Kitabı oku: «Истории реальные и не очень. Рассказы, миниатюры», sayfa 4

Время не лечит

На берегу Алька села на скамейку под старой ивой, на которой они так часто сидели когда-то вдвоем, и горько заплакала. Хорошо, что здесь ее никто не видел, но даже если б это было не так, ей было бы все равно. Плыл над рекой теплый летний вечер, кричали чайки, долетали издалека голоса и смех отдыхающих людей, – словом, все было, как несколько лет назад, когда она была так молода и так счастлива…

Она плакала долго, но слезы не приносили облегчения, – ведь плачь не плачь, вернуть ничего нельзя. Дома родственники утешали ее, говоря, что время лечит, что все проходит, пройдет и это. Алька не верила. Да разве может время лечить? Оно только стирает из воспоминаний мелочи, фон, на котором вечно будет чернеть то, что стало для нее вселенской катастрофой. Дай волю памяти, – горе и через десять лет сожмет сердце так же больно, как теперь…

***

Когда-то она и ее Сашка жили здесь, в одном из новых домов на берегу реки. Все говорили, что они удивительно красивая пара. Молодые, неунывающие, в чем-то очень похожие, они так любили друг друга! Высокие, светловолосые, с улыбчивыми, добрыми лицами, эти мальчик и девочка даже у самых сдержанных и суровых вызывали невольную симпатию. Слишком юные, чтобы считаться взрослыми, слишком влюбленные, чтобы обращать внимание на разные досадные мелочи, они спешили жить так, словно все, что сегодня, – это в последний раз. Невольно поверишь, что слепые старухи-парки, прядущие нити судеб, знают все наперед, и это знание каким-то мистическим путем, подсознательно, передается людям…

Родители не возражали, когда совсем еще юный сын привел в дом свою девочку. Свадьбу сыграли скромно, обойдясь без регистрации, так как регистрировать их отказались по причине несовершеннолетия. Они этим особо не заморачивались. Веселые и беззаботные, как птицы, они вили свое гнездо: делали ремонт в своей комнате, обустраивались, обживались. Старики не могли нарадоваться на работящую, жизнерадостную невестку.

Еще больше они радовались, когда через год с небольшим у Альки родился сын, похожий и на мать, и на отца, такой же симпатичный и голубоглазый. Она была счастлива и думала, что все у них хорошо, и так будет всегда.

Юная мать с удовольствием возилась с ребенком, а молодого мужа, чтобы он не скучал, иногда отпускала к приятелям, – ведь с малышом она и бабушка прекрасно справлялись.

Их сыну было около года, когда все произошло… Катастрофа случилась внезапно. Однажды к Альке явилась доброхотка-подружка и, делая страшные глаза, рассказала шепотом, что у ее Сашки появилась другая девушка. Алька сперва не поверила ей. Да и как можно было поверить в такое? Это же совершенно невозможно! Ее Саша, влюбленный в нее по уши, так любящий сына, так гордящийся им, и вдруг – какая-то другая! Но это оказалось правдой, о которой знали уже все, кроме нее и стариков-родителей. Алька вскоре удостоверилась в измене самого дорогого для нее человека и была оскорблена ею до глубины души. Не долго думая, она забрала ребенка и ушла жить к своим родственникам. Родители Саши и он сам умоляли ее остаться, но она ничего не желала слушать. Вскоре в ее жизни появился другой парень. Она сошлась с ним, только чтобы отомстить за измену тому, кого так любила! Ей, похоже, это удалось… Жизнь потянулась, будничная и серая, без больших огорчений, но и без радостей…

Так прошло два с лишним года. За это время бывший гражданский муж Альки успел жениться. На этот раз у него все было, как положено: регистрация, свадьба и все остальное… Алька делала вид, что ей наплевать, а сама ревновала и плакала по ночам, представляя, как он целует другую. А еще через некоторое время его призвали в армию…

***

Александру оставалось совсем немного до дембеля, когда началась война в одной из «горячих точек». Он оказался там, и вскоре пришло известие о его гибели. Вертолет, на котором он летел с места боя вместе с другими сослуживцами, был подбит. Все погибли, тела не были найдены, так как машина взорвалась. Отпевали его заочно. Родители и молодая жена устроили поминки, на которые позвали и Алю. Она пришла и сидела в стороне, не поднимая глаз, чувствуя себя виноватой во всем, хотя вины ее не было, да никто ее ни в чем и не обвинял.

