Kitabı oku: «Гвардии Камчатка», sayfa 2

Причины войны

Хотя темой этой книги является оборона Петропавловска, все, имевшее место на Русском Дальнем Востоке, было лишь отголоском событий, происходивших в Европе.

«Война есть не что иное, как продолжение государственной политики иными средствами», – писал в своем знаменитом труде «О войне», вышедшем уже после смерти автора, прусский генерал-майор, директор Прусской военной академии и военный теоретик Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц.

Эта фраза знакома, пожалуй, всем профессионально занимающимся и просто интересующимся военной историей. Мы же позволим себе напомнить еще несколько фрагментов из этого труда, возможно – менее известных, поскольку они, по нашему мнению, целиком и полностью относятся и к Восточной (Крымской) войне. Как, впрочем, и к любой другой.

«Итак, война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю…

Таким образом, всякие изменения, вызываемые продолжением военных действий, должны ввести противника в еще более невыгодное положение; по меньшей мере таково должно быть представление противника о создавшейся обстановке. Самое плохое положение, в какое может попасть воюющая сторона, это – полная невозможность сопротивляться. Поэтому, чтобы принудить противника военными действиями выполнить нашу волю, мы должны фактически обезоружить его или поставить в положение, очевидно угрожающее потерей всякой возможности сопротивляться. Отсюда следует, что цель военных действий должна заключаться в том, чтобы обезоружить противника, лишить его возможности продолжать борьбу, то есть сокрушить его…

Война – не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами…

Война не всегда является свободным решением политики, и менее всего она бывает такою там, где силы крайне неравны; следовательно, на войне мыслимо всякое соотношение сил, и странной была бы теория войны, которая ретировалась бы как раз там, где в ней нужда будет наибольшая…»

Но вернемся к Восточной (Крымской) войне, начавшейся спустя 22 года после смерти генерала фон Клаузевица.

Основной из главных причин начала войны было нежелание Великобритании допустить Россию к контролю так называемых Черноморских проливов (или просто проливов) – Босфора и Дарданелл. Вплотную к этому правительство императора Николая Первого подошло после мятежа египетского властителя Мохаммеда Али в 1831–1833 годах. Тогда Российская империя оказалась единственной великой державой, поддержавшей военной силой правительство турецкого султана Махмуда Второго.

Залив Золотой Рог в Константинополе. С картины Алексея Боголюбова

Восьмого февраля 1833 года на берегах Босфора появилась русская эскадра в составе четырех линейных кораблей и пяти фрегатов под флагом начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала Михаила Лазарева, героя Наваринского морского сражения и кругосветного мореплавателя. Силы эскадры подкреплялись 30-тысячным десантом. Этот поход позже получил название Босфорской экспедиции.

Последовавший затем Ункяр-Искелесийский договор 1833 года предусматривал не только и не просто военный союз. Дополнительная, секретная, статья договора декларировала в случае открытия военных действий закрытие пролива Босфор для флотов любых стран (кроме, естественно, кораблей Турции и Российской империи).

Англичане предприняли все возможные меры для изменения status quo и, как обычно, добились своего. В 1841 году, после истечения срока договора, он был заменен на новую конвенцию, Лондонскую, в которой пункта о преимущественных правах Российской империи уже, естественно, не было.

В целом в период между Наполеоновскими войнами и началом 1850-х годов Санкт-Петербург представлялся официальному Лондону (да и британскому общественному мнению в основной своей массе) главным политическим противником. Как на Ближнем Востоке и на Кавказе, где англичане активно поддерживали (в том числе и оружием) воинственные горские племена, так и в Средней Азии. Туманный Альбион опасался любых действий, которые могли бы поставить под сомнение гегемонию Лондона в Южной Азии. Особенно после провала британской экспедиции по подчинению Афганистана в 1838–1842 годах. Кто знает, вдруг властный Николай Первый решит присоединить к своим владениям и Индию, считавшуюся жемчужиной в короне британских монархов?

