Kitabı oku: «Проект «Калевала». Книга 2. Клад Степана Разина», sayfa 6

Он не заметил, как в салоне, повисло молчание. Видимо, желая его разрядить, Настя, самая разговорчивая из девушек, обратилась к Игорю:

– А где ты в Питере живёшь?

– А? Я? – Игорь включился в разговор, размышления его оборвались.

– Да, у меня там много друзей живёт! – продолжила бойкая девушка.

– На Гражданском Проспекте.

– Не знаю, где это.

– Это на северо-востоке, на окраине.

– А чем занимаешься там?

– Я… я дизайнер, по свободному графику подрабатываю. Музыкант ещё непрофессиональный. А учусь в Политехническом…

– О, а я в Волгоградском Политехническом учусь, – вмешался неприметный Ваня.

– Музыкант – это круто! – продолжила Настя, – А на чём играешь?

– На всём понемногу. В последнем нашем проекте на басу.

– О, так у тебя своя группа есть?

– Ну, не группа, так – проект. Уже не первый, но так и не раскрутились… – Игорь сейчас почти врал, весь его проект состоял в том, что он собрал музыкантов для исполнения собственных песен, но первая репетиция стала же последней.

– А что играете? – не унималась девушка.

– Песни… Разные… Мои…

– Твои песни?! – она прямо таки расцвела, – А поиграешь в походе?

«Неужели я ей так понравился? Или она со всем так общается?».

– У меня же инструмента нет, – ответил он.

– Так Дима же свою гитару взял!

– Ну, хорошо… – безразлично ответил Игорь и краем глаза посмотрел на самого Диму. По выражению лица того было видно, что он не в восторге от предложения давать гитару для выступлений незнакомого раньше человека.

Опять повисла небольшая пауза. Прервал её Игорь, тот который был самым старшим.

– Пока есть возможность, Стас, может, ещё раз расскажешь всем про поход, про его цели, про поведение. А то вот у нас пополнение внеплановое есть.

– Не здесь, – Стас ответил резко и показал пальцем на водителя, – Дам инструктаж перед тем, как на воду будем спускаться.

– Почему это я – внеплановое пополнение? – обиделся Игорь из Петербурга, – Мне Ольга ещё в прошлом ноябре про поход рассказала! И мы решили… То есть я её попросил…

– Просто она про тебя мне в последний момент сказала… – развёл руками Стас, как бы оправдываясь.

– Держать информацию про поход в тайне… Ну-ну, – Игорь-старший упрекающе посмотрел на руководителя похода.

– Слушай, я уже говорил, что нам нужен был психолог! – жёстко, даже как-то нервно, ответил тот.

– Угу, ну и где твой психолог? – Игорь-старший не унимался.

– Хватит уже! – опять огрызнулся Стас.

– Просто обидно, – вступилась Настя, – Ты нам все уши прожужжал этой секретностью, а сам вот…

– Так! Всё! Я сказал, хватит! Все споры на месте! – Стас дал понять, что больше не собирается разговаривать на эту тему, по крайней мере, в дороге.

«У него с Ольгой явно что-то было!» – теперь уже был твёрдо уверен Игорь.

Водитель высадил туристов у моста через небольшую речку Арчеду.

– Сейчас мы возле федеральной трассы, – объявил Стас, – Рядом хутор Ветютнев. Мы же должны пойти по Арчеде вниз. Идти можем долго, река почти пересохла. Но первым делом мы должны отойти как можно дальше от Ветютнева! Пока пойдём шагом, нерасчехлённые байдарки потащим на себе. Пройти нужно хотя бы километров десять! Подальше от людей. Думаю, на воду встанем только завтра!

Все молча во всём соглашались с руководителем похода. Игорю пока не было понятно, зачем они тащат с собой байдарки, если река пересохла и почему тот тайник Разина нельзя отыскать в пешем походе. Но он ориентировался на остальных участников.

Жара стояла неимоверная. Игорь понял, что так кажется не только ему. Коренные волгоградцы и матёрые туристы тоже проклинали палящее солнце. Температура уже явно зашкаливала за тридцать. Все спутники Игоря были загоревшие и смуглые. Солнце пекло их кожу уже несколько месяцев. А петербуржец был светлокож, почти бледен. Его предупреждали, что он сильно обгорит. Приходилось мириться. Никакого специального крема от загара Игорь не брал.

