Kitabı oku: «Найти и исполнить», sayfa 2
Стас обогнул чашу фонтана и перепрыгнул через поваленную пальму. Где искать эту сволочь, где он может быть? Здание огромное, пять этажей, два корпуса, и в каждом есть подвал… Обыскивать все – жизни не хватит, а времени нет, совсем нет. А если впереди гермодверь, как в метро, а если она уже закрыта? Башкой в нее биться? Можно и башкой, был бы толк.
Стас бросился к лифтам, метнулся к лестнице и вернулся к машине. Осмотрелся еще раз и побежал обратно. На ступенях лестницы, в полумраке что-то громоздилось у стены. Человек был высокого роста, крупный и лежал очень неудобно, руки подвернулись, лоб упирался в плиты пола. А одежда на спине промокла от крови, по синей ткани расползлось бордовое влажное пятно. Человек не двигался. Стас обошел его, побежал по лестнице вверх, добрался до площадки второго этажа. Здесь убитых было двое, один скорчился напротив дверей лифта, второй привалился к заляпанной бурыми пятнами светлой стене. Стас посмотрел вправо – в сером утреннем сумраке коридор казался бесконечным, вдоль стен плавали клочья тумана, и тянуло сыростью из открытого (или разбитого) окна. Постоял, прислушался и побежал в другую сторону. Все правильно, сейчас он не ошибся. Юдин здесь, и, как всегда, идет по трупам – тела сотрудников института тому подтверждение. Дальше по коридору в темноту под темными плафонами ламп, одна вспыхивает то и дело, и сразу гаснет с нехорошим треском.
Вдоль одинаковых дверей и забранных стеклопакетами стен, мимо кабинетов и лабораторий по изгибистому коридору. Вперед, только вперед, назад не смотреть, да и нет там ничего и никого, все, кто вышел встречать высокого гостя мертвы, лежат, кого где нашла пуля охраны. А вот этот, похоже, еще жив – Стас наклонился над умирающим, но смотрел не в бледное лицо пожилого человека, а на его спецуху, мокрую от свежей крови. Агония только начиналась, человек умирал на глазах, его губы синели, лоб покрывала испарина. «Они были здесь недавно. Это хорошо, очень хорошо», – Стас перешагнул через дрожащее тело и побежал дальше. В спину неслись хрипы и жутковатый глухой стук, но их перекрыл звук выстрела. Стас застыл на месте, прислушался – больше ничего не слышно, только усилился стук за поворотом стены. Вот и все, он почти у цели, осталось несколько шагов. Стас побежал вдоль стены. Дверь, еще одна, третья – за ней коридор разошелся в обе стороны, впереди зал за стеной из прозрачного пластика. За ней шкафы, стеллажи, столы с черными мониторами, дальше ни черта не видно. Застилает все густой дым, бродят в нем всполохи, взвиваются под потолок и каскадом льются вниз. И внутри еще видны силуэты людей – вот их было трое, потом осталось двое, потом один…
– Стоять! – заорал Стас, – стой, скотина!
В ответ грохнул выстрел, Стас успел отвернуться, когда в лицо полетели осколки, стекло пошло трещинами, но устояло. Стас выбил его плечом с третьего удара, вломился в зал. Отсюда видно, что туман завис над площадкой в центре зала, до нее шагов пять, не больше. А воздух стал тяжелым и упругим, толкал в грудь, отпихивал назад, к разбитому стеклу. Стало душно, легкие раздирало от недостатка кислорода, Стас споткнулся и едва удержался на ногах, посмотрел вниз. «Охрана», – подсказала надпись через всю спину синего комбинезона, рядом с вытянутой рукой убитого лежал ИЖ. За перевернутым столом возился кто-то, матерился сквозь зубы, слышался треск ткани. Стас перегнулся через баррикаду, подобрал пистолет и отшатнулся в последний момент. С пола поднимался здоровенный детина в безупречном черном костюме и при галстуке, расцарапанная рожа перекошена, под расстегнутой рубашкой виден броник.
