Kitabı oku: «Безымянный», sayfa 4
Глава 4: В объятиях русалки
Просыпаться не хотелось, ибо на улице очевидно стояло чрезвычайно раннее утро, о чём говорили пусть и яркие, но холодные лучи солнца, пробивающиеся сквозь неплотно закрытую и растрескавшуюся дверь землянки. Безымянный вполне мог позволить себе поспать ещё, тем более, что после встречи с лихом у него до сих пор не развеялся туман в голове – морок пусть и отступил, но ещё не до конца отпустил его разум. Однако лесной народ устроил на улице форменный шабаш – слышались их весёлые игровые крики, а пара-тройка особо громкоголосых представителей русальего поселения затеяли песню на своём протяжном и практически лишённом согласных букв языке. Они пели песню радости солнцу, которое вышло из-за облаков спустя долгих три месяца, восхваляя его живящий свет и согревающее тепло. Вместе с этим лесной народ пел о зелёных рощах, сокрытых в глуши озёрах с кристально чистой водой, юрких кроликах, которые живут под холмом и общаются с тамошними жителями, и вечно голодном медведе, что обитает в самом центре леса и раз в год выходит на охоту за всем, что движется. Песня лесного народа проста в плане мелодии, но слова произвели на Безымянного сильное впечатление – в них будто скрывался весь смысл их бытия, все горести и надежды, что витают в воздухе, все их мысли, переживания, чаяния. Они любят свою родину, свой лес и всегда бережно и с уважением относились к каждому дубу, берёзе, липе, клёну, буку; конечно, они не знали другой жизни, и им не с чем было сравнивать, но, судя по словам их песни, им это и не нужно.
Если верить песням лесного народа, то раньше леса дорастали до самых небес, а их листья были настолько большими, что в них можно было завернуть взрослого человека. Однажды один из волхвов Верхограда, древнего мифического города, отправился в лес за лекарством для великого князя и его княгини. Однако он никак не мог найти нужные ему цветы, а потому углублялся всё дальше и дальше, пока не достиг места, где утренняя роса заживляла любые раны, а ягоды вырастали до размеров увесистой репы. Именно там волхв увидел дерево, все листья которого свернулись подобно коконам насекомых, в то время как вокруг витал странный сладковатый аромат. Волхв испугался за дерево, решив что его пожирают невиданные ему насекомые, подобно тле или луковой мухе, а посему начал разворачивать один из листьев, намереваясь сжечь вредителей своим волшебным пламенем. Однако каково было его удивление, когда внутри он увидел не орды насекомых, а младенца с бледной кожей и абсолютно чёрными глазами. С той поры считалось, что именно так рождаются жители лесного народа, однако Безымянный почему-то в этом сомневался – они не производили на него впечатление порождений растений.
Он обмыл лицо из таза с мутноватой водой, прополоскал рот, подкрепился нехитрым завтраком из ягод и орехов, которые некто заботливо оставил при входе в землянку, надел на себя своё скромное обмундирование и вышел на улицу. Безымянный поморщился от яркого солнца, но и сам испытал настоящую радость от его света – проснувшись на болоте, он ещё ни разу не видел его лучей, и сейчас они казались ему чем-то сродни магии. Только вот странно, он почему-то помнил, что свет солнца должен быть жёлтым, как колосья только что народившейся пшеницы, но сейчас весь лес вокруг него был залит насыщенно оранжевым цветом, на удивление неестественным и каким-то… неправильным. Однако, что он мог знать? Его память представляла собой решето, в котором вполне могли остаться ложные представления об окружающем его мире.
Увидевшие его лесные жители сразу прекратили петь и побежали в разные стороны – чужеземец пугал их и сулил неудачи. Таковы поверья большинства малых народов, которые, в своё время, очень сильно пострадали как от захватнических армий людей, так и от религиозных фанатиков. Их использовали в качестве рабской силы, выставляли на потеху богатым князьям и царям, устраивали на них большую охоту, а иногда просто вырезали целые поселения под корень. Безымянный не знал, было ли это при правлении Сына Бога или до него, но факт оставался фактом – у малых народов не было причин доверять роду человеческому.