Потом снова нудно тянулось время… Алька ушла от своего второго парня. Последнее время они часто ссорились. Его раздражали ее вечно подавленное настроение и слезы по ночам. Теперь она жила одна, растила сына. Мальчишка рос во всем похожий на отца. Так говорила Сашина мать, время от времени навещавшая внука, да Алька и сама это видела. На нее порой засматривались молодые люди, но ей не был нужен никто, хотя даже мать Саши говорила: «Ни к чему молодой, здоровой и симпатичной женщине жить затворницей! Татьяна (законная жена ее сына) так не убивается. Уж встречаться стала с одним хорошим человеком. Мне, конечно, немного обидно за сыночка, но я молчу. Я ведь понимаю, что ничего теперь не поделаешь, а жить надо. Она молодая. Вот и ты брось так горевать. Теперь уж слезами не поможешь!»

Алька только улыбалась в ответ и согласно кивала головой, но ничего не меняла в своей жизни.

Когда исполнился год с гибели Саши, она пошла в церковь, хотя ее нельзя было назвать верующей. Заказав Сорокоуст, она постояла перед иконами, крестясь невпопад, неумело, потом вышла… Идти домой не хотелось. В этот день она долго бродила по парку, где они встречались когда-то, пока не дошла до этой вот скамейки под ивой. Ей вспоминалась их любовь, совместная жизнь, наивные мечты… Казалось, все это было недавно, только вчера. Вспоминалось только хорошее. Его измена, их размолвка, ее уход от него, – все стерлось, забылось, как сон.

***

Сидя на скамейке под ивой, она так ясно представила их первую встречу, счастливое лицо Сашки, свою тогдашнюю радость, что, закрыв лицо руками, заплакала еще горше. Вдруг совсем рядом послышались чьи-то шаги, и чужая рука легонько коснулась ее плеча.

– Да о чем же ты так плачешь, милая? – раздался участливый женский голос. – Может, помочь тебе чем? Так ты скажи! Вдруг я помогу? Я, случается, помогаю…

Алька всхлипнула и подняла голову. Перед ней стояла пожилая женщина. Лицо ее терялось в тени, отбрасываемой ветвями ивы. Сначала Альке хотелось сказать незнакомке что-нибудь резкое, типа: нечего, дескать, вам лезть, куда не просят! Но в голосе женщины были такая сердечность и такая искренняя теплота, она смотрела так участливо, что неожиданно Алька почувствовала ее своей, близкой, словно они были давно, очень давно знакомы. Женщина между тем достала из сумочки чистый платочек и протянула ей.

– На-ка вот, вытри слезы!

Алька послушно взяла платок и вытерла лицо.

Женщина опустилась на скамейку и погладила ее по голове, как ребенка.

– Ну, из-за чего же ты так плакала? – ласково спросила она. Алька отдала платок, прерывисто вздохнула, провела рукой по лицу и неожиданно для себя рассказала все…

Женщина молча выслушала ее. Она не охала и не ахала, не говорила слов утешения, но от нее исходило такое незримое тепло, спокойствие и доброта, что Альке вдруг стало хорошо и легко, словно она выплакалась наконец-то на груди близкого, родного человека. Они долго сидели, старуха все молчала, только ласково, успокаивающе гладила руки девушки. Потом стало темнеть, и Алька спохватилась, что надо идти.

– Простите меня, – смущенно сказала она, поднимаясь. – Вот видите, уже можно бы мне и успокоиться, а я все реву. И вам теперь настроение испортила, наверное… Пойду я!

– Постой! – сказала женщина, улыбнувшись. – Ничего ты не испортила! Подожди немного! Вот ты твердишь, что время не лечит… Это не так. Но если бы даже так было, запомни: время дает утешение! А что касается твоего горя… Я думаю, все не настолько плохо. Что-то мне говорит: не погиб твой Сашка. Вернется он, слышишь? Ты только верь в это! Ну вот, улыбнулась! Вот и умница! А теперь иди!