А левое плечо в крови, согнутая в локте рука прижата к груди. Стас бросился в обход, но детина не отставал, лез следом, столы и стулья словно сами разлетались перед ним. Стас толкнул забитый папками с черными корешками стеллаж и ринулся к центру зала. Детина орал что-то, потом позади тяжко грохнуло и разлетелось с торжественным звоном толстое стекло стены. Оборачиваться Стас не стал, черт с ним, с последним юдинским псом, пусть гавкает, пока не околеет. Хотя…
Два выстрела слились в один, телохранитель кровника поймал одну пулю в колено, вторая влетела в дверцу шкафа за его спиной. Коротко стриженая башка исчезла из виду, охранник выл на полу, а Стас уже был у цели. На гладком полу дрожало кольцо, переливалось зеленоватыми искрами, втягивало и выбрасывало бледные всполохи. Они поднимались все ниже, окружность разомкнулась и начала гаснуть, туман редел, и в нем пропадал силуэт последнего человека, невысокого, с прямой спиной и рядом с ним женщину в чем-то светлом и блестящем. «Задержались. Скоро будем. Мрак и лед уже прошли. Подожди, товарищ Юдин, без меня не уходи». Стас выдохнул, поднял ИЖ на уровень глаз, прицелился, но понял, что опоздал: от человека осталась только тень, и она уже редела, исчезала вслед за туманом. Стас опустил пистолет, посмотрел себе под ноги и перешагнул едва заметную черту.
* * *
С миром произошло что-то абсолютно неописуемое. Всполохи исчезли, нахлынула непроницаемая мгла, и Стас ощутил себя растворенным в ней – он не чувствовал тела, биения сердца, не мог пошевелиться, выдохнуть, потому что нечем было двигать. Его точно не существовало в прежнем виде, он ощущал себя туманом, дымом, разлетавшимся вдаль и вширь, и то, что было его телом, расплылось облаком немыслимых размеров…!! все кончилось моментально, он снова мог дышать, двигаться, видеть и слышать, жуткий, неведомо во что превративший его на несколько мгновений мрак рассеивался, но неохотно, оставляя после себя тоскливый утренний свет длинного дождливого дня. И грязь – мокрую, воняющую соляркой и какой-то едкой дрянью глину, куда ни глянь, Стас видел только одно: изрытое колеями поле, далеко за ним лес в сетке дождя, столбы с натянутой между ними колючкой и ни одной живой души поблизости. Прийти в себя и подняться на ноги было делом пары секунд, Стас осматривался, вглядывался в дождливую муть, но по-прежнему без толку. Столбы с мокрой проволокой, за ними дом с черными оконными проемами как после сильного пожара, рядом дымящаяся груда, по виду напоминавшая остатки строения поменьше, дальше крыши еще двух домов, деревья с редкими желтыми листьями, пригорок с раскисшей грунтовкой, еще дома…
Рев двигателей, низкий, леденящий сердце вой, закрывшая серое небо черная тень над головой – и Стас, движимый, скорее инстинктом, чем рассудком, рухнул в грязь, прикрыл голову руками и закрыл глаза. Последнее, что он успел заметить – это черные кресты на широких длинных крыльях тени, земля качнулась под ним, точно исполинская волна, дальше грохнуло совсем близко, на спину и плечи посыпались комья глины. Мгновения тишины, когда Стас осмелился поднять голову, и только сейчас почувствовал зверский холод, продиравший едва ли не до костей. От дыхания изо рта валил пар, зубы лязгнули – но скорее, от нервов. Стас вскочил на ноги, глянул на себя – весь облеплен мокрой грязью, одежду хоть выжимай, зато ботинки пока держатся, но кто знает, надолго ли их хватит… Справа глухо грохнуло, земля вздрогнула под ногами, Стас задрал голову, и на фоне низких тяжелых туч увидел над лесом силуэт самолета. И снова тишина, только дрожит под ногами земля, а в небо поднимается фонтан грязи вперемешку с обломками дерева и металла, их разносит во все стороны, а самолет – широкий, плоский – неторопливо берет в сторону и движется к застывшему посреди поля человеку. Приближается, точно нехотя, уже видны кресты на крыльях и фюзеляже, свастика на хвостовом отсеке…
Стаса не отпускало ощущение нереальности происходящего, не удивления, не страха, а именно чувство, что все происходящее с минуты на минуту прекратится само собой, как акт пьесы, как фильм или просто оборвется в разгар действа.
