Kitabı oku: «Литературный альманах Перцепция», sayfa 2

Хромаю на одну ножку, но стою устойчиво. Крепка и могу служить

долго-долго. Годы будто не властны надо мной.

Вот отремонтируют, и тогда хозяйка наверняка поставит меня на

видное место.

17

Я счастлива. Меня не забыли, не выбросили. Забрали. И, главное, я

с родными и любимыми. Жизнь продолжается.

Так что я не сильно грущу. И моё время украшать их жилище ещё

настанет. А сейчас, стою в тёмном шкафу, с приятными соседями.

Храню тёплые воспоминания и все также – нитки и украшения, выполненные новой хозяйкой. Я продолжаю верить в людей, – бормо-тала вслух, старинная деревянная шкатулка.

Информация об авторе

18

Арина Крючкова

Зелёные ботинки

В ногах холодно и мокро: ледяным потоком вода заливает ботинки.

Снега тают.

Люди, промокшие насквозь, неловко встают, разминают давно

затёкшие тела, по-собачьи отряхиваются – и уходят.

Поток набирает силу.

Вода уносит вниз в истерике снятые куртки, пустые баллоны и

прочий мусор.

Я чувствую, как теряю опору, как меня вот-вот – секунда? две? –

тоже подхватит поток и потащит прочь.

Смотрю под ноги.

Зелёные ботинки.

Чьи это ботинки? Я не помню, чтобы их надевал.

Вода бьёт под колени; они подкашиваются. Ноги не слушаются –

будто чужие.

Ноги в зелёных ботинках.

Ноги Зелёных Ботинок.

Я поднимаю глаза и вижу, как поток срывается в пропасть, увлекая

за собой всех, кто был расторопнее меня – их почти двести человек.

Восемь с половиной тысяч метров: дорога вниз.

Вспоминаю, как молил о помощи, замерзая в снегу.

Не думал, что на помощь мне придёт талый снег.

В считанные секунды.

К краю скалы.

Животный инстинкт: вопреки спасительному движению, мне

хочется ухватиться за камень, остаться здесь, полежать ещё, отдох-нуть.

Вспоминаю, как я устал.

Есть в вас ещё силы, руки? Удержите меня здесь?

Руки – ладони мумии, обветренные до костей.

19

Это не я.

Это не могу быть я.

Глаз не отвести от ладоней. Физически не отвести. Будто весь я

теперь сконцентрирован в них.

Рёв потока клокочет, заглушая мысли.

Рёвом потока реву – всего не выреветь – я.

Джон просыпается с криком. Кровать влажная от пота. Джон трёт

глаза до тёмных пятен, пытается проморгаться, увидеть комнату. Но

перед глазами, невыводимая, стоит картина: истлевшие ладони –

пальцы отмёрзли и отвалились – и ниже, в расфокусе, пара зелёных

альпинистских ботинок.

Паника сковывает горло волнами неровного дыхания; душно, словно за ночь в комнате закончился воздух. Джон неуверенно встаёт с

кровати – тапки нащупать не получилось – и идёт по стенке к окну.

Распахивает его настежь, задевая стопку книг на подоконнике; книги с

грохотом валятся на пол. Голова кружится от свежего воздуха. Джон

возвращается к кровати и тянется за телефоном.

Уже одиннадцать. Сегодня у Джона редкий выходной, и он не

ставил будильник. Телефон лениво включается, открывая последнюю

страницу, которую Джон читал вчера. e Guardian: «Столпотворение

на Эвересте приводит к задержке альпинистов в «Зоне смерти». В

качестве иллюстрации – ужасающие фотографии человеческих

пробок на пути к вершине.

Ужасающая, потому что Джону приходилось быть там, и он знает, каково это – экономить кислород на каждом вдохе, находясь на высоте, где ты умираешь, даже когда не делаешь ничего.

Статья сообщает о нескольких смертях. Всего их было шесть за

последние восемь дней – не из-за лавины, не из-за плохой погоды, а по

причине очереди, увеличившей время нахождения в «Зоне смерти» –

выше восьми тысяч метров.

Джон выключает телефон, отшвыривает его в смятую кровать и

20

выходит из комнаты. Он умывается ледяной водой, хлопая себя по

лицу: ну же, очнись. Чистит зубы. У Джона деревянная зубная щётка, ручка снизу покрылась крапинками чёрной плесени. Это не так важно: Джон давно привык экономить на мелочах.

