Kitabı oku: «Развенчанная царевна. Развенчанная царевна в ссылке. Атаман волжских разбойников Ермак, князь Сибирский (сборник)», sayfa 18
Глава девятнадцатая. Царь Кучум
На высоком обрывистом берегу Иртыша раскинулась столица Кучумова царства, Сибирь. Мало напоминала она собою город: это было не что иное, как несколько десятков скученных юрт. Сибирь была обнесена высоким валом и считалась недоступной крепостью, так как, кроме единственной дороги, защищаемой татарами, подойти к ней ни с одной стороны не было никакой возможности.
Все юрты города были совершенно похожи одна на другую; единственная, отличавшаяся от других, была царская. Юрта эта резко выдавалась своей высотой; она состояла из нескольких отделений; два из них занимал Кучум, а остальными владели его жены. Внутри юрта отличалась роскошью: все стены были обиты соболиными шкурами, пол покрыт богатыми коврами. Но этим убранством могли любоваться только другие, сам Кучум не мог видеть его: он давно уже ослеп.
Было утро. Отпустив одну из своих жен, царь при помощи евнухов оделся и вышел в отделение юрты, которое служило приемной. Лицо Кучума было озабочено, по лбу пролегло несколько морщин.
– Позвать сюда вчерашнего шамана! – отдал он приказание.
– Он давно уже дожидается здесь, – отвечали ему.
Вошел шаман.
– Гадал ли ты? – спросил его Кучум.
– Гадал! – грустно подтвердил шаман.
– Что же ты видел? – с любопытством, смешанным с некоторым страхом, проговорил Кучум.
Шаман, по-видимому, затруднялся говорить.
– Что же молчишь? Говори! – нетерпеливо крикнул Кучум.
– Государь, страшное видел я, не хочется верить, не спрашивай меня о виденном.
– Собака, говори, когда я приказываю!
– Повинуюсь, государь. Вчера, когда темь легла на землю и показались звезды, вышел я на берег Иртыша и начал гадание. Показались тучи и покрыли все небо, в двух шагах ничего не было видно, кругом стояла мертвая тишина, наконец с истоков Иртыша поднялся страшный шум, как будто происходила битва, словно дрались тысячи воинов. Иртыш загорелся огнем и покрылся багровым цветом, в Иртыше текла не вода, а кровь. В это время на том берегу показался белый волк, шел он с полуденной стороны, навстречу бежала черная собака. Вскоре они встретились, и собака загрызла волка.
Шаман замолчал, исподлобья поглядывая на Кучума. Последний, казалось, думал о чем-то.
– Что же это значит? – спросил он наконец.
– Кровь в Иртыше означает большое кровопролитие.
– Дальше!
– Белый волк – это твое царство, черная собака – это русские.
Кучум захохотал.
– Так по-твоему выходит, что черная собака загрызет меня? – поинтересовался он.
– Так показывает гадание! – с робостью произнес шаман.
– Твое гадание лжет! – гневно заговорил Кучум. – Русских более нет на моей земле. Я приказал протянуть через Тобол цепи и перебить их!
– Государь, – вмешался в разговор один из приближенных, – цепи, по твоему приказанию, были протянуты.
– Ну и что же?
– Бежавшие воины сказали, что пришла к русским подмога и побила твои войска.
– Этого не может быть! – нахмурившись, проговорил Кучум. – Что еще видел? – обратился он к шаману.
– На месте Сибири я видел какой-то чужой город, в нем было много христианских церквей…
– Ты все лжешь! – закричал, вскакивая, Кучум. – Все лжешь… Ступай и не смей ко мне никогда приходить!
Шаман покорно вышел из юрты.
– Государь, Таузак просит позволения войти, – доложили Кучуму.
При этом имени царь оживился, лицо его повеселело.
– Пустите, сейчас же пустите! – приказал он. – Ну что, поколотил ты русских, прогнал этих собак? – спросил он.
– Нет, государь.
– Почему? – гневно спросил Кучум.
– Они побили нас, меня взяли в плен и отпустили к тебе.
– Как же ты смел явиться ко мне?!
– Служа тебе, государь, верно, я счел за лучшее предупредить тебя об опасности.
– Если не сумел справиться, оставался бы с ними: мне таких слуг не нужно.
– Государь, не гневайся на меня! С ними ничего нельзя было сделать, если бы ты сам видел их, то сказал бы то же, что и я.
– Что же это, богатыри, что ли?
– Богатыри, государь, люди все крепкие, сильные!
– А вас мало было разве?
– Много, государь, и справились бы мы с ними, если б не их луки!
– А у вас их не было?