Алька встала и пошла. Отойдя шагов на десять, она оглянулась, но на скамейке уже никого не было.

С тех пор прошло около трех лет. Вероятно, незнакомка была права, – Алька уже не так остро чувствовала свою потерю. Сынок ее рос и радовал мать каждый день чем-нибудь новым. Она посвящала ему все свободное время. Замуж она не вышла, – не было никого, кого она смогла бы любить так, как Сашку, а меньшего она не хотела. Кроме того, в глубине души у нее все время теплилась призрачная надежда на его возвращение. Умом она понимала, конечно, что слова сердобольной старушки вряд ли стоит принимать всерьез, но ничего не могла с собой поделать…

Однажды, когда она, забрав ребенка из садика, подходила к дому, ей навстречу с лавочки у подъезда поднялась мать Саши. Лицо женщины было бледным и взволнованным, она улыбалась, а в глазах стояли слезы. Дрожащей рукой она протянула Альке мятый, оборванный листок бумаги. Это было письмо Саши, немыслимыми путями дошедшее наконец до родного дома…

Да, представьте! Та старая женщина оказалась права: он был жив! Кто она? Откуда она взялась? Что это было вообще? Случайное совпадение или чудо? Этого Алька так и не узнала. Да ей было и не до того! Главное, он, ее Сашка, живой!

Оказалось, что во время боя его отбросило взрывной волной и засыпало землею и мелкими камнями. Вертолет поднялся в воздух без него. Раненный, оглушенный, Саша попал в плен, а потом получилось так, что боевики продали его какому-то горцу, который хотел обменять его на кого-то из своих родственников. Обмен не состоялся, и солдат все это время томился в плену.

***

Спустя некоторое время Александра разыскали, в числе других пленных обменяли на захваченных боевиков, и он, к неописуемой радости своих родных, вернулся домой.

***

Стоит ли говорить, что он и Алька уже много лет вместе? Они живут дружно и счастливо. У них растут двое сыновей и красавица-дочка…

О верной любви и предательстве

Когда Никита взял свой чемодан и вышел, даже не попрощавшись, Таня стояла, отвернувшись к окну и тупо, без единой мысли смотрела на дождевые капли, которые скатывались по стеклу, оставляя мутные серые полоски. Дождь все усиливался, а когда хлопнула дверь подъезда и высокая мужская фигура шагнула под открытое небо, превратился уже в настоящий ливень.

«Он же весь вымокнет, простудится! – испуганно встрепенулась Таня. – «Как можно! В одной-то рубашке!»

Она сделала движение, чтобы бежать следом, тащить мужу плащ, зонт, вернуть… Но трезвый и горький голос в душе остановил: «Брось! Что тебе до него теперь! Пусть катится! Его и без тебя согреют и обсушат!»

Таня глубоко вздохнула, вытерла глаза и стала смотреть дальше. Она видела, как муж добежал до остановки и прыгнул в отходящий автобус.

Дверь медленно затворилась, машина тронулась с места и скрылась за завесой льющейся воды, но Таня продолжала стоять и смотреть, пока звонок в дверь не отвлек ее от этого бесполезного занятия.

«Вернулся?» – молнией сверкнуло в сознании. Она бегом бросилась к двери, распахнула ее и бессильно опустила руки: на пороге стояла соседка Маня, Манюня, из квартиры напротив.

Бойкая и веселая, как всегда, она ввалилась в прихожую, бесцеремонно толкнув Таню плечом.

– Ой, Танька! Что я тебе сейчас скажу! – с ходу начала она. – Ты не представляешь, что мне рассказали сегодня…

– Да ты пройди сначала, потом уж рассказывай, – холодно перебила ее Татьяна, отстраняясь. Она терпеть не могла, когда вторгались в ее «личное» пространство.

На Мане не терпелось поделиться:

– Представь себе, зазнайка эта преподобная, Настя, вчера… Ой, а что это ты какая-то не такая? Что случилось-то? Ты что, ревешь, что ли? С Никиткой поссорились?