Он всё ещё выплачивает долги, в которые влез, чтобы оплатить себе

экспедицию на Эверест. Детская мечта. Джон родился в Пасадене.

Горный пейзаж на горизонте – декорация, с которой он прожил с

рождения и до поступления в университет. И пока одноклассники

усердно решали в тетрадях задачки по математике или играли в покер

на задней парте, Джон разглядывал горную цепь, которая – если

смотреть чуть выше, как будто не видишь домов – занимала от и до всё

окно. На Уильямсон, которая считается самой сложной из вершин

Калифорнии, Джон поднялся в шестнадцать лет.

Высота захватила его, и с тех пор он мог мечтать лишь об одном –

оказаться на крыше мира.

А оказавшись – оказался совершенно к этому не готов.

Джон засыпает в кофеварку три ложки кофе. Обычная доза на

чашку. Потом, простояв без дела почти минуту, кладёт ещё две.

Садится возле, оперевшись подбородком на ладони, и смотрит, как

одна за другой проливаются в чайник капли кофе.

За те несколько недель, что Джон провёл в базовом лагере, проходя

акклиматизацию, он научился ждать и ничего при этом не делать.

Раньше – спешил, торопился, успевал по пять дел разом или лез на

стену от скуки. Теперь – наблюдает, и течение времени как будто

обходит Джона стороной, как бурный горный ручей обходит большие

камни.

Не обходит, конечно, а обтачивает. Джону ещё нет сорока. Но кожа

его уже покрылась бледными солнечными пятнами – раньше никто не

рассказывал, что в горах нужно использовать SPF.

Поднимаясь на Эверест, он думал, что готов к любой нагрузке.

Столько опыта за плечами – не профессиональный альпинист, конечно, но обошёл все вершины родной страны.

21

Правда, Денали немногим больше шести тысяч метров, тогда как

Зона смерти начинается в районе восьми. «Разве может гора убивать»,

– улыбался Джон прежде, чем почувствовал, как Эверест играет с ним, пытаясь убить.

Но хуже игры, в которую играла гора, была игра, затеянная людьми.

К весне 2017 года, когда Джон поднимался на вершину мира, в крити-ческой зоне погибло уже более двухсот людей. Практически все они

там и остались – унести тело и опасно, и нечеловечески дорого: не

меньше, чем семьдесят тысяч долларов.

Ещё в базовом лагере руководитель коммерческой экспедиции, к

которой присоединился Джон, предупреждал об угнетающем впечат-лении, которое может оставить Радужная долина. Чудесное название

совсем не радугу имеет в виду, но цветную россыпь мёртвых альпинистов в ярких костюмах и ярко-оранжевых использованных кислород-ных баллонов.

Когда команда прошла полпути в Зоне смерти, старший проводник, заглянув в небольшую пещеру на склоне, констатировал: «Восемь с

половиной тысяч метров, ребята!» Из почти девяти тысяч осталось

всего триста пятьдесят: не время отдыхать и совсем не время задумы-ваться о смерти. И всё же альпинисты поникли: каждый из них знал, что это значит. Не радостная весть. Не столб с мотивирующей под-писью: «Вы почти у вершины! Так держать!»

Пещера Зелёных ботинок – вмёрзшего в лёд тела, которое покоится

на вершине больше тридцати лет. Джон старался отвести взгляд.

Заставить себя полюбоваться пейзажем. В конце концов, сосредото-читься на спине идущего впереди, в связке с ним.

И всё равно смотрел. Его глаза будто зумировали в этот момент.

Взгляд застилало салатовое пятно: язычок с надписью Ko ach.

Джон наливает кофе. Руки дрожат, и в чашке чуть ли не меньше

напитка, чем на столешнице вокруг.

Он не смог порадоваться вершине, когда достиг её. Не запомнил, как выглядит мир, если смотреть на него с самой высокой точки.

22

Отказался от фотографии со своей группой. Чуть не забыл оставить

Эвересту маленький сувенир, подготовленный мамой – магнитик из

Пасадены – а когда вспомнил, засунул магнитик поглубже в карман.

«Я уйду отсюда бесследно, – думал Джон. – Я ничего не оставлю тут, Эверест, не сделаю твою ношу ещё тяжелей».

Сейчас Джон тонет в воспоминаниях, и его до костей пробирает

холод. Но тогда, на вершине, ему было жарко, казалось, что он возго-релся под всеми слоями одежды, он даже чувствовал запах гари. Он

хотел раздеться – проводник остановил. Оказалось, Джону совсем не

жарко: у него галлюцинации от кислородного голодания.