Около жилища его уже дожидался Ваня – сорока сидела на косяке распахнутой двери соседней землянки и деловито ковыряла клювом в своих перьях.
– Наконец-то, – недовольно проворчала птица. – Тебя ждать – летать разучишься.
– Самое утро же, – пожав плечами, отозвался Безымянный и огляделся.
При свете солнца поселение лесного народа производило ещё более удручающее впечатление: когда-то оно может и было богатым и развитым (по крайней мере, по меркам малых народов), но сейчас вымирало. Большинство землянок выглядело заброшенными – у них провалилась крыша, выломали двери, а лазы завалили уже утрамбованной землёй. В центре поселения расчистили круглую поляну, предназначавшуюся, скорее всего, для ярмарок и одиноких торговцев, но сейчас она поросла бурьяном, а в самом центре её возвышался исполинский муравейник. Жизнь уходила отсюда – Безымянному даже стало интересно, уходят лесные жители сами или вымирают от бедности. Сорока же будто услышала его мысли.
– Когда-то тут бурлила жизнь, – проговорил Ваня, – но потом… Потом что-то произошло. С приходом Сына Бога магия стала уходить из этого мира. Это почувствовали на себе даже такие ведуньи как Василиса – раньше она могла с лёгкостью перемещать целые горы, а сейчас ей нужны просто титанические усилия даже для того, чтобы летать в ступе.
– Я ничего не знаю об этом, – отозвался Безымянный. – Твои слова кажутся мне сказочными. Но если это так, то это лишь ещё одна причина, почему я должен выполнить свою миссию.
– Конечно! – согласилась птица. – Теперь ты будешь цепляться за любую соломинку, чтобы оправдать свою цель – ведь тебе её не избежать. Но ты ведь не знаешь: лесной народ намерено травил реки, которые используют люди для стирки своих вещей и даже для питья. Они стирали в них пелёнки, заворачивали в них своих младенцев, а потом… потом находили их мёртвыми, с ожогами вместо кожи и вытекшими глазами.
– И именно поэтому князья пошли на них войной?
– Кто знает. Никто не ведает, кто первым нанёс кому обиду. Но вместе с приходом Сына Бога все эти войны закончились. А магия… – Ваня помолчал, – как по мне, она может гореть синим пламенем.
Безымянный не нашёл, что ответить. Он знал лишь, что Сын Бога виновен, что он достоин смерти как никто другой, но вот почему… этого он никак объяснить не мог. Может и права была Василиса, когда давала ему свои советы. Может навязанной ему судьбы он избежать и не сможет, но вот понять, заслуживает ли Сын Бога смерти или нет – он просто обязан. Если это, конечно, вообще можно понять.
– Пойдём! – гаркнула сорока. – Чем раньше мы к ней придём, тем раньше сможем покинуть это проклятое место.
Безымянный не стал возражать: он последовал за сорокой, которая перебиралась с землянки на землянку и с ветки на ветку, при этом постоянно оглядываясь и озираясь, будто боясь, что кто-то совершит на неё нападение. Может лесной народ не брезговал охотой на сорок, кто знает? – как и всегда, у Безымянного в голове покоился целый объём базовой информации о жителях леса, но вот детали ускользали от него, расплывались в разные стороны, растворялись на самой периферии его сознания.
Они добрались до середины поселения, где лесные жители были уже не так малочисленны – они сбивались в группки и общались на своём лишённом согласных языке, как видимо, не зная, что Безымянный может их понимать. Кто-то считал его посланником Сына Бога, кто-то заверял, что его привели, дабы отдать в жёны Русалке, а другие, наоборот, утверждали, что он пришёл убить её, а после этого увезти их всех в рабство в Радоград и на Княжий Холм. Однако никто не испытывал к нему симпатий – Безымянному невольно казалось, что дай им волю, они бы с удовольствием разорвали его на части.
