Kitabı oku: «Еврейская нота», sayfa 5

Мы встретились в 1999. Он закончил работать, я выбрался из нищеты девяностых.

– Обед у меня есть, женщина приходит готовить, – сказал дядя и дал мне пятьдесят марок. – Пройдешь налево до угла и еще налево один квартал, там в магазине купишь бутылку водки, голландская, с желтой этикеткой, ноль семь. Ну, давай быстро.

Из любопытства, впервые в Германии, я купил упаковку нюрнбергских колбасок.

– А это еще зачем? – спросил дядя, убирая бутылку в холодильник и доставая оттуда, будьте уверены, такую же охлажденную.

– Из интереса, – сказал я. – Закусить. Никогда не пробовал немецких колбасок.

– Я их едой брезгую, – покривился дядя и разлил по тарелкам борщ с плиты.

– Почему?

– Что говорить. Гансы и есть гансы.

– Дядя, – подъехал я, – ты уехал когда-то из Ташкента в Ригу, потому что тебе не нравились узбеки.

– Это чурки. Кому они могут нравиться. Как с ними можно работать?

– Но латыши тебе тоже не понравились.

– Латыши – это фашисты. Я ненавижу фашистов. Особенно тупых.

– Дядя, – сказал я, – но русские тебе тоже не нравились. И они бы тебе ходу вообще не дали.

– Русские? Русские – это свиньи. И все, что они делают – это свинство. Кому они нужны?

– Так, – сказал я. – Ну, а что ты скажешь об евреях?

– Тебе одним словом?

– Да.

– Евреи – это просто говно.

– Ну – за интернационализм! – поднял стопку я.

– Со свиданьицем, – сказал дядя, и мы чокнулись.

Вторую пили за родителей, третью – за победу. Это было 9 мая.

…Вечером смотрели российское телевидение, последние известия, отрывки утреннего парада с Красной площади, что-то про оборону Москвы, бои и зимние пейзажи из военных хроник.

– О! – вдруг воскликнул дядя. – Это ж мои места! Здесь моя 91-я дивизия наступала!

И здесь я неожиданно заплакал. Без звука. Свет в комнате не включали, и в темноте было не видно.

Мать вашу всех… Вот он был девятнадцатилетним лейтенантом, дивизионным разведчиком. Вот воевал, проливал кровь, получал ордена, был изувечен. И вот сейчас, в конце жизни, он сидит здесь – в поверженной и разгромленной Германии. В хорошей квартире, хорошо поработав в жизни. Спокойный, ироничный, пронзительно одинокий. И по немецкому телевизору смотрит русский парад. Это как устроена жизнь.

Нью-Йорк

Через десять лет после Израиля – брат встречал меня впервые в Нью-Йорке. Из аэропорта повез на огромном белом «Форде Кугуаре» на Манхэттен. Мне было под пятьдесят – я увидел живьем те самые небоскребы, виртуально-условные, как Атлантида, всю нашу советскую жизнь. Мы пили бурбон в его студии. Приходили гости.

В Нью-Йорке проживало полтора миллиона евреев. Почти все – потомки подданных Российской Империи, эмигрантов из Беларуси, Польши, Украины. На Брайтоне сплошь наши, недавние.

Российская эпоха еврейской истории закончилась. Оставшаяся вывеска, административная и телевизионная – выморочная проформа. Гены, мозги, энергия, будущее – съехали в университеты Новой Англии, Кремниевую долину, врачи, юристы, инженеры, изобретатели. Нувориши и жулики с миллиардами и особняками неважны. Огромная тонкая пленка российской интеллигенции, мыслящего и образованного класса – словно стянулась со страны на запад и осела на США, на пространство и города, прижалась, прижилась, добавила себя и растворилась.

Вопрос под телекамеры

В конце нулевых еженедельные ток-шоу Соловьева «К барьеру!» и «Вечер с Владимиром Соловьевым» были безоговорочно лучшими и самыми рейтинговыми в стране. Вопрос чести. То была еще другая страна и другое время; и люди были другие.