– Их луки, государь, не такие, как у нас: когда они стреляют, то из луков выходит дым и огонь; гремят они, словно гром, а стрел не видать, только убивают насмерть. Подступиться нельзя, кольчугу железную пробивают.
– Что же это за луки такие?
– Не знаю, государь, только наши стрелы и наполовину против ихних не долетят!
Задумался Кучум, сидит и молчит – непонятны ему казацкие луки и стрелы.
– Погибнет царство Сибирское от русских! Погибнет царство Сибирское от русских! – донесся голос снаружи в царскую юрту.
Кучум встрепенулся.
– Какая это собака орет там? – спросил он, дрожа от гнева.
Татары выскочили на улицу и вскоре воротились.
– Кто это там? – гневно произнес царь.
– Шаман какой-то!
– Бросить его в Иртыш.
Татары вышли исполнить приказание царя, схватили шамана и потащили к берегу. Вскоре в воздухе что-то мелькнуло, далеко внизу раздался плеск воды, и предсказатель скрылся с глаз своих палачей.
Кучум между тем обдумывал, как ему расправиться с казаками. Гнев на Таузака у него прошел; он, напротив, начал советоваться с ним.
– Твоя воля, государь, – говорил Таузак, – а по-моему, лучше мирно с ними обойтись, не драться, иначе они побьют нас да, пожалуй, и царством завладеют.
– Мирно? А мирно они нас не прогонят из царства? Даром они, что ли, пришли сюда! Нет, я думаю не так сделать. Разошли во все концы царства гонцов, пусть все собираются против русских; Маметкулу сказать, чтобы он с конницей напал на них; если Маметкул не одолеет, тогда я сам пойду и перебью их всех. Да сделать заемку, пусть они попробуют взять ее!
Молча слушал Таузак Кучума, и грустно было ему. Он видел, что трудно бороться с казаками; хотя их и немного сравнительно с несметными татарскими полчищами, он на себе испытал их силу; но разве можно было убедить Кучума в неодолимости казаков?
Он вышел, чтобы привести в исполнение распоряжения Кучума, а последний предался мечтам о том, как он разгромит своих врагов; живых, попавших в плен, прикажет казнить лютой смертью, а остальных продаст в неволю бухарцам. Замечтавшись, ему показалось, что все это исполнилось уже, царство его находится в безопасности, и с веселой улыбкой отправился он к женам.
Глава двадцатая. Богатырь Маметкул
Два дня уже отдыхают казаки после постоянных стычек с татарами; несколько дней прошло, как исчезли последние из них.
– Куда провалились они? – говорил Кольцо. – То чуть не каждый час глаза мозолили, а теперь хоть бы один; неужто ушли и царство свое бросили?
– Ну, вряд ли они бросят царство, да куда и уйти им, – заметил Ермак, – должно, что-нибудь неладное затеяли они.
– Народ дюже хитрый, – вмешался Мещеряк, – это, атаман, говоришь ты верно: что-нибудь, лукавые, да замышляют аль с силами собираются да потом разом и нагрянут. Опаску иметь все-таки не мешает.
Не видя татар, казаки беззаботно предавались отдыху. Некоторые латали порванную одежду, другие сладко спали или перекидывались, лежа, словами, солнышко пригревало жарко и располагало к лени.
– Долго ль мы будем стоять тут? – говорил один.
– А тебе небось надоело?
– Нет, ничего, отчего не отдохнуть, отдохнуть хорошо.
– С силами, по крайности, соберемся, легче будет татарву бритую колотить.
– А сколько мы ее перевели – страсть, не перечтешь.
– Еще больше осталось, их, словно тараканов, никак не переведешь!
– И впрямь тараканы… Да чтой-то последние дни не видать их?
– Сквозь землю провалились! – засмеялся казак.
В это время как вихрь вылетели из-за леса тысячи конных татар, предводительствуемые Маметкулом. С гиком бросились они на казаков, тысячи стрел обсыпали Ермакову дружину, засвистели брошенные копья, татары прямо неслись на стан. Перепуганные внезапным появлением татар, казаки вскочили, не зная, что делать; некоторые бросились к берегу, к челнам, за ними шарахнулись и остальные. Ермак заскрежетал от злости зубами.
– Куда? – закричал он бежавшим казакам. – За мной вперед! – продолжал он, выхватывая саблю и бросаясь на татар.
Ободренные криком Ермака, казаки остановились, пришли в себя и бросились на татар; раздались выстрелы. Татары испугались и остановились; выстрелы зачастили, но татары оправились в свою очередь.