Император Наполеон Третий

Но одной из главных прямых предпосылок для начала Восточной войны стало унизительное послание Николая Первого новому французскому императору Наполеону Третьему. Помня, что на Венском конгрессе 1815 года династия Бонапартов была признана нелегитимной, российский император обратился к своему новому коллеге «Monsieur mon ami» («дорогой друг») вместо единственно допустимого по протоколу «Monsieur mon frère» («дорогой брат»). Это было особенно неприятно свежеиспеченному монарху, учитывая то, что к власти Наполеон пришел в результате военного переворота и его титул признавался многими довольно условно – родственные связи Наполеона Первого и Наполеона Третьего (иронично названного в 1852 году писателем Виктором Гюго «Наполеоном Малым»³⁰) были, мягко говоря, довольно сомнительны.

Император Николай Первый. С картины Франца Крюгера

Была и другая причина – религиозная.

Россия издавна соперничала с Францией за право покровительствовать христианам, проживавшим на территории Османской империи, а к 1840-м годам споры разгорелись вокруг контроля над Вифлеемской церковью Рождества Христова. Париж напоминал про договор со Стамбулом 1740 года – по нему Франция получала право контроля над христианскими Святыми местами в Палестине. Россия, в свою очередь, обращала внимание на султанский фирман³¹ 1757 года, восстановивший права Православной церкви в Палестине, а также Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года, дававший России право защищать интересы христиан в Османской империи.

Как результат, обе стороны требовали передать ключи от церкви «своим» – соответственно, католикам и православным (у последних, впрочем, они и так исторически были в руках). Поскольку турки не хотели ссориться с Россией и ключи не отбирали, Франция прислала в Стамбул – откровенно нарушив Лондонскую конвенцию – боевые корабли. Ключи пришлось передать католикам.

Русский канцлер Карл Нессельроде в ответ заявил, что Санкт-Петербург не потерпит оскорбления, после чего началась переброска русских войск на границу вассальных Турции княжеств Валахия и Молдавия.

В феврале 1853 года в Стамбул (в России его называли исключительно по-старому – Константинополем) направляется дипломатическая миссия светлейшего князя адмирала Александра Меншикова, начальника Главного Морского штаба и прямого потомка «полудержавного властелина». В ответ Франция усиливает эскадру в Средиземном море, а британский посол делает все, чтобы убедить султана Абдул-Меджида Первого в необходимости удовлетворения русских требований. «Удовлетворение», правда, было весьма своеобразным – очередной фирман владыки правоверных декларировал нерушимость прав «греческой церкви» на Святые места. Но – без каких-либо преференций для Российской империи.

Князь Александр Меншиков. С картины Франца Крюгера

21 мая 1853 года разгневанный Меншиков отбыл из Константинополя, а 1 июня Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией. В конце июня русские войска стали входить в Молдавию и Валахию, ставшие залогом, «доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям России». Англичане в ответ усилили свою Средиземноморскую эскадру.

Обстановка стала накаляться.

Впрочем, войны можно было еще избежать – спешно собравшаяся в Вене конференция великих держав в составе представителей Великобритании, Франции, Пруссии и Австрии выработала компромиссную ноту. России предлагалось вывести войска в обмен на признание (пусть и чисто номинальное) права на защиту православных и контроль над святынями в Святой Земле. Николай Первый, со своей стороны, был согласен, но тут против Венской ноты выступил султан – как утверждают, не без усилий британского посла. Как результат, дипломатический документ подвергся серьезному редактированию, и это была уже новая нота, на которую щепетильный в таких вопросах российский император уже не согласился.

Лунный вечер в Константинополе. С картины Алексея Боголюбова

27 сентября Турция ультимативно потребовала в двухнедельный срок вывести войска из Дунайских княжеств, а 4 октября объявила Российской империи войну. 20 октября ответный шаг сделал и Санкт-Петербург.