Вот на таком «Вечере», три гостя и ведущий, спор сполз на национальный вопрос с касательством еврейской темы. В какой-то момент Соловьев спросил (а мы в те времена дружили):

– Веллер, вот скажите прямо: вы кто по национальности?

В том разговоре была затронута масса проблем российской жизни. А под камерами из четырех участников трое были евреи. Пикантный нюанс и нередкая история. Хотя один под русской фамилией, а другой под грузинской.

И, добросовестно подумав в сконцентрированную секунду, я отвечал:

– Я имею честь принадлежать к двум великим народам: еврейскому – по крови, генам, – и русскому по всему остальному, по жизни и по культуре.

Это прозвучало пафосно и с излишней красивостью. Хотя чистая правда. Но… не так все просто.

Евреи русского завета

Или русские Моисеева завета. Кому как больше нравится. Названия устаревшие. Просто: полностью ассимилированные евреи, то есть русские, а этническое происхождение: «Из евреев». Типа: не из славян, но из татар, из мордвин, из грузин, как ранее – из немцев, из шведов. Фамилии остались, доля крови осталась – а более ничего.

Твой язык, твоя родина, учителя и история, твои друзья, твои девушки – ты как все, русский среди русских. И ощущаешь себя таковым. Чего ж еще.

История показала, что с евреями общий фокус не проходит. Ты можешь быть свой в доску, неотличим ничем и никак, но если узнают, что ты, оказывается, еврей – твой облик обогатился специфической чертой: она отличает тебя от других, и ее нельзя стереть. Так силен мифологический образ народа, так мощно укоренен в коллективном бессознательном еврейский стереотип, что сам факт твоей принадлежности к этой растворенной в социальном пространстве национальной группы делает тебя каким-то не совсем таким, как все прочие.

Это отнюдь не обязательно антисемитизм. Это инаковость. Порой неуловимая, скрытая, неразличимая – и оттого еще более неистребимая.

Это следствие социального инстинкта, требующего единства своей группы и ее противопоставления другой. Это следствие закона самоусложнения социума. Это следствие поиска внешнего объекта как источника своих бед. Человеку, существу групповому, потребны свои и чужие. Друзья и враги. Кого любить и кого ненавидеть. Кому доверять и кого опасаться. Дуалистическое мироотношение. Бинарное, если хотите.

Это отнюдь не прибавляет счастья русским евреям. Это порождает готовность к совершенно неожиданным и незаслуженным неприятностям. Это постоянно натянутая тонкая струнка где-то в глубине оркестра жизни, обычно ее совершенно не слышно – но при малейшем касании она звучит очень отчетливо и расстраивает весь твой оркестр.

Одновременно – это стимулирует. У тебя заранее плохой пиар. На тебя незримо давит груз коллективной ответственности за все грехи и вины тысячелетней мифологии. Не считая грехов подлинных, которые есть у всех. И твой нерв напряжен. Ты должен стараться. Быть лучше себя самого. Лучше других. Пахать до посинения и не ждать пощады. Это полезно. Естественный отбор продолжается.

Потому что вы еврей?

Давным-давно, в интервью на «Эхе Москвы», принимали онлайн вопросы от слушателей, вежливый мужской голос поздоровался и спросил:

– У вас выходит много книг, вы все время выступаете на телевидении, у вас своя передача на радио – скажите пожалуйста: это потому что вы еврей? Спасибо.

Вот так. Шарах. На всю страну. С прямотой пьяного римлянина.

Секунд пять я собирался с мыслями. Все, что сумел сразу – поблагодарить за прямоту и честность: вы озвучили то, что многие думают, но не решаются сказать вслух.

Уж не помню, кто был ведущим – может, Лев Гулько, – он парой общих фраз дал мне политкорректную передышку.

Что я, успокоив дыхание, мог сказать?..

Что если вы решили сделать карьеру путем превращения в еврея, пройти гиюр, или сделать обрезание, или что там еще, купить свидетельство о рождении, сменить национальность в документах и обрести лояльность походами в синагогу – то я вас предостерегаю. Вас постигнет жестокое разочарование, что может вызвать страшную ненависть к ев- реям за их непостижимое коварство. Попортите себе жизнь.