Переход был утомителен. У каждого участника было по огромному тяжёлому рюкзаку, а каждый парень ещё тащил на себе по брезентовому мешку с разобранными запчастями байдарок. Их было пять, три – трёхместные и две – двухместные, каждая раскладывалась на два мешка, в один – алюминиевый каркас, в другой – шкура, лопасти вёсел и сидения. Десятый мешок тащила Настя.

Но та была физически крепкой и подготовленной. А Игорь отставал даже от неё. Для него груз был слишком тяжёл, а подобный переход – непривычен. Его жутко раздражало, что впереди него бодро шагает девушка, пусть не самая хрупкая, что подобный груз тащат на себе забитый Антон или маленький Женя, а он, новичок в компании, сразу же показывает себя слабым. Игорь пытался ускорить шаг, нагнать опережающих, чтобы идти с ними в ногу. Но подобные рывки отнимали у него ещё больше сил. И он всё больше отставал.

Через время, показавшееся Игорю вечностью, а на деле длившееся только час, Стас объявил привал. Когда команда уже располагалась в тени небольшого перелеска, её новый член отстал уже почти на двести пятьдесят – триста метров. Игорь тяжело сделал последние шаги, сбросил себя чехол с байдаркой и рюкзак и тоже рухнул под дерево.

– Это с непривычки! Бывает! – подбодрил его Паша, похлопав по плечу. Кто-то подал Игорю бутылку с водой.

«А может и хорошо, что Оля этого не видит?» – подумал он. Но после добавил сам себе: «Нет, я должен быть сильным, раз подписался на это! Я должен идти через силу, я должен быть не хуже других!»

Стас объяснял план дальнейших действий:

– Идём ещё около часа, а как начнётся лес – разбиваем лагерь! Байдарки собираем сегодня и ложимся рано! Завтра выходим по воде ранним утром. А днём, где-то с двенадцати до четырёх придётся делать перерывы, идти по такой жаре будет невозможно. Ещё и мошкара со слепнями закусает, хотя их, конечно, уже меньше, чем в июле…

– Можно вопрос? – переводя дыхание, спросил Игорь.

– Ну… – ответил Стас.

– А зачем мы пошли с байдарками, если не будем плыть по хорошей воде, а продираться по пересохшей реке?

Несмотря на усталость, он постоянно смотрел на Арчеду по время перехода. Воду практически не было видно за бесконечными зарослями камышей. Как здесь может пройти байдарка, Игорь вообще не представлял, хотя никогда никуда на байдарках до этого не ходил.

После его вопроса остальные спутники вопросительно посмотрели на Стаса. А Игорь-старший продолжил разговор, начатый в дороге:

– Так, Стас, тогда и я опять повторю свой вопрос. Зачем нужна была такая секретность всего нашего мероприятия, если вот пришёл человек и даже не знает, куда мы идём?

– Искать клад Степана Разина! Это я знаю! – вмешался Игорь.

– Это и всё, что ты знаешь… – буркнул его тёзка.

– Да что вы привязались к парню, – заступилась всё та же Настя, – Не видно, что его подруга подставила? И не его одного!

– Да, моя вина! – парировал Стас, – Ошибся в человеке! Я просил её не сообщать никому, оказалось, не стоило доверять… Просто был нужен психолог…

– Слушай, хватит уже про психолога! – опять злобно влез Игорь-старший.

– Просто ты хотел, чтобы она тебе дала и не знал, как подкатить! – завершил его мысль Паша.

Игорь сжал кулаки, но старался не подать вида, что негодует внутри. «Всё-таки просто хотел…» – успокаивал себя он.

– Ну… Может быть, это тоже… – засмущался Стас.

– Мы твои друзья, и мы тебя никогда не подводили, – продолжала Настя, с укоризной, но по-доброму, по-свойски – Видишь, никто из нас даже не проговорился. А ты про это напоминал нам почти через день!

– Угу, – добавил Дима, – А чтобы впечатление на какую-то девку свою произвести, сразу всё ей и выложил.

– Простите меня, я был не прав по отношению к вам! – громко и чётко сказал всем Стас, видимо, желая поскорей закрыть эту тему.