Проходя Радужную долину на обратном пути, Джон всё пытался

ступать, не открывая глаз. Несколько раз споткнулся и упал: шерпам-проводникам приходилось его ловить, увеличивая растраты сил, и он

всё-таки начал смотреть под ноги. Белый снег. Красные ботинки.

Разноцветная мусорная роспись.

Пытался что-то поднять – голова закружилась, кровь прилила к

ушам, зашумела в них, как океан.

Больше не пытался. Слабак.

Интересно, после истории с Дэвидом Шарпом кто-то ещё надевал

на восхождение зелёные ботинки?

В верхнем лагере, словно одержимый, рассматривал обувь каждого.

Все цвета, кроме сочной зелени. Совпадение ли?

Спускаясь, Джон обещал себе сделать что-нибудь, чтобы остановить экологическую катастрофу на Эвересте.

Спустившись, постарался навсегда об этом забыть.

Он больше не ходил в горы. Он в целом больше никуда не ходил, кроме закусочной у дома, супермаркета и офиса. Жизнь превратилась

в замкнутый круг: утро, зачастую начинавшееся с панической атаки; неплотный завтрак – на голодный желудок лучше думается; работа; подработка; чёрный кофе, разбавленный виски – для сладости; видеоигра; кровать.

Джон не может позволить себе яркой жизни – он выплачивает

23

долги.

Джон не может позволить себе яркой жизни – он вернулся оттуда, где навсегда осталось двести человек – великих альпинистов прошлого: рекордсменов, первопроходцев, профессионалов

«Быть может, гора забирает себе самых лучших», – думал Джон, сортируя мусор. Кофейную жижу – отдельно. Фильтр – отдельно.

Стекло – отдельно. Алюминиевую крышку – отдельно.

Джон почти забыл. Почти обо всём забыл. Два года: не такой уж и

большой срок, верно? Хитрая память справлялась быстро.

А потом – эти новости: столпотворение на Эвересте. Позавчера

поднялось двести человек. Вчера планировало семьсот. Коммерческие

экспедиции. Непрофессионалы. У большинства Эверест – первый

восьмитысячник и первая гора в Гималаях. Такие же новички, как и

Джон.

Восемь из них уже умерло. Это восемь тел, которые пополнят

Радужную долину. Сколько ещё человек погибнет в этом году? Сколько

ещё человек погибнет, прежде чем белоснежная вершина Эвереста

покроется телами и мусором так, что от белого не останется и следа?

«Человек разрушает всё прекрасное, что есть вокруг него. Человек

лезет, куда его не просили, возомнив себя всемогущим, представив-шись центром вселенной. Человек думает, что что угодно может себе

позволить!» – злится Джон. Горячий кофе обжигает его изнутри, и с

каждым глотком он всё раздражённее. А хуже всего – то, что и сам он –

такой человек, и если бы он сам не залез, куда не следовало, он бы

никогда не понял, что человеку лучше бы не высовываться из дома, чтобы не портить собой этот прекрасный мир.

Джон вскипает всё сильнее. Последний глоток кофе встаёт у него

поперёк горла. Оглушительно кашляя, он заплёвывает и самого себя, и

стол.

Стягивает футболку, вытирает ей кофе, несёт в стирку. Джону

становится мерзко от самого себя. Два года назад он был на вершине

мира, сейчас – на дне. Обозлённый на всё и всех, ничтожный и медлен-24

но спивающийся. «Если бы ты хоть на йоту поверил, что можешь что-то изменить, что бы ты успел сделать за это время?»

Джон редко включает свет в спальне и редко в ней убирается. Но

сейчас ему хочется распахнуть шторы. В это время суток солнце

особенно ярко светит в его окно, даже прожаривает воздух, подсвечи-вает блестящие пылинки. Джон открывает шкаф, выбирает белую

футболку – обычно такую жалко носить. Закидывает на плечи рюкзак

и выходит из дома. «Я больше не буду забывать, – думает Джон. – Я

буду напоминать себе изо всех сил».

Он идёт по улице в сторону метро, в супермаркет, где на паре

квадратных метров у входа ютится копировальный центр. Впервые за

долгое время разглядывает людей на улице. Кто-то из них выглядит

озабоченным делами, кто-то – беспечно улыбается. Простые лица без

сложных эмоций. Лица, не искажённые отчаянной борьбой за жизнь и

не освещённые лучами сбывшейся мечты. Лица, не обветренные до

красноты и струпьев. В копировальном уголке душно, сильный запах

типографской краски мгновенно бьёт в голову. За кассой, она же

стойка приёма заказов, скучает мужчина средних лет в выцветшей

голубой поло.