Вот когда я поступал в университет – национальность мне серьезно мешала. И вздумай я остаться в аспирантуре – просто не дала бы.

Национальность не дала мне работать после окончания университета в толстом журнале. Но давала гарантию, что за границу меня не выпустят.

Национальность, обозначенная фамилией, очень сильно препятствовала мне печататься в СССР. Но не давала никаких преимуществ в работе бетонщиком, или слесарем, или скотогоном.

Так что в Советском Союзе это только сильно мешало, а в нынешней России никак не влияет. Смотрят на то, что ты можешь. И если вы придете к издателю или режиссеру с предъявлением еврейства и ожиданием льгот на этом основании – вас сильно не поймут.

Аналогичный вопрос был задан примерно тогда же на «Радио Россия». У меня брал интервью Дмитрий Губин, поднимавшийся в карьере журналиста. Стали принимать звонки в прямом эфире. Голос активной пенсионерки:

– У меня вопрос к радио. К ведущему. А почему на такую тему, важную для России, вы пригласили еврея? Разве русских нет?

Губин растерялся и поступил позорно:

– Михаил Иосифович, что вы скажете? Как ответите слушательнице?

Я ему отпасовал обратно:

– Вопрос был ведущему. А действительно, почему вы пригласили именно меня?

Дальше он проблеял о равенстве и личных качествах, и попросил принять следующий звонок. В кабинете гендиректор с главным редактором веселились, слушая трансляцию, – тем более что директор был русский, а редактор еврей, и насладиться ситуацией они могли в полном объеме.

Литературный салон

Мишка Генделев был поэт от Бога, богема по жизни, необыкновенно хлебосольный хозяин и более всего на свете любил друзей. Собирал всех за огромный стол и потчевал изготовленными кушаньями и настойками. Он был гастроном и кулинар, автор «Книги о вкусной и нездоровой пище».

Нас сдружил в начале семидесятых ленинградский клуб песни «Меридиан». Он писал классные стихи, друг Ленька Нирман клал их на музыку и делал песни. «Корчит тело России…», «Ату меня, мой Петербург…» – их поют под гитару до сих пор. А я просто ходил послушать. Был Генделев мал ростом, тощ, носат, смугл и едко саркастичен. Бабы западали пачками. Он менял красавиц. И мог он принять на грудь огромное количество горючего.

…Мы восстановили знакомство в 1990 в Иерусалиме, где уже пятнадцать лет он жил в мансарде под крышей: суперцентр – на Бен Хилель. Там толпились друзья – любители литературы под водку. Он немедленно погнал меня за двумя бутылками, курицей и картошкой. С неотразимой естественностью он сорил равно чужими и своими деньгами. Был решительно нищ и в сорок лет стал писать гениальные стихи, шедевры; редкий случай для поэта.

В двухтысячном он нашел денежную работу на стыке политики и капитализма, переехал в Москву, в четвертый раз женился на красавице (все его жены были русскими), купил квартиру на Патриарших – и мгновенно, естественным ходом вещей, оброс кучей новых друзей. Из старых оказался один я, а из «до-российских» – Василий Аксенов.

Все это была преамбула – ради следующей амбулы:

Среди друзей Генделева и гостей дома были: Аксенов, Кабаков, Иртеньев, Белковский, Макаревич, Маргулис, Носик, Шварцер, Соловьев, ну и менее вам известные Елин, Аркан и не припомню уж кто еще.

Значит, так. Никакого фейс-контроля не было. Конкурса анкет тем более. Расизм и национализм исключались. Но в этом высококультурном московском салоне, собиравшемся неизменно за огромным пиршественным столом мореного дуба, под зеркалом во всю стену, наличествовали исключительно, как вы заметили, лица еврейской национальности. Хотя несколько были евреи только по матери, галахические то есть, а кто-то по отцу. Но тем не менее.

