Kitabı oku: «Дьявольская материя»
Посвящается Анне
Порядок и путаница в мире полосок
…в одежду из разнородных нитей, из шерсти и льна, не одевайся.
Книга Левит (19: 19)
«Этим летом отважьтесь на шик в полоску!» В этом экстравагантном слогане, что несколько месяцев назад заполнил рекламные щиты парижского метро, важно каждое слово. Но, думается мне, самое значимое здесь – глагол отважиться. Получается, что в самом появлении на публике в полосатой одежде есть что-то неестественное и шокирующее. Для этого надо обладать определенной смелостью, преодолеть застенчивость и не бояться оценки окружающих. Но отважившийся будет вознагражден: он приобщится к шику, к той непринужденной элегантности, что отличает людей утонченных и свободных. Мы вновь видим парадокс, столь характерный для нашего времени: для успешного функционирования любой социальный код может и даже обязан изменяться с точностью до наоборот. Так то, что изначально воспринималось как нечто ущербное и неполноценное, становится знаком превосходства.
Словом, историку тут есть о чем подумать. Велик соблазн обратиться в глубь веков и провести параллель между предполагаемой дерзостью нынешних полосок и многочисленными скандалами, которые они вызывали на протяжении всего Средневековья. Мы увидим, что полоски – это всегда неспроста, и история костюма демонстрирует это с особой наглядностью.
История, литература и иконография средневековой Европы свидетельствуют о множестве персонажей, традиционно носивших полосатую одежду. Евреи и еретики, шуты и жонглеры, палачи, проститутки и прокаженные, а также воин-предатель из романа о рыцарях Круглого стола, безумец из Книги Псалмов и сам Иуда Искариот – все они были изгоями и отверженными, все они нарушали или искажали существующий порядок вещей, и все они в той или иной мере связаны с дьяволом. Составить список всех этих «отверженных в полосатых одеждах» – дело несложное; гораздо сложнее понять, почему именно эта одежда была призвана подчеркнуть их негативный статус. Причем здесь нет ничего мистического или случайного – напротив, множество источников открыто характеризуют одежду в полоску как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
А может быть, люди Средневековья искали в Священном Писании оправдание для собственной нелюбви к полоскам? Действительно, в 19‐й главе книги Левит, наряду с прочими предписаниями морального и культурного характера, запрещающими смешивание, в 19‐м стихе мы читаем: «Veste, quae ex duobus texta est, non indueris» («В одежду из разнородных нитей… не одевайся», буквально – «одежду, сотканную из двух». – Прим. пер.). Но латинский текст Вульгаты мало что объясняет, равно как и Септуагинта. Можно предположить, что в исходном тексте за duobus следовало существительное, уточняющее, какие именно ткани или элементы одежды запрещено сочетать. А значит, допустимо и такое прочтение (исходя из слова texta, а также нескольких параллельных мест из Ветхого Завета): «Не надевай одежды из шерсти и льна» (то есть сотканной из ткани как животного, так и растительного происхождения)1.
Или же стоит сделать акцент на duobus – возможно, имеется в виду duobus coloribus? Тогда фразу следует понимать следующим образом: «В двуцветную одежду не одевайся». В современных переводах Библии выбран первый вариант, поскольку он ближе к греческому тексту, но средневековые теологи и священнослужители иногда предпочитали второй и могли увидеть запрет на украшения и цвета даже там, где речь шла исключительно о волокнах и тканях.
А если суть проблемы не только и не столько в текстологии, но в особенностях зрительного восприятия? Создается впечатление, что человек Средних веков болезненно воспринимал любые изображения на плоскости, где фигура недостаточно отделена от фона, так что трудно сфокусировать взгляд. Глаз средневекового человека склонен к тому, чтобы последовательно считывать пласт за пластом. Любая картина, любая поверхность кажется ему выстроенной «в глубину», точно слоеный пирог в разрезе. Это структура, состоящая из нескольких планов, наложенных друг на друга в определенной последовательности, и для того, чтобы прочесть изображение правильно, нужно, начав с заднего плана, пройти все промежуточные пласты и закончить передним планом – логика, противоположная нынешнему способу восприятия. Но с полосками такое чтение становится невозможным: здесь нет ни заднего, ни переднего плана, ни фона, ни фигуры; существует лишь двуцветная плоскость, поделенная на четное количество полосок то одного, то другого цвета. В случае с полосками, как, впрочем, и с шахматной доской (еще один образ, подозрительный с точки зрения средневекового восприятия), структура совпадает с фигурой. Не в этом ли причина скандальной репутации полосок?
