Kitabı oku: «Любит – не любит», sayfa 2

4. Скулящему не сочувствуют.

Влюбленный может говорить о предмете своей любви бесконечно. Усвоив суть и наскучив подробностями, в двенадцатом часу Звягин подавил зевок. Извинившись, вышел в туалет и с шумом спустил воду. Подобные действия неукоснительно меняют тональность беседы. Выговорившийся Ларик примолк, отрезвел, успокоился.

– И чего ты дергаешься, собственно говоря? – подытожил Звягин.

– Как это?..

– Так. Что, собственно, страшного произошло? Она вышла замуж?

– Нет… пока.

– Но у нее есть ребенок?

– Что?! Нет, откуда…

– Может быть, она смертельно больна?

– Вы о чем…

– Тоже нет? Ну тогда, возможно, она совершила преступление, и твой гражданский долг – посадить ее за решетку?

– Не надо издевок, – тихо попросил Ларик.

– А может, ты инвалид? Отвечать!

– Нет…

– Урод?

– Не блещу, как видите…

– Мужеством ты не блещешь. А, ты слабоумный? Или тебе завтра уходить на фронт? А-а – тебе приходится содержать больную семью, отнимает все силы и время. Угадал?

– Перестаньте.

– Тоже нет? – удивился Звягин. – Тогда я не понимаю – чего ты убиваешься? Какие трудности? В чем препятствия?

– Не нужен я ей…

– Стань нужен!

– Как?

– Как угодно!

– Она не любит меня, – качнул головой Ларик безнадежно, горько.

– Всего делов? Хм! Значит, надо сделать так, чтоб полюбила, – невозмутимо заключил Звягин.

Сухо, рассыпчато скрипнул под ногами снег. Стукнула дверь, звякнул ключ. Метнулась во тьме поземка и пропала. Черный прозрачный воздух обжег ноздри. Пар от дыхания индевел мохнато на шарфе.

– Что вы говорите?

– Пою. «Турецкий марш».

– Почему?

– А что же мне петь, лазаря? Боевой гимн индейцев чероки? – Звягин сплюнул: плевок затрещал на лету, стукнулся об тротуар и подпрыгнул ледышкой. – Минус сорок, – удовлетворенно констатировал Звягин. – Верная примета, так мы на Севере проверяли.

5. Что такое камелек?

Жена, разумеется, не спала. На кухне горели все газовые конфорки – отапливалась.

– Чудовищный мороз, – сообщила она, кутаясь в шерстяной платок. – Завтра у пятиклассников опять занятий не будет. Сидим в учительской и рассказываем друг другу, у кого сколько градусов дома. Где ты застрял, я волновалась? Есть будешь?

– Мне нравятся эти ленинградцы, изображающие Клондайк, – ответил Звягин.

Спустившись во двор, принес несколько деревянных ящиков из штабеля у заднего входа магазина. Разломал на кухне и растопил в спальне старинную высокую печь – настоящую кафельную голландку.

– Хорошо, что сохранили при ремонте, – оценил он. – Вот и пригодилась.

Пламя загудело в топке. Звягин оставил открытой латунную дверцу, потер руки перед огнем.

– Давненько не сиживали мы у камелька, – сказал он. – Кстати, что такое камелек?

В дверях возникла дочка, завернувшаяся в одеяло, как озябшее привидение.

– А я? – жалобно спросила она. – У меня тоже холодно.

– В Англии спальни вообще не отапливаются, – сказал Звягин.

– Вот Англия и перестала быть владычицей мира, – сказала жена.

– Поэтому у англичанок лошадиные лица, – объяснила дочка.

Желто-алые блики легли на обои, выкруглились на люстре и спинке кровати. В полумраке высветилась теплая пещерка у огня, доски потрескивали и стреляли, выбрасывая трассирующие багровые искры, притухающие на лету и с тихим шорохом падающие на латунный лист перед печкой.

Жена проявила неслыханную заботу: вкатила фуршетный столик с тарелкой дымящегося рагу, бутербродами и чайником.

– А молоко? – сварливо спросил Звягин, набивая рот.