«Что за черт? Что это? Откуда?» – Стас, как завороженный, наблюдал за маневрами самолета, с трудом соображая, что происходит. Даже не так – догадка пришла мгновенно, только рассудок отказывался с ней мириться, искал другие объяснения, и, не находя, продолжал отрицать очевидное, прикрываясь спасительным «так не бывает». Истребитель качнул крыльями, снизился, и за стеклом кабины Стас видел человека в шлеме и огромных очках, человек улыбался и, кажется, кричал, в глину у самых ног упало что-то тяжелое, поднялся небольшой фонтанчик, рядом еще один, за ним еще…
С окружающего точно пленку сдернули, в лицо ударили ошметки грязи, самолет прошел над головой, закрыв на миг собой небо. Стас зажал ладонями уши, чтобы не оглохнуть, и со всех ног бросился к домам за столбами с колючкой, летел по перепаханной глине, поскальзывался, падал, вскакивал и снова мчался дальше, к укрытиям. До них оставалось метров сто или немного больше, когда земля под ногами исчезла и Стас рухнул в разверзшуюся пропасть, успев в последний момент выставить перед собой руки. Падение оказалось недолгим, зато метким – Стас свалился в глубокую ледяную лужу на дне окопа с осыпавшимися стенками. Самолет пролетел над головой, но летчик потерял к беглецу всякий интерес или переключился на что-то другое. Стас привалился спиной к мокрой ледяной земле, осмотрелся – точно, окопы, длинные, извилистые, справа тупик, зато слева их край отсюда не виден. На кромке метрах в десяти стоит пулемет, рядом с ним сидит, согнувшись в три погибели, человек. Стас видел только обтянутую мокрой шинелью спину и блестящий затылок каски. Рядом еще один, тоже сидит, согнув колени и подпирая спиной стенку окопа, смотрит вверх и не двигается. И больше никого рядом, кричать – не услышат в грохоте выстрелов и разрывов, и нараставшем визгливом вое. Самолеты – теперь их было три – один за другим пролетели над укреплениями, Стас присел на корточки, не сводя с самолетов глаз. «Мессер? Юнкере? Хейнкель?» – крутилось в голове, словно от верного ответа что-то могло зависеть. Но самое странное, что не было страха, точно отшибло это чувство напрочь или напротив – проснуться еще не успело, не активировал его рассудок, сдерживал пока, усваивая информацию, и уже по итогам анализа полученных данных готовясь запустить программу «паника» или что-то вроде того. А пока Стас был чем-то вроде механической куклы – без эмоций и чувств, подошел к двоим, застывшим у пулемета, остановился, рассматривая обоих.
Не спят и не присели на мгновение дух перевести – убиты оба, тот, что скрючился, уткнувшись козырьком каски в стенку окопа, получил пулю в шею, а второй, с открытыми глазами – очередь в живот, отчего шинель потемнела от крови. Рядом полно черных пулеметных лент, валяется в грязи пустой ящик, поблизости еще один, но наглухо закрытый, ППШ рядом. Второй лежал у ног убитого пулеметчика, Стас вернулся обратно, потянулся к оружию.