– Ладно, нормально всё! – сказал ему Паша, – Просто не поступай так больше. Мы, всё-таки, друзья. Хорошие друзья. А друзьям надо верить…

– Хорошо. Простите меня ещё раз, – добавил Стас.

– Ну, а с парнем что? – указал Игорь-старший на гостя из Петербурга.

– Что-что… Расскажем всё ему! – отрезала Настя, – Он уже с нами.

– А если он… – не унимался мужчина, – … подведёт?

– Слушайте! – вскочил Игорь, – Ну, хватит уже! Зачем тогда с собой в дорогу взяли! Оставили бы лучше на вокзале!

– Он прав! – заметил Дима. – Стас, раз уж ты взял его, то объясняй тогда, что к чему!

– Да, хорошо-хорошо, объясню сейчас… И вы, – Стас обратился ко всем, – ещё раз послушайте меня.

– Давай уже… – поторопил Игорь-старший.

– Я вам уже рассказал свою семейную, даже, точнее, родовую, легенду про клад Степана Разина. Можно сказать, поведал самое сокровенное. Историю эту рассказал мне дед, ему его отец, тому его отец и так далее… Дед это и моему отцу рассказывал, но тот всерьёз не воспринял… Как дед сказал, времена такие пошли. Отцу нужен спокойный быт и квартира в Волгограде, а не родовые легенды… В общем, наш род хранил веками легенду о тайнике Разина. И каждый отец должен был пересказывать сыну. Вот и дед мне рассказал, и взял обещание, чтобы я своим потомкам рассказал. Только я тогда вопрос задал, а для чего мы эту тайну храним, передаём из поколения в поколение. Дед ответил, что клад должен достаться самому достойному человеку, а пока такой не родился. А когда же родится, хранитель этой тайны должен будет ей с ним поделиться. Я в ответ спросил, а как же этого достойного определить. «Да его сразу можно будет узнать!» – отрезал мне дед. «А если кто-то из нашего рода сам себе этот клад возьмёт?» – спросил я. «Ты, Станислав, даже думать о таких вещах не смей!» – дед тогда так ударил кулаком по столу, что я аж испугался, – «Не наше это дело», – говорит, – «За тем кладом ходить…»

– А дед не врал?.. – робко спросил Игорь.

– Врал??? – почти изумился Стас.

– Ну не врал… – поправился Игорь, – А всякие там деревенские россказни… Он же в деревне живёт?

– В станице… – буркнул Стас.

– Ты его деда не знаешь! – усмехнулся Паша, – Он суровый! Ветеран Великой Отечественной! Такому не до шуток.

«Вот у него на войне, видимо, рассудок малость и повредился…» – подумал про себя Игорь.

– А почему вы тогда решили этот клад найти, если дед запретил? – спросил он.

Стас поморщился.

– Разговоримся – объясню. Не сейчас.

– А сами вы верите в этот клад? – продолжал задавать вопросы Игорь.

– Не верили бы – не пошли, – завершил Стас, – Но если ничего не найдём – не расстроимся. До нас кто только клады Разина не искал…

– Но родовая легенда только у тебя…

– Хе, – усмехнулся руководитель похода, – Выходит так! Поглядим! Ну всё, Игорь! Ты теперь один из нас!

– И тайну похода храни не так, как твоя подруга, – сказала Настя слегка приобняв его за плечи.

«Всё-таки я ей понравился!» – подумал Игорь.

– А зачем байдарки-то?! – задал он вопрос с которого начал, – Как мы пойдём по такой реке…

– Как Разин ходил, – улыбнулся Паша.

– По легенде по суше туда нельзя пробраться… – пояснил Стас, – Но это мы ещё посмотрим! Ладно! Что-то мы засиделись! Привал окончен, пошли!

Подниматься было тяжело. Тело ныло от нагрузок. Плечи болели от лямок рюкзака и чехла. Но зато Игорь почувствовал воодушевление оттого, что новая компания приняла его. Теперь, несмотря на тяжесть и пришедшую усталость, он не отставал от других. Через силу, но шёл вровень со всеми. С Настей он стал флиртовать в ответ, хотя сначала она ему не слишком понравилась из-за фигуры и габаритов. Зато она первой вступилась за него…

«А насчёт Оли я поговорю со Стасом сам… Чуть позже, когда побольше с ним сближусь».

