Kitabı oku: «Канатоходка», sayfa 7

Система конвейера

Я, по-моему, уже рассказывала, что в «Союзгосцирке» тогда, когда я выпустилась из училища, работала «система конвейера», регулируя передвижения артистов и номеров из города в город, из программы в программу…

По разнарядке первым гастрольным городом у меня был Волгоград. Так как технически номер мой был сложным, а аппаратура с реквизитом весили 290 кг, мне нужен был постоянный ассистент, который помогал бы мне с правильной подвеской и растяжкой. Он помогал бы в репетициях, а во время моего выступления стоял бы на страховке и контролировал работу униформистов, которые вручную поднимали и спускали трапецию (вместе со мной) в начале и конце номера…

Бонич – так негласно именовали Зиновия Бонича и студенты, и преподаватели – решил, что самое правильное не брать «кота в мешке» со стороны, а соединить в одной программе два номера из нашего выпуска. Чтобы мы друг другу помогали и чтобы кто-то из моих сокурсников, отработав свой номер, ассистировал в моём, получая за это отдельные, хоть и небольшие, деньги…

Выбор пал на Бориса Руденко, а точнее, он сам вызвался: все годы учёбы он был безответно в меня влюблён и, видимо, в гастролях, когда я буду от него зависеть, надеялся «добить»…

Мы прилетели в Волгоград. Сначала всё шло нормально, но потом Борис не стал «терпеливо и трепетно» ждать, а начал предпринимать «атаки», а когда понял, что результат нулевой, поставил «вопрос ребром»: либо я выхожу за него замуж, либо он отказывается ассистировать. Ясное дело, я притязания на мою свободу отвергла…

И в результате меня оставили в Волгограде ещё на одну программу (это была программа Белорусского цирка, так на время я стала «белоруской»), а Борис со своим номером укатил в другой город…

Мне стал ассистировать кто-то из униформистов. И однажды, засмотревшись на меня под куполом, парень о чём-то задумался и забыл, что меня пора опускать вниз, а для этого надо отвязать канат и скомандовать, чтобы трапецию плавно опускали…

Когда он понял, что музыка уже заканчивается, а я всё ещё под куполом, он быстро отвязал верёвку и практически выпустил её из рук… Трапеция «со свистом» полетела вниз… Я удержалась, но сорвался привязанный к рамке металлический стул (на котором я сидела, играя на концертино). Он рухнул мне на лоб (ведь я работала с «гордо поднятой головкой», как учила меня незабвенная Елена Стефановна!)…

Зал ахнул в едином порыве!.. Я сделала вид, что ничего не случилось, и побежала к выходу. Инспектор манежа широким жестом отправил меня на повторный «комплимент»… Зал ахнул ещё раз: на глазах изумлённой публики (а в зале была большая французская делегация) на моём доселе гладком лобике вырастала огромная сине-красная шишка!..

За кулисами меня уже ждали цирковые друзья. Они наблюдали за происходящим из прохода и успели принести лёд, который раздобыли у мороженщицы, торгующей рядом с цирком… Я долго морозила свой лоб, но… Утром мне пришлось выстричь густую чёлку, которую ношу и по сей день…

С белорусским цирком я проехала несколько волжских городов: кроме Волгограда – Саратов и Ярославль…

А потом мне пришла разнарядка в Одессу… Я плакала, расставаясь с моими друзьями, с которыми проработала вместе почти 4 месяца – большой срок! – Яном Польди, Геной Горловым, братьями Денисовыми… Это были месяцы общения, дружбы, влюблённостей, общих праздников, общих радостей, общих проблем, которые легче было «разруливать» совместными усилиями…

Прощаясь с этим периодом моей жизни, я даже не подозревала, что Одесса станет городом, в котором моя судьба развернётся совсем в другую сторону…

Леонид Енгибаров и Юра Юнгвальд-Хилькевич

В Одессе я попала в программу, где ковёрным клоуном был великий (только тогда об этом многие – и я в том числе! – не знали) Леонид Енгибаров.