На голову посыпалась земля вперемешку с пустыми гильзами, они со звоном падали в лужу, тонули в ней, поблескивая блестящими боками, а земля продолжала дрожать. Равномерно, мощно, непрестанно, от этой дрожи становилось не по себе, да еще возник новый звук – монотонный, мощный. Он неумолимо приближался, креп, стенки окопа тряслись, точно просыпался огромный злой зверь и стряхивал с себя мусор и комья глины. От верхней кромки окопа отломился пласт дерна, рухнул Стасу на ноги, и он, как под гипнозом, отступил назад, влез на ящик и выглянул наружу. Танки – серые, с черными крестами на башнях, три сразу, один за одним – они двигались в сизых клубах дыма, из-под гусениц со всех сторон летели комья грязи. Шедший первым забуксовал, его повело вбок, развернуло на хороший угол, и выровняться махина не успела – из-под брюха полыхнуло огнем. Следом поднялся дым, он быстро густел, и танк заволокло черными клубами, мелькнули в них две тени и упали после длинной очереди. «На мине подорвался или граната?» – Стас отрешенно наблюдал за происходящим, точно зритель, что и на представление-то не собирался, а так – мимо шел да сбавил шаг, притормозил, наблюдая. И даже с досадой на самого себя – что ж я тут попусту время теряю, когда забот полон рот, и до главного дела еще руки не дошли…
«Где он?» – Стас бессмысленно смотрел на уходившую вбок под углом траншею, на грязь и двух убитых на ее дне, на дальний лес и дом за столбами, опутанными колючкой. Понятно, что Юдина здесь нет и быть не может, но что если он в доме? В этом доме, где не осталось ни окон, ни дверей, или в эту самую минуту чешет отсюда куда подальше, поймав попутку, например, или угнав ее, с этого подонка станется… Надо проверить, надо войти в этот дом, посмотреть там…
В спину ударила горячая волна, мир заволокло сизыми выхлопами, запахами горячего металла и гари, Стас оглянулся и застыл – танк пер прямо на него. Башня стального монстра повернулась на ходу, из пушки вырвался фонтан огня и черного дыма, танк мотнуло вбок, башня со скрежетом поползла обратно. Танк взметнулся над пригорком, лязгнули гусеницы, Стас плюхнулся в грязь, закрыл голову руками и оглох от рева и грохота – танк переползал через окоп. Одолел его в считанные секунды, взревел на подъеме и двинул к столбам, свалил, их точно перехваченными нитками спички и чуть сбавил ход. Сдал назад, башня с намалеванным на ней черным крестом пришла в движение, повернулась на сто восемьдесят. Стас смотрел в черное дуло пушки, и чувствовал, как весь покрывается липким потом. «Какого черта я тут делаю? Полез, не глядя, еще пара минут и мне конец! Надо было ждать Юдина у портала, эта сволочь вылезла бы обратно рано или поздно, все равно в институте он после себя одни трупы оставил, свидетелей нет…» – это орал проснувшийся инстинкт самосохранения, спущенный с поводка уставшим сдерживать его рассудком. Холод и лютый страх встряхнули не хуже удара плетью, на миг помутилось сознание, паника захлестнула волной и моментально опала – некогда, не до нее сейчас…
Невдалеке свистнуло что-то тошнотворно, с опозданием донесся грохот выстрела, пули влетели в стенку окопа, Стас отпрыгнул вбок, споткнулся о пустой ящик и грохнулся коленом в лужу. Схватил ППШ, приподнялся, посмотрел на поле. Из-за догоравшего танка бежали люди в серой форме, точно черти, выныривали из сизых клубов и направлялись к окопам. Стас обернулся на грохот за спиной – до того, как его подбили, танк успел своротить еще десяток столбов и полыхал теперь на ходу, полз еле-еле, втащился на взгорок и перевернулся, грянулся вверх гусеницами, пропал в дыму. А пехота приближалась, рядом чиркнула еще одна пуля, Стас отшатнулся вбок, пригнулся, да так и застыл с ППШ в руках.
Сквозь гул, лязг и грохот Стас услышал крик – человек орал неподалеку, орал, не выбирая выражений, голос был резкий, властный, по всему ясно, что его обладатель возражений не потерпит. А тот приближался, слышалось, как хлюпает грязь в такт чьим-то быстрым шагам, как позвякивает что-то от быстрых движений. Из-за поворота траншеи показался человек в серо-зеленой шинели, перехваченной ремнем и портупеей с кобурой на боку, сапогах и фуражке. На зеленых петлицах у воротника Стас разглядел три квадрата и три угольника из золотого галуна с красными просветами над кантом, пришитыми к рукаву шинели. Человек на бегу снял фуражку, вытер взмокший лоб, закинул пятерней на затылок рыжеватые волосы и водрузил фуражку обратно. Лет тому было под тридцать, двигался он быстро, резко, выражений не выбирал, и Стас заметил, что новенькая кобура из коричневой кожи расстегнута и видна пистолетная рукоять.