Сытый человек миролюбив – его можно брать голыми руками. В воздухе повисел и упал сакраментальный вопрос:

– Где ты был?

– Я стал рабовладельцем, – скромно сказал Звягин. И, наслаждаясь эффектом, предъявил умопомрачительную расписку.

Жена потеряла дар речи. Дочка в восторге захохотала. Потребовали объяснений. Ахнули, вздохнули, усомнились; задумались.

– Где ты его подобрал?..

– В метро.

– Ты всегда найдешь теплое местечко для своих подвигов, даже в мороз. У нас не семья, а благотворительное общество «Звягин и компания»!

– А зачем этот средневековый спектакль с мефистофельской распиской и золотой рыбкой?

– Внушение. Психотерапия. Влюбленные юноши необыкновенно впечатлительны и склонны к романтике. А такие вещи, знаешь, воздействуют на нервную систему – укрепляют надежду и веру. Полезно.

– И что будет дальше?

– Понятия не имею, – беззаботно зевнул Звягин. – Утро вечера мудреней. Есть доброе правило: важное дело спешным не бывает – если что-то стряслось, не руби сгоряча, выжди три дня, успокойся, подумай, и начинай действовать на четвертый.

За неимением в современной квартире кочерги он пошевелил угли совком и потянулся.

6. Так что же такое любовь, в конце концов?

Назавтра жена была встречена в прихожей вопросом:

– Что такое любовь?

Замедлившись в движениях, молча она повесила пальто, сняла сапоги, прошла в кухню и, глядя в замерзшее окно, проговорила:

– Видимо, любовь – это когда после двадцати лет семейной жизни ты являешься домой за полночь с лицом романтического героя.

И, поскольку ответной реплики не последовало, выдернула в комнате из стеллажа и швырнула на диван книгу Рюрикова «Три влечения».

Звягин кротко полистал страницы и рассердился:

– Почему вместо ответа на любой вопрос ты норовишь сунуть мне книгу для внеклассного чтения, будто я твой школьник, еще не дозревший для беседы с учителем?

Ничто так не льстит мужчине, как обвинение в донжуанстве. Но только не тогда, когда оно регулярно исходит от законной супруги – тут нужны крепкие нервы и неиссякаемое добродушие. Обладая тем и другим, Звягин достиг примирения за каких-то два часа, прибегнув ко всем доступным способам. Сменив гнев на милость и размякнув, жена молвила задумчиво:

– Есть три вещи в мире – непостижимые для мудрецов: путь орла в небе, змеи на камне, и путь мужчины к сердцу женщины.

Профессиональная страсть учителей к цитатам неистребима.

– Любовь – это случайность в жизни, но ее удостаиваются лишь высокие души, – декламировала жена, лежа на руке Звягина. – Стендаль.

– Стендаль был великим теоретиком, я слыхал. Но он ошибался.

– Ты наглец и невежда.

– Помнишь, ты меня заставляла читать «Педагогическую поэму» Макаренко? Там один паренек, Чобот, тупой такой и неразвитый, влюбляется в самую передовую и красивую девочку… Наташу. Идти за него замуж она отказалась – ей рано, надо учиться, и вообще она его не любит. Он взял-таки и повесился. Наверное, любил, раз не смог без нее жить.

– Глупо и гадко! – взвилась жена. – Упрямство, эгоизм! И правильно его все осудили! Не может темный человек любить по-настоящему. Только с развитием духовной культуры человечества инстинкт продолжения рода превращается в ту любовь, о которой пели провансальские трубадуры!..

– Трубадуры тебе еще и не то споют, – пробурчал Звягин, – за умеренную мзду. По-твоему любовь – умение красиво говорить о своем чувстве и совершать всякие изящные и благородные поступки? Я понимаю: стали писать стихи о любви, посвящать рыцарские подвиги прекрасной даме, выработали манеры – пропускать женщин вперед, уступать им место, снимать шляпы и кланяться. Но разве манеры – проявление любви?

– Твой цинизм неуместен! Любовь выражается в поступках, это естественно: манеры – выражение уважительного отношения к женщине.

– А как тогда отличить любовь от притворства? Ведь любой может обучиться манерам, а если силен – насовершать подвигов.