«Ковёрным» клоун называется потому, что он выходит в манеж (на ковёр), когда униформисты выносят и устанавливают реквизит для следующего номера, то есть, по сути, – заполняет паузы…

Лёня не просто «заполнял» – каждый его выход ждали, и это были маленькие шедевры. Енгибаров не только был «грустным клоуном», или «клоуном с осенью в душе», как его называли. Он владел всеми жанрами циркового искусства – ходил по свободной проволоке, жонглировал, был прекрасным силовым акробатом, эквилибристом, мимом… Он мог подняться под купол после воздушного номера, не выходя при этом из образа странного влюблённого человека…

Его репризы были нежными и философскими. И ни одного пустого выхода, ни одной пошлой шутки… Зал смеялся и восхищался. Леонид Енгибаров был большим артистом!..

В цирке принято помогать друг другу – ассистировать, сидеть «на подсадке», ну и так далее. Мне посчастливилось: Лёня попросил меня участвовать в его «Сценке в парке».

Сюжет репризы немудрёный: молодой человек (его играл Лёня) приходит на свидание, волнуется, ждёт девушку (это я!), она задерживается, а в это время выходит наглый развязный продавец цветов. Лёня хочет купить у него букет, но тот заламывает такую сумму, что Лёнин герой вынужден в буквальном смысле «снять последние штаны»… Девушка приходит, но не видит своего молодого человека – он вскарабкался на пустой постамент и «притворился» памятником, опустив до пят рубашку (штанов-то нет!). Наглый цветочник выходит и начинает приставать к девушке, которая грустно сидит на скамейке, дарит ей цветы. И тогда «статуя» не выдерживает и бьёт своего обидчика. Тот сначала не понимает, откуда получает тумаки. В конце концов девушка догадывается что к чему, и, взявшись за руки, влюблённые уходят за кулисы. В руках у девушки – букет цветов…

Да! Неблагодарная задача – пересказ репризы. Поверьте на слово, она была и очень смешная, и очень трогательная, как, впрочем, и все репризы Енгибарова. Ведь самое важное – исполнение…

Но Леонид и при жизни был недооценён, и сейчас о нём знают очень мало, потому что рассказывать о нём – трудно. Это нужно видеть. А снято о нём и с ним – непростительно мало…

Недавно я была в жюри одного из кинофестивалей и увидела в конкурсе картину производства киностудии «Арменфильм». Это было ужасно, хотя авторы очень старались – ведь Лёня национальный герой…

Но, как выяснилось, только стараний и любви к Енгибарову – недостаточно… Так же как невозможно его сыграть (даже если бы нашли более подходящего артиста). Невозможно, потому что Лёня был уникален, как и его талант…

Конечно, я не могла понять масштаба личности Енгибарова. Маленькая ещё была, глупенькая… Я просто с радостью смотрела его репризы и выходила в одной из них…

Лёня тем не менее трогательно пытался меня завоевать: провожал из цирка до гостиницы после представления, дарил подснежники и фиалки, читал наизусть стихи Бодлера и Рембо, подсовывал под двери моего номера романтические записки…

Мне с ним было очень интересно, но… Мне было 18 лет, а ему – 30. Для меня это была непреодолимая возрастная пропасть. Я действительно считала его – ну… скажем так: немолодым…

В конце концов он обиделся и переключился на более податливую, чем я, канатоходку…

Лёня всегда очень хотел сниматься в кино. Даже не буду сейчас гадать почему (хотя у меня есть предположения), но кино не стало его второй профессией. Его «не увидели»… Не появился ЕГО режиссёр, который бы захотел и сумел показать на экране необычную мимику, выразительные глаза, раскрыть удивительное дарование… Леонид Енгибаров снялся в главной роли всего в одном фильме, он сыграл там практически самого себя…

Но и этот фильм, к сожалению, оказался неудачным. А остальные его появления на экране были в проходных, незначительных ролях, о которых, к сожалению, и сказать-то нечего – никак… неинтересно…

В картине Георгия Юнгвальда-Хилькевича «Формула радуги» Лёня снимался «в окружении». Не все знают, что это такое. А это означает, что вокруг главных героев на протяжении фильма живут и действуют некие персонажи, которые не несут смысловой нагрузки, иногда не произносят ни одного слова, просто создают атмосферу, фон…

Тем не менее Лёня с воодушевлением снимался «в окружении» у Хилькевича, очень с ним подружился и однажды пригласил его в цирк на вечернее представление.

Юра пришёл с Олегом Стриженовым и Валентином Куликом, которые тоже снимались – только в другой картине, на Одесской студии…

Я стояла, разминаясь перед своим выходом. И вдруг увидела рядом с собой «живого» Олега Стриженова, который вблизи оказался рыжим, конопатым и нетрезвым (о, герои Олега Стриженова из «Овода» и «Сорок первого», знали бы вы, какое я испытала обидное разочарование!). «Разочарование», привыкшее к обожанию зрительниц, победоносно улыбалось и попыталось ко мне «клеиться»…

К счастью, в это время объявили мой номер, и я побежала на выход… Юра позже мне рассказывал (и потом повторял во всех интервью): «На арену вышло неземное существо! Нежная кожа! Блестящие волосы!.. Глаза!.. Улыбка!.. Неземное существо оторвалось от земли и полетело!..» Не представляю, как он это всё увидел издалека…

Но на другое утро он пришёл в цирковую гостиницу, чтобы пригласить меня сняться «в окружении» в своём фильме «Формула радуги». Тут я должна сделать небольшое отступление…

Ко мне в Одессу «с ревизией» нагрянула мама. Ей нужно было увидеть, как живёт её «девочка», которая до первых цирковых гастролей никуда не уезжала одна!.. Не голодает ли. Да и вообще, какая атмосфера её окружает…

Я показала маме настоящий «мастер-класс»: я приносила с рынка свежие продукты и вкусно её кормила (и мама с изумлением узнала, что, оказывается, я умею готовить), я выгуливала её по городу, показывая местные достопримечательности, вовсю о ней заботилась…

А в тот день был выходной – ни репетиций, ни представления, – и я могла позволить себе поспать дольше обычного…

Но мама разбудила меня, сказав, что прибегала дежурная сообщить, что внизу меня ждёт «молодой человек»… Ещё не разлепив как следует глаза, в халате, с распущенными длинными волосами я спустилась вниз по лестнице. «Молодой человек» оказался Хилькевичем…

Эту встречу Юра потом тоже живописал (он ведь был замечательным художником!): «…нежное полусонное создание с переливающимися роскошными волосами…» (дались ему эти волосы!).

Он предложил мне роль медсестры. Я сразу согласилась – мне было интересно. Так мы с Лёней Енгибаровым оказались вместе ещё и на одной съёмочной площадке и начали работать в одном «амплуа».

Начались съёмки – хорошо, что не каждый день. Но всё равно приходилось пропускать репетиции или приезжать прямо к представлению, второпях разминаться и гримироваться. На работе под куполом это пока не отражалось, хотя я понимала, что долго так я не выдержу…

Я всегда могла сосредоточиться только на одном, самом важном в этом дне деле, и если, предположим, у меня вечером спектакль, то для всего остального я в этот день – до окончания спектакля – из жизни выпадаю. Только после него – жизнь продолжается…

Съёмки у Юры Хилькевича запомнились больше атмосферой: у него был удивительный талант создавать из творческого процесса праздник, он умел окружать себя единомышленниками, профессионалами и просто славными хорошими людьми, а это так важно в тяжёлом съёмочном процессе, хотя, к сожалению, не всегда отражается на результате…

«Формула радуги» была дебютной Юриной картиной, но атмосферу творческого праздника он создавал на всех своих фильмах, всегда!..

Когда через десяток лет я снималась в главной роли в другой его картине – «Весна 29-го» (мюзикле по ранним произведениям Погодина), на съёмочной площадке было так же интересно и радостно, все так же нежно любили друг друга, и мы все общались и проводили время вместе и на площадке, и после съёмок…

Конечно, это Юрина заслуга – его талант режиссёра и художника: заразительность, юмор, интеллигентность и доброжелательность, а также вера в своих «соратников» и создавали такую комфортную и вдохновенную «среду обитания», дарили такую увлечённость работой…

В фильме «Весна 29-го» было много песен и танцев, и мы неслись на студию разучивать танцевальные партитуры с великолепными балетмейстерами Натальей Рыженко и Виктором Смирновым. Репетировали и записывали в тонстудии песни и вокализы талантливого композитора Сергея Сапожникова. Я пела в картине народную песню «Ах, кукушечка…» в Серёжиной обработке. Главную мужскую роль в фильме играл Валера Золотухин, а я играла главную женскую – его жену.

Сценарий по мотивам ранних произведений Погодина был написан Марком Захаровым…

«Новогодний праздник отца и маленькой дочери»

Роль в «Кавказской пленнице» почему-то называют моим дебютом в кино. На самом деле это не так.

Юра Хилькевич всегда рассказывал, что он «открыл меня» для кинематографа. И это не так.

Я уже рассказывала, что ещё на первом курсе начала сниматься в телефильмах, телеспектаклях, в художественно-документальных фильмах о цирке.

Но своим кинематографическим дебютом считаю короткометражный фильм выпускника ВГИКа Эльёра Ишмуххамедова «Праздник», снятый по рассказу Александра Грина «Новогодний праздник отца и маленькой дочери», в котором снялась между первым и вторым курсом и в котором сыграла главную роль. Сюжет рассказа прост: юная Тави (так зовут мою героиню) приезжает на каникулы к отцу. Отец едет на станцию её встречать. Но в дороге они разминулись…

Тави входит в дом, видит ужасное запустение и, желая сделать отцу приятный сюрприз, торопится до его приезда навести порядок. Думая, что это ненужный мусор, она сжигает рукопись – многолетний научный труд отца… Отец возвращается и в момент счастливой встречи с безмерно любимой дочкой понимает, что произошло…

Он ничего не говорит – только выключает свет, чтобы дочь не увидела его потрясения. А когда свет загорается, Тави замечает вдруг, что волосы у отца – седые…

Я очень благодарна Эльёру за то, что он открыл для меня прекрасный романтический мир Александра Грина. И по сей день Грин – один из самых любимых моих писателей…

Несколькими годами позже, уже снимаясь в «Вие», я рассказала Лёне Куравлёву – когда он поинтересовался тем, что я читаю и кто мой любимый писатель, – о своей любви к Грину.

А Лёня совершенно неожиданно ответил: «Я Грина ненавижу!..» Я не могла понять, как же так?! Лёня, такой интеллигентный и начитанный, – и вдруг… Почему?!.

Теперь понимаю: мечта о несбыточном, ожидание «алых парусов», а после – неминуемая утрата этой мечты и разочарование – вот от чего предостерегал меня Леонид Куравлёв…

Много лет спустя я написала стихотворение «Ассоль», которое начинается так:

 
Проходит жизнь, как сон, как боль.
Мечты сдаются и стареют…
И постаревшая Ассоль
Уходит, не дождавшись Грея…
 

Лёнечка! Я всё поняла. Но Грина всё равно люблю. Люблю его героев, нежных, сильных и верных. Тех, кто до конца верит в мечту…

Но я возвращаюсь к съёмкам в «Формуле радуги», которая не стала моим творческим достижением, но изменила судьбу. Как? Сейчас расскажу.

Несостоявшаяся роль

Чем больше я бегала в роли медсестры за главным героем фильма (его играл Николай Федорцов), тем больше Юра Хилькевич утверждался в шальной идее заменить исполнительницу главной роли Маре Хелласте (красивую, но холодную, эстонскую актрису) мной. А «шальной» я назвала его идею потому, что героине по сюжету 24 года (она аспирантка). Мне было 18 лет, а выглядела я на 14! И это было совершенно очевидно. Всем, кроме Хилькевича…

Но Юра так загорелся мыслью, что я должна стать героиней его фильма, что снял Маре с роли, а мне назначил кинопробы. Их нужно было утвердить сначала на Одесской киностудии, потом на киностудии им. Довженко, которой подчинялась Одесская киностудия, в Киеве, а потом уже в Москве, в Госкино. Но – ни до Москвы, ни до Киева, слава Богу, не дошло…

Чем старательнее меня «взрослили», тем до неприличия юнее становилась я: так выглядят в школьной самодеятельности дети, когда они пытаются играть стариков – что ни клей, как ни гримируй, во что ни одевай, а юность просвечивает сквозь наклейки, накладки, седины, парики, начёсы, поддёвки…

Вот так и со мной – не помогли ни накрашенные губы, ни ярко подведённые глаза, ни взбитые волосы, уложенные в пучок, ни «взрослая» одежда… Ребёнок! Да ещё с нежным голоском…

Я вижу отчаянье Хилькевича, добровольно ввязавшегося в эту авантюру, но ничем ему помочь при всём желании не могу. Затея с треском провалилась…

В результате эту роль сыграла хорошая украинская актриса Раиса Недашковская…

Роль Нины

Но – нет ничего случайного… За муками Хилькевича, съёмочной группы и моими из глубины павильона, где всё происходило, наблюдала Татьяна Михайловна Семёнова, ассистентка Гайдая, которая была командирована на поиск героини фильма «Кавказская пленница»… Ей сказали, что у Юнгвальда-Хилькевича снимается «хорошая цирковая девочка». Она приехала на киностудию, увидела происходящее…