Теперь самое время сказать, что у будущих союзников – Великобритании, Франции и Турции – взаимоотношения были также весьма непростыми.

Отношение французов к России, например, было более чем двойственным. С одной стороны, в стране живы были идеи реванша после разгрома «первой» наполеоновской Франции, но они равно относились и к другим странам, включая Великобританию, Австрию и Пруссию. С другой стороны, все прекрасно помнили и понимали, что извечным врагом Французской империи является исторически Великобритания. Что же касается открытой войны с Россией, то Наполеон Третий был готов принять в ней участие в одном лишь только случае – при условии полноценного военного союза с Лондоном.

Кроме того, французский император вовсе не собирался ни усиливать Англию, ни излишне ослаблять Россию. Он хотел добиться того, чтобы Францию снова начали считать гегемоном Европы. То есть – ослабить обоих противников, обеспечив лидерство собственной державы. Забегая вперед, скажем, что в какой-то мере Наполеону Третьему это удалось – мирная конференция 1856 года пройдет именно в Париже.

Если же говорить о Великобритании, то здесь во главу угла была, как обычно, поставлена торгово-промышленная проблематика. Традиционно свысока относившаяся к французам британская пресса только с начала 1853 года резко сменила тон. Достаточно сказать, что окружение императора французов перестали называть сборищем «паразитов, сводников и проституток».

Даже не слишком жалуемым в Европе туркам на Туманном Альбионе быстро привесили ярлык сторонников «цивилизационных преобразований». Причина была проста – через Черное море проходил основной торговый путь в Иран и далее в глубины Азии, а англичане не хотели ставить под удар свои внешнеэкономические интересы. Тем более если что-то можно было сделать чужими руками. Говоря иначе, правы, возможно, были историки и политики, видевшие одной из главных причин войны борьбу Великобритании против русского торгового протекционизма и экономики в целом.

Долгой войны в Лондоне не хотели и не ждали.

Британский министр внутренних дел и будущий премьер Джон Генри Пальмерстон был уверен в том, что с Российской империей будет быстро покончено (падения Севастополя он ожидал уже через неделю после начала осады³²). Его программа раздела империи выглядела следующим образом:

«Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции³³; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией; Молдавия и Валахия и все устье Дуная отходят Австрии, а Ломбардия и Венеция – от Австрии к Сардинскому королевству; Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции, причем на Кавказе Черкессия образует отдельное государство, находящееся в вассальных отношениях к Турции».

Сливовый пудинг в опасности. С карикатуры Гилроя

Надо сказать, что с начала XIX века Великобритания, казалось, думала только о том, как бы прирастить свою территорию и сферу влияния – если не официально, то экономически. В 1805 году британский карикатурист Гилрой опубликует свою знаменитую карикатуру – «Сливовый пудинг в опасности». На картинке английский король Георг Третий и французский император Наполеон Первый делят земной шар. Французу достается Европа, а англичанину – океан.

Хотя к середине XIX века император Наполеон Первый канул в небытие, аппетиты Британии остались прежними. Так что у нее были причины опасаться влияния России – заслуженно и потенциально. Как-никак это была крупнейшая держава Евразии, с мощной армией и флотом.

«Рука Российской империи» искалась и всегда находилась в любой точке, где гегемония Великобритании могла быть поставлена под минимальное сомнение. Всем в Уайтхолле постоянно слышалось мрачное дыхание русского медведя, принюхивавшегося к той или иной территории, которая нужна была Британской империи.

На Дальневосточном театре Санкт-Петербург, например, подозревали в желании захватить часть территории Канады – даже при том условии, что Российско-Американская компания не всегда контролировала даже собственную, русскую Аляску.

Любая попытка русских войск или купцов проникнуть на просторы Средней Азии рассматривалась как потенциальный бросок в сторону Индии и Афганистана, который в Лондоне считали как бы естественными границами Индостана. И это после крайне неудачной войны с афганцами в 1838–1842 годах, в ходе которой британские войска потерпели несколько серьезных поражений.