– Женщина всегда отличит любящего от нелюбящего.

– Уй-й!.. То-то столько обманутых соблазнителями. Лгать можно и словами, и поступками, – увлекшаяся женщина любую мелочь трактует в свою пользу. Ответь лучше, если ты такая умная: как обстоит у водоплавающих птиц насчет одухотворенности и культуры? Почему лебедь, теряя подругу, поднимается ввысь и камнем падает на землю, разбивается? Ведь с точки зрения целесообразности и продолжения рода он может найти себе другую пару?

В затруднении жена посмотрела на часы, высунула руку из-под одеяла, потрогала еле теплую батарею.

– Любовь – это когда любимый человек становится дороже всего на свете.

– Дороже истины? Долга? Чести? Родины? Значит, любящий человек способен на любую подлость и преступление во имя любви?

– Ты вечно передергиваешь, – недовольно сказала она.

– Значит, не дороже всего?

– Дороже жизни…

– Хм… Если надо пожертвовать своей жизнью ради того, чтоб жил любимый человек, – тут, наверное, любой любящий не задумается. Но почему человек ради своей любви пожертвовать при надобности жизнью готов – а пожертвовать, скажем, карьерой – часто не готов? Хотя карьеру дороже жизни не ценит.

– Ну-у!

– Э? Женятся на высокопоставленных дочках, расставаясь с любимыми. Не разводятся с постылыми женами, чтоб не подпортить карьеру и высокое назначение. Расстаются с любимыми, отправляясь в дальние края, куда те ехать не согласны. В чем дело? Ведь любят, потом всю жизнь вспоминают, жалеют, плачут, не могут найти счастья.

– Не очень любят.

– Ничего себе не очень: через двадцать лет увидит – и бледнеет! Всю жизнь снится. Нет, ты скажи: очень-очень нравится – и любит: есть разница?

– Конечно, есть.

– Какая? Ведь внешне все одинаково: те же действия, слова, ласки, подарки. Возьмем любовный треугольник: муж, жена, третий. Естественный вопрос ему: любишь ты ее или нет? И если да – это для всех его как-то оправдывает, даже внушает сочувствие, уважение.

– Это ты к чему? – с тенью настороженности спросила жена.

– К тому, что на мой взгляд все это очень просто.

– В каком смысле?!

– Любовь – это когда чувство достигает такой силы, что то и дело переходит границу и может превратиться в свою противоположность – в ненависть. Когда счастье граничит с горем, наслаждение – с болью, и одно способно мгновенно смениться на другое.

– Школьный диспут… Любовь – это желание счастья любимому.

– А сколько в истории случаев, когда любимых убивали? Причем только любимых! Возненавидеть можно только того, кого любил, а если просто очень нравился – э, что ж делать, печально, да как-нибудь станем жить дальше. Вот если нет сил перенести муку, и на собственную искалеченную жизнь уже наплевать, и то самое чувство, которое толкало жертвовать всем ради любви, теперь дальше толкает на самый страшный шаг – вот это не подделка, не имитация, а любовь.

– Вариант Кармен?

– Кармен, Кармен.

– Мой муж феодал и дикарь, – меланхолично констатировала жена.

– И дикари лупили друг друга палицами по головам, оспаривая первую красавицу племени. Чувства всегда были у любых людей. И даже у животных. Посади собаку в клетку, дай ей подходящую пару – а потом разлучи. И собака может подохнуть от тоски. А вот если она дикая, в лесу, пропитание добывать надо, от врагов спасаться – тогда не подохнет, переживет. Дело не в тонкости и культуре чувств, а в их силе. А для их силы надо, чтоб не все они расходовались на выживание. Подруга любви – праздность, как некогда говаривали. Любовь появилась тогда, по-моему, когда у человека высвободился некоторый излишек энергии, принимающий форму необязательных чувств и необязательных поступков. В народе всегда знали, что лучшее средство от несчастной любви – тяжелая работа: утомленный человек не так остро чувствует боль, легче забывается. От любви и угасали тургеневские барышни – а их крепостным чахнуть было некогда: пахать надо.