– Чем могу вам помочь? – шамкает он, едва открывая рот.

– Мне нужно распечатать несколько фотографий. Я могу отправить

их вам по почте?

– Отправьте, – мужчина двигает к Джону заламинированную

карточку: тут цены и электронный адрес.

– Если это будет удобно… не рассматривайте фотографии, пожа-луйста.

Сотрудник молча распечатывает фотографии, складывает их в

конверт. Двумя пальцами берёт у Джона скомканную банкноту

– наличка давно путешествовала в кармане джинсов. Поблагодарив, Джон выходит из копировальни. И в последний момент слышит

брошенное вслед: то ли шутка, то ли насмешка:

– Детектив, что ли? – и гогот. Рассматривал, значит.

25

Дома Джон сгребает кучу мусора со своего рабочего стола. Бумаж-ки, недоеденные чипсы, салфетки, безымянный бумажный стаканчик

белого цвета – сразу в корзину, которую он потом рассортирует, сидя

на полу и обложившись кучками мусора, как индус на мусорном заводе

в Мумбаи – Джон как-то раз видел такого в сериале. Ноутбук стоит на

стопке книг с пожелтевшими страницами и потрёпанными корешка-ми. Джон отодвигает эту конструкцию, достаёт двусторонний скотч из

ящика стола и клеит фотографии на стену. Он делает это аккуратно, даже нежно: нахмурил брови, закусил губу, изо всех сил унимает дрожь

в пальцах. У другого от этих фотографий мурашки пробежали бы по

спине. У Джона – уже отбегались, и он смотрит на портреты почти

влюблённо. Фрэнсис Арсентьев. Ханнелора Шмац. Марко Литенекер.

Шрия Шах-Клорфайн. Голая спина самого Джорджа Мэллори.

Наконец, Зелёные Ботинки. Джон садится в кресло и включает

компьютер. Поиски, исследования, сборы средств – он ещё точно не

знает, что у него впереди, но решимости теперь достаточно, чтобы

разобраться. Бросая мимо экрана взгляд на стену, он шепчет:

– Я не остановлюсь, пока вы не спуститесь вниз.

Информация об авторе

26

Мубаракшина Айсылу

Медуза Альфа

Сказка для моего ещё не рождённого сына.

Привет, Ренат. Меня зовут Айсылу. Ренат – так я хотела бы тебя

назвать. Может, тебя никогда и не будет, но сказку эту я все равно тебе

расскажу.

Знаешь, много лет тому назад, до появления живых существ на

планетах, в космосе жили только медузы и осьминоги. Они плавали, заполняя все межпланетное пространство, и были наделены высшим

разумом. Эти существа миролюбиво наслаждались одним своим

существованием в медузо-осьминоговом пространстве. Медузы

имели пурпурно-фиолетовый окрас, а осьминоги темно-синий. Они

общались с помощью импульсов и никогда не сталкивались без

причины. Только в брачный период осьминог входил в свободное

пространство медузы, в самую сердцевину, между нежными щупалами и натуживался, впрыскивая в неё свои семена. Через девять дней на

свет появлялись новые медузы или осьминоги.

Из макушки каждой медузы и осьминога прорастала длинная

тонкая трубочка – нить невероятной длины, уходящая в неизвестность. Они не могли постигнуть, где берут начало эти нити, но всегда

знали, что их испускает гигантская медуза-Мать – Цианея. И в самом

деле, эти волоконца исходили из туловища гигантской медузы, являясь

ее щупалами. То есть каждое щупало Цианеи имело в завершении

другую зрячую форму в виде этих мини-осьминогов и медуз – для самопознания и саморепродукции. Все эти соединения-подщупальные

создания были наделены самостоятельностью: они видели расхожесть

в форме каждого, но понимали, что принадлежат единому организму.

Расхожесть в форме была необходима, чтобы подщупальный мог

посмотреть на себя со стороны: увидеть историю своего появления, развития и поведения, чтобы на этих примерах провести работу над

27

ошибками и выбрать наилучшую модель бытия. Таким образом, организм Медузы очень быстро эволюционировал.

Когда появлялись новые дети и отделялись от утробы матери, Цианея молниеносно впивалась щупалами в макушки новых созданий, и тела тут же соединялись через тонкую трубочку. Щупало

проникало прямо в темечко, испуская внутрь создания эфирную

жидкость – энергию Ци. После этого слияния новорожденное существо переставало думать как отдельно существующий субъект.