– Не поссорились мы. Все нормально. Просто он от нас ушел, – безжизненным голосом начала Таня. Замолчала на миг и вдруг вскрикнула:

– Насовсем ушел! Бросил он меня!

Упав на диван, она зарыдала, заплакала в голос. Меньше всего ей хотелось бы, чтоб об уходе мужа узнала эта болтушка Маня, но уж получилось так, как получилось.

– Да как же это может быть? Брось, это совершенно невозможно! От слова «совсем»! – лепетала добрая Манюня, бегая и хлопоча вокруг, стараясь ее приподнять и заглядывая в лицо. – На-ка вот, водички попей! Ты же побледнела вся, как бумага прямо! Ну, перестань, не плачь так! Перестань! Сейчас ваш Гошка из школы придет! Ты его перепугаешь до смерти!

Напоминание о сыне подействовало, хоть и не сразу. Татьяна села и замолчала, но нервная дрожь, бившая ее, никак не могла уняться, и только после того, как Маня напоила ее водой, валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями, она смогла немного успокоиться и встать. Ноги подкашивались, словно ватные. С помощью соседки она дотащилась до ванной, включила холодную воду и умылась. В висках стучало, но слезы потихоньку иссякли. Она насухо вытерла лицо и вернулась в комнату. Маня обрадовалась и присела к столу. Было видно, что ей не терпится расспросить, что да как. Однако помертвевшее, бледное, застывшее лицо Татьяны ее пугало.

– Я чай заварю, ладно, Тань? Выпьешь чашечку? – спросила она непривычно робким голосом.

– Заваривай! Что уж там! Будем чай пить!

– А у меня дома коньячок есть! Хочешь, сейчас притащу?

– Тащи!

Спустя некоторое время они сидели и пили чай. Манюня успела плеснуть в чашки из небольшой плоской бутылочки. Потом подумала, вытащила из серванта маленькие рюмки и налила по полной.

– Ты с ума сошла! – сказала Таня.

– Выпей одну! Пей, как лекарство пей! А то ты до смерти себя доведешь! Когда мой от меня ушел, мне только это и помогло, – Маня всхлипнула, – я ведь его, паразита, тоже любила!

– Так и спиться можно! – возразила Татьяна.

– От одной рюмки не сопьешься. А больше я тебе не дам, – сказала экономная Манюня, крепко заворачивая пробку.

Татьяна, морщась, выпила коньяк и почувствовала, как постепенно разливается по телу тепло, тяжелеют и расслабляются руки…

Она вздохнула и откинулась на спинку дивана. Случившееся словно отдалилось куда-то. Даже стало казаться, словно все это происходит не с ней, а с кем-то другим, а она только наблюдает за всем со стороны…

Лицо Манюни, доброе и участливое, приблизилось к ней. Было видно, что соседке ужасно не терпится все узнать.

– Слушай, Тань, а с чего ты взяла, что он насовсем ушел? – решилась наконец она. – Ну, погуляет немного и назад явится! Не он первый, не он и последний! Ты же его столько лет ждала! Не может он тебя бросить! Это уж вовсе не по-честному будет! Не по-человечески! Сколько лет ты ждала-то его? Восемь? Девять! Ничего себе!

Таня кивнула.

– Гошке месяц был, когда его забрали. Он на радостях, что сын родился, напился и допустил ту аварию, на заводе… Трое по его вине погибли. Ему еще больше светило… Если бы не Екатерина Петровна, его мать, не знаю, что бы я делала, когда его посадили. Она мне во всем всегда помогала.

– Слушай, а она в курсе, что он от вас свалил? Ты ей звонила?

– Нет. Я не знаю… Вряд ли он ей сам скажет! Но она всегда за нас с Гошкой горой стоит!

– Ну, так что ж ты? Звони ей сейчас же! Пусть на своего сыночка повлияет! Приструнит его!

– В самом деле! Что это я так растерялась, что о ней не подумала? Я не буду звонить! Я к ней побегу! Ты Гошку покорми, как он придет! Ладно?

– Ладно, ладно! – закивала Манюня, обрадованно улыбаясь.