– Не стреляйте, молодцы, не губите зарядов, пригодятся еще, врукопашную лучше! – раздался снова голос Ермака. Стрельба прекратилась, началась схватка. Долго бились казаки, много полегло татар, но десятка два и казаков.
«Нет, знать, их не прогонишь, вишь, саранча проклятая, – думалось Ермаку, – только людей своих загубишь, надо садиться в лодки».
Казаки начали отступать под натиском. Вот и берег.
– В лодки, товарищи! – скомандовал Ермак.
Казаки бросились в челны, татары – за ними в воду, но пули казацкие свалили их с лошадей. Отъехав на середину реки, Ермак скомандовал дать залп, десятки врагов повалились на землю.
– Вот вам, это поминки по товарищам! – проговорил атаман. – Вперед, ребята, авось дьяволы отстанут.
Дружина распустила паруса и двинулась по течению реки. Последняя сузилась; с двух сторон ее поднимались крутые обрывистые берега; татары время от времени показывались на берегу, но, встречаемые выстрелами, быстро исчезали. К вечеру они скрылись.
– Ну, нынче, атаман, плоха у нас будет ночка! – заметил Мещеряк.
– Да, к берегу приставать нельзя, в любой момент нагрянут, вишь, их тьма какая! – отвечал Ермак.
– Ну и на реке не заночуешь; ехать темно, ничего не видать, того и гляди, наткнешься на что-либо.
– А я так думаю, – заговорил Кольцо, – что мы переночуем спокойно, только нынче еще раз придется драться.
– Что так?
– А ты, Ермак Тимофеевич, погляди вперед. Видишь, чуть виден городок, вот и ночевка, только даром ее не возьмешь – татарву гнать придется.
– Какой же это город?
– А вот «языка» нужно спросить.
Подплыли к лодке, в которой сидел татарин-переводчик, спросили его о городе.
– Это – Карачи-город, воин у Кучума, храбрый очень, тут недалеко уж и Сибирь будет, как только минуем Чувашью гору, так она и будет!
– А гора-то эта далеко?
– А вон направо синеет, это она и есть.
– Ну, Ермак Тимофеевич, Бог даст, скоро и желание твое исполнится! – заметил Кольцо. – Завтра в Сибири будем.
– Да, коли живы останемся, – проговорил задумчиво атаман.
– Бог не выдаст, свинья не съест! – усмехнулся Кольцо. – До сих пор Бог нам помогал! Сколько поганых уложили, а у нас всего десятка три убитых!
– Ну, это как Бог даст, прежде-то мы поганых гоняли, а нынче они нас; вишь, их сколько, пожалуй, не совладаешь, и Сибири, уж что и говорить, даром они не отдадут.
Лодки между тем приближались к городку, недалеко от которого было заметно движение толпы.
– Заворочались, окаянные, знать, напасть хотят! – проговорил Кольцо.
Ермак велел остановиться, затем встал на ноги. Кругом его лодки сгруппировались казацкие челны; Ермак снял шапку.
– Православные! – заговорил он. – Сегодня много работушки выпало на нашу долю, потеряли нескольких товарищей, да вдобавок еще и ночевать нам негде, на открытом месте никак нельзя. Нападут ночью поганые, всех нас перебьют, а без сна ночь проводить на реке негоже, и так уж умаялись. А на что лучше отдохнуть, как не в городке? Добудем же его, да и татар поколотим в отместку за своих товарищей. Причаливайте, товарищи, к берегу!
Неохотно повернули казаки свои челны; это не ускользнуло от Ермака…
Казаки высадились; им навстречу бросились татары под предводительством Карачи. Завязался бой, и не прошло и часа, как татары рассыпались по степи.
Рады были казаки отдохнуть после тревожного дня, но покой их смущали рассказы пленного татарина. От него узнали они, что рядом с ними, у Чувашьей горы, засел сам Кучум с десятью тысячами войска; кроме того, к нему присоединился Маметкул, дравшийся с дружиной нынче.
Заставила эта весть призадуматься и Ермака.
«Десять тысяч, – думалось ему, – если он наполовину врет, и то плохо – где мне с пятью тысячами справиться?»
И не спалось Ермаку – одна дума горше другой одолевали его. Неужели судьба посмеется над ним? Неужели он должен потерпеть неудачу в то самое время, когда наступает конец всем мытарствам? До сих пор он шел победоносно, еще шаг – и он достигнет цели. Одна, только одна битва, и он полновластный владыка, царь Сибири; неужели счастье изменит ему? Конечно, изменит! Разве возможно горсти людей одолеть хотя бы пятитысячную массу?
К утру только задремал атаман, но ненадолго. Его разбудили, толкая; он открыл глаза.