Через час туристы уже подобрались к лесу, где и расположились на ночлег. Впервые в жизни Игорь ставил палатки, он спрашивал у всех советы и старался быстро научиться тонкостям походной жизни. Единственный не нравившийся ему человек, его тёзка, в этот вечер был дежурным по костру. Девушки готовили на всех еду. Игорь присоединился к остальным мужчинам, собиравшим байдарки. Конечно же, он это тоже делал впервые. Но новые товарищи по походу давали подсказки, и у Игоря начало получаться.

За ужином из гречки с тушёнкой было открыто три бутылки коньяка. Молодые люди пили за успешное начало похода. Когда стемнело, Дима достал гитару, и туристы стали петь песни. К счастью Игоря, Настя не напомнила ему о своей просьбе.

А вообще он был счастлив. День, который начался столь отвратительно, кончался тепло и душевно, в компании новых друзей, которые в итоге приняли его в свои ряды.

7. Яицкий городок

Алёна смотрела в ночь сквозь узкое, наполовину заиндевевшее окно терема, некогда принадлежавшего воеводе Яицкого городка. Сейчас, после захвата крепости, Разин разместил в тереме командный пункт. Опочивальню воеводы он забрал себе, а в приёмных покоях проводил совет. Алёне он отдал покои дочерей воеводы. Было лестно чувствовать такую заботу от атамана. Она была одним из ясаулов, но единственной среди них бабой. Однако прочие ясаулы её уважали, как и остальное войско. Похабные шутки очень быстро прекратись. Алёна обладала суровым характером и сильной волей, которые заставили казаков смотреть на неё с уважением, а не с вожделением.

С её людьми, теми, с которыми она пришла к Разину, сладить было ещё проще. Все они раньше были крепостными крестьянами, робкими и покорными. Нередко здоровых мужиков побивали бабы-помещицы, а те даже не могли им ничем возразить. Вернее, думали, что не могут… Большинству угнетаемого народа даже в голову не могло прийти, что в ответ на побои, на посягательства можно было взять в руки оглоблю, вилы, серп и дать сдачи. А потом уйти куда угодно. На Дон, на юг, в Сибирь, к поморам, в степи… Однако забитый люд прирос к своим убогим избам и дворам, терпел унижения… И просто не понимал, что может существовать иная жизнь, свободная.

А Алёна однажды поняла… Она поначалу тоже не знала об это вольной жизни. Родилась в бедной крестьянской семье, отец умер рано, мать постоянно болела, от младших братьев и сестёр проку не было, а для старшего брата она была больше обузой, чем помощницей.

Жизнь текла убого и серо. А в мире только и было интересного, что зимы меняли лето, да в церкви объявили, что люд отныне должен креститься тремя перстами, а не двумя. Зачем, Алёна не знала. Раз поп объявил, что нужно, значит, это и нужно было в самом деле.

А ещё Алёна задавалась вопросом, почему она такой уродилась. И находила ответы на тех же проповедях местного попа. Он говорил: «Таково надобно! На всё воля божья! Всяк родилси тем, кем быть должон и всякому воздастси на верховном суде по делам его!»

Вот Алёна так и жила. Потому что так было надо. Она не могла сказать ни слова против, когда её, малолетнюю девочку выдали за шестидесятилетнего старика. Она знала, что должна молча согласиться, раз мать и старший брат решили именно так. Никто боле не брал бедную девочку без приданного. Не прошло и года, как муж умер. Зачать ребёнка за это время так и не получилось. И Алёну отправили в местный Темниковский монастырь на послушание. В скором времени Алёна должна была принять обет.

Жизнь в монастыре была скучна и однообразна. Скучнее, чем в родительском или мужнином доме. Пусть Алёна и жила в убогой избе, где из добра были лишь печка, лавка, комод, да пара кадок с горшками. Но избе в всегда было светло и тепло. Грела печка. Бревенчатые стены источали сладковатый запах дерева и леса… А когда Алёна выходила из избы, то видела настоящий простор, родные поля и леса, волжские разливы, голубое небо и страшные грозы, золотые листопады и ледяные узоры зимы. В монастыре она же могла мало что созерцать, кроме холодной кельи и толщи стен, за которыми скрывался прочий мир.