Таня поспешно оделась и, забыв взять зонтик, побежала к свекрови. В душе у нее затеплилась хоть какая-то очень слабая, но надежда…

Дождь все не унимался. Таня вспомнила о зонтике, только когда уже выскочила из подъезда и вернуться за ним не решилась. Она не была суеверной, но какое-то атавистическое чувство не позволило ей это сделать. «Не сахарная, добегу!» – подумала она, шагая, не разбирая дороги, по лужам. Холодные капли брызгали ей на ноги и плащ. Густые темно-русые волосы Тани намокли и липли ко лбу мокрыми прядями. Плащ и даже платье под ним быстро промокли. В небе время от времени гремело, и дождь принимался лить с новой силой. Но разгулявшаяся стихия словно разбудила ее от дурного сна. Она даже приободрилась и немного успокоилась.

Таня не считала себя слабой. Те годы, что она провела без мужа, видя его только в редкие дни свиданий, молодые, самые лучшие годы, она была сильной. И она была верна своему любимому. Она была сильной, работая и растя сына, преодолевая повседневные трудности. Она жила надеждой и ожиданием счастья. И вот – получи! Нежданный, жестокий удар от человека, в котором она была уверена, выбил ее из колеи. «Но это была минутная слабость, – уверяла она себя, спеша под дождем к свекрови. – Я смогу с этим справиться!»

Свекровь, добрая и искренне привязанная к ней и внуку, наверняка ей поможет. Никита глубоко уважает мать и не посмеет ее ослушаться. Ну, мало ли что случается! Его временное увлечение быстро закончится! Он вернется, а она найдет в себе силы забыть обиду и простить его…

Таня улыбнулась, мысли ее обратились к их мальчику, Гошке. Ему шел двенадцатый год. Вот уже два года, как отец вернулся домой, но до сих пор сын держится с ним холодно и отчужденно. Никита ровен с мальчиком, но особой любви не выказывает, как это ни огорчает Таню. Что ж, его можно понять, – ведь сын рос без него. Он не носил его на руках, не играл с ним, когда Гоша был малышом, не переживал, когда он температурил и болел. Бабушка, любящая внука без памяти, утешала Таню, говоря, что со временем отец и сын узнают друг друга ближе и подружатся. Таня верила ей. Как быть теперь?

«Ничего ему не скажу! Ни к чему ребенку об этом знать. Никита подурит и вернется!» – уже почти уверенная в этом, мысленно твердила себе Татьяна, поднимаясь на лифте на восьмой этаж, где жила свекровь. Вода капала на пол с ее мокрой одежды так, что на полу лифта образовалась небольшая лужица. Таня взглянула на нее и только сейчас почувствовала, как вымокла и замерзла. Хороша она будет, когда ввалится в чистую и опрятную квартиру Екатерины Петровны! Она попыталась поправить волосы и одежду, но ей это плохо удалось. Лифт наконец остановился, двери с металлическим лязгом отворились…

«Ладно, как уж есть! – подумала она. – Только бы не напугать нашу бабушку!»

Таня была еще на подходе к двери квартиры, когда она распахнулась. На пороге стояла Екатерина Петровна, невысокая худенькая женщина с симпатичным и добрым лицом. При виде Тани она всплеснула рукам: «Танюша! Откуда ты в таком виде! Вымокла вся, до нитки, милая моя! Давай скорее в квартиру! Сушиться! С ума ты сошла, под таким дождем бегаешь!»

Она затащила Таню в квартиру и принялась спешно переодевать в сухое, причитая и охая:

– Представь, сегодня с самого утра у меня сердце не на месте! Я уж несколько раз звонила тебе, но у вас никто трубку не берет. Гошенька, наверное, в школе еще. Ты под дождем зачем-то ходишь, Никита на работе, как видно…

Таня кивала головой, говорила что-то незначащее, а сама думала о том, как начать разговор о случившемся несчастье. Наконец, свекровь усадила ее за стол, налила горячего чаю, принесла мед и уселась сама. Сквозь ее разговорчивость и деланое оживление сквозили беспокойство и даже страх. Руки, которые она прятала под скатерть, чуть заметно дрожали.

«Уже знает! – мелькнуло в голове у Тани. – Знает и делает вид, что ей ничего не известно!» Она нахмурилась и отодвинула чашку.