Как это могло быть? Подобное притягивается подобным? Тайный магнетизм? Все были людьми исключительно и только русской культуры. Совершенно ассимилированными. И жены-то у всех были русские! Ну по всему же и сами русские. Разве что во внешности у отдельных вылезали на свет нетитульные гены.

Никогда больше я не бывал в подобных компаниях. Израиль не считается. Мы в России. И – это был подлинный салон, донесшееся веянье XIX века. Здесь часто собирались люди одного, в общем, уровня, и темы к обсуждению возникали литературные, политические, исторические – под обед, выпивку и табачный дым. Остается добавить, что обсуждения еврейских тем я решительно не припомню; ни разу.

Все были уже немолоды – от пятидесяти до семидесяти пяти. Возможно, возраст как-то повлиял? Как?..

…У Сомерсета Моэма в одном из его блестящих рассказов, «Рыжий», автор замечает, что у туземцев Океании, в молодости светлокожих и почти неотличимых от европейцев, с возрастом расовые черты резко проступают: темнеет кожа, желтеют белки глаз, скрадывается подбородок и выпячиваются губы. Понятия не имею, можно ли предположить, что с возрастом увеличивается некое генетическое притяжение. Или черты мышления и характера вкупе с социальным положением приобретают сходство, что способствует общности интересов и симпатий?

Самооценка

Рассуждали мы с Мишкой Генделевым за рюмкой и сигаретой о сложностях отношений еврейского народа с окружающими.

– Но давай по-простому поставим вопрос: за какие черты людей любят? Народ вообще любят?

Мы стали добросовестно думать и перечислять:

– Щедрость. Открытость. Доброта. Гостеприимство. Скромность. Простота. Сила. Храбрость. Веселье. Красота.

Мы посмотрели друг на друга и хмыкнули. Что имеем?

– Ум. Терпение. Выносливость. Упорство. Хитрость. Работоспособность. Приспособляемость.

– Блять, – сказал Мишка, – так за что таких любить? Я понимаю людей.

И мы заржали.

Неоднозначность

Когда я вижу Кирка Дугласа или Марка Бернеса – я хочу быть евреем. Когда я вижу Вуди Аллена или Романа Абрамовича – я не хочу быть евреем.

Я горжусь принадлежностью к народу Библии и Эйнштейна, и хотел бы провести избирательную чистку в народе Сороса и Чубайса.

Иоффе, Зельдович, Ландау, Халатников, Гинзбург – золотой памятник созданию советской науки и щита родины. Бела Кун, Розалия Землячка, Яков Свердлов, Генрих Ягода, Яков Берман, Самуил Фирин – кровавые собаки, позор еврейского народа.

Ум, мораль и энергетика

Средний IQ ашкеназов составляет 113–114 – при 105 у восточных азиатов, 100 европейцев, прочие ниже по убывающей.

Колокол – гауссова кривая, отображающая на осях координат график интеллекта ашкеназов в масштабе больших чисел – выше, чем у других, поднимается максимумом, т. е. серединой колокола, и шире других раскидывается тонкими краями внизу, влево-вправо к нулевой горизонтали. То есть: средняя величина интеллекта выше, максимальная величина (вправо) достигает огромных отметок – но минимальная величина (влево) тоже достигает огромных отметок. Что означает:

Среди евреев больше гениев и больше идиотов, чем среди других народов.

Почему? Потому что «ум» – это совокупная энергетика центральной нервной системы в зоне коры головного мозга.

Энергетика центральной нервной системы связана с общей и есть часть общей энергетики организма. У евреев в среднем более высокой, чем у других.

Это есть более высокая энергетика национальной группы (она же этническая группа, или видовая группа). И вот эта повышенная энергетика сказывается прежде всего в повышении группового адаптационного ресурса. Это что значит? Это значит, что вся группа, или максимальная ее часть, или хоть какая-то часть – выживет и передаст свои гены при очень значительных, до какого-то предела катастрофических, изменениях окружающей среды.