Однако там Алёна быстро выучилась грамоте и стала читать книги, хранившиеся в монастырских архивах. В основном это были нудные хозяйственные летописи, но даже из них она смогла узнать, что её страна велика, что есть в ней много сёл и городов, прочих монастырей, а царь, о котором говорит простой люд, но которого она не представляла реальным живым человеком, на самом деле существует и живёт в Москве; Москва – это стольный град, что выложен из красного кирпича; но помимо Москвы, что стоит на Руси, есть на свете много всяких разных земель, где живут другие люди и говорят на других языках. Но самое главное, что поняла Алёна, это то, что в мире полно вольных людей, которые не зависят от бояр и живут сами по себе.

– Пошта ж одне люди вольные, а иные – нетуть? – спросила тогда Алёна настоятельницу.

– Эх, дурёха, ты ышо! – ответила ей та, – Нетуть на свете вольных людьёв! Все мы божьи рабы! И божью волю вершим!

Всё толковалось так, как на проповедях в маленькой церквушке, куда ходила Алёна будучи ребёнком. Почти те же слова её говорил старый поп… Но теперь вопросов у Алёны было куда больше.

– И бояре? – опять спросила она у настоятельницы.

– Ясен день и бояре!

– А я вчерась видала, аки на дворе у нас секли мальчонку по повеленью барыни…

– Дык, он у ей сласти стащил! И где?! Под сводами дома святаго!

– И чавой, коль боярыня мальчонку порет, то она дело богоугодное вершит? И богу любо сиё?

– Знамо дело любо! Всё, чаво вершитси на земле, богу – любо!

– Таково ежели я барыню ту захочу высечь и высеку, дык енто тож богоугодное дело будет? – робко и непонимающе спросила Алёна.

Она просто хотела, чтобы настоятельница ей растолковала, почему одно выдают за благо, а другое за злодейство. Но сразу же получила затрещину, такую сильную, что в голове зазвенело. Вечером настоятельница вернулась к Алёне с двумя холопами, которые раздели молодую послушницу и привязали к лавке. Затем настоятельница приказала высечь Алёну. «Таково шта б на всю жизнь помнила». Приказ был исполнен.

Несколько недель Алёна пролежала в горячке в сырой холодной келье. Она не могла даже присесть или повернуться на спину. Сзади вся её плоть была теперь изъедена красными кровавыми рубцами. Алёне приносили только чёрствый хлеб и воду. Сердобольная монахиня, ухаживающая за ней, гладила её по голове, приговаривая: «Сиё не страшно, дитятко, тело страждет, а душе – исцеление. Зато ноне станешь чистой да светлой! А то ить лукавый путаеть тябя!»

Алёна плакала от бессилия, от осознания своей участи, унижений, которых ей придётся терпеть всю жизнь.

Но она, не смотря ни на что, окрепла и смогла подняться с постели. Когда же снова встретилась с настоятельницей, та вполне невинно и добродушно спросила её: «Ну, чавой, дитя, покаятьси время пришло…» Алёна сквозь зубы покаялась, но для себя уже решила, что никогда не простит этой обиды.

Один раз она снова увидела на монастырском дворе тех холопов, что секли её. Они были очень похожи друг на друга, наверняка братья, рослые и плечистые, но очень кроткие. Одного из них подвергали наказанию, та самая барыня, которая недавно высекла на глазах Алёны мальчонку, теперь стегала плетью здоровенного, мужика приклонившегося перед ней на колено. Второй молча стояла рядом.

– Ах ты, пёс! Ах ты, рыло немытое! – причитала боярыня с каждым ударом кнута, – Позорить мени будешь! До смерти бы тябя, нехристь, запороть! Да негоже подворье святое осквернять!

Алёна нашла братьев некоторое время спустя на конюшне. Один возился с сеном в стойле, а второй, которого пороли, сидел, покряхтывая, на полу и тёр свежие рубцы.

– Ну, получил своё? – спросила Алёна.

– А? Чавой? – отозвался стенаемый.

– Чавой-чавой! Аль забыл, аки мени порол! Да и тябя баба била! А ты, мужик, аки мени стегал?