– Вставай, Ермак Тимофеевич, – говорил с тревогой в голосе Кольцо, – вставай, беда пришла!
Ермак вскочил.
– Какая беда? – спрашивал Ермак, спросонья хватаясь за саблю. – Аль татары напали?
– Хуже, атаман, с татарами мы справились бы, а то свои замятежничали!
– Как свои? – не поверил Ермак.
– Выдь на улицу, погляди, что творится.
Ермак выбежал на двор; там собрался круг. Он незаметно подошел и стал прислушиваться к речам казаков.
– Так как же, братцы, вперед иль назад идти? – спрашивал чей-то голос.
– Вестимо, назад, вперед никак невозможно, ишь их собралось сколько, как мух нас передавят! – слышался ответ многих.
– Назад, назад, делать тут больше нечего, немало у нас добра, больше того, что есть, и не нужно!
– В лодки, ребята!
– Постойте, братцы, чего испугались? – послышался голос Мещеряка. – Что нам, в диковинку, что ль, одному против десятерых драться; чай, сумеем постоять за себя!
– Рассказывай, прежде поганые ружей боялись, а теперь они привыкли к ним, ничего с ними не поделаешь.
– Да что тут толковать! Валяй в лодки!
– Стойте, братцы, недоброе дело вы затеяли: решаете ехать, не сказавши атаману! – говорил Мещеряк.
– Что ж, атаман нашел сюда дорогу, найдет и отсюда! Айда в лодки!
Закипела кровь в жилах Ермака.
– Дорогу атаману! – крикнул он.
В один миг слетели шапки с казацких голов, и перед Ермаком открылась широкая дорога. Он вошел в круг.
– Давно ли это без моей воли начали круги собирать? – спросил он строго. – Аль забыли уговор? Знаю, что не все вы пожелали круга, а какой-нибудь супротивник нашелся. А паршивую, гнилую траву из поля вон, в мешок да в воду.
Казаки молчали.
– Что нужно вам? Зачем собрались?
После некоторого молчания выступил казак и начал приводить доводы о необходимости повернуть назад.
– Глупый вы народ! Как мы шли сюда? Водою! Оттого и целы остались; а теперь, через неделю или две, реки станут, придется идти сухопутьем, и передавят вас татары, как клопов каких. Аль смерти бесславной захотелось? По-моему, коль помирать, так помирать с честью, а смерть нам не страшна. Сами ведь мы от разбойного дела отказались, что ж скажут про нас, коли мы воротимся? Как были, мол, разбойниками, так ими и остались, пошли, награбили всякого добра да и назад.
Между казаками прошел ропот.
– Веди, атаман, куда хочешь, всюду за тобой пойдем! – послышались голоса.
– Оставаться, ребята! – чуть не в один голос крикнули казаки. – Будь что будет, а стоять будем до смерти.
– Помолимся Богу да и ударим на поганых! Побьем их – нам слава; сами ляжем – тоже слава, а смерти бояться нечего: ведь двух их не бывает.
Позвали попа, тот отслужил молебен, и, едва рассвело, казаки двинулись к Чувашьей горе.
Началась страшная битва; много казаков пало, но остальные не дрогнули… Видят татары, как подмяли их храброго Маметкула, и побежали, бежал и Кучум. Победа казаков была полная, только больше сотни товарищей они недосчитались у себя.
Здесь же на месте побоища был отслужен благодарственный молебен и панихида по павшим.
– Ну, товарищи, спасибо за службу, – говорил Ермак, – теперь еще одна может быть битва – и царство Сибирское наше! Думали ли, гадали ли вы завоевать целое царство, а пока что пойдем вперед: не возьмем Сибири – все равно что ничего не сделали!
Двинулись вперед, перед ними скоро показался город, но казаки не решались входить в него.
– Наверно, проклятые засаду устроили, – говорил Кольцо, – нужно осмотреться хорошенько.
Но город был пуст: все, что было живого в нем, бежало в степь. Казаки заняли его.
– Ну, Иван Иванович, вот и мечты сбылись наши, только ближним боярином тебе так же не быть, как и царем мне.
– Ну его к лешему, боярство-то! – засмеялся Кольцо.
– А ты вот недельки две аль три поотдохни да и отправляйся к царю, бей ему челом новым царством.
– Нешто я поеду?
– А кому же больше и ехать-то? Ты столько же завоевывал Сибирь, сколько и я!
Глава двадцать первая. Ермак, князь Сибирский
Весело отпраздновал в Москве Дементий Григорьевич Строганов свадьбу Фроси с Арбузовым, весело даже не по времени. Уныло стояла осиротелая Москва: царя в ней не было, проживал он в Александровской слободе, и из Москвы только выхватывались новые и новые жертвы опричнины… Тяжко дышалось. Боязнь за свою жизнь, позор за литовский мир тяжелым камнем лежали на душе у каждого русского.