– Ты пей, Танюша! Тебе хорошенько прогреться надо! – робко сказала Евдокия Петровна.

– Я уже согрелась, мама, спасибо! – Таня прямо взглянула в лицо свекрови. – Никита к вам заходил?

Екатерина Петровна тревожно посмотрела на нее:

– А разве он сегодня не на смене?

Телефонный звонок прервал их разговор. Старушка встала, подняла трубку и тут же позвала невестку.

– Это тебя, Танечка! Соседка ваша звонит! Говорит, что Гоша у нее сейчас.

– Спасибо, мама! – Таня подошла к телефону. – Алло! Маня!

– Танюха, ты там держись! – спеша, заговорила Маняша. – Гошка у меня, не беспокойся!

– Ты только ничего не говори ему, пожалуйста! Очень тебя прошу! Маня, ты поняла меня? – понизив голос, быстро сказала Татьяна, положила трубку на телефон и вернулась к столу.

Взглянув на свекровь, она поняла, что та все слышала, и услышанное встревожило ее так, что даже губы побелели. Застывшими, расширенными глазами глядела она на невестку, не решаясь ничего спросить и подозревая, очевидно, самое худшее, что могло случиться с ее сыном.

Тане стало жалко старую женщину. Со свекровью ей, что называется, повезло. Рассказы некоторых дам о том, какие ужасные свекрови достались им, ее всегда удивляли. У них было все не так. Ее и Екатерину Петровну много лет назад сдружили общее несчастье и общие заботы. От свекрови она видела только добро и поддержку. После возвращения Никиты домой они продолжали быть такими же дружными и привязанными друг к другу.

– Ну, что вы так испугались, мама? – заговорила Таня, стараясь глядеть в сторону. – Все в порядке с Никитой, жив он и здоров! Успокойтесь, пожалуйста!

– Ах, Танюша! Что-то сама не своя я сегодня! Как будто тяжесть какая на сердце! Так неспокойно, тревожно мне! Целое утро ждала почему-то, что вы прибежите, от каждого шума вздрагивала! Сама не знаю, что такое! Все ли ладно у вас?

Она с надеждой и тревогой глянула в глаза Татьяны.

Та помолчала, кусая губы, и вдруг снова расплакалась, забыв о своем намерении оставаться сильной.

– Ушел он от меня, сынок ваш! Ваш Никитушка! – заговорила она сквозь слезы с горечью и обидой. – Ни спасибо, ни даже до свидания не сказал! Зачем я только ждала его столько лет! Глаз ни на кого не поднимала! А разве я не красивая была? Я и сейчас еще хоть куда! Дура я, что столько лет его дожидалась! Теперь вот не нужна ему стала! – рыдала она…

– Постой, как ушел? Куда ушел? К кому? – растерянно лепетала Екатерина Петровна, суетясь вокруг невестки. – Вы поссорились? Не плачь, помиритесь и все забудется, он ведь любит тебя!

– Сказал, что не любит и не любил никогда! И что жить со мной не будет. Ночевать вчера не пришел, а сегодня утром явился, одежду кое-какую побросал в чемодан и уехал!

– А к кому же он отправился? Сказал тебе?

– Нет! Помогите мне, мама!

– Где же его искать теперь? Да ты не плачь, Танюша! Ну, бывает такое у мужиков! Мой вот тоже погуливал, но мы все-таки не разбегались. Он заботливый был, работящий… Никитка в него. Образумится и вернется к тебе. Я ему покажу, паршивцу, как от жены уходить! Знаешь ведь, как он меня всегда слушается? Я задам ему, глупому! От такой-то красавицы, такой умницы уходить – это ума не иметь! Вернется он! Даже не сомневайся, что вернется! – с полной уверенностью в своих словах говорила Екатерина Петровна.

В конце концов ей удалось немного успокоить невестку. Она уложила ее в постель и только совсем уже поздним вечером отправила домой на такси.

После того, как Татьяна, добравшись до своей квартиры и забрав сына от соседки, перезвонила ей, старушка попробовала уснуть, но сон все не шел к ней. Она не спала, думая о том, какая новая напасть случилась с ее мальчиком, и как ей найти его… Уснув только под утро, она была разбужена в десятом часу телефонным звонком. Звонил Никита…

– Мама, привет! Это я! – раздалось в трубке.

– Сынок, где ты! Как ты? – начала Екатерина Петровна дрожащим голосом.

– У меня все отлично, мам, не волнуйся. Я забегу к тебе вечером. Возможно, даже днем заскочу! А сейчас мне нужно идти! Спешу! Пока! – быстро проговорил сын, затем последовали короткие гудки…

Екатерина Петровна положила трубку и прошлась по комнате. Бодрый и веселый голос сына поразил ее. В нем была неподдельная радость, которую она уже отвыкла слышать в голосе своего Никиты. Почти всегда чем-то озабоченный, хмурый, он держался холодно даже с ней, любящей его всем сердцем.

А ведь каким чудесным мальчишкой он рос! Екатерина Петровна задумалась… Услужливая память вернула ее на много лет назад…

Несмотря на то, что Никита был единственным сыном, для которого она и ее покойный муж ничего не жалели, он рос добрым, хорошим мальчишкой, в меру послушным и трудолюбивым. Учеба давалась ему легко. У него были неплохие способности, отличная память. После десятого класса мальчик поступил в институт и неприменно окончил бы его, если бы не та история… Да, будь она неладна, дурацкая история с этой его несчастной любовью!

Екатерина Петровна вздохнула, отерла со щеки скатившуюся слезу и сокрушенно покачала головой. Как они тогда пережили все это?

***

Несомненно, из-за этой его девчонки, Галки, и начались все их несчастья!

Она хорошо помнила, как сын попросил у нее разрешения привести в дом свою девочку, чтобы познакомить ее с родителями. Они с мужем разрешили. Накрыли стол. Ждали обычную, простую девчонку и растерялись, когда этакая красавица с лицом киноактрисы вплыла в их скромную квартиру! Высокая, ростом почти с Никиту, стройная, одетая по моде и со вкусом, она держалась вежливо, непринужденно и спокойно. Но Екатерина Петровна сразу заметила, с каким пренебрежением и даже жалостью она разглядывает их скромную обстановку. Такая же пренебрежительная жалость мелькала во взгляде девушки, когда она глядела на Никиту… Зато он смотрел на нее настолько очарованными, влюбленными глазами, что матери стало страшно за него.

– Не по себе он девчонку нашел, – сказала Екатерина Петровна мужу, когда гостья в сопровождении Никиты отправилась к себе домой. – Она – птица высокого полета, это сразу видно. Таким в столицах только место!

– Брось, мать! – рассмеялся муж. – Девчонка как девчонка! Очень молодая еще, вот и дурит! Чем у нас плох парень? Вот закончит он институт, начнет работать, – всего добьется, все у него будет! За него любая с лапочками пойдет!

Но ничего хорошего из первой любви сына не вышло. Вскоре Галина встретила не очень молодого, но уже состоявшегося, с хорошим положением, человека, который обещал жениться на ней и увезти в Москву. Насчет брака он не обманывал: вскоре они подали заявление в загс. Никита, когда Галка объявила ему об этом, чуть с ума не сошел. Он умолял ее передумать, клялся ей в любви и даже плакал, но девушка только посмеялась и прогнала его. В отчаянии Никита на полном серьезе попытался покончить с собой, – его спасли только чудом. Потом он долго болел, а когда вышел из больницы, узнал, что свадьба Галины и её избранника уже состоялась, и что молодые уехали в столицу.

До этого никогда не злоупотреблявший алкоголем, Никита по совету кого-то из друзей начал попивать. Об институте он теперь даже не вспоминал. Ни матери, ни отцу не удавалось образумить его. В армию его не взяли из-за возникших проблем со здоровьем. Он устроился на завод и стал работать, ни о чем большем, похоже, не мечтая… Худой, бледный, с потухшим взглядом, он стал не похож на самого себя…

Отец и мать тяжело переживали все эти несчастья. У мужа Екатерины Петровны начались проблемы с сердцем, и вскоре он скоропостижно умер. Мать и сын остались вдвоем.

Родственницы советовали Екатерине Петровне поскорее женить парня. Но он об этом и слышать не хотел, пока на какой-то молодежной вечеринке не встретил Таню. Веселая, миловидная и жизнерадостная, она нравилась многим, но парня у нее не было, никто не был ей по вкусу.

«Чем привлек ее Никита?» – недоумевала Екатерина Петровна. Уж очень ее сын в то время был неразговорчив, невесел, иногда даже груб с девчонками. Но разве любят за что-то? Кто как, а Татьяна полюбила его «несмотря на…». Возможно, в ее любви было нечто от материнского чувства. Она была старше Никиты почти на два года, знала об его безответной любви к Галке и жалела мальчишку. Может, в чем-то она его даже придумала, – он показался ей этакой загадочной, романтической личностью. Ей все нравилось в нем: высокий рост, красивые темные глаза, даже его угрюмость. Она сразу выделила Никиту из толпы его шумных, весёлых, обыкновенных приятелей. Такого, как он, хотелось окружить заботой и лаской, согреть, расшевелить! В конце концов ей это действительно удалось.

Они стали встречаться, а весной Никита сделал предложение. Вскоре они поженились и стали жить отдельно от Екатерины Петровны, в квартире, доставшейся Тане от бабушки. Свекровь не возражала, хотя иногда ей и было одиноко. Но ревности к Тане у нее не было. Невестка, с ее мягким, покладистым характером, очень нравилась ей. Она радовалась, видя, что молодые хорошо ладят, а тут еще Никита восстановился в институте, перейдя на вечернее отделение. К ней невестка относится с уважением, в доме старается создать уют, о муже заботится, и он отвечает ей тем же, – что еще можно желать?

Через год с небольшим родился Гошка, и тут уж радости не было предела! Все минувшие невзгоды словно отошли на второй план!

Ах, если бы не тот ужасный случай! Как все было бы хорошо! Но – увы!

В тот день Никита с ребятами из смены немного отметили в обеденный перерыв рождение его первенца. Конечно, не надо было этого делать, но так уж было принято! Однако случилось несчастье. Многие потом говорили, что техника безопасности на участке не соблюдалась и раньше, – тяжелые, дескать, были времена, и рабочие тут не при чем. Но следствие во всем обвинило Никиту. Он, потрясенный гибелью товарищей, не протестовал и принял наказание, как заслуженную и справедливую кару.

Восемь долгих лет ждала его Таня. Какие это были тяжелые годы…

Екатерина Петровна тяжело вздохнула и вытерла навернувшиеся на глаза слезы. Во многом только благодаря жене удалось сыну пережить все. Грешным делом, она очень боялась, что молодая женщина найдет себе если не нового мужа, то любовника. Да и у кого хватило бы духу осуждать ее? Особенно по новым-то временам, когда меняют супругов, как перчатки?

Как-то она заговорила об этом с невесткой:

– Что тебе помогает ждать-то его, Танюша? Ты ведь еще такая молодая!

– Да ведь я люблю его, мама! – просто ответила та. – Мне другие не нужны, я и не думаю о них!

***

«Вот и дождалась теперь, моя бедная!» – тяжело вздохнула Екатерина Петровна, снова заплакав. Сердце у нее кольнуло. Она встала, чтобы накапать себе корвалол, но звук поворачивающегося в дверном замке ключа ее остановил. Она поспешила в прихожую. Дверь медленно отворилась: на пороге стоял ее сын, а из-за его плеча выглядывала высокая, очень красивая молодая женщина. Екатерина Петровна взглянула на них и тяжело опустилась на стул…

– Что ты, мама? – бросился к ней сын. – Плохо тебе? Я сейчас «Скорую» вызову!

– Не надо «Скорую»! – Екатерина Петровна отстранила его, с трудом поднялась и направилась в комнату. Сын хотел ее поддержать, но она его сердито оттолкнула. Он хмыкнул и повернулся к дверям. Екатерина Петровна услышала, как он говорит что-то своей спутнице, но слов уже не разобрала. Голова у нее закружилась, сдавило виски, – вероятно, зашкалило артериальное давление. Она с трудом добрела до дивана, села, и все поплыло перед ней…