В данной книге мы не станем ограничиваться периодом Средневековья и будем говорить не только об одежде. Мы рассмотрим историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и покажем, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, не отменяя при этом предыдущих, что постоянно усложняло систему значений, связанных с полосками. Так, во времена Возрождения и романтизма получили распространение «правильные» полоски – знаки праздников или экзотики, а также символы свободы, – что никак не отменяло существования полосок «отрицательных». Современная же культура восприняла все практики и коды предыдущих эпох. В ней есть место всему: полоски, сохранившие «дьявольские» коннотации (унизительная полосатая одежда, которую носили узники лагерей смерти) или сигнализирующие об опасности (например, зебра, шлагбаум, а также другие элементы и знаки дорожного движения); полоски, связанные с гигиеной (постельное и нижнее белье), игрой (игрушки и другие товары для детей) и спортом (спортивные костюмы для отдыха и профессиональная экипировка), и, наконец, полоски как эмблематическая единица – атрибут униформ, знаков различия и флагов.
В Средние века полоски говорили о прегрешении и нарушении нормы. Однако с наступлением эпохи Нового времени они постепенно превращаются в элемент упорядочивания действительности. Но хотя полоски и организуют мир и общество, сами по себе они по-прежнему противятся любой организации и жестким рамкам. Для них годится любая поверхность, более того, они могут сами создавать поверхности, переходя, таким образом, в пространство бесконечности: любую полосатую поверхность можно представить как одну из полос на другой поверхности, также полосатой, но на порядок больше и так далее. Семиотика полосок поистине неисчерпаема2.
Именно поэтому в последующих главах мы будем говорить не столько о семиотике, сколько о социальной истории. Занявшись проблемой полосок, в конечном итоге задаешься вопросом: как визуальное и социальное связаны между собой в рамках одного сообщества? Почему, например, на Западе в течение очень долгого времени для обозначения социальной иерархии обходились исключительно визуальными средствами? Значит ли это, что зрение классифицирует лучше, чем слух и осязание? Всегда ли видеть значит классифицировать? Ведь для многих культур, не говоря уж о животных, это вовсе не так. Почему знаки, маркирующие подозрительных личностей, опасные места и отрицательные свойства, всегда ярче и заметнее по сравнению с обозначениями «положительных» предметов и персонажей? Почему в распоряжение историков попадает больше источников пейоративного, чем «хвалебного» характера?
Здесь мы планируем лишь вкратце наметить ответы на эти большие и сложные вопросы – потому что, во-первых, эта книга задумана как небольшое издание3, а во-вторых, полоски сами по себе являются столь динамичной структурой, что и нам придется двигаться очень быстро – иначе за ними просто не угнаться. Полоски не знают статики, они все время в движении; именно этим они всегда привлекали к себе художников – живописцев, фотографов и режиссеров. Они как бы оживляют все, к чему прикасаются, вечно стремятся вперед, точно гонимые ветром. В Средние века Фортуну, вращающую колесо человеческой судьбы, часто облачали в полосатое платье. И сегодня на школьном дворе дети, одетые в полосатые одежки, выглядят особенно энергичными, выделяясь среди других учеников. То же мы видим на стадионах и спортивных площадках – кажется, что полосатые кроссовки бегут быстрее, чем одноцветные4. А значит, и книга, посвященная полоскам, должна отличаться особой расторопностью и быстротой.
Дьявол в полосатых одеждах (XIII–XVI века)
Любой скандал оставляет после себя свидетельства и документы. Именно поэтому в распоряжении историков часто оказывается больше данных о нарушениях социальных норм, чем о самих нормах. И если мы посмотрим на историю полосок и полосатой одежды в эпоху позднего Средневековья, то увидим тот же парадокс. Источники умалчивают об одноцветной одежде, поскольку она представляет собой нечто обыденное и повседневное, «норму». Полосатая одежда, напротив, достаточно широко представлена в документах – ведь она вызывает толки и вносит сумятицу.
Скандал с кармелитами
В середине XIII века во Франции разразился скандал. Если точнее – в конце лета 1254 года, когда Людовик IX Святой вернулся в Париж после неудачного крестового похода, драматичного плена и четырехлетнего пребывания на Святой земле. Король вернулся не один – его сопровождали несколько десятков монахов, в том числе кармелиты. Именно их появление вызвало настоящий скандал в обществе: они были одеты в полосатые плащи!