Это на физиологическом, анатомическом, генетическом уровне – большая приспособляемость к любым изменениям среды. То есть – повышенная выживаемость.

А для этого? А для этого требуется как можно больше самых разных людей. С максимальным разбросом всех качеств и способностей.

Мутация как феномен Природы не носит направленный характер, как давно выяснено. Мутации происходят совершенно беспорядочно, случайно, по всему спектру качеств и возможностей, по всей сфере вариантов. Потом очень небольшой процент мутаций оказывается полезен или даже спасителен в существующих или измененных условиях проживания.

Так движется эволюция. Таково эволюционное преимущество. Более подвижная изменчивость, более адекватные реакции на среду.

Но. Природа слепа. И не выводит самых умных «целенаправленно». Она создает самых разных. И чем больше разных – тем больше вероятность, что некоторые выживут успешнее прочих, и дадут потомство вероятнее прочих.

Большой разброс в уровне интеллекта – это лишь один из аспектов благотворного разнообразия. Хотя и важнейший для человека.

Но. Уж разные – так разные во всем. Чем больше разницы во всем – тем выше вероятности выжить. То есть: тем выше видовой адаптационный ресурс. Чем шире разброс – тем больше вероятность попадания в цель. Природа – не снайпер. Природа – это массированный огонь по площадям в разные стороны: раньше или позже попадет куда надо.

Вот поэтому больше мудрецов и больше идиотов. Идиоты – эволюционный балласт, зато мудрецы – определяющая и движущая сила групповой социальной эволюции.

Но еще, еще, еще! Евреи осудили Иисуса на распятие – но евреи и понесли его учение по миру и стали первыми святыми мучениками за Веру. Среди евреев – много людей светлых, бескорыстных и добрых, подвижников и самосожженцев во имя Человечества и Истины. Но мерзавцев и подлецов, продажных тварей и бессовестных карьеристов – тоже много!

Разброс по морали – не меньший, чем разброс по уму. То есть – разброс по социальному качеству, по групповой ориентации.

Много созидателей и много разрушителей. Много ученых – и много революционеров.

Еврей – первый парень на деревне: жених на каждой свадьбе, покойник на каждых похоронах. Революция? – даешь! Банки? – двигаем в банкиры. Искусство? – в музыканты и писатели. Институты? – идем в профессора. Следователи НКВД, создатели ГУЛАГа? Придумаем, создадим, обнесем колючей проволокой, выбьем показания и подведем под расстрел. Разведка? – лучшие разведчики Второй Мировой.

Это просто. Три с половиной тысячи лет рабства, пустыни, войн, скитаний и погромов. Уцелели и вырастили детей очень немногие: вот такие.

Еврейская самокритика

Я не знаю народа, более нетерпимого к любой критике в свой адрес, в том числе и самокритики, чем евреи. Дежурная установка такова: евреи никогда ни в чем не виноваты, но всегда во всем правы – или же были просто вынуждены обстоятельствами, так что их поступки нельзя ставить им в вину.

В евреях ярко проявлено чувство избирательной коллективной ответственности. Я принадлежу к великому древнему народу: евреи славны Библией, Марксом и Эйнштейном, Фрейдом и Спилбергом, атомная и водородная бомба и 30 % нобелевских лауреатов, в конце концов Великая Русская Революция: в руководстве большевиков, меньшевиков и эсеров большинство было евреями. Евреи умные, изобретательные, выносливые и упорные.

Но! Я не имею никакого отношения к еврейским ростовщикам и банкирам. Я никак не отвечаю за евреев-чекистов Гражданской Войны, садистов и убийц. Евреи-олигархи эпохи накопления первоначального капитала в постсоветской России, жулики и воры, взяточники и бандиты – какое имеют отношение ко мне?! И нынешние уроды типа Вассермана или Слуцкого – я их даже не знаю.

Евреи очень склонны к коллективному самоутверждению – но категорически не приемлют ни малейших намеков на коллективную ответственность.

За хорошее я отвечаю – за плохое я не отвечаю.

Англичане много издевались над пороками англичан. Американцы громогласно критикуют недостатки Америки. Русские говорили такое о русском уме, нравственности, доброте и прочем – что за агрессивную русофобию и очернение надо пересажать минимум половину знаковых фигур русской истории и культуры.

Бичевание своих пороков – признак духовной зрелости нации и сознания собственной полноценности. Сильный и уверенный в себе – может подсмеиваться над собой и ругать себя за недостатки.

Еврейское отрицание критики – в чем-то симметрично антисемитизму и отчасти уравновешивает его в массовом еврейском самосознании. Реакция на отношение. Тебя столько критикуют другие, а также поносят, обливают клеветой и громят, что только дай слабину, признай что-то – и смешают твой народ с дерьмом; что и так стараются делать тысячи лет с переменным успехом и разной интенсивностью. Сегодняшние благословенные толерантные времена – кратки и редки в истории, что такое полвека или век…

Но. Если ты отказываешься признавать свои пороки – то другой будет их обличать с утроенной силой, и думать о тебе будет хуже.

Еврейская зависть

Кстати, это определение – из устной традиции еврейского народа – как раз пример если не горькой самокритики, то жестокой самоиронии: вот такое исключение из правила:

Самая простительная зависть – это: у тебя есть больше, а у меня меньше – я хочу, чтоб у меня тоже было столько, сколько у тебя. Белая зависть.

Обычная зависть: у тебя есть больше, а у меня меньше – я хочу, чтоб у меня было больше, чем у тебя.

Черная зависть: у тебя есть больше, а у меня меньше – я хочу, чтоб у меня было как у тебя, а у тебя – вообще ничего.

Смертная зависть: у нас всего поровну – так пусть у меня будет много, а у тебя ничего.

Еврейская зависть: у меня есть много, а у тебя мало – так вот пусть у тебя даже этого малого не будет.

Лично никогда не встречал, но сам факт печалит. Автор сентенции явно имел дело с юристами и ростовщиками. Милый пиар у евреев.

Максима

Именно потому, что репутация евреев во мнении многих народов и многие века была столь низка, презренна и позорна – ты обязан поступать только самым безупречным, самым достойным, эталонным образом. Тень твоих пороков ложится на весь народ. Любой твой проступок подтверждает худшие подозрения об евреях. Твоя коллективная ответственность неизбывна и неотменима, несмотря ни на какие лозунги политкорректности и гуманизма. Тебе надо быть лучшим, чтобы не быть худшим.

Антисемитизм

Не было бы антисемитизма – не было бы давно и евреев. Это просто, понятно и старо. Внешнее давление антисемитизма отграничивало и выделяло евреев как группу, и эту группу обжимало, сплачивало и побуждало к сопротивлению.

Человеку как существу групповому потребно противопоставлять свою группу чужой. Группа актуализируется и структурируется именно в отделении себя от другой группы и каком-либо противопоставлении ей. В нахождении или создании каких-либо групповых отличий.

Любить своих и ненавидеть чужих – основа социальной структуры человека. А если чужих нет – их надо найти или создать.

Это – социальный инстинкт. Это аспект эволюции – биологической и социальной. Стремление к видовому единству, к генетической близости внутри группы – и стремление к усложнению и многообразию вида путем создания разных групп, отличающихся друг от друга. Тем самым повышается устойчивость всего вида при непредсказуемых переменах среды обитания: – особенности какой-то группы дадут ей наибольшее преимущество в выживании и дальнейшей передаче генов. (Так что «ксенофобия», используя сленг леваков и глобалистов – это проявление естественного инстинкта самосохранения генетического фонда группы – и естественного эволюционного давления, направленного в сторону разнообразия групп.)

Гонения выбивают слабых, ассимилируют в окружающем народе неустойчивых – и закаляют сильных в результате такого естественного отбора. Жестокого, но полезного.

Антисемитизм – это налог на живучесть и талант.

Антисемитизм – это своего рода социальный балансир, уравновешивающий групповые преимущества: те самые ум, образование, жизнелюбие и жизнестойкость, и пр.