Благодаря всему этому медузы и осьминоги, легко передавая

импульсы друг другу, чувствовали сильную связь и единство сознания.

Они закрывали глаза и уходили в себя, слушая тишину, затем направ-ляли внимание на темечко, откуда прорастала трубочка-нить, соеди-няющая с Матерью-медузой, и думали о ней, устанавливая прямую

связь с источником, тем самым легко получая доступ к энергии Ци.

Однажды Цианея не заметила появления карликовой медузы и не

установила соединения с ней. Эта была прозрачная медуза-альбинос, которая родилась не через девять дней после зачатия, как все обычные

подщупальные, а через семь. Трудно сказать, что стало причиной

преждевременного появления. Может быть, максимальное приближе-ние медузы-Матери к галактике Млечный Путь, которая излучала

тепло, не очень-то пригодное для выживания тела медузы. Поэтому и

была во Вселенной единственной галактикой, которой сторонились

подщупальные существа.

Карликовая медуза была прозрачна и потому невидима для всех.

Отделившись от матери, долго плавала в космосе, не зная, кто она и

каково предназначение её появления на свет. Через семь тысяч

медузных лет карликовая медуза добралась до туловища самой

Цианеи. По форме оно напоминало полусферу невероятных размеров, с нижней стороны прозрачно-синего купола, просвечивая, свешива-лось неисчислимое количество нитей щупал темно-синего и пурпурно-фиолетового цвета.

Медуза-альбинос долго созерцала Цианею и ее щупала, заканчива-28

ющиеся подобными ей живностями. Видела, как появляются дети и

сколь легко устанавливается связь с ними. Она видела, что все подщупальные живности любят друг друга и наслаждаются единством, вибрируя, исполняя синхронные движения и напевая мантры о

планетах. Медузы долго, глубоким и низким голосом растягивали:

«Ааааммм», а осьминоги подпевали: «Эйаа».

Маленькая медуза познала, как устроен этот мир, и,недоумевая, досадуя, что её не видят, решила сотворить свою медузовую структуру, отличную от той, что не признала ее. Назвала себя Альфа и уплыла в

космическое пространство искать галактику, не заселенную подщу-пальными медузами и осьминогами.

Единственной галактикой, в которой не обитали мини-медузы и

осьминоги, как упоминалось ранее, была галактика под названием

Млечный Путь. Медуза Альфа направилась именно туда, постигая и

уточняя законы этой галактики и планет, находящихся в ней. Она

хотела создать нечто свое, более сложное по форме и отличное от медуз

и осьминогов. Перво-наперво она решила ограничить новых существ в

перемещении гравитацией, привязкой к определённой планете, дабы

они не могли добраться до Цианеи и узнать о существовании других

живностей во вселенной – Альфа очень боялась снова остаться одна.

Планета под названием Земля показалась ей наиболее благоприятной

для цели. Она хорошо присмотрелась к ней, изучила и, отплыв

подальше, стала силой мысли распускать уже свои прозрачные нитки –

щупала. Конец каждого отростка, достигнув Земли, образовывал

новых существ разных полов. Своих подсуществ Альфа назвала

людьми. Особей рожающих – женщинами, оплодотворяющих –

мужчинами.

Люди, в отличие от порождений Цианеи, не могли увидеть исходя-щие из собственных макушек тонкие волоконца Альфы, от которых

они образовались, потому что Альфа так и оставалась прозрачной, а

люди получились проявленными и цветными. Медуза рассчитывала, что ее родные творения будут ее видеть и признавать, но люди были не

29

способны и на это тоже. Альфа могла менять свою форму, создавать

другие конфигурации, но единственное, в чем она была полностью

бессильна – сделать себя видимой для других.

Это доводило её до исступления, и тогда она решила всех своих

существ наделить микрочапом, блокирующим доступ к собственной

энергии. Этот чап назывался – Ум. Ум, находясь прямо под теменем, где соединялось щупальце-нить с макушкой человека, являлся блоком

к каналу. Именно из-за этого каждый осознавал себя отдельной

единицей и страдал от одиночества. Также медуза решила сделать

людей смертными и повторять эту форму до тех пор, пока люди не

осознают своё единство с ней и себе подобными.

Энергетическое питание, без которого человечество не смогло бы

выжить, люди получали во время сна. Когда человек засыпал, Ум

выключался автоматически. Открывался канал, прямой доступ к