Орден братьев Пресвятой Девы Марии с горы Кармель ведет свою историю с XII века, когда несколько монахов-отшельников поселились в Палестине, рядом с горой Кармель, уединившись для молитвы и умерщвления плоти. В 1154 году, согласно преданию, они объединились под началом рыцаря из Калабрии по имени Бертольд. Затем их ряды пополнили паломники и крестоносцы. В 1209 году Иерусалимский патриарх утвердил кармелитам монашеский устав, отличающийся чрезмерной строгостью. Но позднее этот устав был смягчен папой Григорием IX, который позволил монахам селиться в городах и заниматься проповеднической деятельностью. Так кармелитский орден вошел в число орденов нищенствующих монахов, наряду с францисканцами и доминиканцами; по своему устройству он практически ничем от них не отличался. Как и представители других нищенствующих орденов, кармелиты стали преподавать в университетах, в Болонье и Париже5. Когда же для Латино-Иерусалимского королевства, вынужденного постоянно отражать мусульманскую угрозу, настали тяжелые времена, они окончательно покинули Святую землю. Собственно, в Европе кармелиты поселились за несколько лет до возвращения Людовика Святого (в Кембридже, например, они жили начиная с 1247 года), но интересующие нас события относятся к 1254 году, когда они прибывают в Париж, что и положило начало полемике об одежде, затянувшейся на несколько десятилетий.
До нас не дошло ни одного изображения, на котором было бы видно, во что одевались члены ордена в середине XIII века. В то же время существует огромное количество письменных свидетельств. Относительно цвета рясы источники противоречат друг другу, называя коричневый, рыжеватый и даже серый и черный цвета. Но все они сходятся в одном: кармелиты носили плащ в полоску – бело-коричневую или, как сообщают некоторые источники, черно-белую. Довольно рано возникла легенда, приписывающая кармелитскому одеянию библейское и поистине небесное происхождение. Согласно ей, точно такой же плащ был у пророка Илии, считавшегося покровителем ордена: вознесясь на небо в огненной колеснице, он сбросил своему ученику Елисею свою белую мантию, на которой образовались коричневые полосы – следы его прохождения сквозь пламя. Легенда сама по себе красивая, причем Илия был выбран не случайно: это одна из наиболее популярных в Средневековье библейских фигур и один из немногих героев Священного Писания, удостоившихся вознесения. Кроме того, мантия в Средневековье – знаковое, символическое одеяние, а ее передача от одного лица к другому всегда связана с обрядами перехода.
Некоторые тексты конца XIII века, увлеченные поиском символов, уточняют, что на кармелитском плаще было четыре белых полосы, представляющие четыре основных добродетели (сила, справедливость, благоразумие и умеренность), а между ними – три полосы коричневого цвета, напоминающие о трех христианских добродетелях (вера, надежда, любовь).
В реальности не cуществовало правил, которые бы регламентировали количество, ширину и угол наклона полосок на кармелитском плаще. Что касается более поздних изображений, там встречаются самые разные полоски – узкие и широкие, вертикальные и горизонтальные и даже расположенные по диагонали; видимо, все это было не принципиально и не несло никакого символического значения. Главное, что плащ должен был быть в полоску, то есть не однотонным, чтобы не походить на плащи представителей других орденов – нищенствующих, уставных и военных, – словом, он должен был быть особенным. В результате отличие оказалось настолько сильным, что граничило с нарушением неписаных правил.
Cтоило кармелитам появиться в Париже, как они сразу же стали жертвами насмешек со стороны простого народа. На них показывали пальцами, их поносили, издевательски именуя «мечеными братьями», frères barrés – прозвище крайне оскорбительное, поскольку в старофранцузском barre («полоса», «прочерк») содержатся пейоративные коннотации, связанные с незаконным происхождением; это значение сохранилось в геральдике6.
Подобные шуточки преследовали монахов не только в Париже. Всюду, где бы они ни оказались – в Англии и Италии, Провансе и Лангедоке, в долинах Роны и Рейна, – их подвергали жестокой травле.
Иногда дело не ограничивалось лишь словесными насмешками – известны случаи физического насилия по отношению к монахам. Иногда им «задают трепку», как, впрочем, и доминиканцам с францисканцами. Последние раздражали людей тем же, чем и кармелиты, – они жили в городе, бок о бок со светским населением (а не в изолированных аббатствах, как положено в других орденах); но им ставили в вину не ношение неподобающей одежды, а совсем другие вещи7. Их обвиняли в скупости, лицемерии и вероломстве, видели в них приспешников дьявола и Антихриста. А кармелитов, которые также существовали за счет милостыни, но чей орден был менее могущественным, не имел такого влияния среди высшей аристократии и не был связан с инструментами подавления, как в политической, так и в религиозной сфере, – бедных кармелитов упрекали прежде всего в том, что они носят полосатые плащи.
Правда, к парижским кармелитам, поселившимся на правом берегу Сены, была еще одна претензия: уж слишком часто они оказывались возле монастыря бегинок, расположенного неподалеку от их обители. В одном из своих язвительных памфлетов, направленных против нищенствующих монахов – «зловредных хозяев города», поэт Рутебеф издевается над этим опасным соседством:
