Kitabı oku: «Разлейте время по бокалам», sayfa 2
Прошло время, количество которого никому не суждено измерить. Аменхотеп IV открыл глаза и приподнял голову. Стало темнее, видимо масло догорало. Фараон встал и вышел из комнаты, он был уверен, что никого не оставляет за спиной. Так же бодро, как и вошёл, он покинул храм и перед вратами увидел лешона, погружённого в молитву.
– В лампаде кончается масло. Наполни её… Постой, ты молился? – Фараон жестом позволил слуге встать.
– Да, О Великий. – Стоя рядом с царём, лешон смотрел в его глаза с благоговением.
– Что просил ты у богов?
– Я умолял Амона-Ра никогда не покидать тебя, о Сешед25! И поклялся служить тебе верно, всюду следуя за тобой… если позволишь.
Лешон опустил глаза.
– Ну что ж. Ты получишь возможность сдержать свою клятву. Я возьму тебя с собой, в Фивы.
Лешон глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду и робко спросил:
– Кто там, Великий Царь?
– Где?
– В Великом Месте.
– Сейчас никого. Но тебе я скажу, кто там был и с кем мне довлеось общаться.… Как тебя зовут?
Пинхази, мой Господин.
В это время Аменхотеп ступил на освещённую солнцем лестницу и почувствовал на себе его жаркое прикосновение. Он обернулся к нему и тут же был ослеплён его раскалённым белым сиянием, НО ДАЖЕ СКВОЗЬ ВЕКИ В ЕГО ГЛАЗА ВПИЛСЯ ОГНЕННО-КРАСНЫЙ СВЕТ. Теперь Аменхотеп знал, кто почтил его своим вниманием. Лешон, видя, что царь замер под солнечными лучами и сияющая улыбка скользит по его губам, не смел тревожить своего высочайшего господина и тихонько ждал…
С сияющим лицом Аменхотеп IV повернулся к Пинхази:
– Там, в храме я говорил с БОГОМ!
– С Амоном? – Голос лешона сорвался от волнения.
– Нет. Я узнал другого Бога. Он станет главным, ему будут поклоняться все в нашей стране, а – придёт время – весь мир! Мы каждый день видим его и не существует бога более могущественного и заботливого, чем он! Это – Солнце и его диск – Атон! Он явился мне в храме моего отца, у его ковчега и он открыл мне Истину. Мы все должны поклоняться солнечному диску Атону. Скажи, Пинхази, примешь ли ты эту Веру?
Испуганный храмовый слуга не смог ответить сразу. Слишком глубоко он почитал Амона-Ра и других египетских богов, чтобы легко, в одночасье отвергнуть их. Но отказать царю не было никакой возможности, так как означало быструю смерть. А умирать, даже за веру, Пинхази не хотел. Что делать? Принять нового бога? Он попытался взглянуть на солнце. А почему бы и нет? Чем не главное божество? Ведь он всегда надо всеми, всё видит, от него зависят многие жизни: и огромного слона, и свирепого льва, и любого человека. Благодаря ему вырастают деревья и распускаются цветы. Ведь мы поклоняемся солнцу, называя его Ра. А чего хочет фараон? Чтобы главным стал солнечный диск Атон? Да и пусть будет. Это не сложный компромисс.
– Да, я приму новую веру, мой Господин, да будешь ты жив, невредим и здрав!
Мы с тобой начнём великое дело! Мы откроем людям глаза и покажем, что они заблуждались, веря во множество божков. Ведь бог – один и имя ему – Атон!
Больших трудов стоило Пинхази, чтобы сдержаться и не закричать. Отступничество, ересь! Боги проклянут нашу землю! Тысячи лет они хранили Египет. Множество храмов выстроено для них, богатые и обильные дары принесены им в жертву. И теперь весь народ по воле одного человека должен поверить в то, что за всем миром может усмотреть только один бог? Так думал лешон Пинхази.
Я назначаю тебя Великим Жрецом Атона и называю своим Единственным другом.
Радостный Пинхази упал на ступени перед фараоном и стал неистово целовать его ноги. Он – Великий Жрец! За это он поверит во что угодно, в крайнем случае, убедит себя, что верит. Атон – Единый и Всемогущий Бог? Разумеется, это так! И все увидят, что его вера в Атона тверда, а преданность Царю безгранична. Но что творится в его душе на самом деле никто до поры, до времени не узнает.
Именно это событие, произошедшее около десяти лет назад и изменившее многие судьбы, вспоминал фараон Аменхотеп IV перед началом самого пышного празднования годовщины своего царствования.
ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР ТОГО ЖЕ ДНЯ.
Многоликая и разнохарактерная ночь владела половиной земного шара. Где-то она была сырой и прохладной, где-то по-настоящему холодной, а где-то душной и влажной. Земля устало поворачивалась, стремясь уйти от деловой суеты дня в томную бездеятельность ночи. Солнце, будучи не в силах взглянуть на противоположную сторону планеты, посылало туда свои лучи, слегка размывая границы огромной, всепоглощающей тьмы
Египет – страна, напоённая мистикой, – мирно отдалась во власть ночи, не замедлившей этим воспользоваться. Она заглянула в хижины бедняков и дворцы богачей, подарила холод пустыням и прохладу оазисам. Под её ласковой рукой великий и могучий Нил стал вести себя тише и, даже перекатываясь через пороги, он приглушал свой голос. Звёздными глазами ночь смотрела на покинутые людьми богатые храмы. Уже двенадцать лет она удивлялась и не понимала перемен, происходящих в этой Вечной Стране. Почему люди забыли богиню Нейт – создательницу мира? Только изредко какой-нибудь житель Саиса26, приходил в её храм, чтобы оставить свою жертву. Выше по течению, в Гермополе когда-то царствовал изобретатель письма и властитель времени Тот. Его изгнали оттуда. Ещё немного продвинувшись в сторону порогов, ночь увидела, что богиня любви и радости Хатхор скучает в одиночестве. Мало кто осмеливается явиться в храм Осириса, повелителя царства мёртвых, дарующего надежду на вечную жизнь в окружении богинь Исиды и Нефтиды. Его родной город Абидос забыл о нём. Амон с супругой Мут и сыном Хонсу много столетий были покровителями Фив, но их вытеснил Атон. Для него соорудили огромный, растянувшийся на целую милю храмовый комплекс. А на острове Элефантина, совсем рядом с ревущими порогами, жил бог-баран Хнум, с помощью гончарного круга создавший человека. Теперь никто не благодарит его за это.
О чём египетская ночь говорила со своим старым другом – Сфинксом? О Вечности. На её удивление и недоумение он отвечал, что всё пройдёт. Люди изменчивы, потому-что живут очень мало и ничего по-настоящему не знают о мире. Взгляни на меня, говорил Сфинкс, я встречаю тебя на этом месте уже больше тысячи лет. Я стою здесь с тех пор, как мне поручили охранять Величайшю Пирамиду, возведённую для фараона Хеопса, черты лица которого мне придали. Появляясь на востоке, ты сразу видишь мои глаза. А пока это так ни о чём не волнуйся. Через полторы тысячи лет песок засыплет платформу, на которой я стою. Пролетят ещё пятнадцать веков и он подберётся к моему подбородку. А по окончании ещё такого же срока песок засыплет меня совсем. Вот тогда – бойся…
Мелонхоличный Сфинкс оказался прав – люди изменчивы. Только три года после смерти Эхнатона они дарили свою любовь единому богу Атону. А потом, по приказу, отанному от имени Тутанхамона, уничтожили абсолютно всё, связанное с ним и Эхнатоном. Разрушили храмы, уничтожили статуи, стелы, настенные и наскальные росписи. Вычеркнули из исторических документов его имя и имя его царицы. Через поколение после его смерти никто не знал, что существовал фараон по имени Эхнатон
Да, тысячу раз прав оказался мудрый Сфинкс: люди изменчивы, они боятся времени. А время страшится пирамид. Тысячелетия они стоят под звёздами, уставшими на них смотреть. Заря окрашивает их в белые цвета; солнце дарит им золото в полдень и розовое сияние – на закате. А луна, выкатившись на тёмный шёлк небосклона, заливает их серебром…
Рядом с Ахетатоном не было пирамид. Царей давно уже хоронили в пещерах, вырубленных в скалах. Для фараона, его жены и близких соратников заранее были подготовлены роскошные гробницы. В том числе и для царицы Тий. Тоска одолевала её сердце этим вечером. Принимая участие в заговоре против сына, она была уверена в успехе. Но ликующие толпы сегодняшнего праздничного дня заставили её задуматься. Она давно поняла, что устранить фараона можно только одним способом – убийством. Но смерть необходимо было обставить таким образом, чтобы она выглядела естественной. И всё же Тий колебалась. Но не потому, что Эхнатон был её сыном. А потому, что он был законным прямым, наследником великих фараонов и власть ему дана была богами. Пойти против воли тех, кто надо всеми? Но ведь Эхнатон – вероотступник, он предал своих богов. Тогда выходит, что смерть этого еретика угодна им? Тий с радостью ухватилась за новую мысль. Не боги ли внушили её? Царица-мать воспряла. Почему она не подумала об этом раньше? Фараон мало интересуется тем, что не касается его бога и семьи. Послания соседей, молящих о поддержке в войне против хеттов27, остаются без ответа. Если так дальше пойдёт, то враг вскоре окажется перед воротами Египта. Народы моря всё смелее совершают набеги на города Красного Венца28, их корабли пытаются подняться по Дельте. Племена львов29 и крокодилов30 в последнее время слишком активно ведут себя. Всё это говорит о том, что боги обижаются на Страну Возлюбленную. Египет необходимо спасти. Тий встала со стула,на котором сидела около окна. На её лицо упал холодный лунный свет, придавая ему смертельную бледность. Она уже не сомневалась в правильности своих планов.
По коридору прошуршали робкие шаги.
– «Эйе», – подумала царица и не ошиблась: вошёл Главный Конюший.
– Ну? Что случилось? Зачем тебе понадобилось встретиться со мной именно сегодня?
Царица стояла недалеко от Эйе, он даже почувствовал запах масла хекену31, исходящий от её ухоженного тела.
– Случилось! Ещё как случилось! – Эйе нервно заходил по комнате. Приближаясь к своей родственнице, он бросал на неё косой взгляд и шёл дальше. Благо, места для метаний было достаточно.
Царица села на сундук, расписанный сценами приношения даров, и некоторое время наблюдала за Эйе.
– Долго ещё ты будешь топтать мой ковёр?
Эйе вздрогнул и остановился.
– Царь знает о нашем заговоре, – его испуганный голос сорвался на истерический шёпот. – Мы пропали…
– Плохая новость, – Тий выпрямилась и упёрлась руками в край сундука. – Выкладывай по порядку.
Эйе опять принялся ходить из стороны в сторону.
– Да перестань трястись и сядь! – Ей и самой было не по себе. Страх скользким змеёнышем вполз и в её душу, но она умела держать себя в руках. Эйе опустился на стул и постарался успокоиться.
– Я позвал Пинхази, он скоро придёт.
Тогда подождём, надеюсь недолго…
Наступила ташина. Вскоре брякнул засов резной, дубовой калитки – это апр32 пропустил гостя. Тий внутренним взором видела, как Пинхази прошёл мимо массивных ворот с её именем. В том, что именно жрец идёт сейчас по дорожкам между цветочными клумбами и беседками, она была уверена: только двое – Эйе и Пинхази – могли проникать за высокую белую ограду её виллу без предварительного уведомления. Такое же право имел и Фараон, но он никогда не посещал свою мать. Сейчас жрец повернёт направо, обходя священные персеи, дойдёт до угла дома и, обогнув его, достигнет мраморного крыльца с гипсовой лепниной. Здесь его встретит слуга-еврей и, освещая путь светильником, проведёт через роскошный холл. Когда они будут проходить по нему, то смогут видеть, как свет от лампы переливается на золотых и серебряных подсвечниках и отражается от огромных зеркал. Яркими и тонкими искрами будут блестеть стены, украшенные мозаикой из драгоценных камней. После холла Пинхази в одиночестве доберётся до комнаты Царицы по освещённым свечами уютным коридорам и лестницам.
Тий посмотрела на дверь, и та немедленно отворилась, будто повинуясь её безмолвному приказу. Верховный жрец вошёл стремительно, не здороваясь. Он сел на табурет, неприветливо посмотрел на царского тестя и громко проговорил:
– Ты думаешь, легко покинуть Эхнатона во время такого важного праздника? Что взбрело тебе в голову? Из-за тебя я должен изворачиваться, лихорадочно придумывать оправдания для своего отсутствия. Не могу же я сказаться больным, как царица- мать! К тому же пропал мой апр-нубиец, он всегда и везде сопровождает меня, ему больше всех доверяю.
Горбун? – уточнил Эйе.
Да! А тебе какое дело? – Пинхази не пытался скрыть раздражение.
Его больше нет.
То есть?
Тий, собиравшаяся остановить зарождавшуюся перепалку, мысленно присоединилась к недоумённому вопросу Пинхази.
Что? Откуда ты знаешь?
Царица решила не вмешиваться. Она уже поняла, что судьба апра-нубийца каким-то образом связана с тем, для чего Эйе собрал их здесь. Она слушала.
Я убил его. – Эйе произнёс это ровным, не выражающим эмоций, голосом.
Пинхази не отреагировал ни словом, ни жестом, а только уставился на Эйе, широко раскрыв глаза. От удивления его рот приоткрылся.
– Подбери челюсть, жрец! – Царица перевела взгляд с растерянного Пинхази на Эйе.
Нубиец что-то узнал? – догадалась Тий.
Да, я видел, как он выходил от царя в сопровождении Ха.
Ха? – в два голоса выдохнули Верховный Жрец и Царица-мать.
Имя этого придворного вызывало страх даже у самого влиятельного человека в Египте. Он служил Эхнатону так преданно и верно, как никто другой. Ха не имел ничего: ни собственного дома, ни семьи, ни богатства. Его любовь к Эхнатону и Нефертити была беспредельной, и таким же было доверие к нему со стороны Великой Супружеской пары. Многие относились к нему, как к некой мистической фигуре, никто не знал, откуда он пришёл, и все были уверены, что Ха исчезнет сразу после смерти фараона.
Тий подскочила и, одним рывком преодолев расстояние до Пинхази, оказалась рядом с ним. Она нависла над Верховным Жрецом, как кобра над беззащитной жертвой, её широко расставленные глаза горели злым огнём. Пинхази съёжился и, немигая смотрел в её лицо.
– Значит, апру-нубийцу ты доверял?! Что же ты доверил ему такое, что Ха допустил его к фараону? Что узнал твой раб? – Зловещий, шипящий шёпот разъярённой Царицы на последних словах поднялся до крика.
Перепуганный Пинхази попытался ответить, но язык присох к гортани и не повиновался ему.
– Он знал много, но сообщить успел мало, – Эйе говорил всё таким же монотонным голосом. – Если, конечно, верить ему… Я поймал его в безлюдном коридоре, благо таковых имеется много в храме Атона, распросил и удавил его же поясом.
Тий отошла от Пинхази и встала рядом с Эйе.
Что он рассказал моему сыну?
– Сказал, что знает о заговоре против него и Атона. Но Эхнатон был очень уж весел: накануне праздника пятая жена родила ему очередного сына, вам это известно. Царь и Нефертити считают это счастливым знамением. Он посчитал, что раб пытается выбиться в свободные люди путём наговора, и не стал слушать. А вот Ха поверил горбуну и пошёл за ним, к счастью, фараон вернул его. Мне раб сказал, что знает обо всех наших встречах, и слышал большинство наших разговоров…
– Та-ак… понятно. Ты уверен, что он ничего и никому не рассказал? – Тий стояла у окна и смотрела в сторону Тенистого Дворца Царицы, где в это время находился её сын.
– Я же сказал: «если верить ему». Правда, он клялся, что говорит правду и, если я оставлю его в живых, будет безобиден, как варёная рыба. Но я ему не поверил. Да и великий ли грех – убийство раба?
– Ты правильно поступил, – поддержала его Царица-мать и тут же насмешливо спросила: – Тогда почему трясся, как облезлая обезьяна под дождём: «мы пропали, мы пропали»? Развёл панику! Ничего мой сынок о нас не знает.
Но Ха?
– Что – Ха? Будет присматриваться, принюхиваться. А вы не давайте поводов для подозрений. Некоторое время будем видеться только при посторонних. А то, что ты, Эйе, делаешь, нельзя бросать. Надеюсь, ты сегодня подсыпал ему порошок?
– Нет! – Конюший вышел из оцепенения. – Нет! Ни за что больше я не стану этого делать!
Чего ты испугался? Никто, ничего не знает, – удивилась Тий.
– Всё равно! Я не хочу! Я боюсь! Мне и так неплохо живётся! И без обещанных царских венцов я как-нибудь обойдусь.
– Вот оно что! – Гнев Тий опять обрушился на несчастного Пинхази. – Вот каким образом ты убедил его предать обожаемого им зятя! Ты пообещал ему то, чем не владеешь! Кому я доверилась? Один – трус, другой – лжец. Фараоном после смерти моего сына станет Тутанхамон – мой внук!
Но ему ещё и года нет, – подал робкий голос Пинхази.
Тий поглядела в упор на Верховного Жреца и с тщеславием, медленно проговорила:
– Я при нём буду регентшей! А ты думал, что я отдам трон своего Великого Супруга тебе или ему? Уйдите! Оба – вон! Я не желаю больше вас видеть!
Мужчины немедленно покинули с этого дня закрвтую для них виллу. Эйе думал об утраченных надеждах, но успокаивал себя тем, что сейчас его жизнь хорошо устроена. И теперь ему не нужно будет постоянно трястись от страха, подмешивая заговорённый порошок в еду фараона. Эйе убедил себя, что горбун-нубиец сказал правду, и никто не знает о его участии в заговоре. Он будет жить, как прежде, но его никогда не покинет надежда на большую власть, поселившаяся в нём после памятного разговора с Пинхази.
Царица-мать опять остановилась у окна. Забыв о бывших компаньонах, Тий думала о своём будущем. Она не испугалась, как Эйе и не смирилась, как Пинхази. Однажды решившись на рискованный поступок, она не собиралась отступать. Теперь, чтобы довести начатое дело до конца ей придётся изменить себя. Нужно будет вновь завоевать доверие сына и невестки и тогда Тий сама сможет медленно убивать фараона отравленной едой. Она была уверена, что ещё немного – и сын умрёт, уступив Венцы своему племяннику Тутанхамону. И тогда… Тий перевела дух от предвкушения. Тогда при благославлении возвращённых богов её жизнь станет другой, и в стране наступят перемены…
Пинхази чувствовал себя как нельзя хуже. Много лет назад он отступился от многобожия, ради благополучия и покоя, приняв Атона. Спустя годы он забыл клятву, данную Эхнатону, чтобы вернуть прежних богов. Таким образом, Пинхази обременил свою душу двумя преступлениями, каждое из которых в момент совершения казалось ему благим делом. Он был лишён такого стержня, какой носила в себе Царица Тий, и он не мог, как Эйе, спокойно жить в ожидании чуда. Пинхази нельзя было назвать злодеем, просто всю жизнь он мечтал о великом поступке, способном перевернуть целый мир. Как жить ему теперь? Каким путём пойти? Чему лучше и вернее следовать: клятве, данной фараону на ступенях храма Аменхотепа III или обещанию уничтожить Эхнатона в угоду Амону-Ра?
СОН ЭХНАТОНА ПЕРЕД СМЕРТЬЮ.
Ты нашёл Веру?
Да, мой Бог!
Ты ступил на правильный путь?
Да.
Ты совершенно в этом уверен?
Да!
Что было дальше с тобой?
Я поверил всей душой, устремился всем телом к тебе, мой Бог.
А дальше…
Ко мне явилось Озарение, ведь ты всегда был рядом со мной!
Ты убеждён в этом твёрдо?
Да!
…Ты боишься смерти?
Смерти? Я не хочу её!
Почему?
Я хочу жить!
Зачем?
Но ведь мне ещё многое предстоит сделать.
Выходит, ты не достиг Исчерпанности Стремлений?
Нет!
– Спрошу в последний раз: ты уверен в правильности выбранного тобой пути?
Да! Да! Да!
– Я вижу, ты доволен собой. Но вспомни, что ты узнал в нашу прошлую встречу: Ежели ты совершенно уверен в правильности своего пути, значит, ты его потерял!
……….?
Ты в недоумении?
О да…
– Ты забыл ещё кое-что важное. На вопрос обо мне я посоветовал тебе заглянуть в себя.
Я так и сделал и понял, что Ты – Атон, Великий Бог!
Но ведь я не подтвердил, почему же ты так убеждён?
Я почувствовал.
– Не доверяй чувствам. Они исходят из твоей сущности и возвращаются в неё. Никто в них не виноват, никто за них не отвечает, кроме существа их породившего. Забери их в себя, слейся с ними, – и ты почувствуешь себя по-другому. Но и эти, новые ощущения не будут верными…
– Выходит, я поверил сам и заставил свой народ верить в того, кто на самом деле не существует и живёт только в моём воображении?
Да.
Ты – не Бог?
Нет.
– Тогда – кто? Ведь только Боги являются ниоткуда и уходят в никуда! Только Боги способны говорить без слов и, приходя во сне, обнажать души смертных, как это делаешь Ты!
Тогда, я – Бог.
Я запутался…
– Ты сам всё придумываешь. Ты от собственных мыслей и выводов приходишь в восторг и впадаешь в отчаяние. Ты погряз в себе, потому и не достиг Исчерпанности Стремлений. И к тебе не пришла свобода.
…Но у меня есть шанс?
Да, но не в этой яви. Близится миг твоего ухода из неё.
Смерть?
– Да. Но не бойся смерти, это всего лишь порог.… Используй смерть, ибо это великая возможность.…
Правильно ли я понял, Ты – это я?
Да!
И в прошлый раз и сейчас я говорю с собой?
Да!
Но каким образом я могу знать всё это?
Ты жил уже и проходил загробный путь не раз.
Значит, я – Эхнатон живу не впервые?
– Нет, фараон Аменхотеп IV-Эхнатон никогда раньше не жил. Это я, твоё сознание вечно и существую в веренице смертей и рождений, стремясь вознестись к Богу.
Бог.… Всё-таки Он един?
– Ты узнаешь это… скоро…
СМЕРТЬ. ПУТЬ К РОЖДЕНИЮ.
Тягость разлилась, погрузила Эхнатона в холод и озноб, наполняя тело свинцом. Разум обступила холодная вода…
Неожиданно быстро вода сменилась огнём. Горящие иглы впились в кожу, сознание бросило в жар.
Вдруг огонь взорвался и распался в пустоте воздуха. Силой своей энергии он поднял Эхнатона вверх.
И перед ним распахнулся невероятный безбрежный простор, подобный океану без волн под безоблачным небом.
Он поплыл, как пушинка, свободно, в одиночестве.
Это миг Смерти!
Эхнатон увидел блеск, сверкающий многими гранями, вспыхивающий и горящий.
Он собрал свои мысли. Не возликовал. Не испугался.
Тот, кто был Эхнатоном, увидев и поняв Свет, принял его.
Он узнал тайну Жизни и Смерти.
И сам стал светом.
И вознёсся в страну Вечного Блаженства и Истины.
Он вырвался из земного круга жизни и узнал, Кто стоит выше всех. Он сам стал Его частью.
Простая Истина мироздания развернулась перед ним во всей своей многогранности и сложности, непостижимой для земного разума – ограниченного и отягощённого опытом.
Но, даже в этом блаженном мире, его спасённая душа не могла успокоиться. Даже на небесах без Нефертити он был несчастен.
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МАЙСКИЕ ИДЫ 822 ГОДА ОТ ОСНОВАНИЯ РИМА.
В доме Феликсов, расположенном на виа дель Аббонданца в Помпеях, беседовали две девушки. Они удобно расположились на покатых ложах триклиния подле стола, уставленного закусками. Стоящий рядом раб, только что принёс вино и воду.
Разговор девушек лился спокойно и неторопливо, так же, как и вся их жизнь, которая шла давно заведённым порядком, и в которой нечего было менять, да у них и не возникало такого желания.
Триклиний, в котором они устроились, представлял собой подобие современной столовой. Обычно в домах богатых жителей Римской Империи их было несколько, а предпочтение им отдавалось в зависимости от погоды. Для холодных дней существовали триклинии, расположенные внутри дома. В них можно было даже опустить ставни, если день выдался особенно холодный или если собеседники стремились сохранить в глубочайшей тайне свой разговор. В противоположность им открытые триклинии одной стороной выходили в перистиль33 или располагались под сенью деревьев роскошного сада. Подруги облюбовали для отдыха первый вариант столовой на свежем воздухе.
В тот день, о котором идёт речь, стояла необычайно жаркая погода. Даже ласковый ветерок со стороны Кумского залива34 не залетал в гости к фруктовым деревьям, растущим в перистиле огромного дома Феликсов. Жара ощущалась и в триклинии, где беседовали Кассия и Юлия. Лёгкое и приятное разнообразие в эту томную обстановку вносило журчание фонтана, которым любовались девушки. Стены помещения были расписаны изображениями цветущих кустарников и порхающих над ними птиц. Эти панно и фрески настолько живо выглядели, что лимон, гранат и другие растения казались продолжением перистильного сада, а птички, будто нарочно прилетели, чтобы спеть для девушек и получить от них угощение.
Ложа, занятые Юлией и Кассией, заботливые руки застелили яркими, тяжёлыми, отороченными кистями покрывалами. На девушках красовались шёлковые прозрачные столы35, под которыми виднелись плотные туники36. Они были молоды и привлекательны, но ни характером, ни внешностью, ни происхождением не походили друг на друга, зато обе были очень богаты.
Юлия, принимавшая у себя Кассию, была невысокого роста, с приятной, не излишней полнотой. Она имела длинные, русые волосы, убранные в высокую, сложную причёску. Её серо-голубые глаза смотрели с хитринкой, что явно указывало на игривый, лёгкий характер девушки. Дед Юлии был рабом в доме Секундов, одного из представителей древнего помпейского рода. В 794 году он получил свободу вместе с сыном, которому в ту пору исполнилось семнадцать лет. Об этом событии много говорили в Помпеях и окрестностях. Ещё бы! Знатная женщина из богатого рода, вдова отпустила раба с такими денежными средствами, которых ему хватило для покупки оливковой и виноградной плантаций на склонах Везувия. Все искали причину такой щедрости, но так и остались ни с чем, так и не смогли удовлетворить своё любопытство. Дела у деда Юлии пошли весьма успешно, и вскоре он с сыном заработал достаточно денег, чтобы купить самый большой дом в Помпеях. Больше всего он походил на загородную виллу, так как имел в себе абсолютно всё, необходимое для жизни. В этом доме на виа дель Аббонданца выросла Юлия. Осталось сказать, что Юлия была одета в ярко-голубую с розовым шитьём по краю столу. На пальцах у неё сверкали серебряные с аквамарином кольца, а в ушах – такие же серьги.
Кассия с утра решила, что её сегодняшнему настроению подходит пурпурная стола с тонкой полоской вышивки по краю, золотое с перламутром ожерелье и золотая змейка с рубиновым глазком, одетая выше локтя. Насыщенный цвет столы подчёркивал тёмно-каштановый цвет её волос, а выразительные карие глаза на бледном лице притягивали взгляд любого человека. Сложно в несколько строк описать характер этой девушки. Она могла быть общительной и обаятельной, своим очарованием привлекая и подчиняя себе окружающих. Но уже на следующий день была способна не ответить на приветствие знакомого просто потому, что не посчитала нужным. Могла оставаться в стороне от весёлого разговора и с трудом отвечать на слова, обращённые к ней. Из-за этих особенностей многие считали её странной и непонятной. Из-за этого же у неё не было подруг среди равных, но она с великим удовольствием встречалась с Юлией, происходящей из рабского рода. Не будь Кассия так молода, можно было бы предположить, что её тяготит прошлое. Но какое прошлое может быть у восемнадцатилетней девушки? Такой вопрос уже не раз задавала себе Юлия Феликс, глядя на подругу. В свои девятнадцать она знала о трудностях жизни не больше Кассии, но чувствовала в подруге некую силу, которой не обладал никто из её знакомых. Именно потому не многие мужчины Помпей добивались руки Кассии, большинство избегало её, и список претендентов только недавно перевалил за десяток. Подходило время выбора, и отец Кассии всё чаще напоминал по утрам, что хотя ей предоставлена свобода в этом вопросе, она не имеет права так долго держать в неизвестности своих потенциальных женихов.
– Послушай, Кассия, когда ты думаешь обзавестись мужем и детьми? – спросила Юлия, перед тем взмахом руки отпустив раба.
– О, Всемогущие Боги! Подруга, ты-то могла бы не спрашивать меня об этом! Тебе должно быть лучше, чем другим, известно моё отношение к современным молодым людям, – отвечала Кассия, наблюдая с каким удовольствием Юлия, слизывает с ложечки остатки взбитого с мёдом и специями яйца.
– А, по-моему, милая моя подружка, тебе пора смирить гордыню. Ведь род Сатриев должен продолжаться, ты должна рожать и воспитывать новых римлян, достойных славы своих предков. Кстати, твоего брата такие вопросы тоже не волнуют?
– Это точно. Ему исполнилось двадцать восемь лет, но он никого и ничего не любит, не желает поступать достойно своему имени, и, в общем, ведёт себя отвратительно, – Кассия раздражённо махнула рукой, – А я? Да, я понимаю, что пора подумать о будущем рода, но.… Но не могу смириться с чванливостью, заносчивостью, даже глупостью большинства сынков помпейских родов. Они получили элементарное образование37, знают латынь и греческий, прочли немного Гомера, ознакомились с некоторыми мыслями Сократа, почти разобрали одну теорему Архимеда и считают себя учёными мужами, достойными сравниться с Юлием Цезарем, Цицероном и Овидием!
– Овидий! Цицерон! Цезарь! Первый был прекрасным поэтом, второй – великим оратором, третий – величайшим политиком. Поистине, Кассия, ты слишком много ожидаешь от мужчин!
– Возможно, но так уж я устроена и не вижу нужды менять себя.… А мужчины? Ну, нет среди них достойного!
Достойного тебя?
Да, достойного меня! – твёрдо ответила Кассия.
– А вот мне кажется, на жизнь нужно смотреть проще. Незачем ждать героя, когда вокруг достаточно милых мужчин, способных подарить множество удовольствий.
– Да уж, а заодно промотать большую часть твоего приданного. А то и полностью истратить его в лупанарах38 и на дружеских пирушках.
Кассия взяла со стола чашу с финиками, фаршированными фруктами, орехами и печеньем, залитыми виноградным соком. Она поставила её на ложе перед собой и ложечкой принялась добывать самый крупный плод. На некоторое время установилась тишина, слышно было только птичий гомон да журчание фонтана. Юлия лежала на спине, свободно свесив ногу.
– Слушай, Кассия! – девушка резко перевернулась на живот, сменив расслабленную позу довольной кошечки на позу, почуявшей добычу, львицы. – Ведь скоро состоится долгожданное представление в амфитеатре! О Боги! Как я мечтаю их увидеть! Это будут первые игры после десятилетнего перерыва. Как бесчеловечно было лишать наш город такого удовольствия из-за какой-то драки!
– Скажешь тоже, какой-то драки! Не драки, а целой битвы между помпеянами и нуцерийцами. Наши тогда победили, а вот нескольких гостей унесли ранеными и даже убитыми. – Кассия вернула финики на стол и села, чтобы дотянуться до большой чаши с водой и омыть руки. – Мой отец говорил мне, что решение Римского сената закрыть наш амфитеатр на десять лет было большим ударом для помпеян, очень падких до зрелищ.
– Ты права, о любви наших горожан к такого рода развлечениям говорит уже то, что в амфитеатр у нас могут поместиться все местные жители. – Говоря это, Юлия, по примеру гостьи села, налила себе и Кассии немного разбавленного вина и с удовольствием его выпила.
– Вообще-то, бои гладиаторов можно было увидеть почти в любом доме во время пиров. Но это не интересно. Два, три бойца – это скучно, – Кассия задумчиво смотрела в кубок с вином, который держала зажатым в ладонях.– Я хочу увидеть настоящее представление: травли диких зверей, битвы двух команд гладиаторов, когда на арену выходят сотни, а передвигаться самостоятельно по-окончании боя могут только несколько, а большинство утаскивают крюками через врата смерти!