– А Сын Бога присылает сюда людей? – спросил с интересом Безымянный у сороки. – За младенцами, то есть…
– Нет, – ответил Ваня, – у них не рождаются дети. Легенда говорит, что они рождаются из листьев древних деревьев…
– Да, я знаю легенду, – поддакнул Безымянный.
– Тогда что спрашиваешь?
– Это легенда. Они же должны как-то приумножать свой род…
– Должны, – согласилась птица, – но, как видишь, у них это не очень хорошо получается. Хотя к водяным Сын тоже не наведывается. Создаётся ощущение, что ему интересны лишь люди, да более-менее развитые малые народцы – домовые, полудницы, полевики, стухачи… Так что нет. Напрямую они от него не страдают.
Безымянный снова огляделся: к его удивлению он увидел некое подобие кузницы – почти полностью разрушенное бревенчатое строение, полностью выгоревшее позади и обвалившееся спереди. На назначение дома указывала сохранившаяся и почти полностью утопшая в разросшейся траве наковальня – примитивная и грубо отлитая, но всё же наковальня. Раньше лесной народ владел мастерством придания формы металлу – это говорило о многом.
Остаток пути они провели в молчании и размышлениях. Третий Мир казался Безымянному одновременно чуждым и знакомым – некоторые вещи казались ему сами собой разумеющимися, в то время как другие воспринимались как настоящий абсурд – фантасмагория, в которую он попал против своей воли и теперь барахтается как брошенный в воду котёнок. Кажется, что даже новорожденным приходится проще – их разум ещё достаточно мал, чтобы задаваться большим количеством вопросов, а потому они усваивают новое медленно и размеренно, в то время как Безымянный буквально прогибался под весом всех тех знаний, что сваливались на него каждый час. И он понимал, что для успешного исполнения его миссии этого мало, катастрофически мало.
Наконец они добрались до границы поселения, где снова начиналась чаща – ещё более тёмная и отталкивающая, чем та, через которую они продирались вместе с Ваней. Только на этот раз посреди неё пролегла тропа – чётко выраженная и вытоптанная, она производила воистину зловещее впечатление. Над узким ходом нависали кривые пальцы облысевших ветвей, а по бокам рассыпали что-то белое… будто… кости. Десятки, сотни рыбьих костей, они походили на лезвия ножей и остро наточенные наконечники стрел – один неверный шаг, и в ногу тут же вопьются тысячи зазубренных игл. Безымянный дажё поёжился от такого зрелища.
При входе в чащу стояла закрытая корзина, где определённо кто-то возился и настойчиво пытался вырваться. До слуха Безымянного донеслись странные щелчки, будто кто-то пытался играть на ложках, но только без какого-либо ритма или последовательности.
Ваня подлетел к корзине, уселся рядом с ней, деловито клюнул какую-то крупную чёрную букашку, которая тут же вырвалась из клюва и пустилась наутёк, и обратил свой взор на Безымянного.
– Возьми корзину, вручишь ей.
Безымянный поднял бровь и опасливо приблизился к корзине. Он просто не мог не заглянуть внутрь, ибо его любопытство приняло воистину детские размеры – он аккуратно приподнял крышку и тут же отдёрнул руку, ибо в него попыталась вцепиться внушительных размеров зелёная клешня.
– Раки?! – прикрикнул он и уставился на сороку, которая, он готов был поклясться, улыбалась.
– Русалки их просто обожают! – довольно проговорил Ваня. – Эта вообще лопает почём зря. Так что преподнесёшь ей раков и будешь у неё в милости.
– Ты уверен?
– Нет, – быстро ответила птица, – но так сказала Василиса, а ни у меня, ни у тебя нет причин ей не доверять.
– У меня нет причин хоть кому-нибудь доверять…
– Но всё же ты здесь.
