, ни ядовитых пауков, отдельные комары, пара мошек. Цикады.
– К тому же мы здесь недолго, может оказаться, что какая-нибудь гадость еще найдется.
– Сам этот островок гадость!
– А потом, тут неподалеку есть острова с таким же здоровым климатом, я бывал. И ты бывал.
– Ну да, вы все про Бали. Бали, Убуд. У нас тут какая-то Убудь. Мы прибудь на Убудь. Какая барыня ни будь…
– Денис, я просил!
– Ладно-ладно. Хотя материться хочется непрерывно. Просто непрерывно хочется материться.
– Я прошу.
– Ладно, скажу не матерясь. Знаете, что мне у них не нравится – у них нет вождя! Проще говоря, нет власти. С кем договариваться?
– По-моему, они просто по-другому организованы. Живут как бы родами. В каждом таком хуторе есть что-то вроде вожака, или авторитета. Так, по крайней мере, мне кажется. Власть нужна, чтобы что-то делить-распределять. А здесь и еда дается сравнительно легко: по моим наблюдениям, должно быть как минимум четыре урожая в сезон. А то и больше. Тепло – вообще даром, поэтому роль власти и не так заметна. Во всем остальном – как у всех: старики, молодежь, дети. Правда, со стариками они носятся, прямо как в Норвегии. Такое отношение к старикам – признак высокоцивилизованного общества. С детьми все и всегда тетешкаются, а вот старики…
– Падение нравственности начинается, когда культ предков заменяется культом потомков.
– Что это?
– Надо знать изречения своих идолов. Маркс.
– Я реалист, а не марксист.
– Хрен…
– Денис!
– Я про хрен редьки.
– Ты смотрел японский фильм «Легенда о Нараяме»? Там стариков утаскивают в горы и оставляют умирать. Освобождается еда для подрастающего поколения.
– Бред!
– Эскимосы, я слышал, тоже отвозят стариков в тундру и скармливают песцам. По крайней мере, в голодный год. И это не зверство, а необходимость. Если заставить племя кормить стариков, пока они живут до естественного конца, то еды не хватит молодым охотникам. То есть, если навязать им наши европейские стандарты, все племя вымрет, а не только старики.
– Вы думаете, что сразили меня неразрешимым парадоксом? Не надо жить в тех местах, где приходится выкидывать дедушек и бабушек на мороз для собственного спасения! Мы, кстати, не в тундре. Здесь еды хватает, дядя Саша.
– Да. Мне даже кажется, что они не перетруждаются на своих полях. Этот злак сам прет из земли. Обтяпал, кротов погонял, да и все. Может, поэтому такие нравы.
– Понимаю, почему вам нравится этот островок, вам здесь не грозит лет через двадцать оказаться в тундре.
– Я предполагаю выбраться отсюда пораньше.
– Мы можем предполагать, а…
– Только не надо, эту тему мы договорились закрыть, если ты помнишь.
– Да, дядя Саша, помню. Но вы скажите мне – почему они молчат?
– А вот тут ты не прав. Пока ты валяешься в теньке…
– У меня депрессия! Реактивное состояние. Чем дальше, тем все больше я уверен – мы отсюда не выберемся. Нас не ищут, мы, видимо, в каком-то проклятом местечке, что на радары не попадает и самолеты над которым не летают.
– И что ты предлагаешь?
– Плот, лодку надо строить, но как? С одним ножичком?! Я думал, что мы с ними рано или поздно договоримся. Они нам помогут своими мотыгами. Свалим десяток деревьев. А они молчат, собаки! Как их построить?!
– Они понимают язык жестов.
– Сделайте им пару соответствующих жестов, дядя Саша.
– Что-то мне подсказывает – с ними все же надо сначала объясниться. Может, предложить что-то. Заинтересовать.
– То есть?
– Мне кажется, если их сразу так вот начать заманивать на строительство лодки, это их заденет. Пока они как нейтральный газ по отношению к нам, обволакивают ненавязчивым гостеприимством и так далее. А если мы к ним с планом скорого отъезда, вдруг их это заденет. Как бы эти корявые деревянные мотыги не прошлись по нашим головам.
– Не пугайте. Мне кажется, они должны знать поговорку «Баба с возу – кобыле легче».
– Ты не дослушал. Пока ты валялся с похмелья…
– Вы сказали, что не пьете. Никогда. Поэтому я вам и не оставил.
– Это не повод выхлебать литровку скотча. Ты хоть помнишь, какие ты слова орал?
– Что?
– Поэтому не надо мне сегодня про «поматериться». Ты уже. Долго и громко. Хорошо, что они по-нашему не понимают.