– Да велено мени таково было… – смутился детина.

– Чавой пришла-то? – вышел из стойла второй, – Ступай ужо, молись, а то опять под розги отправять…

– А мени под розги ноне не хочетси! – гордо отрезала Алёна.

– Дык кому жо хочетси?.. – вздохнул сидевший на полу.

– Тябя аки звать-то? Я – Алёна буду.

– Я – Тихон, – пробурчал он, – А брате – Пётр…

– Тссс! – приложила Алёна палец к губам, – А ну, ближе!.. – Двое братьев придвинулись к ней, – А ведомо вам, – Начала она шёпотом, – Шта люд можеть вольно жить, да бояре не властны над ними…

– Дык, енто опосля божьего суда… – начала Тихон.

– Дурень! Енто на земле таково может быть! В соседних краях…

– Да ну? – удивился тот.

– Опасны речи говоришь, сестра, – начал Пётр, он был более молчалив и не казался Алёне таким простаком как Тихон, – Не можно нам про сё толковать… Нашо дело малое… А коль обиду таишь на нас, то прощай, не мы виноватые…

– А кто? Я виноватая? – продолжила напирать Алёна.

– Ну… виноватая, раз настоятельница повелела боярыне нас со двора прислать… Настоятельница, она ить худого не скажет… Она ить…

– …срань собачья! – резко договорила Алёна, и братья отшатнулись от неё.

– Гыть! – Тихон в испуге перекрестился.

– Дурное дело! Ты, сестра да послушница, сквернословишь в монастыре своём… И ышо и про матерь-настоятельницу, – добавил Пётр.

– А мени почём зря бить не дурно?

– Дык, таково жо заведено! – Пётр не унимался.

– Толкую ж тябе! Не везде таково! На вольных землях всё инакше! Вот, Тихон, пошта тябя секли?

– Да енто… Я семь бочонков смастерить должон был для монастыря. А не поспел в срок… Но вины моей не было, ить покудова мне клёпок не дали, я и мастерить не мог… А кузнец-то сам не поспел клёпок сделать. Вон оно… А вина на мени…

– Дык, аки же на тябе, ежели ты не виноват.

– Она – барыня… Молвит мени: я настоятельнице обещала, шта холопья смастерят, а ты не смастерил… Барыня – она права…

– Да почём права-то?! – уже просто свирепела Алёна, – Её вина! А она виноватым тябя делаеть! Смекаешь?

– Ты, Алёна, чавой хочешь с нас-то? – вмешался Пётр.

– Ай-да на вольные земли! Где бояр нетуть! Мени единой тяжко будеть, а вами вместе дойдём…

– Боярыня не пустит… – возразил Тихон.

– Ой! Дубина! Дык не нужно спросу брать!

– Грех – это…

– Грех невинных забижать! – настаивала Алёна, – Боярыня ваша грешна! И настоятельница грешна! А мы – то бишь – праведники! – она придвинулась к ним ближе и сказала уже тихо-тихо, – А ежели праведники грешников резать стануть, значитьси таково господу угодно…

Братья удивлённо переглянулись, но спрашивать ничего не стали.

– В сию полночь жду вас тутова, в конюшне! Трёх лошадей найдём… Врата запираются, да стражей тамо нетуть. А я вам калитку отворю железную, ту, со стороны холма…

Ночью Алёна пробралась в келью настоятельницы, спрятав под рясу огромное шило, что взяла в мастерской.

– Чавой надобно?.. – сквозь сон проворчала монахиня.

– Я по богоугодному делу, матушка… – начала Алёна.

– И чавой за дело?.. – вновь заворчала она.

Келья была озарена слабым лунным светом, свечи были затушены, лучина не горела. Тёмный силуэт Алёны медленно приближался к постели настоятельницы.

– А ну, отвечай, чавой надобно! – негодуя, вскрикнула та.

– Низвергнуть тябя, отродье адское! – грозным голосом предрекла Алёна.

– А? – не поняла настоятельница, но тут же на неё обрушилась рука послушницы с зажатым в ней шилом.

– Во имя отца! – Алёна нанесла первый удар, – И сына! – Второй, – И святага духа! – Третий. – Аминь!