– Это меня и удивляет больше всего, – процедил сквозь зубы Безымянный и решил, что раз уж он здесь оказался, посреди русальего леса, то надо идти до конца.
Он аккуратно проверил, надёжно ли прикрыта крышка корзины и ухватил её обеими руками, искренне при этом надеясь, что путь до русалки не будет слишком уж длинным. Ваня же, ничего не говоря, безропотно вспорхнул и исчез во тьме рощи, куда даже не пробивались лучи яркого утреннего солнца. Делать было нечего – Безымянный шагнул за ним, навстречу своей судьбе.
Первое, что открылось взору Безымянного после долгой прогулки сквозь мрачный лесной коридор, был золотой огонь – по крайней мере, так могло показаться на первый взгляд. На самом деле это было лесное озеро, покрытое сотнями ярко-белых цветов с крупными лепестками и подрагивающими стебельками и освещённое полуденным солнцем, которое и создавало эффект пламени – настолько оно было яркое и живое. С каждой стороны озера в него впадали бодрые и игривые ручьи, чьи крупные брызги походили на россыпи бриллиантов. Безымянному даже захотелось зажмуриться, но вместо этого он лишь распахнул глаза и не мог отвести взгляда от фантастической и завораживающей картины. После отталкивающих и тёмных панорам леса, огненное озеро показалось ему настоящим чудом, которое захватывало его целиком и полностью и вводило в некое подобие транса.
Через самый центр огненного озера пролегала тропа из стёртых валунов, по которой можно было пройти лишь при помощи недалёких прыжков. Каждый булыжник увит зелёными лианами с лихорадочно-жёлтыми цветами, а округлые берега укутаны в красно-ягодный плащ – и надо сказать, что таких крупных и налитых ягод Безымянный не видел никогда в своей жизни. Точнее, он точно знал, что в обычной жизни встретить такие крупные ягоды фактически нельзя – помнить он в принципе ничего не мог. Огненное озеро определённо обладало какой-то живительной силой, и было ли это связано с магией русалки, или же наоборот – магия русалки происходила из этого источника, было ещё неясно.
Магия же у неё точно была – по крайней мере, так можно было судить по её голосу. Он распространялся по воздуху хрустальным кружевом, лился в такт прохладному ветерку, что бегал над гладью озера, создавая изощрённые узоры на блестящей глади, играл в догонялки с огненными лучами солнца и воспевал хвалу всему волшебству природы, которое создало здесь такое маленькое, но одновременно великое чудо. Её голос, полный жемчуга и сравнимый с перезвоном горного источника, проникал в самую душу, проходил сквозь всё тело, наэлектризовывая его и будто наполнял силами и одухотворённостью. Она пела про любовь, что витает вокруг каждого живого существа, про дальние края, недоступные обычному человеку, про перелётных птиц, которые видят мир с невероятной высоты, – немудрено, что песни русалок всегда привлекали не только охочих до женской красоты мужчин, но и любого человека, насколько черства не была его душа и насколько корыстны не были его намерения. Воистину, этот голос не знает границ и располагается далеко за понятиями добра и зла.
В самом же центре огненного озера, в окружении высоких бутонов осоки, расположился сотканный из корней циклопического дерева, что доминировало над водной гладью, остров, на котором и расположилась та, к которой они с Ваней так долго стремились. Надо сказать, что русалка никак не соответствовала своему окружению и казалась лишним и враждебным элементом во всей этой чуть даже не божественной картине. Когда-то она может была красивой и привлекательной, соблазняя незадачливых путешественников и затаскивая их в свою паутину обмана, но сейчас… сейчас русалка производила впечатление ожившего трупа, какой-то ошибки природы, которой не место во всём этом великолепии.