– Но большинство людей как-то переживает несчастную любовь без всяких кровопролитий!..

– Большинство людей слабо, – с безапелляционностью супермена вынес приговор Звягин. – Большинство людей должны заботиться о своих близких. Большинство людей расходует массу сил на обыденные трудности жизни. Большинство людей законопослушны, трусливы и тщеславны. Большинство людей в душе уважает свои страдания и даже испытывает от них удовольствие: несчастная любовь удовлетворяет их потребности в сильных ощущениях.

– Ты, доктор, что это ты сегодня так поносишь несчастных людей? По-твоему выходит, вообще нет разницы между влюбленным человеком и влюбленным животным.

– Принципиальной – нет, – был хладнокровный ответ. – Так же как нет принципиальной разницы между функционированием организма человека и кошки. Просто цивилизация дала рост производительности труда, высвободила силы для любви и окультурила ее, создала ее внешние формы. Тупой человек тупо домогается любимой женщины, а развитый умеет облечь все в красивые и разнообразные формы, прельстить речами, одеждами, манерами и поступками.

– Насчет ненависти ты, видимо, прав, – признала жена. – Иногда меня ужасно подмывает треснуть тебя кастрюлей по самоуверенной голове.

– Ну вот видишь.

Она зажгла свет, причесалась у столика, подперла щеку ладонью; спросила, глядя в зеркало:

– Леня, ты меня еще любишь?..

– Тьфу на тебя, – сказал Звягин. – Какой подвиг я должен посвятить тебе, чтоб ты успокоилась?

7. Чем крепче нервы, тем ближе цель.

Вечером третьего дня он принимал Ларика в знакомой фотолаборатории. Назначенный срок ничегонеделанья тот перенес с трудом, вспышка безумной надежды сменилась тоскливой апатией; он глотал чай, словно цикуту. Звягин, напротив, имел вид довольный и уверенный.

– Начинаем предварительные действия, – объявил Звягин. – На данном этапе главная трудность заключается в том, что ты ей донельзя надоел. Итак, надо все стереть и начать с чистого листа: по нулям. Последнее впечатление о тебе в ее памяти должно быть выигрышным. Ты держался мямлей – значит, будь абсолютно тверд. Ты соглашался на все – значит, не мирись ни на чем. Ты должен достойно уйти.

Горечь на лице Ларика усугубилась до чего-то среднего между рыданием Пьеро и дозой хинина.

– Терять тебе нечего. Хуже уже не будет. Представь себе, что вы уже расстались навсегда, что она тебе совершенно чужая, что все равно ничего не светит, что ты умер, наконец! Хуже не будет – с самого низа все пути ведут наверх! И держи себя в кулаке – хоть тресни.

Он достал блокнот, раскрыл ручку:

– Соображаешь ты плохо. Давай-ка порепетируем: что может сказать тебе она и этот ее, как?.. Игорь, и что ты должен им ответить.

Вопросы-ответы перетекли на второй десяток страниц, когда вспотевший и втянувшийся в желанную игру Ларик споткнулся:

– А как я узнаю, что он у нее?

– Это твои проблемы! Карауль за углом, найми пацана из ее подъезда, попроси на улице девушку позвонить ему домой, следуй за ним после работы…

– А если скажут что-то неожиданное?

– Улыбайся многозначительно и меняй тему: гни свое.

– А если забуду?

– Вызубри, как домашнее задание! И помни: в боксе главное – хладнокровие, – тяжкой дланью хлопнул его по спине.

– Чем крепче нервы, тем ближе цель. Держи сценарий.

8. Как слегка попортить личную жизнь.

Исполняя полученный приказ, в пятницу Ларик исправно стоял перед заветной дверью на Гражданке. Он съел две таблетки седуксена, сделал вдох-выдох, постарался расслабиться, вспоминая напутствие: «Я спокоен. Мне на все наплевать. Ха-ха. Сейчас я вам немножко попорчу вечерок, голубки. Не ждали? Сейчас я вам объясню, кто такая мать Кузьмы». Давя звонок, представил себе, как выглядит упомянутая мать Кузьмы, кузькина, то есть, мать, и как он им ее покажет, и невольно улыбнулся нервной улыбкой, когда дверь отворила мать Вали.