– Пахомов, твою ж дивизию!.. – рявкнул молодой человек, явно принадлежащий к командному составу, Стас, как ни всматривался в его знаки различия, так и не мог вспомнить, что они означают. Поэтому пока помалкивал, в темпе соображая, как быть дальше. А тот пинком отшвырнул с дороги пустой ящик и шел прямо к убитым бойцам.
– Ты приказ слышал, или… – и осекся, глядя то на мертвецов, то на безмолвно стоявшего Стаса. Видно, что человек растерялся на мгновение, голубые глаза, прежде сощуренные от гнева, распахнулись, лейтенант – или кто он там был на самом деле – с полминуты приходил в себя, собрался и не сводил со Стаса глаз. Мгновенно осмотрел снизу доверху – и заляпанные грязью высокие ботинки на шнуровке, и штаны, почти неразличимой под слоем подсохшей глины расцветки «цифра», и свитер в таком же виде с оттянутой горловиной и футболкой под ней, и физиономию незнакомца.
– Кто такой? – Рука лейтенанта потянулась к кобуре. – Откуда на позиции? Оружие брось! – И выдернул пистолет, не задумываясь, навел на Стаса.
– Я объясню. – Стас не двигался, смотрел то в злые и уставшие глаза лейтенанта, то ему за плечо, откуда доносились голоса: к ним приближались еще люди, и, как показалось Стасу, человека три или четыре. Всего вместе с их командиром получается пятеро, одному не сладить, и ППШ придется отдать, а что дальше… Все, что угодно, война, на которой он оказался, все спишет, на труп в странной одежде похоронная команда не обратит ни малейшего внимания, закопают наравне с остальными – этими двумя, например, что уж часа два как окоченели…
– Рот закрыть и выполнять, – лейтенанту было не до шуток, и, судя по тому, как уверенно держал он свой ТТ, решимости у молодого человека хватило бы на многое.
Стас положил ППШ на землю и поднял руки, показал пустые ладони и попытался улыбнуться:
– Погоди, командир, не горячись, послушай. Я случайно здесь оказался, так получилось.
Надо бы придумать что-нибудь глупее, да некуда. Под обстрелом, в окопах – и случайно, вроде как, мимо проходил, кто поверит… Но продолжал гнуть свое, говорил правду, хоть и невероятную, невозможную, нес и вовсе уж околесицу, глядя в дуло ТТ:
– Тут еще один должен быть, одет вроде меня, длинный такой, загорелый, волосы светлые, бородка. Может, видел?
И мелькнула шальная дикая мысль – может, грохнули тварь, подстрелили, неважно кто, и лежит сейчас Юдин в этой самой грязи и не дышит. Посмотреть бы, хоть одним глазком глянуть, убедиться, что не встанет уже, не шелохнется, сволочь, порадоваться напоследок.
Но по всему видно, что лейтенант не поверил ни единому слову «случайного прохожего», свел брови к переносице и бросил сквозь зубы:
– Пошел. Руки не опускать.
И отступил к стенке окопа, дернул подбородком вправо, показывая Стасу, куда идти. Тому ничего не оставалось, как шагнуть вперед, потом вправо, чтобы обойти убитых, и Стас оказался с лейтенантом лицом к лицу, почти вплотную, так, что ТТ уперся Стасу в живот.
– Двигай. – Лейтенант вдруг свистнул, точно призывая подмогу, Стас попятился к стенке окопа, наступил на что-то мягкое, покачнулся, хлопнул ладонью по влажной глине, чтобы удержать равновесие. Лейтенант крикнул что-то, но слов его Стас не расслышал – сгинули слова в низком утробном вое двигателей, метнулась над головой меченная черными крестами тень, вздрогнула от взрыва земля. На этот раз грохнуло рядом, на голову Стасу полетели щепки и ошметки мокрой глины, застрекотал где-то поблизости пулемет, перекрыв крики. Еще разрыв, пулемет умолк, отброшенный взрывом лейтенант вскочил, кинулся к Стасу:
– Пошел! – И выбросил руку с пистолетом вперед, но на сей раз ТТ уперся в стенку окопа: Стас успел шагнуть в сторону, одновременно захватив руку с оружием, дернул ее рывком вверх-на себя, отводя правой ствол пистолета вверх. И в последний момент прикрыл глаза – лейтенант успел нажать на спуск, и пуля пролетела у лица, унеслась куда-то в пространство. Пауза – оба противника шарахнулись друг от друга, Стас пришел в себя первым, перехватил кисть с пистолетом, вывернул от себя, продолжая выкручивать лейтенанту запястье, довернул еще, пистолет грохнулся в грязь.