Не случайно британские эмиссары всецело поддерживали против Российской империи как горцев Кавказа (патрульные корабли Черноморского флота чуть ли не каждый год перехватывали суда, следовавшие под британским или иным флагом с грузом оружия и боеприпасов к побережью Кавказа), так и властителей Хивинского и Кокандского ханства, а также Бухарского эмирата.

Среди дипломатов того времени даже ходила шутка о том, что какое бы из государств ни участвовало в войне, одним из победителей всегда окажется Британия. Ибо трудно вести внешнюю политику, никак не затронув ее интересы.

Не случайно же местом окончательной ссылки Наполеона Бонапарта оказалась именно британская заморская территория – остров Святой Елены.

Армия и флот

Российская армия середины XIX века поражала своим списочным составом, однако в реальности все обстояло несколько иначе. Всего под знаменами числились около 1 миллиона 400 тысяч человек, из которых собственно регулярная армия насчитывала около 954 тысяч человек, а без корпуса внутренней стражи, объединявшего гарнизонные и вспомогательные части, – вообще около 800 тысяч человек. Что же касается так называемой действующей армии, то в ней значились около 700 тысяч человек.

Но здесь необходимо учитывать то, что эта огромная сила была рассредоточена по необъятной территории Российской империи, главным образом – в европейской ее части и на Кавказе, где шла непрекращающаяся война с горцами. Кроме того, следовало несколько корпусов держать на границах с Австрией, Пруссией и Швецией, вступление которых в войну считалось более чем вероятным.

На Дальнем Востоке русская армия была представлена только несколькими батальонами из состава Сибирской линейной пехоты, небольшим количеством артиллерии да городовыми казаками. Возможно, это было вызвано уверенностью в том, что никакой враг в столь отдаленных местах никогда не появится.

Что же такое линейный батальон применительно к Сибири середины XIX века?

Линейные батальоны были сформированы в начале XIX века для охраны границ империи в отдаленных от центра районах. В середине века их было 84: 18 грузинских, 16 черноморских, 13 кавказских, 10 оренбургских, 12 финских. В Сибири было 15 линейных батальонов. Отметим, что в 1811 году был сформирован Камчатский линейный батальон, однако уже на следующий год он был упразднен.

По штатам 1833 года линейный батальон насчитывал 920 рядовых. Этот род войск отличало крайне небольшое количество унтер-офицеров и офицеров – 20 унтеров и четыре офицера. Между тем в обычном пехотном батальоне, входившем в полк (при одинаковой численности рядовых солдат), унтер-офицеров было 96 человек, а офицеров – 16.

Казаки Камчатки в значительной мере отличались от тех, что входили в широко известные казачьи войска – например, Донское, Кубанское и так далее.

Дело в том, что городовые казаки издавна состояли на жаловании, которое они получали деньгами и (или) земельными наделами за свою службу. Согласно «Уставу о Сибирских городовых казаках» от 22 июля 1822 года было образовано Сибирское линейное казачье войско; камчатские казаки относились то к нему, то к числу тех, кто служил на пограничных линиях, хотя Камчатка граничила только с морем и другими территориями империи.

Как ни странно, но такая же ситуация в значительной мере повторится на Дальнем Востоке в 1904–1905 годах. Русское командование будет вынуждено держать на западных границах значительные силы, включая элитную императорскую гвардию – позиция Германии, Австро-Венгрии, да и вроде как нейтральной Швеции будет до конца неясна, в связи с чем необходимо будет прикрыть границы империи и на этом направлении. В Маньчжурии же станет воевать армия, которую удастся значительно усилить только в 1905 году, когда исход боевых действий будет уже ясен.

Похожей будет и транспортная составляющая. Да, к 1904 году уже появится Великая Сибирская железнодорожная магистраль, но она будет еще недостроена, а пропускная способность ее будет невелика. Впрочем, в 1853–1855 годах отсутствовало и это.