Её распухшее тело, иссушенное вытянутое лицо, длинные гипертрофированные руки и ноги, – буквально вся её кожа покрылась тёмно-зелёными пятнами, влажными и бугристыми, на локтях и коленках проступали кровавые трещины, а глаза выглядели потухшими и умирающими. Волосы, ранее напоминавшие изумрудного цвета водоросли, иссохли и выпали и сейчас на голове виднелись неприглядные залысины, покрытые коркой и коростой. Ногти доросли до таких размеров, что вросли в кору, и русалка могла шевелиться лишь при помощи резких движений, что сотрясали дерево и вспугивали сидящих на ветвях птиц – зябликов, крапивников, овсянок, свиристелей и поползней. Сама же русалка расположилась на дереве, посреди широких ветвей, которые формировали будто специально для неё сотканное ложе – от того же места, где она сидела, распространялись чёрные трещины, из которых сочилась странная и мерзкая на вид бурая жижа. Если когда-то русалка олицетворяла собой жизнь и беззаботность, то сейчас она превратилась в буквальное олицетворение разложения. Безымянный знал про то, как русалки выживают и чем именно они занимаются, прячась в глубоких лесных чащах: их пение очаровывает незадачливых и неподготовленных путников, завладевает их сознанием и заводит в своё обманно красивое логово. Там русалки окончательно порабощают их разум и тело, и пока путники наслаждаются умопомрачительным и внеземным голосом, они становятся трапезой для этих вечно голодных существ. Действительно, стоило Безымянному вглядеться в огненно-золотую гладь озера, как он понял, что всё его дно усеяно дочиста обглоданными костями – как человеческими, так и принадлежащими представителям других народов. Кто знает? – может нынешний внешний вид русалки стал её расплатой за тысячи невинных жертв?
– Что ты встал?! – услышал он недовольный шёпот Вани прямо у себя над ухом. – Невежливо же! Иди к ней!
Безымянный снова обратил свой взор на дерево русалки и обратил внимание, что прямо рядом с его стволом стоит Василиса – она распустила медно-русые волосы и теперь они покрывали всё её тело до самого пояса, а сама она облачилась в аккуратно и искусно скроенный кафтан. Если раньше она производила впечатление замученной работой крестьянки, то сейчас в ней появилась благородная осанка, а само её лицо светилось силой и уверенностью.
– Да, конечно, – отозвался Безымянный и сделал первый шаг на близлежащий валун, который оказался совсем не скользким, как могло показаться на первый взгляд. – А что говорить?
– Ничего, – подсказала сорокаю – Просто предложи ей раков и… и молчи. И уж тем более не говори ничего про её внешность: если хочешь знать, то она до сих пор считает себя писаной красавицей.
– А что случилось? – всё так же шёпотом спросил Безымянный.
– Голод, – коротко отозвалась птица. – Просто голод.
Дальше говорить было небезопасно, ибо русалка обратила на них внимание и теперь дотошно изучала Безымянного с головы до пят, будто пытаясь найти в нём что-то, что могло заинтересовать её. Он был на самой середине озера, когда она прекратила песню и улыбнулась ему, обнажив ряд чёрных и наполовину раскрошившихся зубов – если раньше на её лицо можно было хоть как-то смотреть без содрогания, то сейчас Безымянный невольно отвёл взгляд. В ответ на это русалка рассмеялась своим хрустальным смехом, подобным тысячам дождевых капель, и проговорила:
– О, да, я знаю, перед моей красотой невозможно устоять, – просто удивительно, как у этого вживую гниющего существа мог быть такой восхитительный и околдовывающий голос, от которого душа пела и хотела вырваться из тесных оков тела на волю, – однако не волнуйся, Безымянный, я не стану тебя соблазнять, как я это сделала с сотнями благородных мужей, что приходили ко мне на поклон.
– Я благодарю тебя, – собрав волю в кулак, ответил Безымянный. – Я принёс тебе дар, – он перепрыгнул на остров и аккуратно поставил корзину у корней дерева. – Это раки. Самые отборные, которых мы только смогли найти.