– Тихо, тихо, – проговорил Стас вполголоса, – ты мне без надобности, мне другой нужен. Я ж тебе говорю – мимо проходил, по своим делам. Ты меня не видел, я тебя тоже, разбежимся и забудем…
Лейтенант, побледневший от боли, не орал. Пытаясь освободиться из захвата, он ударил Стаса ногой по голени, получил ответку лбом в переносицу и изумленно раскрыл глаза, отшатнулся назад.
– Вот так, – Стас разжал руки, отпустил лейтенанта, наклонился, потянулся к брошенному ТТ, чтобы зашвырнуть его от греха куда подальше, когда за спиной грянул выстрел. Мягко зашлепали комья земли, затем упало вместе с ними что-то тяжелое, ударило по пояснице. Стаса бросило вперед, он пролетел над ящиками и приземлился в грязь. Развернулся с пистолетом в руках и выстрелил два раза. Мордатый откормленный очкарик в серой шинели и каске с белым крестом точно на стену наткнулся. Остановился набегу, боднул воздух, попятился и сел у стеночки рядом с лейтенантом, а тот так и смотрел изумленным взором перед собой, смотрел, но ничего не видел – одна пуля угодила ему в грудь, вторая прошила правый глаз. Агония только начиналась. Стас отвернулся, переступил через немца и побрел вдоль скользкой стенки окопа, стараясь не обращать внимания на тошноту, усталость и зверский холод. Прошел метров пять, остановился, чтобы перевести дух, и только сейчас заметил, что до сих пор держит в руке ТТ убитого лейтенанта. Бросил пистолет в грязь, шагнул дальше и столкнулся с кем-то, мчавшимся навстречу. Молодой, здоровый, с винтовкой в руке и в грязной распахнутой шинели с треугольниками в петлицах боец ловко петлял по траншее, налетел на Стаса, сдал назад. И уставился на незнакомца точно так же, как и лейтенант недавно – пристально, недоверчиво, «сканируя» взглядом с ног до головы. И тоже обалдел, только не знал, как реагировать, в отличие от своего командира, тот-то моментально понял, что дело нечисто, а этот пока сообразит, пока суд да дело…
– Там офицера убили, – сказал Стас, не давая бойцу опомниться. Подумал, и добавил, аккуратно наступая подошвой на брошенный «ТТ» и втаптывая его поглубже в грязь:
– Фриц убил, я сам видел. Пять минут назад.
– Трофимова? – Боец приподнялся на носках, посмотрел прямо перед собой и ринулся вперед, едва не впечатав Стаса в стенку окопа.
Стас обернулся на голос, но увидел только спину согнувшегося над мертвым командиром бойца. Подпрыгнул, осматриваясь – дом с выбитыми окнами остался слева, надо вернуться немного назад, но первым делом выбраться отсюда, пока все тихо. Выстрелов не слышно, рева двигателей тоже, зато доносятся голоса людей, они близко и попадаться на глаза им не следует. Первым делом надо отогреться, прийти в себя, собраться с мыслями, решить, как быть дальше. А сейчас убираться отсюда как можно скорее, прочь от крови, смерти, от своих и чужих.
Стас подпрыгнул, лег животом на край окопа, подтянулся на руках и пополз по мокрой жухлой траве. Но его дернули за ноги, поволокли обратно с глухими матюками, проклятиями, швырнули в грязь. Кто-то навалился сверху, вжимая колено между лопаток, и от удара по затылку пропали и холод, и зрение, и слух.