Настоятельница только охнула после первого, а дальше из её горла фонтаном хлынула кровь. Два других удара она приняла только с глухими хрипами. Алёна вышла из кельи, оставив умирающую на окровавленной постели. Пётр и Тихон вопреки её сомнениям уже ждали на конюшне. Мало того, что они не струсили, так ещё и, вспомнив все обиды, порешили свою барыню.

Погони было не избежать. Чтобы сражаться с боярскими слугами, а то и стрельцами, Алёна с братьями стали набирать к себе в шайку всех желающих, попутно грабя купцов и богатых помещиков. Так гуляли они на средней Волге, пока однажды не двинули на юг.

К Разину пришёл уже большой сплочённый отряд. Алёна была в нём единственной бабой. Но все мужики, примкнувшие к ней, считали её спасительницей и заступницей, даже те, кто был старше и сильнее телом. Но не было никого сильнее духом…

Алёна со своим отрядом отправилась в Донские земли, ещё не представляя, что их там ждёт. Она, как и никто из беглых холопов, не видела прочего мира. Кто такие казаки, все знали только понаслышке. Знали, что это военный народ, вольный от царя и имеющий свои привилегии. Но про быт и образ жизни казачества никто толком ничего не знал.

Продвигаясь с Волги в северные Донские земли отряд Алёны встречал множество оборванцев и беглецов, таких же, как и его участники. Там-то впервые до атаманши донеслась народная молва о том, что некий Степан Тимофеевич, истинный донской казак, суровый и бесстрашный, гордый и справедливый, собирает воинство в поход за зипунами. Алёне были неведомы отношения голутвенных и домовитых казаков, положение верховного Круга, отношение простых казаков к атаману Корниле Яковлеву. Зато она прекрасно видела своими глазами, что когда речь заходила о Разине, каждый рассказчик необычайно преображался, всегда отзывался о нём, если не с восторгом, то с безмерным уважением… Где на Дону основаться, кого просить о помощи, кому присягать, Алёне было неведомо, потому она решила присоединиться к походу этого народного атамана.

Пока Алёна продвигалась к лагерю Разина под Царицыным, она нарисовала в своих фантазиях образ непобедимого воина, честного, справедливого и, конечно же, прекрасного душой и лицом. Всю жизнь Алёна терпела лишь оскорбления и унижения, и даже сейчас, будучи атаманшей, но в глубине души оставаясь мечтательной девицей, она выдумала героя, который мог наконец-то принять и защитить её. Свою волю, своё право на существование Алёна добыла сама, отчасти став жестокой и безжалостной. Но при этом она всё равно хотела какого-то простого девического счастья, такого, о котором она даже не ведала. Не знала, каким это счастье может быть. Просто чувствовала, что оно есть.

Разин, действительно, оказался первым, кто стал заботиться об Алёне, иногда защищать. Не все казаки сперва приняли Алёну, как ясаула. Посмеивались, похабно шутили. Она сама пресекала подобные разговоры и шёпотки, но и Разин, если слышал что-то подобное, сразу ставил казаков на место. Когда требовалась грубая мужская сила, например, приходилось налегать на вёсла, или тащить струги волоком, атаман не гнушался помогать своим казакам, призывал к этому прочих ясаулов, но Алёну жалел, видел, что по силе она не всегда сдюживает с прочими. Вот и сейчас, в Яицком городке, он снова позаботился о ней, отдал покои воеводских дочерей, с нежными перинами, зеркалами и оставленным добром. Но это была скорей братская забота. Разин принял Алёну, как младшую сестру, советницу, толкового ясаула… Да и сам он теперь виделся Алёне обычным человеком. Он был таким же гордым, сильным, дерзким, как в народной молве, но человеком, самым простым человеком, а не тем величественным богатырём, которого нарисовала в своих грёзах Алёна.

И всё же ей было приятно. Приятно спать на пуховой перине. Приятно, заперев предварительно засов, примерить украшения воеводских дочерей, их наряды, посмотреться на себя в зеркало. До этого своё отражение Алёна могла видеть только на водной глади. «Вот, поди, любо узнать, а красна ли я?» – задалась теперь она вопросом. Алёне сложно было судить о красоте. Она была девочкой, когда вышла замуж и тогда даже не знала, красива она или нет. Не задумывалась она об этом в монастыре, не задумывалась, когда, будучи строптивой атаманшей, вела людей на Дон и Волгу. Задумалась только сейчас, в светлой горнице терема в Яицком городке. Она никогда не видела, как барские девицы одевают наряды и украшения, как красуются в них перед зеркалом, но в этой комнате её одолевали какие-то скрытые желания, видимо, свойственные всякой молодой бабе. Она делала это невольно, и получала от своих действий удовольствие.