– Раки… – в голосе русалки одновременно послышались удовлетворение и разочарование, если это вообще было возможно. – Раки действительно чрезвычайно вкусны, и я обожаю высасывать сладкое мясо из их дёргающихся клешней. Но… но глядя на тебя… глядя на тебя я не могу не вспомнить те времена, когда мой голос распространялся по всему лесу, опоясывал каждое дерево, струился через плотный воздух и…
– Мы не за этим пришли к тебе, – оборвала её тираду Василиса, причём таким тоном, который не терпел никаких возражений. – Мы с тобой говорили об этом, или ты уже забыла о данной мне клятве?
– Я не забыла, – отозвалась русалка. – Я не нарушу своё слово, пусть я и голодна.
– Прошу прощения, что прерываю вас, дамы, – решил проявить инициативу Безымянный, – однако у меня в планах не было посещать это место и лицезреть твою красоту, о, госпожа леса. Я оказался здесь по воле случая, но не своему собственному выбору, и у меня нет желания затягивать этот разговор на слишком долгое время, – он посмотрел на Василису, которая ответила ему осуждающим, но при этом очень заинтересованным взглядом, – поэтому я задам лишь один вопрос: что я здесь делаю?
– Прошу простить моего спутника… – начала было Василиса, но русалка лишь вяло взмахнула рукой и рассмеялась, запрокинув голову назад и обнажив скукожившуюся и покрытую пятнами шею.
– Ты права, Василисонька, ты правда права, – сквозь смех проговорила она, – он и правда уникален и есть в нём что-то… нездешнее. Я бы многое отдала, чтобы спеть мою песню вместе с ним.
– Однако мы не за тем здесь, – ответила ведунья. – В великой тайне я поведала тебе о том, что случилось с Безымянным и о его миссии. Я знаю, как сильно ты ненавидишь Сына Бога, а посему раскроешь нам тайну, что ведома тебе ещё с самого начала его правления: где его можно найти?
Безымянный поднял брови и даже не постарался скрыть своё удивление: учитывая, что Сын Бога был единым правителем Третьего Мира, то он исходно предположил, что каждый его житель будет знать, где находится его дворец, замок или просто твердыня. Теперь же выяснялось, что этого не знает даже Василиса, которая, как он уже успел понять, была могущественной ведуньей, с которой считались даже такие легендарные и смертельно опасные существа как русалки. Русалка же задумалась и подтянула острые колени так, что они почти закрыли её серые глаза. Наконец она покачала головой и спросила:
– А разве это не известно? Башня Чудес Радограда.
– Милолика, – наконец назвала русалку по имени Василиса, – мы же с тобой давние знакомые. Ну, зачем ты потчуешь меня этой общепринятой ложью? Я может и живу на самом краю Третьего Мира, но даже я знаю, что там лишь ловушка для глупцов. Самого же его там нет. Как нет его в Ладожье, в Рогдене, в Княжьем Холме и в других более-менее крупных городах.
– Твои знания неполны, Василиса, – с ухмылкой ответила русалка и снова обратила свой взор на Безымянного, буквально пожирая его глазами. – А скажи мне, красавец, ты и правда хочешь убить Сына Бога?
– Хочу? – недолго думая, ответил Безымянный. – Я не знаю, чего я хочу. Однако я знаю одно – я должен это сделать. По крайней мере… я должен найти его. Надеюсь, что тогда узнаю правду о себе, и о том, почему я оказался в этой ситуации.
– Хм. А я бы хотела, чтобы ты убил его, – беззаботно ответила Милолика, растянув руки в стороны, отчего все проступающие через кожу кости неприятно хрустнули, в очередной раз вспугнув упрямых птиц, – а ещё лучше… Ещё лучше, чтобы ты принёс его труп мне. О-о-о, тогда бы он поплатился за всё, за всё, что он причинил мне…
– Чем же он провинился перед тобой?
