Kitabı oku: «Слова. Рассказ из сборника «Московские сны»», sayfa 2
Для чего он писал? Он чувствовал себя сообщником Бога, который увидел его мир – и должен был его сохранить.
И в такой гармонии с собой – между дневных слов и ночных – Вася и жил. Пока в один день не произошло одно страшное событие – событие, с которого все началось.
***
Все началось с заметки об оттоке капитала. Какие-то странные движения заметил ЦБ, похожие на офшорные схемы. Замредактор газеты, Борис, курирующий финансовые заметки – сорокалетний мужчина с седой головой, хитрым прищуром барсучьих глаз, очень умный и очень ироничный – сказал, что аналогичный случай был десять лет назад. Этот дотошный редактор всегда был не удовлетворен заметками Васи и просил их дополнить «бэком» – историей вопроса, и просил его писать все новые и новые подробности в статье и при этом ее сокращать. И просьба посмотреть то, что было аж десять лет назад, ввергла Васю в тоску. Где смотреть, если тогда даже интернетом никто не пользовался?
Но Борис хитро прищурился и сказал – «иди в ту комнатку» – и указал на невзрачную серую дверь в самом конце редакции.
Вася раньше не замечал этой комнатки. А, может, и замечал, но думал, что это подсобное помещение. Что же там находится? И с неким любопытством он прошёл к двери.
Приоткрыл дверь.
Мрак.
Включил свет.
Под потолком вспыхнула лампочка.
Маленькая комнатка. Без окон. Синеватый свет. Железные полки. И на этих полках – груды газет. Сотни тысяч газет. Вася стал их осматривать. Это были газеты из разных годов, из разных месяцев, дней. Они были сшиты друг с другом в большие толстые пачки. Истлевшие и бледные.
Его так поразила эта картина – и навеяла какие-то нехорошие мысли – что он даже забыл, зачем пришёл. Синеватый свет придавал этим газетам особую мертвенность. «Какой-то морг газет», – подумал Вася и отметил, что вечером это надо записать.
Вечером все ушли – и наступила ночь.
Вася заварил себе чай и сел за написания отрывков. Он хотел описать утро в Москве, зарю или оранжевое мерцание на лбу у тренькающих трамваев. Начал печатать. Буква за буквой, слово за словом…
И остановился.
Что-то ужасно тоскливое и гнетущее сидело в нем и не давало писать дальше. Трамвай не ехал, заря не розовела.
В редакции – кромешная тишина. Ряды пустых столов и чёрных экранов. Мутно желтые лампы. Бросают на линолеум на полу блестящий свет. Коридор, в тени коридора – серая дверь.
В маленькую, тесную, как гроб, комнатку.
«Вот, что мешает мне», – понял Вася.
Он принимался что-то писать, описывать – но все образы исчезали куда-то. В центре головы ярко горела бледно-синяя лампочка – и просила, требовала ее описать.
Почему-то Васе совсем не хотелось этого делать. Он решил отделаться простыми словами – «комнатка, в которой лежали старые мёртвые газеты».
Но этого было недостаточно.
«И это все? – хитро прищурившись спрашивала комната, – Вася, какие трамваи, какая заря? Подойди, загляни в меня.
Я – суть всего».
И как ни противно ему это было, он встал. Подошёл к серой двери. Открыл ее.
И вошёл.
Мрак.
Щелк.
Вспыхнул свет.
Яркая лампочка.
Железные полки.
Бледный свет.
Стопки газет.
Нет, это не морг газет.
Вася вдруг осознал.
Это просто морг.
Из этой комнатки на него смотрела – смерть.
***
Она посмеивалась и говорила ему: кому нужны твои статьи и твои слова?
Ты их напишешь, а их положат на железную полку.
Ты умрешь и тебя положат на железную полку.
А потом сожгут.
Нет ни зари, ни трамвая, ни фонарей, ни света.
Есть только этот свет.
Синеватый.
Мёртвый свет.
Вася не помнил, как в тот день добрался до дома. В грохочущем вагоне ему больше ничего не хотелось описывать. Он просто приехал домой, лёг и провалился в чёрный сон.
***
На следующий день ему стало легче. Вася пообещал себе больше никогда не ходить в эту комнату. Он писал эксклюзив на первую полосу и общая суета редакции отвлекла его.
Но опять настала ночь.
И он снова – один в редакции.
И опять – какая-то навязчивая идея заставила его туда идти.
Он решил посмотреть страху в глаза.
Вспыхнул свет.
Голая лампочка.
Железные полки.
Снова – смерть.
И так – каждый день.
***
Спустя время Вася начал глубже копаться в том, что произошло. Он стал искать причину своей реакции на эту комнатку.
И вдруг нашёл ее.
Эта комната о чем-то говорила ему. Он стал прислушиваться – и через неделю расшифровал ее таинственный беззвучный голос.
Что же она шептала? Она говорила о том, что его работа бессмысленна. Что все эти заметки, которые они пишут, ничего не изменят в этом мире. На завтра их все забудут. «И что – это все, что останется после тебя?» – брезгливо спрашивала комната. Только через десять лет какой-нибудь новый Боря скажет новому Васе пойти посмотреть в архивную комнатку и там бедный Вася 2.0 вытащит из-под тонны газет придавленную газету, на которой будет, как на надгробии, написано имя Васи первого… и это все? Это все, что останется после тебя?
И Вася понял – это знак.
Знак того, что он не должен разменивать себя на заметки. Сама судьба говорила ему: Вася, какие заметки, Вася, ты что? Очнись, алло. Ты гений. Ты должен Писать. Ты гений, а гении рождаются не так часто, чтобы тратить себя на всякую ерунду.
И Вася послушался тихого таинственного голоса, шептавшему ему из-под мертвых газет.
И он стал писать – и делал это так, будто отчего-то пытался убежать.
***
Ведь Вася, наконец, понял, для чего он писал.
Не мир он хотел запечатлеть – мир как стоял, так и будет стоять – а себя, свое восприятие этого мира.
Свой дух.