Там, где нет евреев, не любят кого-нибудь другого: ирландцев, шведов, поляков, корейцев… крайний найдется всегда. Просто в христианских странах – евреи всегда были под рукой и отличались больше других: они даже не христиане, и суббота у них вместо воскресенья, и не желают жить, как все люди, и язык не такой, и вообще не такие. Ну, так чего вы хотите. Потом осталась традиция, историческая память и т. д…

Еврейская самоненависть

Все смуглые, черноволосые, мелкие народы норовят реконструировать историю в том направлении, что их предки были – светлокожие рослые блондины. Таков стереотип коллективного подсознательного белой расы и всех, кто имеет претензию к ней принадлежать, включая греков и итальянцев.

Белокурый Давид не дает евреям покоя. Горбатый нос, черные курчавые волосы и карие глаза не всем внушают чувство прекрасного. Короче, согласно старому замечанию, нет худшего антисемита, чем только что выкрестившийся еврей. Ну не нравится ему его народ.

Стремясь избыть комплекс гонимого, склонный к ассимиляции еврей мечтает выглядеть белокурой бестией. О, не всегда, не все, не надо вульгарных упрощений. Но тем не менее. Не нравится ему выглядеть объектом для неожиданного и возможного презрения и поношения. Человек хочет быть героем. Сменить статус он хочет. Он хочет видеть в зеркале не рожу эту ушастую, а Дольфа Лундгрена.

Убегая от статуса гонимого, человек ненавидит свое национальное несчастье. Вариант стокгольмского синдрома. Стремится идентифицировать себя со своими мучителями – храбрыми, сильными, победительными хозяевами жизни. Это ведь куда легче, чем им противостоять и утверждать собственное достоинство.

Случаи евреев – фанатичных национал-социалистов III Рейха – вполне известны. Известен и случай, когда уличенный товарищами по партии, такой еврей покончил с собой, написав перед смертью на зеркале славу арийской расе, без которой незачем жить презренным евреем. О – вот это самоненависть.

…Однажды обвинили в еврейской самоненависти и меня. В тексте «Евреи как авангард самоуничтожения цивилизации» я анализировал феномен американских евреев-демократов. Они составляют три четверти евреев США. Голосовали за Байдена против Трампа. Поддерживают лютых антисемиток-конгрессменок, урожениц черных и южноамериканских стран. Осуждают Израиль и поддерживают Палестину. Процветая в США, как никогда в истории евреи не процветали – они способствуют уничтожению США, словно у них парализовало мозги. Что навлечет на них самих огромные беды.

Поскольку евреев критиковать нельзя ни по какой причине (см. выше), несколько советско-российских евреев-эмигрантов обрушились на меня с обличениями, затрудняясь сформулировать суть претензий. А вот не понравилось им это.

Но. «Еврейская самоненависть Веллера» – этот заголовок предпослал своей статье вполне русский человек Игорь Яковенко. Аргументом об хоминема – интересный человек. Во второй половине 1970-х – освобожденный секретарь комитета комсомола, в 80-е – инструктор и завотделом пропаганды и агитации райкома КПСС, годы перестройки – преподаватель Высшей партийной школы. Заметьте: это уже время полного безверия и цинизма, где подобную стезю избирали только законченные приспособленцы, кому ложь и бессмысленность их деятельности не мешали получать посильную выгоду от жизни. Такой послужной список – это уже характеристика. Затем – конец СССР: наш герой – резко демократ, либерал, член меняющихся партий, депутат ГосДумы, Генеральный секретарь Союза журналистов; за хищение средств выгнан, бежал в Чехию, стал блогером, горячий демократ, придерживается западных ценностей в леволиберальном каноне.

И вот на сайте «Каспаров. ру», исповедующем либерал-социализм в левом американском варианте, Яковенко разразился чеканными советско-коммунистическими штампами: «Чем же это не угодили Веллеру американские евреи?» То есть: я, гнусный самоненавистник – против политической позиции трех четвертей евреев США, голосующих по сути за отмену свободы слова, фальсификацию выборов, построение социализма, уничтожение американской идентичности, выступающих против сионизма и Израиля, поддерживающих уличных погромщиков и объявляющих их жертвами; против тех, кто вложил свои голоса в нынешнее падение экономики, инфляцию, преступность и развал страны.