Но… тем и отличается настоящий профессионал от непрофессионала, что кроме профессии обладает ещё и чутьём, интуицией…

Что уж там могла Татьяна Михайловна разглядеть в ряженом пугале, а вот увидела! Взяла мои координаты в актёрском отделе, и, когда я вернулась из Одессы в Москву, на столе лежала телеграмма с просьбой «приехать на „Мосфильм“ на фото- и кинопробы на роль Нины в кинофильме режиссёра Леонида Гайдая „Кавказская пленница“».

В этой истории есть разночтения. Например, Юра Хилькевич рассказывал во всех интервью, что чуть ли не «продал» меня Гайдаю за бутылку коньяка, пообещав ему показать «потрясающую девочку», когда тот пожаловался, что никак не может найти героиню. С каждым разом эта история в исполнении Хилькевича обрастала всё новыми подробностями и красками! Он в неё и сам, видимо, всё больше верил…

Не утверждаю, но, на мой взгляд, сюжет «рассказа» не выдерживает никакой критики – концы с концами не сходятся! Ну когда Юра, погружённый в съёмки своей дебютной картины – В ОДЕССЕ, – мог выпивать с Гайдаем, который «поделился с ним „за рюмкой чая“», занимаясь подготовительным периодом – В МОСКВЕ?!.

Скорее всего, всё-таки Татьяна Михайловна Семёнова раскопала сведения и полетела в Одессу. Это больше похоже на правду: тогда ассистенты были мобильными, могли найти актёра «из-под земли». Они смотрели все фильмы и спектакли по всей стране и очень гордились находками.

В отличие от сегодняшних ассистентов и помощников, которые и в картотеку-то лишний раз не заглянут – так, пороются в Интернете, и будет. Поэтому они про актёров, кроме тех, кто уж совсем «на слуху», ничего не знают.

Теперь уже не докопаться до истины – нет Гайдая, нет Юры Хилькевича, нет и Татьяны Михайловны…

Но то, что, прочитав телеграмму, я позвонила в киногруппу и поехала на «Мосфильм», – факт!..

Не могу подробно описать это историческое знакомство. Во-первых, это было слишком давно, во-вторых, я не могла предположить, что оно станет историческим, иначе, наверное, я постаралась бы запомнить все детали… Помню, что долго иду по лабиринтам «Мосфильма», вернее, меня ведут и, наконец, приводят в комнату, которая показалась мне какой-то полутёмной и мрачной. Может быть, потому что за столом, стоящим наискосок, сидит человек, тоже довольно мрачный, в очках. Он смотрит на меня без радости и любопытства (так мне запомнилось), потом задаёт общие вопросы: кто я?.. сколько лет?.. что делаю в цирке? – на которые я так же «анкетно» отвечаю. Потом он предлагает мне сесть напротив и почитать вместе с ним текст будущей кинопробы.

Мне приносят экземпляр сценария, который с того дня останется у меня навсегда (только я ещё не знала об этом)… Мы читаем сценку, когда Шурик, догнавший Нину на ослике, объясняет ей, что это не он, а ослик её преследовал… Нина переспрашивает, смеётся, ну и т. д. Гайдай делает какие-то замечания, помогает найти нужные интонации. Всё. Репетиция закончена. Выбираем день, удобный для кинопробы, и меня ведут на пробу костюма, грима и на фотопробы…

У меня сохранилась фотография из тех фотопроб – странная и смешная: волосы подкручены, глаза гримёрша мне немножко подтянула (заплела маленькие косички на висках и туго стянула их на затылке), чтобы они казались более раскосыми – мне же нужно было выглядеть, как восточная красавица. Потом, конечно, мы ото всех подобных ухищрений отказались! Мне вернули мой естественный вид и так тоже сфотографировали…

И я уехала в Тулу, где была с цирком на гастролях. Через неделю я получила телеграмму с вызовом на кинопробу.

Кстати, кинопробы и потом съёмки – и «Кавказской пленницы», и «Вия» – проходили в том самом павильоне, где теперь проводится ежегодная церемония «Золотой орёл». Об этом я рассказала со сцены, когда вручала приз за лучшую мужскую роль Даниле Козловскому.