– Да ну вас. Вы мне лучше скажите, как вы собираетесь дезертировать из этого забытого… извините, из этого географического кармана.
Дядя Саша с тихим кряхтением перевернулся со спины на живот и огляделся. За полупрозрачными стенами никого не было.
– Боитесь, что нас подслушают? – горько хихикнул Денис.
– Ну-у… Так вот. Я вчера, когда ты… я вышел внезапно из-за пальм, что на берегу, и услышал, как они разговаривают. Не пару слов, как тогда на берегу.
– И?
– Это не просто набор возгласов, как, наверно, было у первобытных охотников. Это язык. Какой-то шершавый такой язык, совсем незнакомый. Не тайский, не малайский, ну, ты понимаешь.
– Ничего пока не понимаю.
– У них есть развитый язык. Они просто почему-то не хотят говорить в нашем присутствии. Может, их ставит в тупик и пугает, что наш язык отличается от их языка. Никогда никого не видели с другим языком.
– А вы говорите, люди как люди. Стыдиться своего языка!
– Почему именно стыдиться!
– Не могу я сейчас думать о каких-то причинах какого-то аборигенского идиотизма. Я должен опохмелиться. Думаю, кто-нибудь из них гонит бражку из здешнего зернышка.
– Как ты собираешься им объяснить, что тебе нужно?
– Скажу – трубы горят – это все понимают. Один раз на Меконге…
– Мне почему-то кажется, что у них никакого самогона не варится.
– Вы как-то очень много про них и про всю эту Убудь чувствуете. Вот лично я ну ничегошеньки про аборигень эту не понимаю и понимать не мечтаю.
– Глотни колы. А лучше сбегай на Холодный ручей.
– Теплая кола – и это все, что вы можете предложить товарищу по несчастью?
– Ну, пойди еще поройся в песке на берегу, вдруг они не все наше барахлишко откопали.
Эта идея неожиданно воспламенила Дениса. Он встал, нашел в разных частях хижины потерянные кеды. Тяжко отдуваясь, надел.
– Я пойду с тобой.
– Вы же не пьете.
– Скажу тебе честно, как товарищу по несчастью, когда я сижу здесь, мне все время кажется, что какой-нибудь корабль проплывает мимо острова, и совсем невдалеке. Поэтому, пока ты будешь рыться в песке, я буду собирать на берегу кучу сухих веток.
– Вот для чего вы все время вертите в руках зажигалку?
Через два часа они сидели в негустой, можно сказать, чахлой тени наклонных прибрежных пальм и смотрели в сторону гладкого, по неподвижности приближающегося к стеклу, моря. Закрыв глаза, следили, как струйки пота бороздят виски, лоб, накапливаются в бровях, чуть извиваясь бегут по спине. Собранная ими куча тропического хвороста высилась справа шагах в двадцати. Мелкие полосатые крабики сбежались к ней, решив, что эта постройка возведена для их забав.
– Через час растащат, – сказал тихо Денис, – пойду разгоню гадов.
– Сиди, сам открою.
– Неплохо было бы найти сам катер, его ведь тащило волной в ту же сторону, что и нас. Лежит где-нибудь на дне.
– Иди нырни.
– Почему я? – огрызнулся было Денис, но, подумав пару секунд, встал и пошел к воде, на ходу сбрасывая обувь, майку…
Плавал долго, заплыл не очень далеко, много раз нырял, отфыркиваясь, крутился вокруг своей оси, глотал воздух. Очень быстро занятие стало каким-то рутинным. Товарищ инженер перевел взгляд дальше. На мучительно однообразный горизонт. Тоже быстро надоело. Швырнул ракушкой в сторону крабьей банды. Нашел кусок ракушечника в песке, опять швырнул. Это скорее повредило постройке, а не вредителям. Повернул голову в сторону и даже вздрогнул. Шагах в десяти от него, и справа и слева, стояли местные детишки, по нескольку десятков и с той и с другой стороны, и очень серьезно смотрели в сторону ныряющего Дениса. Своего отношения к зрелищу они ничем не выдавали, но было понятно – оно у них есть, и вообще, это событие они считают важным.
Когда ныряльщик направился к берегу, дети как по команде отступили на несколько шагов в глубину пальмовой тени и растворились в зарослях.
Денис, отфыркиваясь, рухнул на песок рядом с напарником.
– Я был прав, он там.
– Глубоко?
– Не достать, метров шесть. Или девять, кто ее разберет, эту глубину. Но это точно он. Вода такая прозрачная, как в Шарме.
– Если говоришь «точно», значит, сомневаешься.
– Да нет, дядя Саша, катер, обязательно катер. И по размерам похож, да и откуда тут взяться еще одному утопленнику!
– Как знать.
– Может, с камешком попробовать?
Товарищ инженер пожал плечами, не открывая глаз:
– Если это не наш катер…
– Наш, наш, ну, я так просто брякнул, играл в объективность. Наш.
– Значит, сюда приплывал еще кто-то. И тогда вопрос – где он?
Денис со стоном сел рядом.
– Съели!
Перед уходом они все же разогнали полосатых, поправили постройку и, не слишком торопясь, отправились домой. По дороге разговор опять с недоступного судна перешел на аборигенские странности. История о подглядывающих детях господина аниматора явно расстроила.
– Это у них такая служба безопасности. Красные кхмеры. А я знаю несколько слов на камбоджийском языке. Нет, мне эта история совсем не нравится.
– Ты сделал что-то такое, чего здесь не принято делать.
– Купаться не принято? В ручьях они полощутся. Не положено уплывать с острова? Да, на это похоже. Пожалуй, насчет лодки вы правы. Они или не поймут, зачем она нам нужна, или, что хуже, поймут.
Товарищ инженер шел молча, покусывая травинку.
– Я помню уговор, эта тема – табу, но, дядя Саша, где, я спрашиваю, их капища и идолы? Где народные гулянья, где бубен и тамтам? Ни татуировок, ни раскрасок. Какие-то они подставные, зуб даю. А может, в наш век могучего телевидения мы попали в реалити-шоу? Повсюду натыканы невидимые камеры…
– А ты матерился как дикий сапожник всю ночь.
– Да ладно вам.
– Скажи мне, какое телевидение в состоянии оплатить цунами?
Денис замер как вкопанный. Быстро, очень быстро по экваториальным правилам темнело. Кстати, и аборигенов нигде не было видать. Даже шальная мысль у обоих мелькнула – смыло куда-то невидимой силой жителей здешних. Но вдруг…
Они переглянулись.
– Что это? – спросили друг друга шепотом. Тихо-тихо, потому что боялись заглушить звук, доносившийся – явно, вне всякого сомнения – сверху, со стороны их холма. Стекал поверх крон погружающейся во тьму растительности.
– Ай, да-а ни-и ви-ачеэр, ни ви-ачеэр, мнэ-а мальи мальи спа-алозь.
Вот что они увидели, подкравшись по тропинке на расстояние прямого взгляда: аборигены, человек больше полста, сидят концентрическими кругами на земле между их гостевой и двумя другими хижинами. В центре их круга горит костер, а вокруг него похаживает, медленно поворачиваясь и придерживая ладонями пухлые щеки, их безмолвная подавальщица и поет замечательную казачью песню.
– Ты ее ночью раз двадцать исполнил, – сказал тихо товарищ инженер.
3
Дядя Саша был на полголовы ниже ростом, чем любой здешний мужчина, и даже большинство женщин были почти вровень с ним, детишки были самого разного возраста и, следовательно, роста. Сухощавый седеющий мужчина в клетчатых шортах и рубашке, завязанной на животе узлом, медленно шел между хижинами, а плотная бронзовокожая толпа теснилась вслед за ним, поднимая пыль босыми ногами и все время как бы стараясь заглянуть ему в лицо. Он останавливался, показывал хворостиной на плетеный дом и говорил:
– Дом.
Аборигены повторяли вслед за ним «дом-дом-дом-дом», слово словно металось от одного к другому, пока не усваивалось и не затихало в толпе. Тогда товарищ инженер двигался дальше и озвучивал следующий предмет:
– Огонь, дерево, мотыга, дорога, солнце, облако, столб, корова, рога, копыта, хвост…
Денис лежал на боку в тени хижины на мягкой травяной циновке, подставив ладонь под подбородок, и наблюдал за педагогической прогулкой. Широко зевнув, позвал:
– Параша!
Перед ним тут же явилась изначально приставленная для услуг дева, она приветливо смотрела на небритого барина, ожидая указаний. Денис достал из-за спины пустую бутылку из-под кока-колы, укоризненно повертел ею в воздухе, положил на землю и погрозил пальцем:
– Пара-аша!
Девушка пристыженно потупилась, наступила правой ногой на левую и опустила голову на грудь. Преступление ее было ничтожно, практически допитая, незакрытая бутылка валялась на полу и скорее представляла собой мусор, чем что-то еще. Параша – имя дал ей, конечно, Денис – просто из любопытства, а не из жадности подняла ее и поднесла к лицу, капнула на язык, и за этим занятием и застал ее Денис. Он бы, наверно, ничего ей не сказал, если бы она не смутилась так явно и сильно. Удобно общаться с человеком, испытывающим по отношению к тебе чувство вины. Из прошлой, совершенно неудачной семейной жизни вынес господин аниматор эту науку. И применил на экваторе.
– Мужчина, женщина, мальчик, девочка, нет-нет, это тоже девочка. А-а, вы хотите знать, где «нет-нет»? «Нет» – это «нет»! Поймите – просто нет! – Товарищ инженер жестами пояснял значение слов, старался не нервничать. «Поймите» в его сурдопереводе выглядело как постукивание указательным пальцем по виску. Денис скептически прищурился. По его мнению, постукивание указательным пальцем скорее обозначало отсутствие понимания, чем наоборот. «Поймите» с его явной императивностью требовало для обозначения другого жеста.
– Знаешь что, Параша, а принеси-ка мне свежей водички.
Денис пошел своим педагогическим путем. Путем создания в сознании соответствующего аборигена ограниченной системы команд-образов. Он не считал нужным доводить до сведения расторопной девицы, что такое «свежая», «знаешь», и тем более не вдавался в смысл частицы «ка» или уменьшительного суффикса в слове «вода». Он просто обучил ее своим привычкам, каждой из которых соответствовало некое количество слов и жестов и особая интонация. Она довольно скоро все это усвоила и перестала путаться в командах. На абстрактные темы он с ней общаться не собирался.
Параша убежала исполнять приказание.
Пожалуй, хватит развлекаться и третировать ее предъявлением пустой бутылки, решил Денис. Чувство вины – не бездонный колодец. Обнаружили, закрепили и хватит транжирить. Пригодится на будущее. Но интересно все же, как прочно в них здесь встроена эта стыдливость. Чужое брать нельзя, даже капельку. Закон такой? Кто его ввел?
Кроме того, отметил про себя Денис, капля колы пришлась девушке очень по вкусу. Над этим тоже следовало подумать.
Дядя Саша наконец выпутался из методологической ловушки, и обучение снова пошло почти ровненько.
– Небо, а там море. «Атам» – это просто «там». Курица, земля, вода… Пошли. Пошли – это пошли! – Он стал спускаться с холма по хорошо уже знакомой тропинке сквозь заросли в долину, чтобы охватить русским словарем всю здешнюю территорию.
Интересно, что за дядей Сашей бродили не все убудцы, хотя, надо признать, ревниво говорил себе Денис, толпа вокруг него всегда какая-то была. Сам он к ней демонстративно не присоединялся: не хотелось, чтобы его приняли за одного из учеников товарища инженера. Они партнеры по несчастью, просто один владеет популистскими приемами, а другой нет. И не желает владеть.
В чем был популизм дяди Саши – бросалось в глаза. Он не жалел времени на разговоры с этими идеальными дикарями. Наш Миклухо-Маклай для них не только отец родной, но и гуру-учитель, и пионервожатый.
– Дядя Саша, это я по профессии массовик-затейник. Зачем отбираете мой хлеб?! – посмеивался Денис.
– Я их не развлекаю, – отвечал товарищ инженер совершенно серьезным тоном.
– А, понятно, хождение в народ, плоды просвещения!
Инженер пожимал плечами и во главе очередной команды уходил с холма в долину.
Денис, оставшись один, терял уверенность в том, что он прав, но делать было нечего, оставалось настаивать на своей линии поведения.
Однако валяться просто так было скучно, и чем дальше, тем скучнее.
Чтобы заняться чем-то, надо было выбрать свой вид деятельности, отличный от дяди-Сашиного.
Однажды пришло в голову: он окормляет эти зачаточные души элементарными естественно-научными сведениями, строя какую-то общность, а мы зайдем с другой стороны. Пойдем другим путем, от наружного к внутреннему. Должна же быть у коричневых монстров какая-то психика. И набор способностей и особенностей. К языкам способности у них определенно есть. Все почти болтали по-русски, почти не путаясь в грамматике и непрерывно расширяя словарный запас. Даже забавно.
Родился план эксперимента. Исследуем устройство психики аборигенов. Для этого надо погрузить испытуемых в специализированное состояние. Каким образом? С помощью кока-колы. Он с самого того случая с Парашей подозревал: напиток действует на сознание аборигена не так, как на сознание обычного человека. Он не стал обсуждать это с товарищем инженером, тот наверняка заметил бы, что он против экспериментов на людях. Денис не стал его переубеждать и решил, что займется этим делом сам. Один угол их хижины был завален большими и маленькими бутылками, доставленными сюда с берега. Сами гости пили в основном замечательную местную воду, дядя Саша не отслеживал состояние цивильных запасов, поэтому Денис счел их поступившими в его полное распоряжение и перепрятал часть бутылок в кусты за хижиной. Нехороший поступок? Но инженер же присвоил их общий ножик.
Однажды утром, когда партнер сообщил, что идет смотреть на здешних кротов, очень досаждающих, как оказывается, земледельцам, Денис махнул рукой – я останусь тут, на завалинке. Когда дядя Саша удалился с холма с ордой сбегающихся к нему каждое утро, Денис покликал Парашу и сообщил, что ему нужна она и еще несколько человек. Параша мгновенно выполнила приказание. Явились два рослых, как и все здесь, полуголых загорелых увальня, только один белобрысый, а другой под вороново крыло. Жестом щедрого фокусника Денис явил перед ними бутылочку колы.
Эксперимент был простой. Параше и парням нужно было распить бутылку, а наблюдателю присмотреться к ним. Результаты превзошли ожидания. В течение пятнадцати минут все трое были в состоянии абсолютной эйфории. Валялись на земле у хижины, разговаривали и пели, причем как минимум на двух языках. Один, естественно, недавно усвоенный, второй – шмурдяк, так его назвал Денис, собрав в одном слове все основные звуки этой речи.
Слуха и голоса ни у одного из них не было, но любимую песню раннего детства – «Эти глаза напротив» – Денис выслушал с увлажнившимся взором. Исполнили они и что-то из своего дорусского репертуара. Немелодичное произведение, да и исполненное людьми без слуха…
Что ж, оставалось признать, что музыкально народ Убуди бездарен. Но отрицательный результат – тоже результат. Не умеют петь – будем искать, что они умеют.
На звук этого хора прибежал с ближайшего поля товарищ инженер. Он с одного взгляда понял, в чем тут дело, и между партнерами состоялось неприятное объяснение. Дядя Саша категорически отказался считать то, чем занимается Денис, наукой. «Это вивисекция какая-то!» Более того, настоял на том, чтобы остатки колы были взяты «под замок».
– Я все пересчитаю.
Денис притворно вздохнул.
– И убери с глаз долой пустые бутылки.
– Борьба за экологию?
– Давай хоть здесь не будем гадить!
Добровольцы с тоской глядели – их к тому времени уже отпустило, – как исчезают в полумраке хижины под травяными циновками большие и маленькие бутылки.
Товарищ инженер удалился.
Денис смотрел на похмельных аборигенов. Все они далеко не на одно лицо. Вот этот со шрамом…
– Слушай, вас же надо как-то звать. Ты будешь Отто. Твое имя Отто, понял?
Господин аниматор не успел, хотя и собирался, объяснить парню, почему он именно так его называет, что он похож на Скорцени, – парень очень воодушевился, захлопал глазами, встал и горделиво прошелся и сделал какой-то жест в сторону Параши. Денис понял – до сих пор она была единственная, кто обладал именем, и этим она была как-то выделена из общего числа и даже, возможно, вознесена над остальными.
Заволновался второй певец, белобрысый, он выразительно пялился на Дениса – мол, а я?
– А ты – Борис, ударение на первом слоге, понял? – Он имел в виду забавного лондонского мэра.
Денис был очень доволен собой. Ему явно удалось сделать открытие, до которого строгий товарищ инженер еще не додумался. Убудцы, по неизвестной пока причине, страшно заинтересованы в обретении имени. Жили, надо понимать, без этого, но тужили. Он интуитивно нащупал спрос и закрыл его адекватным предложением.
А в чем его выгода в данной сделке? Надо подумать. Придумалось быстро. И Отто, и Борис охотно выполняли просьбы господина аниматора, когда он обращался к ним по имени. Забавно – имя было здесь чем-то вроде валюты. Причем, кажется, ближе к неразменному пятаку, чем к обычному дензнаку или электронной карте, невидимо тающей с оплатой каждой отдельной услуги. Сколько раз ни кричи Отто, Отто не становится менее готовым к тому, чтобы принести баклажку с водой.
Но обнаружился и нюанс. Денис крикнул своему нукеру не Отто, а Скорцени – никакого действия. Объяснил, что Скорцени и Отто – это одно и то же. Не подействовало. Отто был только Отто, и ничего больше. Это надо было запомнить, жители Убуди – люди слова.
Люди моего слова, самодовольно уточнил Денис.