Да, я считаю: сенатора Чака Шумера следует выпороть на площади, а политтехнолога Дэвида Аксельрода приговорить к пожизненным каторжным работам. И еще с кучей народу. За преступную глупость мировоззрения.

Невозможно любить людей по национальному признаку, даже евреев, и объявлять их вне критики. Особенно в наши времена массового и злокачественного идиотизма. Забавный русский хамелеон, подмахивающий левому курсу, решил побыть святее Папы Римского, защитник сирых и обиженных.

Выжить и стоять

Да простит мне Всевышний эти слова…

Ведь похоже, что. Из огромного послевоенного поколения 1946–50 гг. рождения, пришедшего когда-то в литературу, устоял я один. Сейчас, на семьдесят пятом году жизни, я решаюсь это сказать.

Мы пришли в начале семидесятых. Мы были энергичны, веселы и уверены в себе. Нас было так много. Мы были полны планов. Среди нас было столько талантов, и гении тоже были.

Нас всех поглотила глухая глина семидесятых. Заглушила и задушила трясина. Наши нервы разъела неумолимая, кастрирующая редакторская машина. Сам воздух лжи сводил с ума. Бесконечные издательские сроки стирали годы и годы жизни. Мы уходили из нищих семей, спивались, превращались в люмпенов, вешались. Издерганные неврастеники ломались и бросали писать.

Нас было не надо. Перепроизводство писателей времен оттепели. Нам, лишним, не было места. И нужды в нас не было. Государство правило бал в сонном дворце, уже отобранные слуги толпились в очередь, а шедевров не требовалось.

Мои сотни отказов, выкинутые рукописи, нищета, отъезд из родного Ленинграда, четыре года выхода первой книги и четыре года второй. Но они вышли такими, как я хотел. Вопреки теории вероятности. «Судьба благосклонна к тем, кто твердо знает, чего хочет», прочитал я у Галлая. В какой-то связи с этой максимой – первый в СССР летчик-испытатель с инженерным дипломом Марк Галлай, в конце карьеры – инструктор по пилотированию первого советского отряда космонавтов – был еврей.

«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Этот девиз помнили миллионы советских людей – они читали «Два капитана» Вениамина Каверина. Почему фамилия Каверина была Зильбер? И через него, еврея, мы узнали эту фразу – надпись на могильном кресте капитана Скотта, достигшего Южный полюс вторым – на месяц позже Амундсена. А фраза та – из поэмы Теннисона «Улисс».

«Приказано выжить» – назвал одну из книг о Штирлице Юлиан Семенов – Ляндрес.

Был успешный Виктор Ерофеев, сын дипломата, кандидат наук в ИМЛИ; был Евгений Попов с двумя рассказами в «Новом мире»: оба жили уже в Москве, обоих запретили к печати после разгрома «Метрополя» в 1979. Оба вздохнули и всплыли уже в Перестройку, к 1990-м. Тогда же вышел первый сборник Толстой, члена влиятельной семьи, начавшей писать уже в середине 80-х. Жестокую давильню застойных семидесятых живьем не прошел никто. Н и к т о.

В январе 1983 у меня вышла в Таллине книга «Хочу быть дворником», сданная в издательство в 1979. Первая ее редакция была написана к весне 1974. И десяти лет не прошло.

Уже никто не поймет, как это было трудно. Как это было чудовищно трудно. Мучительно, убийственно, невозможно. Какие бездны терпения, упрямства, надежды, веры в себя это требовало. Сколько унижений приходилось хлебать в общении с редакторскими ничтожествами, «творческими наставниками», бандами безнаказанных идиотов. Какой спесью, каким величием сочилась официозная литературная рать, сборище бездарей и прихлебателей, исчезнувшее с концом социализма, как вампиры при первом солнечном луче.