В отличие от положения на начало Русско-японской войны, численность отечественного флота на Дальнем Востоке не шла с силами противника ни в какое сравнение. До начала 1850-х годов Российская империя не имела на Дальнем Востоке ни одного боевого корабля – решение государя императора Николая Павловича о регулярной посылке фрегатов в северную часть Тихого океана аккуратно «спускалось на тормозах».

Что же касается наличных сил, то говорить о них как о серьезной боевой силе не приходилось. В лучшем случае речь шла о небольших транспортах, шхунах и палубных ботах, которые в случае боевого столкновения не смогли бы оказать практически никакого сопротивления противнику. Максимум – геройски погибнуть либо выброситься на берег.

Силы союзников, тоже в глобальном масштабе, при этом были больше – около миллиона человек. И они легко могли позволить себе концентрировать необходимое количество войск на необходимых направлениях, заставляя противника держать дополнительные силы на участках, которые по каким-то причинам считались опасными. В этом им помогал большой флот боевых и транспортных судов, плававших под британским и французским флагами.

Смотр Балтийского флота императором Николаем Первым на пароходе «Невка» в 1848 году. С картины Алексея Боголюбова

Примечательно, что наибольший контингент выставили французы (309 тысяч человек), за ними шли турки (165 тысяч человек), а Британская империя оказалась лишь на третьем месте с контингентом, приблизительно равным 98 тысячам солдат и офицеров. Было еще и Сардинское королевство, также участвовавшее в войне, но оно ограничилось 21 тысячей человек. Впрочем, под стать были и потери сардинцев – 12 человек убитыми.

Численность союзного флота также значительно превышала списочный состав российского. Хотя Россия и была на третьем месте после Великобритании и Франции по мощи флота, она располагала крайне ограниченным количеством паровых судов – так, паровых линейных кораблей не было вообще, а те парусники, что перестраивались в парусно-винтовые боевые суда, находились исключительно на Балтике.

Немного статистики. На середину 1854 года на театрах боевых действий у России не было ни одного винтового линейного корабля, а у союзников их было 19. Паровых фрегатов (колесных и винтовых) – 18 против 43. Прочих паровых судов – 27 против 50.

Как мы видим, на морских просторах британский и французский флот имел подавляющее преимущество над российским. Кроме того, уже с конца 1853 года Черноморский флот и Балтийский флот были, по сути, заперты в акватории своих морей. Ждать помощи русским кораблям на Дальнем Востоке было неоткуда.

На стороне союзников были и военно-морские базы, которыми Россия похвастаться не могла. Помимо нейтральных портов, типа Шанхая в Китае и Гонолулу на Гавайях, они располагали портами в Британской Колумбии. Причем, в отличие от русского Петропавловска, Охотска и Аяна, портами незамерзающими.

Военно-морская база Эскуаймолт, 28 июня 1851 год. Рисунок с натуры

Главной базой англичан в северной части Тихого океана был канадский порт Эскуаймолт в Британской Колумбии (штаб-квартира Тихоокеанской станции Royal Navy находилась в чилийском Вальпараисо). Обустраивать базу начали в 1848 году, в 1854 году в ней начали строить госпиталь и бараки для офицеров и нижних чинов. Впрочем, сухим доком англичане не располагали.

Надо также учитывать, что к силам Тихоокеанской станции в любой момент могли присоединиться корабли, которые входили в состав Ост-Индской и Китайской станции. Она базировалась на Гонконг.

Гонконг, 1850 год

Какими же кораблями располагали союзники в Тихом океане?

Силы англичан были представлены парусными фрегатами President (52 орудия, командир – кэптейн Ричард Барридж), Pique³⁴ (46 орудий, командир – кэптейн баронет Фредерик Уильям Эрскайн Николсон), корветом³⁵ Trincomalee (24 орудия, командир – кэптейн Уэллэйс Хаустаун), однотипным корветом Amphitrite (24 орудия, командир – кэптейн Чарльз Фредерик) и колесным шлюпом³⁶ Virago (шесть орудий, командир – коммандер Эдвард Маршалл).