Алёна никогда не считала, сколько ей лет. Помнила, что замуж её выдавали тринадцати лет отроду. Она попыталась по прошедшим зимам и летам посчитать, сколько ей сейчас. Вышло двадцать два, если ничего не напутала.

«Вот аки знать, много ль енто аль мало?» – подумала Алёна, продолжая смотреть в ночное окно. Костёр дежурных казаков освещал двор. Деревянные дома и башни чернели на фоне тёмно-синего неба, украшенного россыпью звёзд. Месяц был совсем тонкий, и свету от него было мало. За острыми зубцами частокола двумя потоками журчали Яик и Чаган, не пожелавшие скрыться под толщей зимнего льда. А за ними необъятным полотном раскинулась зимняя степь.

Кое-где во дворе можно было видеть остовы новых стругов. Атаман развернул масштабное строительство сразу, как они встали на зимовку. Струги ломились от людей, лошадей, запасов провизии и оружия. Флот нужно было увеличить вдвое. Алёна в этом ничего не понимала. Но так говорили другие, кто ведал в этом. Говорили, что флот, который выйдет из Яицкого городка по весне станет самым крупным в истории казачества. Алёне не терпелось увидеть это. Не терпелось увидеть эти струги на море. У неё захватывало дух от хождений под парусами по Волге, от прохождения Астрахани, её белоснежных каменных стен, тогда Алёна впервые увидела каменную крепость, от диковинных деревьев, росших по берегам. Стволы их были бурыми, но вместо коры их облегал волосяной покров. И тянулись они на несколько саженей вверх без веток и листьев, только наверху у самой макушки, раскидывали листву, похожую на огромные лапы папоротника. Ещё Алёна видела диковинных зверей, которых вели в поводу купцы. Звери походили на лошадей или ослов, только были гораздо больше, мохнатей, и, что самое главное, имели на спине по два горба. Атаманша впервые повстречала людей с коричневой, почти чёрной, кожей. Это не было похоже на загар. А бывалые казаки, что ходили на турок, рассказывали, что на юге живут люди и вовсе с чёрной кожей.

Тогда Астрахань пропустила казаков без единого выстрела, и даже не присылала своих послов. Алёна видела, как переживал по этому поводу Разин. Он очень часто одевал свой боевой шлем и сидел некоторое время в молчании, будто ожидая, что шлем как-то поможет ему, подскажет совет. Атаман помнил Царицын, помнил, что воевода хотел обмануть его, не имея ладных пушек и сильного гарнизона, а лишь желал напугать его. Но даже по виду Астрахани можно было понять, что это город укреплён гораздо лучше, в не пример Царицыну и явно обладает более хорошим вооружением.

В какой-то момент Разин, словно получив команду от своего шлема, снял его и повёл струги вниз, неистово подгоняя казаков. И тут внезапно налетел сильный северный ветер, который подхватил паруса, и флот миновал город за считанные мгновения. «Неужто атаман аки-то почуял сиё? Почуял, шта подниметси резкий ветер и поможеть стругам?» Алёну тогда удивил поступок Разина, но она также быстро об этом забыла. Потому что в этот же день она впервые увидела море. Море! Бескрайний простор и водную гладь до горизонта. Алёна вспоминала всю свою прошлую жизнь, и та уже более не казалась ей жизнью. Лишь серое заточение и рабство видела она позади. Сперва у матери, затем у мужа, потом в монастыре. А когда Алёна заколола злобную настоятельницу и, наконец, бежала, ей постепенно начала открываться настоящая воля. И настоящая жизнь. Алёна стояла на носу струга, широко расставив руки и отдавая своё тело ветру, нёсшего вместе с собой солёный привкус. «Видать, у истой воли солёный вкус!» – решила она, памятуя, что соль столь же дорога в цене, как и свобода.