– У Вали гости…

«Ах, кто бы мог подумать!..» Знакомая (оскорбительно чужая здесь) дубленка висела на вешалке под оленьими рогами.

Валя вышла в прихожую с досадой и неловкостью.

– Извини, я не одна. Я же просила тебя больше не приходить.

– Ничего, один раз можно, – напористо подавал он заготовленные фразы, как снаряды из погребов. – Я разденусь, ты не возражаешь?

И раньше, чем она успела ответить, скинул куртку.

– Говори, что ты хотел, и уходи, – зло велела Валя.

– Ты не пригласишь старого друга в комнату?

– Я сейчас не могу, – повторила она, но Ларик уже ловко обогнул ее и двинулся в квартиру, не заботясь оставляемыми на паркете следами сапожек.

– Добрый вечер, – слегка поклонился он родителям, сидевшим перед телевизором. – Извините за непрошенный визит.

– Какие цветы! – сочувственно отозвался отец; как все отцы, он понимал неудачливого претендента на сердце своей дочери.

Ларик вспомнил, что в руке у него снопик белых роз, и прижал локоть к боку, чтобы рука не дрожала.

– Где ты отыскал такую прелесть, – кисловато отреагировала мать.

– Конфисковал у спекулянта, – небрежно сказал Ларик и быстро проследовал в Валину комнату. Чуть растерявшейся от этого натиска, ей ничего не оставалось, как идти за ним.

В комнате, разумеется, тихо звучал магнитофон, на низком столике под неярким настенным светильником – нарезанный торт, кофе, лимон, а на диване сидел приветливый и снисходительный Игорь. Все было плохо… но все было правильно, естественно, ожидаемо, в точности так, как и предусматривалось, Ларик был к этому готов. И оттого, что события развивались по твердо намеченному плану, он вдруг почувствовал себя свободно – хозяином положения. Инициатива оказалась в его руках: он знал, что будет дальше, а они не знали, он вел партию, а они вынуждены были на ходу отыскивать защиту.

– Хлеб да соль, – приветствовал Ларик и включил верхний свет, разом разрушив интим. – Валь, где ваза?

– У тебя что-то срочное? – нетерпеливо спросила она.

– А, вот она. – Снял с полки хрустальную вазу, сунул в нее букет и протянул Игорю: – Вы не были б так любезны налить воды?

Тот машинально взял вазу, помешкал, не успевая найти достойную линию поведения; мягко согласился:

– Пожалуйста…

– Я сама налью, – раздраженно выручила его Валя и вышла с проклятой вазой, усугубившей напряженность.

– Какая неожиданная встреча, – сказал Ларик, чувствуя, что он выигрывает по очкам, и понемногу раскрепощаясь. И протянул Игорю руку. Тот пожал ее с доброжелательным превосходством.

– Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, Аи, – с улыбкой сказал он (переводя разговор на удобный ему уровень: поэзия, эрудиция, ирония, полунамеки…).

Ларик посмотрел на него с сожалением, как на больного, отрепетированным перед зеркалом взглядом.

– Морозище зверский, – сказал он.

– Давно такой зимы не было, – поддержал Игорь.

– Готовимся жениться? – спросил Ларик. (Нет, он недаром готовился: голос был не спертый, не сдавленный – нормальный!)

Он достиг цели – сбил противнику дыхание: Игорь никак не мог попасть в ритм этого неожиданного разговора.

– Ну, – он прикрылся неопределенной улыбкой, – это не только от меня зависит…

– Не скромничай, Игоряша, – Ларик хлопнул его по колену. – В данном случае это зависит только от тебя. Или она тебе не нравится?

У Игоря заело речевой аппарат: ответить хамски означало признать свое поражение в словесном поединке, ответить вежливо – признать унизительную зависимость от наглеца, а находчивый ответ не придумывался. К его облегчению, вернулась Валя.

– Я сел, ничего? – спросил у нее Ларик.

– Если сел, так чего теперь спрашивать?

Установиться молчанию Ларик не давал.

– Торт вкусный? – просто спросил он Игоря.