«Что-то будет дальше? – невольно думалось каждому. – Уж такого лихолетья и не было никогда на Руси, словно последние дни пришли!»
Отпраздновав свадьбу, загрустил и Строганов; вот уже два месяца живет он в Москве, а к царю не зовут его, потому как во гневе находится царь, в таком гневе, что убил своего сына-первенца и изуродовал любимца своего, Бориса Федоровича Годунова. Лежит теперь последний в постели, и с ним только отводит душу Дементий Григорьевич.
Был пасмурный декабрьский день, солнышко и не проглядывало за весь день, на небе повисли свинцовые снеговые тучи, невесело делалось на душе. Строганов собирался идти к Годунову; оставалось только надеть шапку и выйти; в это время вошел челядинец.
– Спрашивает тебя, Дементий Григорьевич, человек какой-то!
– Какой такой? – с недовольством спросил Строганов.
– А бог его знает, говорит, дело важное!
– Какие там еще дела, ну, зови его!
Вошел незнакомец. Строганов при виде его окаменел, потом бросился к нему на шею.
– Иван Иваныч, голубчик, какими ветрами тебя занесло сюда? – говорил он, обнимая и целуя Кольцо.
– Сибирскими, Дементий Григорьевич, – смеялся гость.
– Господи, а мы думаем, что от вас и косточек не осталось; панихиды по вас служили!
– Что ж, и за это спасибо, а теперь отслужим молебен.
Строганов вдруг насупился:
– Обрадовался, Иван Иваныч, тебе, видит бог, как обрадовался, только как же это, уж я и ума не приложу…
– Что такое?
– Больно ты смел – в Москву-то явился.
– А чего же мне бояться-то? – засмеялся Кольцо.
– Грозен ноне царь, куда грозен, такие казни придумывает, что, кажись, в аду таких мук не будет!
– Ну и на здоровье, пусть его себе тешится, мне-то что?
– Как что? Аль забыл, во что твою буйную головушку оценил он?
Кольцо засвистел.
– Было время, Дементий Григорьевич, – заговорил он, – да сплыло. В те поры я сам казну его грабил, а теперь к нему с дарами приехал. Столько одних соболей навез, сколько он отродясь не видывал.
– Откуда же ты взял их?
– Вестимо, не грабленные, не ворованные, а свои собственные, из своего царства Ермак Тимофеевич посылает.
Строганов еще более удивился:
– Из какого царства?
– Да из нашего, Сибирского!
– Да какое же оно ваше?
– А то чье же? Вестимо, наше, коли мы его завоевали! Вот теперь и послал меня Ермак Тимофеевич бить царю челом новым царством, а ты говоришь – голову с меня снимут, было бы за что! Только вот не знаю, как к царю добраться!
Строганов долго не мог прийти в себя от удивления.
– Да знаешь ли, Иван Иваныч, знаешь ли, что вы сделали?
– Аль дурное дело?
– Какое дурное! Вы Русь спасли. Ведь царь и гневен потому, что Русь на клочки рвут; там татары, там литва, со всех концов напасти, а ведь ты с какой радостью-то приехал! Экось, целое царство в подарок привез.
– Да еще какое царство-то!
– Едем сейчас же к Годунову!
– Что ж, поедем, коли он с почетом примет.
– Еще с каким почетом-то!
– Ну коли так, поедем.
Ушам своим не верил Годунов, слушая рассказ Кольца. Не оправившись еще от ран, он бросился к царю, в Александровскую слободу.
Теперь москвичи вздохнули. Царь повеселел, возвратился в Москву, казни прекратились. Гулом прокатилась по Москве весть о присоединении Сибири; имена Ермака Тимофеевича и Ивана Ивановича Кольца не сходили с языка, служились о здравии молебны, русские люди при встрече целовались и поздравляли друг друга, как в Светлое Христово Воскресенье.
Настал день приема царем Кольца. Загудели кремлевские колокола, их подхватили остальные, и торжественный гул прокатился над Москвой.
Загремели с Тайницкой башни пушки, возвещая радость народу. Не оставил царь и виновников торжества, наградил он их по-царски. Забыты были старые вины: вместо обещанной плахи царь наградил их дарами и Ермака пожаловал князем сибирским.
Весело возвращался Иван Иванович в Сибирь с царскими дарами в сопровождении двух воевод и трехсот стрельцов, которых послал царь на подмогу Ермаковой дружине.