– Ах, – русалка немного помедлила, будто размышляя, стоит ли отвечать Безымянному, но всё же продолжила, – тем, что моя красота больше не имеет ценности. Я знаю, что ты обо мне думаешь, человек: для тебя я хищница, убийца, душегубица, которой не может быть ни пощады, ни милости. Я убила и съела целую тучу таких же как ты – красивых, сильных, благородных, иногда даже мудрых и образованных мужчин, и за это вы меня ненавидите. Но подумай сам: не я выбирала эту жизнь. Не я устанавливала правила. Может быть, если бы на то был мой выбор, то я бы не стала убийцей и не выживала за счёт чужих жизней. Знакомая ведь для тебя ситуация? – и она хитро улыбнулась своим же собственным словам.
Стоило лишь только подумать о словах Милолики, как Безымянный понял, что она права: они и правда были с ней похожи. Если даже он сам и пошёл на это предприятие, то сейчас, потеряв свою память и личность, он тоже оказался невольным заложником чьей-то воли. Спрятанное в его руках оружие, одержимость смертью Сына Бога, – у него тоже не было выбора, и он тоже играл по чьим-то правилам.
– Ты воистину проницательна, – проговорил Безымянный, – но я не могу обещать, что принесу тебе бездыханное тело Сына Бога. Я даже не знаю, окончится ли моя миссия успехом, и что случится, если мне удастся его убить. Но я всё же не понял: что ты имела в виду, когда сказала, что твоя красота не имеет ценности?
– У меня было две силы, – уже с готовностью ответила Милолика, – красота и голос. Никто не мог устоять перед ними, никто не мог противопоставить им пусть даже ниспосланную небом силу. Однако с приходом Сына Бога что-то произошло. Я слабела с каждым годом, и мои чары уже не были так могущественны как раньше. Теперь же… теперь же я настолько голодна, что… что готова жрать даже этих мерзких птиц, что окружают меня подобно венку…
– У людей пропала вера, – подала голос Василиса. – Сын Бога искоренил древние верования и внушил людям, что в природе нет никакой силы, а магия является оружием в руках ведунов. Моя сила кроется глубоко во мне и дана мне по воле моих предков, а вот сила русалок зиждется на вере и страхе. Люди перестали верить в таких, как она, перестали боятся её гнева и её голода, а поэтому её голос не имеет над ними никакой власти.
– Это плохо? – резко спросил Безымянный, и сразу же поймал на себе недовольный взгляд Милолики.
Василиса же продолжала:
– Это не хорошо и не плохо: это то, на чём построен наш мир. Русалки, лешие, водяные, букавацы, ночницы, стухачи, полудницы, – все они являются частью Третьего Мира. Каждый лес, каждое поле, каждое озеро, пруд или болото являются домом для этих существ, и многие из них не могут подстроиться под принесённые Сыном Бога перемены. Да, водный народ смирился с его существованием, но это лишь потому, что он не обладает никакой природной магией: жители болота живут в гармонии с окружающим их миром, но они никогда не были частью сакральной ткани мироздания, что породила таких как я и таких как она.
– И я умираю! – истошно крикнула Милолика, и даже крик её показался Безымянному околдовыюще красивым и очаровательным. – Я умираю от голода… и именно поэтому… именно поэтому ты должен убить Сына Бога. И тогда я снова смогу насладиться сладкой человеческой плотью, напиться их густой кровью, обглодать их хрустящие косточки.
Безымянный опустил голову: спорить с русалкой не было никакого смысла, насколько бы ужасны и жестоки не были её слова. Ведь если принять на веру то, о чём ему говорили Василиса и Милолика, то может быть старый мир и правда достоин своей участи.
– Я знаю, о чём ты думаешь, – проговорила Василиса, будто отвечая на его мысли. – Русалки, как и многие другие духи природы, кажутся жестокими и бессердечными, но подумай сам: когда люди верили в них, в мире правил баланс. Ни один род не возвышался над другим, и всё пребывало в равновесии. Люди занимали сильное положение за счёт своих изобретательности и интеллекта, дети природы выживали за счёт своих врождённых способностей и человеческих веры и крови, а ведуны и ведуньи были посредниками между двумя половинами мира. Опять же… я не говорю, что Третий Мир был идеален, но… он был. Сейчас же балом правят люди: они не верят в силы природы и полагаются лишь на своего единого Бога, Сыном которого, предположительно, является тот, кого ты должен убить. Да, они значительно продвинулись за счёт наук и механики, но… кровь продолжает литься. Сын Бога жестоко расправляется со своими противниками и не стоит забывать про Живую Дань. Вместе с этим умерла вера людей в природу и, как следствие, её дети умирают.