Особый интерес для российского читателя может вызвать фрегат President, спущенный на воду в Портсмуте в 1829 году. Он представлял собой точную копию взятого англичанами в качестве трофея в 1815 году одноименного американского фрегата, считавшегося превосходным ходоком. В 1840–1850-х годах на основе его чертежей в Санкт-Петербурге и Архангельске были построены фрегаты «Паллада», «Аврора» и «Диана».

Фрегат President. Чертеж

При водоизмещении в полном грузу 1534 тонны корабль имел длину 52,9 метра, ширину 13,7 метра и осадку 4,3 метра. Вооружение составляли 30 24-фунтовых гладкоствольных орудий на верхней палубе и шесть на квартердеке³⁷, баке³⁸ и полубаке³⁹. Кроме того, на квартердеке, баке и полубаке стояли 16 24-фунтовых гладкоствольных карронад⁴⁰.

President служил главным образом в Индийском и Тихом океане, а в 1853 году прошел капитальный ремонт в Чатаме и ушел на Тихоокеанскую станцию.

Фрегат Pique на якоре на Спитхэдском рейде, 1836 год

Pique был спущен на воду в Девонпорте спустя пять лет. Его водоизмещение было немного больше, чем у President, – 1633 тонны при длине 49 метров и ширине 15 метров. Вооружение фрегата составляли 32-фунтовые гладкоствольные орудия.

Он служил в Средиземном море, а также на Североамериканской и Вест-Индской станциях. В 1845 году фрегат использовался в качестве экспериментального кабельного судна в Портсмуте; в 1853 году его перевели на Тихоокеанскую станцию.

Trincomalee был спущен на воду как 38-орудийный фрегат⁴¹ в индийском Бомбее в 1817 году, а после вступления в строй он служил в водах метрополии.

Фрегат, кстати, сохранившийся до наших дней, имел водоизмещение 1365 тонн, длину 45,8 метра⁴², ширину 12,1 метра и осадку 3,9 метра. Экипаж – 315 офицеров и матросов. Trincomalee нес 28 18-фунтовых гладкоствольных орудий в батарейной палубе, 14 32-фунтовых карронад на квартердеке, а также 2 9-фунтовых гладкоствольных орудия и 2 32-фунтовые карронады на полубаке.

Затем он довольно долго числился в резерве флота, в 1845 году был перевооружен и переквалифицирован в корвет, а с 1847 года по 1852 год служил в Северной Атлантике. С 1852 года корабль состоял в списках Тихоокеанской станции.

Фрегат La Belle Poule, однотипный с фрегатом La Fort

Шестиорудийный паровой колесный шлюп Virago был спущен на воду в 1842 году в Чатамском адмиралтействе. При водоизмещении 1100 тонн он имел длину 55 метров, ширину 11 метров и осадку 6,4 метра. Какое-то время пароход находился в резерве, а в 1851 году был послан на Тихоокеанскую станцию, где его и застала война.

Французский флаг несли фрегаты La Forte (60 орудий) и L’Euridice⁴³ (30 орудий), корвет Artemise (28 орудий), бриг Obligado (12 орудий).

Юнга французского флота

Про французские корабли автору, увы, известно мало, за исключением того, что флагманский La Forte был однотипен с фрегатом Surveillante. Он был спущен на воду в Шербуре в 1841 году. Водоизмещение его составляло 2500 тонн, длина – 54 метра, ширина 14,1 метра, осадка 3,8 метра, а экипаж – 300 человек. На вооружении La Forte стояли 30 32-фунтовых «длинных», четыре 80-фунтовых бомбических⁴⁴ гладкоствольных орудия системы Анри-Жозефа Пексана, а также 24 30-фунтовые гладкоствольные карронады.