А вернулись от ударов по лицу, увесистых, наотмашь, таких, что, казалось, вот-вот голова отвалится. Едва Стас понял, что из беспамятства вернулся в реальность, он принялся анализировать ощущения. А те были довольно безрадостные: голова гудит, перед глазами плывет все и скачут черные мушки, руки связаны за спиной и основательно затекли, и сидеть неудобно – плечо упирается во что-то жесткое и холодное. Стас разлепил веки и поднял тяжелую голову, увидел перед собой высокого худого бойца в перехваченной ремнем шинели и заляпанных грязью сапогах. Тот пристально смотрел на Стаса, занес было руку для очередной пощечины, но заметив, что пленник пришел в себя, передумал и отошел к двери.
Более ничего зловещего поблизости не наблюдалось – довольно большая комната с провалами в стенах, там, где были окна, бревенчатые стены покрыты копотью, в потолке основательная дыра и сквозь нее виден скат крыши, тоже дырявой. У стены напротив стол – массивный, деревянный, выкрашен белой краской, местами облетевшей, местами ободранной вместе с щепой, рядом такой же табурет, в простенке над ним нависает черная «тарелка» репродуктора.
И дверь имеется, хорошая дверь, крепкая, закрыта плотно, рядом двое в шинелях и при оружии – тот, что по лицу его недавно бил и второй, ростом пониже, в плечах пошире – охрана, надо полагать. Переговариваются негромко, стоят поодаль, лиц не разобрать, да Стас особо и не старался. Переминаются с ноги на ногу, топают грязными сапожищами, поглядывают на «объект», но голос не подают, определенно ждут инструкций.
Стас шевельнул связанными руками и, осторожно повернув голову, разглядел, что упирается плечом в угол мощного кирпичного сооружения, уходящего под потолок. И очень холодного, от кирпича под слоем побелки веяло прямо-таки могильным холодом. «Печка» – догадался Стас – «это печка в деревенском доме и ее давно не топили». И вряд ли когда-нибудь снова затопят, судя по груде битого кирпича рядом со стеной у двери. Похоже, это и был тот самый дом, что он заметил еще из окопа и куда так стремился, отсидеться хотел. Вот и добрался наконец…
Дверь распахнулась с лязгом и скрипом, охрана перестала таращиться на арестованного, в дом ворвался ледяной ветер, Стас поежился от сквозняка и открыл глаза. Через порог шагнул невысокий, далеко не богатырского сложения мужик, глянул мельком на Стаса и повернулся к столу, сбросил на пол незамеченную раньше газету, принялся изучать что-то сосредоточенно. Стоял, повернувшись боком, не глядя на пленника, зато Стас рассмотрел его хорошо. Примерно ровесник или постарше, уставший, злой, заросший, лицо невыразительное, простецкое – один раз глянешь и потом в толпе не узнать. Сапоги в грязи, шинель перехвачена ремнем с портупеей, в точности как у Трофимова, справа кобура и тоже расстегнута, но нашивки на рукаве другие – золотые с малиновым на сером фоне, как и околыш на сдвинутой к носу фуражке, и тот же цвет на петлицах с тремя прямоугольниками. «Энкавэдэшник, – сообразил Стас, – их раскраска, я помню, дед рассказывал, а вот звание…». Здесь память подвела, да и не того было.
– Вот, товарищ майор, диверсанта задержали. Шел со стороны расположения противника, лейтенанта Трофимова из его же оружия застрелил, – доложил от двери боец.
Вошедший перехватил взгляд Стаса, выдернул из-под стола массивный табурет, сел, расставив ноги, принялся разглядывать «шпиона». И все молча, точно нехотя и вовсе без интереса осмотрел, проговорил скучной заученной скороговоркой:
– Кто такой? Откуда? Цель заброски? Почему на этом участке фронта оказался, как давно?
Шипящий свист, грохот близкого разрыва за ним, стены плавно качнулись, Стас невольно втянул голову в плечи, остальные точно ничего и не слышали. Человек напротив не сводил с пленника взгляд, держал, как на прицеле, и ждал ответа, но по лицу было видно, что время, на оный отведенное, стремительно истекает.
– Я случайно здесь оказался, – сказанное было чистой правдой, которой, разумеется, никто не поверил, даже охрана у дверей. Двое шевельнулись синхронно, но и только, с их стороны не долетело ни звука.