– Но ещё позавчера ты говорила обратное?! – возмутился Безымянный, – Каким же твоим словам я должен верить?
– Я не говорила ничего обратного, – бескомпромиссно проговорила Василиса. – Я лишь ставила перед тобой те вопросы, на которые ты должен ответить. Я лишь наблюдатель в этом мире, а вот люди, русалки и сотни других существ являются его истинными обитателями. Однако я предлагаю перенести эту дискуссию на другое время, тем более, что Милолике становится всё тяжелее сдержать своё слово.
Безымянный снова обратил внимание на русалку и, действительно, она пауком сползла со своего помоста, обломив вросшие в кору ногти и пропарывая глубокие борозды в стволе дерева.
– О, нет, – шипела она, – я просто хочу понюхать его… И если он позволит мне это сделать, то я скажу… я скажу, где вам найти его.
Безымянный задумался лишь на секунду: Милолика и правда была катастрофически опасна, но, если судить по его прошлым передрягам, он мог более чем эффективно постоять за себя. Его татуировки в виде змей могут спасти его даже от самых смертоносных монстров, что и говорить о русалке, сравнимой с живым трупом, неуклюжим и ослабленным долгими годами голода. Он кивнул, и Милолика сразу заулыбалась от уха до уха и продолжила подползать к Безымянному.
Тогда до него дошёл запах – неясные и отдалённые его нотки он слышал ещё до этого, но сейчас он проник в его лёгкие подобно ядовитому облаку, заставив закашляться и буквально согнуться пополам. Это была сладкая и приторная вонь тела, которое в течение десятков лет медленно разлагалось и тухло, истекая соками смерти и забвения. Если бы не все те кости, что плотным ковром усеивали дно огненного озера, то он и правда мог бы назвать Милолику самым несчастным существом в мире. Одно дело – умереть быстро и благородно во время битвы, и совсем другое – умирать в течение тысяч дней, в тоскливом забвении и ни с чем несравнимым одиночестве.
Русалка подползла к нему вплотную, и Безымянный собрал в кулак всю свою волю, лишь бы не выдать своего непередаваемого отвращения. Она обнюхивала его истощённым изголодавшимся зверем, постоянно причмокивая и придыхая, раскрывая рот и капая чёрной слюной прямо на его сапоги и на землю, от чего корни дерева сразу темнели и скукоживались.
– М-м-м-м-м. И правда, – наконец сказала она, закончив свой мерзкий ритуал и глядя прямо в глаза Безымянному, – ты и правда уникален. Такой чистый, такой девственный, такой сладкий. Я чувствую в тебе великую силу, и она опьяняет, – выдающийся кадык русалки задрожал, и она закатила глаза в мечтательном блаженстве, – но я не пойду против своего слова ради трапезы. Ведь если ты убьёшь Сына Бога, то есть шанс, что старый мир вернётся… и я снова буду питаться человеческим мясом, и мои силы снова расцветут самым прекрасным цветком леса и вод. Ищите его там, где я и сказала: в Башне Звёзд в Радограде.
– Его нет в этой башне! Ты должна сказать нам правду! – сразу же отозвалась Василиса.
– Башня, моя дорогая ведунья, – Милолика развернулась и нехотя поползла обратно к своему ложу на дереве, – простирается не только в небо, но и под землю. Сотни этажей под земной твердью, стены из закалённого железа, неведомые механизмы, сконцентрированные сферы магической силы, полчища его безликих воинов… Вы даже не представляете, что ждёт вас в этом проклятом месте.