– Ничего…

– Ты принес? Ну, наверное, выбрал получше. Валь, не смотри на меня зверем, ладно? Я только съем кусок торта, если меня угостят, и ни секунды больше не стану вам портить личную жизнь. Да не ходи за лишним блюдцем! – Он положил ломоть на тарелку Игоря, подвинул к себе, откусил.

– Цветы с Кузнечного рынка? – улыбчиво попробовал Игорь забрать инициативу.

– Мы любим жесты, – подыграла ему Валя.

– Кто что любит, – сказал Ларик с набитым ртом. – Чужая душа потемки. Как там наука насчет души говорит?

– Мы технари… – усмехнулся Игорь.

– По принципу: если нельзя делать науку, то надо делать хоть диссертацию? И правильно. Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.

– Каждому свое. Не всем же строить дворцы.

– Верно. Некоторым приходится там и жить. В диссертации, наверное, бетонная коробка выглядит лучше, чем на стройплощадке. Я неумно шучу сегодня; извини.

Валя демонстративно взглянула на часы и встала.

– Не уходите, он сам уйдет, – сказал Ларик и аккуратно вытер пальцы салфеткой. – Игорь, прошу как мужчина мужчину: выйди на минутку, нам надо поговорить. Не переживай, потом я уйду насовсем, и твое счастье будет полным. Будете ворковать без помех целую жизнь.

В некотором понятном унижении Игорь посмотрел на Валю и поднялся. Когда в такой ситуации просят выйти, срабатывает рефлекс мужского достоинства – отказаться как-то неудобно, невозможно…

– Шустрые у тебя одноклассники, – нашелся он сказать с порога. (Нервничающий человек не способен к остроумию. Вечером, вспоминая эту встречу, Игорь нашел массу достойных ответов.)

– Когда будет нужно, вас позовут, – успокоил Ларик, закрывая за ним дверь.

Он погасил верхний свет и сел.

– Потрудись объяснить свое шутовство, – сказала Валя, выключив музыку.

Ларик сказал спокойно, тепло:

– Ладно тебе… Просто я хотел попрощаться.

– Ах. В очередной раз. Ты уезжаешь или решил умереть?

– Нет, я не уезжаю и не решил умереть.

– Ты ведь грозился!

– Зачем отягощать твою совесть таким событием. Ведь ты не была бы мне за это благодарна, правда? Хоть память о себе оставить приличную.

– Боюсь, что уже не получится.

– А Игорь твой слабак. Я бы на его месте выставил меня вон.

– Вот потому ты не на его месте.

– Да не хочу я ругаться, – сказал Ларик. – Просто вдруг во мне что-то кончилось. Напрочь исчезло, понимаешь? Ну и захотелось сказать тебе на прощание что-нибудь хорошее…

– Так говори и иди.

– Раздумал. Пусть все хорошее он тебе скажет. Мне было здорово с тобой. Счастливо.

Он распахнул дверь:

– Входите, коллега, мы уже кончили.

Игорь приятно беседовал с родителями.

– Я тебя провожу, – с намеком сказал он, жаждя реванша.

Ларик укоризненно вздохнул:

– Пожалуйста. Только не сейчас – имей уважение к хозяевам. Я пришел сюда не затем, чтобы бить гостей дома. Как меня найти – Валя знает.

Он сделал общий поклон, улыбнулся Вале ободряюще:

– Не сердись. Все будет хорошо, – и удалился.

И еще целый час, добираясь до общежития, он находился в роли: чувствовал себя свободным, сильным, великодушным, преодолевшим свою любовь и муку, оживленно-злым. Ночью уткнулся в подушку, привычные думы и воспоминания нахлынули, размыли волю, он вновь ощутил свою слабость, зависимость, отчаяние, и уже удивился тому, как сумел держаться, и даже не понимал своего недавнего состояния, словно разговор тот вел совсем другой, чужой человек.

После его ухода интонация вечера сломалась. Музыка, полумрак, тихие речи, впечатление сгладилось… Но осталась некая крохотная неловкость, мельчайшее неудобство, душевный дискомфорт. Неприятная царапинка осталась в памяти, мешающая прежней непринужденности.