– Да будет тебе известно, что еще в июле приказом товарища народного комиссара обороны в Москве и области объявлено военное положение. И за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении, виновные подлежат уголовной ответственности по законам военного времени. – Человек выпрямился, сбил фуражку на затылок и зло глянул на Стаса. Во взгляде энкавэдэшника явно читалась не ненависть – досада, что ли: чего упираться, раз с поличным взяли? Но вслух произнес другое:
– А это значит, что я тебя сейчас прикажу вон к тому овражку вывести и сам исполню незамедлительно и в лучшем виде. Не ты первый, не ты последний.
Майор замолчал и теперь смотрел пристально, а сказать-то Стасу и нечего, если только все как есть от начала и до конца, но тогда точно пристрелят как сумасшедшего, и плевать, что не буйного, пристрелят, чтобы под ногами не путался.
– Я из Москвы к родственникам приехал, – сказал Стас, – но заблудился, ни разу здесь не был.
И только сейчас сообразил, что до сих пор не знает, где оказался, что от Москвы могло забросить за сотни, если не тысячи километров, и что его вранье немедленно откроется, но энкавэдэшник удовлетворенно кивнул.
– Бывает, – в голосе прозвучало что-то вроде сочувствия, – москвич, стало быть?
– Да, – честно сказал Стас, – москвич, всю жизнь в Москве живу.
И это снова было чистой правдой, проверить ее не составило бы труда, происходи все через семьдесят с небольшим лет, а сейчас вызывало определенные затруднения.
– Всю жизнь? И где именно? – человек напротив расстегнул шинель, положил фуражку на стол и пригладил пятерней светлые волосы.
«Митино», – едва не вырвалось у Стаса, но он вовремя прикусил язык. Какое Митино, на его месте сейчас лес с волками и белками или деревня, или еще что-то в этом духе. Деревня, кажется, слышал когда-то давно, уже не вспомнить где и от кого, да и незачем. А энкавэдэшник ждал, и уже проявлял нетерпение, уперся ладонями в колени, подался вперед, не сводил со Стаса глаз. Нет, точно не Митино, а что тогда? Высотка на Котельнической, где, сколько он себя помнит, жил дед? В огромном «сталинском» доме с трехметровыми потолками и дубовым паркетом, в детстве квартира казалась Стасу необъятной, количество комнат в ней не поддавалось подсчету, вся заставлена массивной, на века сработанной деревянной мебелью и с гигантскими окнами над широченными подоконниками. Не квартира, а лабиринт, но что с ней сделать пришлось, даже вспоминать неохота, слава богам, что дед не дожил, не видел, как ходят по комнатам чужие люди, таращатся на тот самый паркет, цокают языками… Деньги, правда, сразу отдали, как только нотариус сделку заверил, да только не пошли внуку те деньги впрок, не зря Ковригин издевался, душу отводя. Высотку назвать? Но дом только после войны построили, его еще нет, лет через десять появится на месте бараков, это уже бабка рассказывала.
– Ну, что, москвич? Позабыл, как родная улица называется?
Стас посмотрел на человека напротив. Тот насмешливо скривил губы, смотрел разочарованно: что ж ты, хороший мой, и соврать-то толком не можешь? Хреново тебя учили.
«Где эта улица, где этот дом, – крутилось в голове у Стаса. – Бабка рассказывала…» А где они до войны жили, до эвакуации? Говорили что-то давно о старом купеческом доме, в нем еще дочь хозяина жила, аж с дореволюционных времен, древняя старуха, на трех языках говорила. Ее в самом начале войны коллеги вот этого майора арестовали и увезли куда подальше, больше хозяйку никто не видел. А дом до сих пор цел, заброшен, разваливается помаленьку.
– Большая Якиманка, дом девятнадцать, бывшая усадьба купца Сушкина. Комната в коммуналке на втором этаже, – отчеканил Стас как по писаному, припоминая, когда сам наведывался крайний раз по указанному адресу. Получалось, что несколько лет назад мимо проезжал, и домик тот исправно громоздился на своем месте – без окон, без крыши, изнутри еще дымок вился – зимой дело было. А если бабкиным словам верить, то внутри когда-то и роскошная парадная лестница из белого мрамора имелась, и колонны чугунные под балконом во весь фасад, и потолки расписные.
